Глава XIV Трагедия в королевских конюшнях

Глава XIV

Трагедия в королевских конюшнях

Есть в лавке аптекаря сотни лекарств.

Целебный отвар кипячу без коварств;

Я сахар в реторте с лекарством мешаю,

Слабительное, в общем, изготовляю.

Чтоб силы в больного и слабого влить,

Настойки я дам ему свежей испить.

Так, с мудрой прилежностью и добротой,

Варю для больных по рецепту настой.

Ганс Сакс

Одним знойным вечером в середине лета несколько крестьян были заняты прополкой сорняков и обрезкой кустов в причудливом императорском саду, который опоясывал северную оконечность Градчан. Руководил их работой светловолосый, сравнительно молодой еще мужчина, чья наружность и главным образом выражение лица выдавали в нем человека, стоящего много выше работяг, орудовавших лопатами и садовыми ножницами. Он давал им четкие указания, исполненные знания и хорошего вкуса, и, лишь взглянув на роскошные клумбы и аккуратно подстриженные деревья, случайный наблюдатель мог бы убедиться в талантах юного флориста. Присмотревшись внимательнее, можно было увидеть, что он весьма тщательно осматривает редкие цветы и собирает семена, упавшие с незнакомых растений, привезенных из-за границы, что наводит на мысль, будто в действительности он не просто садовник, но ботаник. Он отделял яркий венчик цветка и рассматривал его сердцевину и тонкие тычинки, обрамлявшие ее, отмечая мельчайшие детали с помощью небольшого стекла, чья поверхность была изогнута наподобие бобового зерна. За тем, как он изучал цветки и бросал ставшие ненужными их части на землю, наблюдал один из старых крестьян. Периодически крестьянин вздыхал и крутил узловатым пальцем у своего низкого лба, показывая другим рабочим, что их начальник, по-видимому, сошел с ума.

Солнце начало клониться к закату, и молодой человек оставил садовников, направившись вниз по холму к текущей у его подножия реке. Когда он проходил мимо клеток с дикими зверями, те признали в нем своего старого друга, а Оттакар, любимый лев императора, издал тихий приветственный рык. Следуя извилистым путем к реке, Якоб Хорчицки, а именно так звали этого ботаника и эмбриолога, перешел обмелевшую Влтаву по каменному мосту, построенному при Карле IV, и на другом берегу встретился с элегантным молодым офицером, чей костюм и знаки отличия говорили о том, что тот является лейтенантом кавалерии. Увидев Якоба, офицер заметно ускорил шаг, дабы поскорее сердечно поприветствовать друга. Вместе они двинулись в путь по узким, извилистым, вымощенным брусчаткой улицам старой Праги. Офицер говорил о замечательных лошадях из королевских конюшен, называя их всяческими ласковыми именами; Якоб болтал о делах сердечных, и оба они часто поминали имя некой несравненной фройляйн Софи, чьи причуды доставляли немало хлопот лейтенанту.

Пройдя мимо древнего еврейского кладбища, двое друзей достигли Цыганской улицы и вскоре прошли под аркой большого дома — справа от них оказалась дверь, надпись над которой — «Городская аптека» — говорила сама за себя. На уровни груди взрослого мужчины в двери имелось узкое окно с подоконником, так что посетители могли общаться с аптекарем, даже не входя в лавку. Взглянув в окно, Якоб привычным движением открыл его, сдвинув в сторону скользящую раму, и почтительно поприветствовал находившихся в магазине врачей, после чего, взяв лейтенанта под руку, провел его в дверь, располагавшуюся как раз напротив аптеки и ведшую в жилые комнаты.

Практически в тот же миг из магазина вышел один из студентов-медиков, чьи темные глаза и правильные черты лица указывали на его итальянское происхождение. Немного прихрамывая, он направился по каменному коридору в лабораторию, находившуюся во внутреннем дворе. Заметив лежавшую на полу серебряную шпору со сломанной пряжкой, он украдкой поднял ее и спрятал в складках одежды. Оказавшись в лаборатории, он достал шпору и мрачно ухмыльнулся, увидев, что на ней выгравирована буква «S». Когда он взглянул в сторону своего дома, его красивое лицо исказилось гримасой злобы и ревности, и тихо, почти неслышно он прошептал два слова: «Софи» и «вендетта»!

Аптека Кристиана Хорчицкого была самой известной в богемской столице и славилась чистотой и действенностью продававшихся в ней лекарств, а также точностью составлявшихся там сложнейших рецептов. Посетитель, входивший в нее, тотчас замечал два ряда ящиков, притулившихся вдоль стен по обе стороны, глубоких и совсем мелких; над ними громоздились деревянные стойки и полки, доходившие почти до потолка. На каменном полу стояли тяжелые столы, ступка на подставке, сделанной из куска древесного ствола, и несколько стульев. Вдоль одной из стен, откуда окна выходили на улицу, располагался прилавок, где смешивали различные порошки, готовили мази и пилюли, а также составляли простейшие рецепты. Над прилавком на сподручной высоте были подвешены две пары аптекарских весов, возле окна находилась полка, где стояли мерные цилиндры, бутылки разных форм и размеров, мерные ложки и прочие инструменты, необходимые в фармацевтическом деле. К стене на самом видном месте крепились диплом владельца аптеки и его лицензия на содержание магазина. С потолка свешивались пучки сухих трав, небольшое чучело крокодила и черепаший панцирь.

Ящики, полки и столы городской аптеки были сплошь заставлены самыми передовыми для того времени средствами от всяческих болезней, предназначенными как для наружного, так и для внутреннего употребления. Квасцы, соль, сера, белый мышьяк, спермацет, каменная соль, купорос, аммиачная соль, армянская глина, кораллы, перламутр, crocus martis[49], crocus veneris[50], смола, сурьма, греческие белила, крабовые глаза и воск, а также ценные безоаровые камни, серая амбра, человеческий череп, ослиные копыта, сушеные жабы и выползень гадюки, столь незаменимый при водянке. В огромных деревянных ящиках хранились сушеные листья, цветы, семена, кора и корни различных ароматических трав, в том числе шафрана, имбиря, бузины, горькой полыни, аптечного огуречника, ревеня, алоэ, ялапы, душистой руты, абиссинской мирры, соломоновой печати и зверобоя, собранного в день святого Иоанна[51], который пользовался большим спросом в качестве средства для изгнания злых духов.

Трилистник, вербена, укроп, зверобой.

Все ведьмы пусть сгинут отсель с глаз долой!

Еще очень мало изученный Новый Свет также начал уже поставлять в Европу свои лекарства, такие как китайский корень, кока, сасапариль и табак. Спенсер перечисляет также и другие медицинские растения в следующих строках:

В огромной комнате печальный кипарис,

Деревья горькие: орешник и эбен,

Мак спит смертельным сном, сок чемерицы скис,

Аэр заморских трав дурманом напоен…

Цикуты вам предложат корень здесь отравный,

Им жители Афин, что в целом не злонравны,

Сократа умертвили.

На полках стояли в большом количестве глиняные аптекарские банки, наполненные свиным салом, костным мозгом, гусиным жиром и прочими скользкими субстанциями; в коробках из кости, фарфора, цинка и даже серебра (для особо ценных материалов) хранились притирания, мази, бальзамы, всевозможные укрепляющие и прочие, более серьезные средства. Помимо этого полки были заполнены коробками с пластырями, клистирами, припарками, линиментами и электуариями (лекарственными кашками), а также столь любимыми в то время средствами, как «оподельдок» и «панхимагог».

В стеклянных бутылках, расставленных на другом ряду полок, содержались сильные кислоты, ртутное масло, камфарный спирт и азотная кислота, винный спирт, терпентиновое масло, ртуть, эфирные масла, а кроме того, неисчислимые «эликсиры» и «воды», из которых самыми известивши были «aqua benedicta»[52] и «aqua mirabilis»[53]. У аптекаря всегда имелись в наличии многочисленные тинктуры, эссенции, квинтэссенции и готовые пилюли — среди последних постоянным спросом пользовались hiera picra Rhasis, pillulae alephanggiae Mesuae[54], а также pillulae pestilentiales Ruffi[55]. Среди часто прописывавшихся лекарств были даммаровая смола, diamargariton calidum, thryphera[56], очень дорогой «collyrium of Danares»[57] и сложные микстуры под названием «териак» и «митридат». Териак включал от шестидесяти пяти до девяноста семи ингредиентов, принадлежавших к царствам минералов, растений и животных, в их числе были такие отвратительные составляющие, как трахеи гадюк и прочие органы животных, названия которых не произносят в приличном обществе. Огромная цена приготовления медикаментов, содержавших такие редкие и труднодоступные компоненты, вынуждала врачей изобретать другие лекарства для более бедных клиентов: таким образом, шестьдесят три компонента знаменитого «териака Андромахи» были сокращены в числе до четырех, и в таком виде его часто называли «диатессон». Этот упрощенный препарат содержал корень горечавки, прибрежного лавра и кирказона, а также мирру и мед, придававшие ему нужную консистенцию. «Митридат Дамокла» состоял из сорока девяти ингредиентов, многие из которых сами были многокомпонентными и весьма сложными.

Мазь, использовавшаяся для лечения ишиаса, также являет собой прекрасный пример тех рецептов, которые составлялись в «Городской аптеке»: «Возьмите трех новорожденных щенков и трех живых кротов, один фунт земляных червей, лавровый лист, розмарин, мяту, сладкий майоран, лаванду, тмин, зверобой — всего по пригоршне; прокипятите ингредиенты в трех фунтах масла, смешанного с обычным вином, пока последнее не испарится, затем слейте отвар, отделив жидкость от осадка, добавьте в отвар желтого воска и гусиного жира — того и другого по десять унций. Хорошо при ревматизме и ишиасе, наносить на кожу, нагретую предварительно перед огнем. Применять так часто, как потребуется».

Такие средства не были редкостью в Центральной Европе, и за два века до правления Рудольфа английский поэт Чосер написал:

День-два придется те пилюли принимать,

Слабительное из червей глотать,

Лаврушку, горечавку и дымянку,

Отвара бузины конечно на ночь склянку…

И жабьей кожи, волчьих ягод горсть,

И сорняков, чтоб вылечить больную кость!

Для приготовления некоторых рецептов, которые присылали Кристиану Хорчицки, требовались ингредиенты редкие и скоропортящиеся, такие, к примеру, как масло из лягушачьей икры, использовавшееся при обморожениях, или печень бешеной собаки либо волка, пропитанная вином и запеченная в печи, — незаменимое средство от бешенства. Возможно, серьезные задержки, случавшиеся с поставкой таких субстанций, давали пациентам время набраться мужества, чтобы употребить их затем по назначению.

В аптеке всегда был в наличии весь существовавший в то время спектр красок для волос, бальзамов и шампуней, порошков от насекомых, глазных капель и косметики: среди подобных субстанций, применявшихся в основном прекрасными дамами, были маски из белого воска, спермацет, борное мыло, квасцы и масло из семян капусты, которым пропитывали ткань и использовали затем как ночную маску. Самое же популярное средство для умывания делалось следующим образом: двух молодых голубей вымачивали с хлебом, миндалем и персиковыми косточками в козьем молоке, после чего добавляли бору, камфары, патоки и квасцов, выставляли настой на три дня на солнце, затем пятнадцать суток держали в холодном подвале, после чего фильтровали. Хорошим средством от морщин считался дикий огурец, а бычья желчь — от веснушек. Косметика была очень выгодным делом, не менее прибыльным, чем продажа любовных напитков, самыми важными составляющими которых были каучук из Восточной Индии, называвшийся драконьей кровью, мандрагора, вербена и другие травы, хотя самыми ценными, конечно, были человеческая желчь, глаза черной кошки или кровь летучей мыши.

Грешна, в аптеку по дороге я зашла,

За порошок любовный все там отдала,

А в воскресенье, отмолив свой грех на службе —

В кабак, чьи двери всем распахнуты по дружбе,

Раз! — в пиво пареньку сей чудный порошок,

Чтоб пламенем любви разжегся уголек.

Подобные напитки изготавливались не только для разжигания нежных чувств, но и для их смирения:

Знай же! если жабу в кожу завернуть

Той гадюки, что успела улизнуть,

После ж дать тому, кто весь горит от страсти,

Сбережет его от дьявольской напасти.

Другим ходовым товаром были различные амулеты и талисманы, которые суеверные люди носили при себе, дабы отвести злой глаз, чуму и прочие заразные болезни. Кроты, привязанные к подвязкам, должны были предохранить владельца от подагры, листья пастушьей сумки носили в обуви для отвода зубной боли, и все в таком роде. В магазине Хорчицкого всегда можно было приобрести эти безобидные вещицы, однако владелец аптеки сам их никогда не прописывал, считая, что корень мандрагоры, использовавшийся для гадания, и прочие подобные вещи вряд ли могут быть действенны и в целом являют собой пережитки грубых предрассудков.

В обычной аптеке XVI в. продавался помимо прочего тростниковый сахар (обычно его хранили в виде конусов, от которых по мере надобности отрезали кусочки), были в наличии патока, мед и множество сиропов, консервы, сладости и конфеты, в основе своей имевшие также всевозможные сиропы и мед. Аптекарь разбирался в приправах, пряностях, сердечных средствах, благовониях, а также в сургучном воске, бумаге, чернилах и перьях.

Знания Якоба по ботанике немало помогали его отцу Кристиану Хорчицкому в сборе и определении лекарственных растений, как заурядных для европейской природы, так и экзотических. Вместе они разработали туалетную воду, которая пользовалась широким спросом при дворе и среди богемской знати в качестве лекарственного средства и духов. Этот прототип современной «кёльнской воды» (Eau de Cologne) изготавливался посредством дистилляции эфирных масел специально выращенных для этой цели растений и продавался с этикеткой «Aqua Sinapii»[58], поскольку «Синапиус» является латинизированной формой богемской фамилии «Хорчицки», которая переводится как «горчица» (Sinapis).

Aqua Sinapii изготавливалась в лаборатории во внутреннем дворе, где проводились все операции, требовавшие сильного нагрева, такие как выпаривание и сублимация. Там же проводили дистилляции и готовили тайные снадобья, которыми заведовали усердный ученик Карло Маломбра, родом из Венеции, и Фердинанд Хорчицки, младший сын Кристиана. Лаборатория представляла собой каменное строение, расположенное на покатой земле так, что спереди оно имело два этажа, а сзади — только один. В нижней комнате, где было темно, как в подвале, стояло несколько печей, некоторые из них были оборудованы специально для искусственных взрывов, другие были идеальны для поддержания умеренного пламени. Кроме того, там находилось изрядное количество водяных бань, фильтрационных трубок, ступок и всяческих склянок, а прямо за дверью высилась куча угля.

Здесь утварь разная — из глины и стекла,

От всяких писсуаров и горшков

До редких чаш, чья грань искусством расцвела…

А также тиглей и химических кубов,

Людская речь для них названья не нашла.

В верхней комнате держали большой запас сушеных трав, винных бочонков и маленьких кувшинов масла. В углу, на столе возле окна, лежало несколько травников и новейших фармакопей, таких как «Reformation of pharmacy»[59] Отто Брунфельса (Майен, 1536), «Book of Confections»[60] Риффа (Страсбург, 1548) и последнее издание знаменитой работы Валериуса Кордуса, опубликованное в Антверпене в 1580 г. под названием «Pharmacorum conficiendorum ratio, vulgo vocant Dispensatorium»[61].

Днями напролет, а зачастую и глубокими ночами, ученики трудились над пестиками и ступками, углем и кузнечными мехами, перегонными кубами и водяными банями, готовя кошмарные средства, продававшиеся в аптеке. Кристиан же нередко посещал и верхнюю темную комнату, когда тот или иной клиент просил его об осмотре своих интимных органов, поскольку лечение венерических болезней составляло значительную часть дохода врача.

Один лишь Карло Маломбра бродил в те дли неприкаянным, страдая от неразделенной любви к прекрасной дочери своего хозяина. Он проклинал тот день, когда судьба привела в семью Хорчицких молодого лейтенанта Максимилиана Свободу. Он, Карло, сам был благородного происхождения и приходился племянником венецианскому художнику Петро Маломбре, по каковой причине немало негодовал на свое нынешнее общественное положение. Он был учеником профессора медицины в Падуе, но один скверный случай, а именно слухи о том, что он продает смертоносный отвар Aqua Toffana, привел к краху его безоблачной карьеры, приведя его, как сам он считал, в невежественную и варварскую Богемию…

Одним ясным октябрьским утром, после проведенной накануне бессонной ночи, причиной которой послужили долгие бесплодные эксперименты, император Рудольф покинул свои апартаменты и в сопровождении камердинера решил прогуляться по саду, а также зайти в королевские конюшни и полюбоваться на своих любимых лошадей. С невеселой улыбкой он вспомнил, что когда-то переименовал своего ослепительно белого арабского жеребца из «Келли» в «Сендивогиуса», однако время показало, что второй оказался ничем не лучше первого. Дойдя до конюшен, он увидел нескольких офицеров и слуг, что-то возбужденно обсуждавших и отчаянно жестикулировавших, словно произошло какое-то несчастье. Подозвав к себе полковника фон Подеброда, он поинтересовался, в чем дело, и узнал причину суматохи. Оказалось, что ночью несколько лошадей заболели, и две из них, Ева и Гелия, любимицы Рудольфа, умерли, Эгидий Саделер и Магдалена находились при смерти, а жеребец Иоганн фон Ахен мог быть еще спасен, но также был весьма плох. По-видимому, лошади были отравлены, а яд содержался в овсе, который накануне привез конюхам какой-то неизвестный человек. Были обнаружены две улики: крестьянская корзина, брошенная в кустах за конюшнями, и серебряная шпора с выгравированной латинской «S», валявшаяся в одном из хлевов.

Обычно спокойный и уравновешенный император пришел в ужасную ярость и немедленно вызвал к себе вице-канцлера. Когда тот явился, Рудольф рассказал ему о случившемся и приказал как можно быстрее найти злодея, покусившегося на животных. В последующую ночь было арестовано немало военных, и даже сам полковник оказался под подозрением.

Новости о трагедии в императорских конюшнях распространились очень быстро, но, когда жители Старой Праги и Градчан узнали, что все улики указали на лейтенанта Максимилиана Свободу, что он схвачен и брошен в Далиборку, были немало удивлены и опечалены. Те, кто понятия не имел ни о какой шпоре, найденной на месте преступления, склонялись к мысли, что во всем повинны цыгане, чей табор недавно расположился на окраинах города, — по крайней мере, недавно один из них был сильно расстроен тем, что императорские конюхи не пожелали купить у него замечательного жеребца, привезенного из Венгрии, и, по слухам, даже угрожал главному конюху. Семнадцать человек из числа цыган, старых и молодых, также были схвачены и брошены в темницу, где им предстояло провести в полном забвении несколько месяцев.

В доме Хорчицких воцарилось отчаяние: Кристиан, его жена Доротея, Якоб и Фердинанд были охвачены горем, а Софи и вовсе впала в своего рода оцепенение, и только Карло Маломбра без устали рассыпался в утешениях и прилагал все усилия, чтобы успокоить несчастную. Прошло два дня, показавшихся друзьям лейтенанта, которому не дозволялось говорить ни с одной живой душой, долгими месяцами. За это время фройляйн Софи пришла в себя и заявила своему брату Якобу, что у ее жениха нет и не могло быть никакого мотива для совершения злодеяния, поскольку он был искренне привязан к тихим животным, находившимся под его опекой. Якоб отправился в суд и выступил там защитником Свободы, произведя весьма сильное положительное впечатление на судей.

Утром третьего дня после случившегося доктор Михаил Майер явился в Городскую аптеку, чтобы заказать бутылку Aqua Sinapii, и был немало удивлен подавленным видом Хорчицких, отца и сына. Услышав от них о трагедии в конюшнях и об аресте его юного друга Максимилиана, он заверил их, что может снять с офицера все подозрения. Майер и Якоб срочно отправились к вице-канцлеру, который без промедлений принял их в своем кабинете, и доктор Майер сделал следующее заявление.

В ночь случившегося с лошадьми луна была в Овне, что весьма благоприятно для поисков человеческого черепа, необходимого в приготовлении снадобья, ингредиенты для которого он, Майер, уже довольно долго собирает. Как и положено, он начал сбор материала около двух часов ночи на старом еврейском кладбище, а проходя мимо императорских садов, заметил какого-то человека, кравшегося через кустарник и декоративные деревья. Приняв все меры предосторожности, доктор начал следить за неизвестным, который был одет как крестьянин, в руке держал корзину и направлялся к конюшням. Собрав кости на кладбище, доктор возвратился на Градчаны, и на пути ему встретился посланец от барона фон Зелевского, который срочно вызывал врача к своей заболевшей жене. Майер отправился в Вышеград — пригород Старой Праги, где и провел следующие две ночи, и потому только теперь он узнает о печальных событиях, потрясших весь город.

Также Майер рассказал, что тот крестьянин был невысок, коренаст и прихрамывал, как будто одна его нога была короче другой. После этого Хорчицки рассказал вице-канцлеру, что, возможно, обвинить лейтенанта в злодеянии мог не кто иной, как один из учеников из фармации, рассерженных помолвкой Максимилиана и фройляйн Софи — по крайней мере, описание это вполне ему соответствовало. Естественно, речь шла о Карло Маломбре.

Куртиус отпустил врача и ботаника и приказал вызвать итальянца на допрос, в ходе которого без особого труда получил от него полное признание вины. Узнав об этом, его величество приказал заточить преступника в самой верхней камере башни Голода и каждый день приносить ему достаточно хорошей еды и питья, приправленных ядом «Aqua Toffana», послужившим причиной гибели императорских животных. Приказ был выполнен в точности, и Маломбру постигла ужасная смерть.

Свобода же получил чин капитана императорских Драгун, а Якоб Хорчицки, теперь более известный под именем Синапиус, стал директором Императорских Ботанических Садов.