Глава 25

Глава 25

Ярче, ярче, ярче — свет становится ослепительным. Он расплывается в кружеве ресниц, — едва уловимый взмах, и из сверкающего океана проступает комната, опять слегка вниз — бескрайние просторы света, подвижные сплетения, похожие на узоры, меняющиеся с огромной скоростью. …Сейчас утро или уже день? Спать больше не хочется, чувствую себя такой бодрой и собранной, но при этом совершенно не хочется двигаться. Замереть и проскользнуть тонкой золотистой ниточкой в просторы света…. Так тихо, надо же…

Вылезаю из-под одеяла, в комнате ни холодно, ни жарко, приятно ходить по полу босиком. Выглядываю в окно — две невысокие скалы, глубокое небо, похожее на морскую синеву, небольшое озеро… В этом нет ничего фантастического, ничего нереального, но я замираю так, как будто попала в другое измерение. Кажется… нет, я уверена в том, что это МОЕ место, что кроме меня там никогда никого не было. Даже не знаю, хочу ли я выйти и подойти ближе к озеру, будто созданному из моих грез. Ничего не понимаю в своих чувствах, хочу поговорить с…

Я вздрогнула и сжалась всем телом, стараясь закрыться.

— Я не слышала как ты вошел.

Он как будто не расслышал меня.

— Что это с тобой? Судороги, что ли?

— Ну, вообще-то я…

— Начало хорошее:)

Да уж, точно, хорошее… Убираю руки, расправляюсь, поднимаю голову.

— Нравится? — просыпается игривая самочка…

— Нравится, — продолжает стоять на месте.

Пробую пройтись по комнате как ни в чем ни бывало. Тело еще немного сковано, будто зажато в тонком металлическом каркасе. Движения получаются несколько искусственные, но мне нравится преодолевать эти препятствия, — я уже чувствую запах свободы, я настраиваюсь на него, ловлю его как волну, и тело становится легким и начинает жить так, как хочет… Он наблюдает за мной, слегка улыбаясь. Подхожу близко-близко, заглядываю в глаза, которые в один миг захлестывают меня горячей волной… Я не могу выдержать его взгляд, и он знает об этом.

— Ночью ты распугала всех привидений:) — едва касаясь, провел рукой по плечу, и оно загудело, как улей.

— Ты подсматривал за мной?

— Этого не требовалось, — ты так гремела, что ты тут делала?

— Боролась со страхом темноты.

— Успешно?

— Да не очень-то…

— В преодолении страхов, как и во всем остальном необходима тренировка.

— У меня гудит плечо после твоей руки…

— Это относительно простая задача. Здесь самое сложное — переступить через ступор и пойти навстречу страху, а дальше все будет происходит само… Ты же наверняка замечала этот эффект в своих противостояниях?

— Да, точно.

— В этой области у тебя еще большой простор для экспериментов. Ведь до сих пор ты делала только то, что считала справедливым?

— Ну да.

— А теперь представь себе, что ты подходишь к неприятному тебе незнакомому человеку на улице и говоришь, что он тебе не нравится, что его лицо тебе кажется тупым и что ты при этом испытываешь?

— Да это же самое настоящее самодурство!

— Что значит самодурство?

— Это значит, что я развлекаюсь, создавая проблемы другим людям.

— Ну какая же ты тупица! …Одевайся и приходи в большую комнату, поговорим.

Надо же! В этот раз не возникло никакой обиды на то, что он назвал меня тупицей. Похоже, я уже привыкла к тому, что я тупица и не воспринимаю это как приговор. Хотя, если бы его интонация была менее дружеской, наверное я бы опять обиделась.

Стоило только войти в комнату, как я сразу же будто всей кожей ощутила — где мое место. И в самом деле, как только я уселась между подушек, сразу же почувствовала себя уверенной, собранной. В центре лба возникла легкая вибрация, похожая на далекое жужжание, слабое давление, словно какая-то сила чуть напирает изнутри. Чувства обострились. Запахло сосновым лесом, разогретым солнцем. Странно, что не слышно птиц, — здесь так тихо, как бывает только на высокогорье. Такая особенная тишина, которая как мостик соединяет все человеческое с простором безмолвной стихии.

— Значит ты считаешь, что своими действиями ты вызываешь у людей негативные эмоции?

— Ну конечно!

— Интонация внушительная:)

— А ты думаешь по-другому?

— Думаю, и не просто думаю, а знаю, что каждый человек сам выбирает, что ему испытывать.

— Выбирает?! Выбирать может только тот, кто умеет это делать, кто знает, что есть выбор, а у обычного человека выбора нет.

— Это почему же?

— Потому что у всех людей в одних и тех же ситуациях возникают примерно одни и те же негативные эмоции, и все знают, что так оно и должно быть. Для того, чтобы был выбор, человек должен знать, что может быть по-другому.

— Ты врешь. Вопреки тому, что ты говоришь, на самом деле ты прекрасно знаешь, что не у всех людей в одинаковых ситуациях возникают одинаковые реакции. Кто-то может возненавидеть тебя за то, что ты заявишь о своей антипатии к нему, кто-то, наоборот, впадет в жалость к себе, кому-то будет все равно, а еще кто-то порадуется возможности психически закалиться. Ну и совсем редкий вариант — кто-то может удивиться твоему необычному, но искреннему поведению, попробовать с тобой познакомиться поближе, а в будущем и научиться у тебя чему-нибудь! Ведь это не исключено, что человек, который поначалу показался тебе несимпатичным, может тебя заинтересовать хотя бы в малой степени, если в ответ продемонстрирует не неприязнь, а симпатию и интерес. Все зависит от самого человека.

— Да и правда, соврала… Не знаю, как так получилось.

— Очень просто. Если принять тот факт, что человек сам несет ответственность за то, что он испытывает, то получается, что теперь можно все, или почти все — ведь так ты подумала?

— Именно так.

— И эта мысль вызвала у тебя возмущение, которое ослепило, и ты сказала очевидную даже для себя самой чушь, потому что эмоция вылезла на первый план. Твой рассудок спал в то время, когда ты это говорила, ты попросту отключила все, что мешало проявить негативную эмоцию, которая казалась такой правомерной.

— Пожалуй, да… все было именно так! — меня так восхитил детальный анализ моего омрачения, что я забыла, что речь идет обо мне и не впала в озабоченность. — Ты знаешь, мне очень нравится такая идея, что мои омрачения — это не я. Если совершенно ясно это понять, тогда я смогу научиться их находить и исследовать так же внимательно и точно, как ты.

— Да, это конструктивная позиция. Представь себе, что твоя личность — это огород, за которым тебе надо присматривать. Появляется сорняк — выдираешь его, проверяешь — все ли чисто. Продолжаешь смотреть дальше, искать сорняки, исследовать новые привлекательные восприятия, которые появляются на их месте.

— У меня сейчас такое ощущение, как будто я раздвоилась, и знаешь, это не воспринимается как фантазия… Это так радостно — вот так воспринимать себя! Сейчас мне не хочется ничего скрывать, ничего приукрашивать, ведь это все — не я!

— Чем больше эмоций ты сейчас будешь испытывать, тем скорее потеряешь то понимание, которое тебя так радует, — все с той же ровной интонацией отметил он.

Я осеклась и замолчала, не зная, как вести себя дальше.

— Понимание — это нечто, плохо совместимое с эмоциями, в том числе и с положительными. Либо эмоции, либо понимание. Понимание — это то, что подобно глубинным тектоническим процессам может повернуть твою жизнь в другую сторону, а те эмоции довольства, которые возникают автоматически вокруг понимания — это мыльные пузыри, даже нет — это пиявки! Поэтому самое худшее, что ты можешь сделать с пониманием — это позволить пиявкам облепить его. Но, конечно, каждый сам выбирает, что для него более привлекательно. Кому-то вот нравится испытывать негативные эмоции…

— Этого не может быть!

— Ну конечно, этого не может быть! — он рассмеялся, встал, подошел к окну. — Ничего из того, что я говорю, не может быть, потому что никто не хочет этого видеть, никто не хочет наблюдать, думать, делать выводы. Тебе кажется нелепым то, что почти всем людям нравится страдать? Это звучит нелепо только для того, кто сам не сделал ни одного шага в работе с негативными эмоциями, но это неоспоримый факт для любого, кто занимается этой практикой хотя бы пару месяцев. Так что у тебя есть возможность самой в этом убедиться. Представь себе — люди сами выбирают, что им испытывать, и они сами выбирают страдания потому, что им нравится их испытывать. Просто прими это наблюдение к сведению, я не заставляю тебя согласиться со мной. Ты сможешь проверить это не ранее, чем у тебя самой в результате опыта появится свое понимание.

— Но как они выбирают?

— Ну как… Вместо того, чтобы смириться с тем, что у них все время возникают негативные эмоции, люди могли бы восстать против этого, объявить войну своим омрачениям, начать стремиться к чему-то другому, — к симпатии, радости, нежности, желанию помочь, устремленности.

— Ну а если они не знают, что такое симпатия и радость?

— Во-первых, таких людей попросту нет — каждый много раз испытывал и симпатию и радость и нежность в той или иной степени, давно или недавно. Детство — неисчерпаемый источник таких восприятий. И кроме того это не делает негативные эмоции менее отравляющими. Люди смирились с тем, что они больны этой навязчивой психической болезнью, которая проявляется всегда, непрерывно. Представь себе, что у тебя что-нибудь непрерывно болит… Негативные эмоции — это та же боль, с которой люди смирились. Это же самое настоящее сумасшествие, самое настоящее страдание. Вспомни, как в мгновение ока ты стала неадекватной, невменяемой, когда испытала возмущение.

Негативные эмоции — это психическая болезнь! А ведь точно, — я тоже смирилась с ними, я тоже привыкла к тому, что они неотъемлемы, что это естественные проявления человека… И даже когда я сама хочу от них избавиться, я это воспринимаю как чудачество, как свой каприз, а не как единственно возможный способ обращения с ними. Ну надо же! Как я срослась с ними, а вот сейчас так ясно вижу, что это болезнь ничуть не менее серьезная, чем гонорея или менингит. Просто с этой болезнью люди научились уживаться, они могут выполнять свои функции в том уродливом обществе, которое есть сейчас…. А может потому оно такое и уродливое, что «подстроилось», «выгнулось» под негативные эмоции? Интересно, что было сначала — мораль или негативные эмоции?

— Выбор есть у каждого. Человек сам создает и поддерживает свои страдания. Предложи кому угодно перестать испытывать, например, ревность — вот человеку ничего не надо будет делать, только щелкнет пальцами и ревности больше не будет никогда. Думаешь он что — радостно согласится?:) По твоему лицу вижу, что ты именно так думаешь.

— Ну да, примерно так.

— А ты проверь… ничего подобного. Человек отшатнется и скажет, что ему такого счастья не надо, что он не хочет становиться совсем бесчувственным, как бревно. Люди полагают, что если они перестанут ревновать, завидовать, злиться и прочее и прочее, то они станут похожи на бесчувственные бревна! Представляешь — до какой степени разложения надо дойти, чтобы вот так вот цепляться за свои страдания, за всю эту гниль, которая мешает проявляться всем озаренным эмоциям?

— Я обязательно проверю это. Обязательно порасспрашиваю людей.

— Что-то происходит, и каждый человек тут же интерпретирует это как негативное или позитивное событие. Он сам поддерживает эту интерпретацию, все мысли, которые возникают по поводу произошедшего, в то время как мог бы поддерживать другие мысли, которые резонировали бы не с негативными состояниями, а с озаренными восприятиями. Но беда в том, что и сами мысли, и негативные эмоции, возникающие наряду с ними, человек считает правомерными, адекватными, не принадлежащими ему, а приходящими извне. Многие люди видят себя жертвой негативных состояний, а не причиной — вот в чем загвоздка. Но им нравится быть жертвой, потому что так проще, так не надо прикладывать усилий, не надо бороться, — можно плыть по течению и искать забвение. Ведь если человек признается сам себе в том, что он сам создает и поддерживает свои страдания, то как он дальше будет жить? Ему останется либо повеситься, либо начать бороться против «себя самого». И здесь опять же — человек ВЫБИРАЕТ быть жертвой, потому что это удобно и привычно.

Я слушала его, с одобрением соглашалась, с неодобрением думала о людях, которые сами на свою голову ищут проблемы, а потом обвиняют в них все и вся, но до меня почему-то не сразу дошло, что ведь все это и ко мне тоже относится! Что ведь и я тоже выбираю быть жертвой негативных эмоций, раз испытываю их, и этот факт я так тревожно пытаюсь вот прямо сейчас засунуть в дальний угол подвала и покрыть позитивными эмоциями. Так не хочется, чтобы это относилось и ко мне… Весь мир состоит из уродов и духовных импотентов, но я другая, — на этом хочется поставить точку и пойти прогуляться к скалам.

— Я так и не поняла, зачем подходить к невинным людям и провоцировать их на негативные эмоции?

— Во-первых, затем, что от тебя это потребует серьезных усилий в преодолении страхов. Одно дело чувствовать себя правой, защищенной силой устоявшихся привычек, и совсем другое дело — поступать так, как ты хочешь, когда не знаешь, прав ты или нет, когда нет никакой опоры в виде законов, общепринятой морали и прочего, — когда нет ничего, что можно было бы отстаивать.

— Да, это понятно. Борьба со страхами в прямом противостоянии. Есть еще и во-вторых?

— Есть и во-вторых. Твоим мотивом могут быть разные озаренные желания — не только желание разобраться со своими социальными страхами. Например — желание выразить симпатию.

— ? Что-что? Выразить симпатию, говоря, что человек мне несимпатичен?:)) Ну ты даешь!:)

— Да, представь себе!

Интересно наблюдать, что мой смех нисколько его не задел, выражение его лица не стало хмурым или обиженным, взгляд не стал отстраненным, и смех такой искренний — все-таки это так необычно, так здорово… внутри взорвался всплеск острой нежности от того, что я вижу, как он с удовольствием смеется вместе со мной, и особенно радостно от того, что я понимаю, что он смеется не просто вместе со мной, но еще и надо мной, над моей глупостью, и это не вызывает во мне отчуждения, и я понимаю, что и он это видит и понимает… в этот момент я так ясно поняла, что если бы не железобетонные стены отчуждений, напряжений, беспокойств, то всегда можно было бы испытывать эту безграничную открытость, отражающую своими гранями бессчетные оттенки озаренных переживаний…

— Я ведь не предлагаю тебе высказывать свое неодобрение людям, следуя желанию поддерживать неприязнь. Представь себе, что может так оказаться, что среди всей толпы людей вдруг окажется один, к которому твоя симпатия проявится именно таким образом — в виде желания подойти и сказать ему, что он тебе не нравится, что ты видишь в нем закостенелую тупость и застывший кисель жалости к себе. И тогда для того человека это будет шанс, которым он может воспользоваться или отбросить его.

Я немного устала от этого разговора, и возникло смутное недовольство тем, что боюсь ему об этом сказать открыто. Сижу еще какое-то время в этом тупом состоянии, думая, как поступить, как себя повести в этой ситуации, — сказать, что устала, и тогда он может потерять ко мне интерес, или продолжать разговаривать, уже не переживая настоящей радости от общения? В животе такое ощущение, словно что-то настойчиво пробивается, но навязчивые беспокойства дают ему по башке, и оно как побитая собака на какое-то время отступает назад, но потом опять нащупывает дорогу и опять подступает к груди. Отсекаю все страхи, насколько это возможно, и открываюсь этому ощущению. Оно стремительно набирает силу, отметает всю шелуху и взрывается звенящим свежим фонтаном в сердце. Искренность! Вот настоящий критерий для того, чтобы понять, что я на самом деле хочу сейчас, что за ложь я в себе поддерживаю, что я есть вообще.

— Я хочу прогуляться… Мне очень интересно все, что ты…

— Стоп! — холодный и прямой взгляд, суровая интонация.

Я вздрогнула, и опять накатило беспокойство, — ну точно, что-то не так сделала.

— Ты думаешь, что для того, чтобы показать мне свой интерес, надо об этом говорить? Думаешь, можно создать видимость интереса? Можно, конечно, но для таких же тупиц, как ты. А меня не интересуют все твои вежливые фразы, которые на самом деле предназначены только для одного: таким образом ты уходишь от устранения негативных эмоций, переодевая их в мутное довольство.

— Вот черт!!!

Набираю побольше воздуха, вылезаю из шкуры напуганного ничтожества, уверенно и громко говорю:

— Я хочу пойти прогуляться!

— То-то же, — рассмеялся так, будто и не был только что строг и холоден.

Быстро все меняется… я даже иногда просто не успеваю обидеться на него. Обида только-только начинает подступать, как вдруг он становится другим, и я напрочь забываю о том, что только что собиралась выразить претензию, обвинить в несправедливости и негативном отношении, и меня захватывает интерес. Всплеск интереса порождает симпатию к нему, граничащую то с восторгом, то с сексуальным возбуждением. Раньше мои дни были размеренны, и от пробуждения до засыпания проходило одинаковое количество времени, и настроение было примерно одинаковым в течение дня, а если оно и менялось, то один… ну два, три раза в день. Сейчас же происходит что-то незнакомое. Ведь вроде как недавно проснулась, а такое впечатление, что прошло уже полдня… Настроение меняется чуть ли не каждую минуту, — фейерверк чувств, мыслей, эмоций, открытий.

Каменистая тропинка, дьявольски извиваясь меж зарослей осенних горных цветов, выводит меня к озеру. Никак не могу поверить в то, что нахожусь в этом месте. Оно по-прежнему не становится более реальным, никак не покидает ощущение, что это какая-то другая реальность, или я сама изменилась? Как это сложно… «Реальность» и «я сама», «реальность» и «я сама»… Может ли быть «реальность», если нет меня самой? Я уже думала об этом, но сейчас опять нет никакого понимания. Обязательно поговорю об этом с… Я ведь даже еще не знаю, как его зовут!

Озеро кажется таким… легким, что ли, как будто оно воздушное, не лежит на дне, а лишь ласково прикасается к нему. Я точно знаю, какая в нем вода, — холодная, но не обжигающая. Плаваю я очень хорошо, но обычно боюсь купаться в диких местах — боюсь глубины и дна. Откуда взялся этот страх? Сквозь пелену лет пробивается смутное воспоминание, это пока еще только ощущение, еще только невнятный страх, слипшийся с образом пугающего и неизвестного дна… Родственники… Бабушка, дедушка, родители, еще какие-то люди, — все что-то говорят, суетятся, для меня это как безликий шум, фон, абсолютно не интересный. Они похожи на заводных кукол, — все на один вкус, как будто из одного теста слеплены… Озеро… Озеро… Озеро! Да, точно, мы на берегу озера! Я бегу прямо в одежде к воде, хочу забежать в воду в разбега, это такое радостное и увлекающее желание! …Берег оказался илистым и обрывистым, но поняла я это только тогда, когда ноги соскользнули в воду, и я уже почти по пояс в нее ушла, как меня схватила мама, прижала к себе крепко-крепко… В момент падения я как будто оказалась в вакууме, не было ничего — ни страха, ни радости, я не знала, как реагировать, я еще не знала, что такое страх. Вот черт — это надо же вспомнить такое, а ведь точно, до этого самого дня я не знала, что такое страх! И когда она, судорожно вцепившись, прижала меня к себе, что-то новое впиталось в меня, — миллиметр за миллиметром мое тело заполнило что-то бетонное, темно-серое, всепоглощающее, сковывающее…

Сбросив вместе со страхом одежду, разбегаюсь и рассекаю воду руками, дельфином ухожу вглубь. Как здорово чувствовать себя абсолютно дикой, свободной, бесстрашной! Это мой мир — леса, скалы, ночные тропы, лунные поляны, огненные закаты, лесные озера… Раскинулась звездой на воде, а потом опять ныряю русалкой. Всплески воды тонким эхом разносятся к скалам, поросшим у подножия низкорослыми соснами. Вдоволь накувыркавшись, вылезаю на берег и ложусь на большой, горячий от солнца камень. Тишина.

Когда вернулась в дом, его не было ни в комнате, ни на кухне, все остальные двери были по-прежнему закрыты, и было неловко их открывать, хотя, конечно, было любопытно посмотреть — что за ними. С кухни шел запах вкусной еды, и я нашла там горячие оладьи, бананово-кокосовое варенье и чай. Значит, он только что был здесь! Мне нравится его присутствие. В моих противоречивых и стремительно меняющихся восприятиях все чаще вспыхивала самая настоящая влюбленность, вызывающая острое сексуальное желание. Вот опять представила, как он входит в меня, и сразу все застучало, намокло… Боже, что я говорю… откуда берутся эти кондовые слова… входит… заполняет… намокло… ну а как сказать? Засовывает? Залезает? Впиндюривает? Набухло? Неудержимо начал разбирать смех, пока я спазматически пыталась подобрать слова, которые бы выражали мои чувства. Богатый значит русский язык… да это еще никакой не язык, а так, зародыш…

Интересно, он знает о том, что я хочу его? От него ничего не скроешь, но сейчас я уже и не хочу ничего скрывать… Мне хочется раздеться и ходить по дому голой. Что он подумает обо мне? … Мать твою, опять эта дрянь из меня полезла. Я. Хочу. Ходить. Голая. Этого достаточно для того, чтобы раздеться и получать удовольствие от того, что я наконец могу делать то, что хочу.

Дома это всегда было острой проблемой. Я терпеть не могу всякую домашнюю одежду, особенно пижамы, халаты и ночнушки… Все детство меня заставляли это напяливать, и каждый раз было ощущение, что я становлюсь другим человеком после того, как надеваю эти саваны. Только что была энергичной девчонкой, а стала дебильной пенсионеркой… Но до самого последнего дня, пока я жила дома, даже спать голой мне не разрешалось, не говоря уже о том, чтобы в таком виде ходить по квартире. «Папа может зайти в любой момент, он же мужчина… Майя, девочка должна спать в пижаме, иначе можно простудить все свое женское, да и негигиенично это…» Когда я стала жить одна, первым делом выбросила к черту все халаты и тапочки, которые мама мне старательно сложила в чемодан. Чемодан — вот тоже ужасное явление:) Что-то такое человеческое до мозга костей, — семья, родители, дети, дача, работа, тапочки, сервизы, дни рождения, отпуск, чемодан, пенсия… — легко создающийся описательный ряд. Никогда, никогда, НИКОГДА это не должно стать описанием моей жизни. Это хуже смерти, это медленное гниение, разложение, вонь… Чемодан тоже к чертям.

— А ведь в одно прекрасное утро ты можешь проснуться и обнаружить, что ты самый обычный человек, и что ничего больше не надо, кроме теплого семейного гнездышка с порядочным мужем и милыми детишками.

Он опять появился словно из-под земли, и опять он знал совершенно точно, о чем я думала.

— Нет! Со мной этого произойти не может! Это невозможно.

— Почему ты так в этом уверена?

— Потому что меня тошнит от всего этого. Лучше сдохнуть.

— Лучше то оно может и лучше, но что ты сделала для того, чтобы этого не произошло?

— Ты правда считаешь, что это возможно?

— И даже больше того, — я считаю, что так оно скорее всего и будет. Потому что шанс вырваться из страданий слишком мал у кого бы то ни было. Ты наверное думаешь, что это просто, что стоит только захотеть… Но нет, это не так, это сложнее всего, что ты только можешь себе вообразить. Даже самый первый шаг — устранение негативных эмоций — потребует от тебя такого гигантского труда, на который ты пока, увы, не способна. Ты наверное думаешь, что если у тебя есть желание стать свободной, если ты испытываешь отвращение к обыденности, то это дает тебе какие-то гарантии? Нет, Майя, это только шанс получить шанс. Ты не знаешь, почему так вдруг сложилось, что у тебя есть такое желание, разве ты что-то сделала для этого? Нет, это тайна, почему оно есть в тебе. Но у этой тайны нет никаких понятных тебе законов, в любой момент твое стремление к свободе может скрыться под водой, и все. Ты умрешь, и возможно даже не заметишь этого. Ты будешь продолжать жить так, как живут все люди, вспоминая о своих поисках, как об увлечениях молодости, как о милых чудачествах.

С каждым словом меня охватывал неподдельный ужас, меня даже начало потрясывать от его ледяного дыхания… Я греюсь на солнце, фантазирую о всякой ерунде, ем вкусную еду, а тут такое… Что может быть ужаснее такой тихой, незаметной смерти? Как безболезненный укус змеи, как безвкусный яд, и я даже не замечу, как это произойдет, я просто проснусь утром… Нет. Как будто кол вбиваю посреди мутной лужи восприятий, утверждаю несгибаемый стержень в этом месте, — Я так просто не сдамся, попробуй согни меня.

Я бросаю вызов этой тихой смерти. Я не буду от нее бегать, на бегство толкает страх, а страх парализует, не позволяет действовать, усыпляет бдительность, размывает внимательность. Я хочу встретиться с этой сукой лицом к лицу, я хочу смотреть ей в глаза, и именно так я хочу победить ее, — в прямом противостоянии, без тени страха и сомнений. Она везде, со всех сторон я чувствую ее сладкую вонь. Она может впрыснуть в меня свой яд в любой момент, в который я не буду бороться. Как глупо бояться смерти тела, когда на каждом шагу тебя поджидает эта гадина, непрерывно кусает, и каждый укус может стать последним! …А потом не будет ничего, — ни боли, ни страха, ведь я уже умру…

— Даже сверхусилия в практике не дают тебе никаких гарантий. Я хочу, чтобы ты впитала в себя это, чтобы приложила максимум усилий для того, чтобы понять то, что я говорю тебе сейчас. НИЧТО не дает тебе никаких гарантий. Если когда-нибудь ты станешь свободной, если вырвешься из этой тюрьмы, — это будет чудом, а не закономерным развитием событий, как тебе хочется думать.

— Ну как же так??? — почти взмолилась я, — а как же все древние практики, ведущие к просветлению? Разве это не путь, по которому каждый искренне стремящийся придет?

— Это только шанс получить шанс.

— Но почему так?

— Откуда мне знать? Почему встает солнце, почему сейчас его нет, почему здесь растет дерево, почему то восприятие, которое ты называешь собой, находится именно в этом теле и в этих обстоятельствах… Я не знаю ответов на эти вопросы.

— Ты не знаешь? — я-то думала, что он знает все…

Расхохотался, откинув голову, как ребенок.

— Ты слишком высокого мнения о рассудке. Когда-нибудь тебе придется смириться с тем, что рассудок — это инструмент с довольно ограниченными возможностями. (Ну… вряд ли это относится к тебе… и ко мне?) У стихии нет понятных рассудку законов, то, что происходит за пределами человеческого, кажется ему невообразимым хаосом… Может быть, ты когда-нибудь сама это поймешь.

…Темнеет. В доме еще не горит свет, и от этого он становится немного пугающим, и в то же время завораживающим. Сумерки прокрадываются внутрь, как темный туман, становится прохладно. Еще окончательно не угасла красная трещина заката, а над двумя скалами уже загораются звезды. Ветер… словно играется в кронах деревьев, кружит вокруг дома, беззаботным и свободным существом уносится в густеющую голубизну неба. Так хочется поймать свободу и умчаться на ней как на стремительном дельфине, обгоняя ветер!

Закутываюсь в плед и еще какое-то время сижу без света. Сегодня почему-то не страшно, дом охраняет меня, можно закрыть глаза и довериться темноте. Она окутывает легким и уютным одеялом, — как я могла бояться? Как здорово сидеть в темной комнате!

Удивительно — совсем нет скуки, не хочется никуда бежать, ничего делать. Даже думать ни о чем не хочу, такая насыщенность и умиротворенность… Не понимаю, как я жила раньше. Я вообще не могла находиться одна, все время нужен был кто-то или что-то на худой конец. Книги, телевизор, музыка, телефон, фантазии, чай, конфеты, соседка, бой-френд, — звенья строгого ошейника, на котором меня водила скука. Неужели можно по-другому? Сейчас не надо ничего, такой простор, такая полнота жизни, в которой можно путешествовать бесконечно.

Далекая музыка… как будто она доносится с высоких гор… вместе с ветром, вместе с лунным светом, вместе с дыханием другого мира… по ту сторону человеческого… Открываю глаза, он сидит передо мной и улыбается… Я так и не спросила как его зовут…

— Тай.

Просто сидит и молчит. Он совсем не строгий сейчас, глаза лучистые, ребяческие. Густые волосы… какие они на ощупь? Смуглые руки, похожие на тигрячьи лапы, сильные и красивые ступни, грудь в вырезе хлопковой рубашки, — все опьяняет… Он не похож на человека, — солнечный бог, не знающий времени… Я могу расплавиться от желания прикоснуться к нему… Он просто сидит и смотрит на меня. …Какие же у него ступни!

— Поцелуй их.

Поцеловать? Это кажется таким естественным, таким озаренным, но все же… поцеловать?… Прижимаюсь к его лапе щекой, она так пахнет — как опавшая листва под солнцем. Впиваюсь в нее языком, губами, вылизываю ее, залезаю между пальчиков, вздрагивающих от моих ласк, покусываю их, сосу как член… Голова кружится так, как в детстве на карусели… Отрываю опьяневшую мордашку от его лап и прижимаюсь через штаны к звенящему от напряжения члену. Едва слышный стон, хочу поймать его губами… Он останавливает меня, взяв за шкирку, за волосы, крепко держит, глядя прямо в глаза… Его взгляд выметает из меня всё яркими вспышками света, — в считанные минуты не остается ничего, что я считала собой, и нет никакой возможности противостоять этому. Некому и не за что больше цепляться. Пустой сосуд с прозрачными стенками… Не остается и этого, когда вспыхивает нечто… поцелуй… Две огненные спирали скручиваются в танцующем порыве навстречу распахивающейся стихии, восторг сжигает все тончайшие ниточки, связывающие Это с человеческой формой. Падение в глубину блаженства… Как можно выдержать?…

— Прижмись ко мне… я буду двигаться совсем медленно… Останавливай меня, когда оргазм будет совсем близко… вот так… вот так… девочка:) … учись, учись сдерживаться…

Стискиваю сильную шею, обхватываю крепко ногами… какая же у него кожа… падение, кружение, полет… ничего не понимаю… то выныриваю на поверхность чего-то неописуемого, то растворяюсь в нем, и каждая клеточка сжигается огнем блаженства, мысли сгорают еще не родившись. Горение и прохлада, похоть и забвение… Скольжение на грани оргазма — на упругом гребне огромной, мощной волны… Вихри нежности доносят шепот… Тай, я люблю тебя…

— Девочка:) Умница, красивая моя тигрица, у тебя все получается… вот так, учись терпеть мой член… Как-нибудь ты кончишь подо мной, но не сейчас, сейчас терпи. Еще? … Скажи мне, что хочешь еще… Вот так…

Как Это еще не разрушило меня?

…Я не знаю, сколько прошло времени, — оно, казавшееся таким нерушимым, разорвалось как тонкая пелена, за пределами которой сгорает все… Меня больше нет.

Смеюсь! И смех, как журчание ручья, касается прохладой. Так удивительно, — могу двигать рукой, которую больше не ощущаю. Струящаяся гудящая вода, фиолетовой воронкой закручивающаяся в центре груди, — раньше на этом месте было тело. Воздух перестал быть пустым, как будто Тай и в нем тоже, все его движения отзываются в моем теле и даже вне его водоворотами искрящейся страсти и радости… Вплетаюсь струйками блаженства в пространство, то ли изливающееся из груди, то ли закручивающееся в нее. Этого не может быть, но это происходит.

— Тай! Тай!

Выбегаю голая из дома и опять зову его. Тонкое как шелк тело разрезает воздух как мягкое масло, отражения облаков в живых каплях росы… Какое все живое!.. пропиталось нежным, невинным трепетом, как влажное дерево, впитавшее в себя дождь, истекающее насыщенностью. Все дышит, улыбается, как будто весь мир занимается любовью. Как это похоже на секс!

— Тай.

Он сидит на берегу озера на большом камне и слегка улыбается мне. Подбегаю и прижимаюсь к нему… И не чувствую ни его тела, ни своего, — серебристый шар, звенящий пустотой, и я не знаю, где я, а где — он… Наши глаза — это только взгляд, а есть только Это.

— Со скольких лет ты мастурбируешь?

— С шести.

— Похотливая самочка:) — прижал меня к себе, — и кончать тоже тогда начала?

— Ага. Каждый день кончала. Я не знала, что со мной происходит, но это было однозначно самым привлекательным занятием на протяжении многих лет. Каждый вечер запиралась в ванной и направляла душ так, чтобы он ласкал клитор. Я думала, что делаю что-то ужасное, и было очень страшно, что кто-нибудь об этом узнает. Каждый раз после оргазма я давала себе клятву больше никогда этого не делать, но к следующему вечеру желание опять набирало свою силу, и все повторялось снова и снова… Когда мне было девять, мама позвала меня в комнату, закрыла дверь и не поднимая глаз начала рассказывать о том, что у некоторых детей возникает такая болезнь, как онанизм: «Они хотят трогать себя между ног и получать от этого удовольствие. Но это приводит к очень и очень плохим последствиям..» К чему именно, так и не сказала, но я тогда не задумывалась об этом, потому что слепо верила всему, что говорили родители. После этого разговора вечера превратились в кошмар. Я ничего не могла поделать со своей болезнью, и кончала, умирая от страха, чувства вины и ущербности.

— А что было с мальчиками?

— В 12 я только и думала, что о сексе, но никак не могла найти подходящего мальчика, да и опять же — стыдно было за свои желания, страшно было лишаться девственности… А когда мальчик нашелся, то сразу засунул, через минуту кончил, и я не испытала ничего, кроме физической боли и недоумения. Я ждала этого так много лет, я кончала по 5 раз в день, представляя себе страстный секс… К тому времени у меня уже было отдаленное представление о сексе по фотокопиям Кама Сутры, которые я нашла у брата в дальнем углу стола. После первого секса мне долго вообще ничего не хотелось, — ни мастурбировать, ни новых мальчиков… С последующими десятью мальчиками было тоже самое. Даже не знаю, зачем я с ними трахалась. Это была просто тупость, потому что я не испытывала вообще ничего, никакого удовольствия… Потом встретила мальчика, с которым впервые удалось кончить во время секса. Мне было пятнадцать. После этого я начала уже по-другому выбирать мальчиков — не головой и комплексами, а вот этим! — указала пальцем на письку.

— Да, она у тебя зачастую умнее головы:)

— Но тоже, конечно, было много всякой тупости…

— Так что сейчас, есть ли что-то в сексе, что еще не реализовано и что хочется реализовать?

— Да, думаю, что да. Секс и сейчас очень привлекателен, хотя не знаю, как теперь буду им заниматься… Ты перевернул все.

— Посмотрим, как будет вести себя твоя сексуальность. Есть ли у тебя определенное желание прекратить оргазмы или по крайней мере испытывать их не каждый раз, а скажем, раз в две-три недели, раз в месяц?

— Да. Накончалась я уже вдоволь. … И это ТАК здорово, — заниматься сексом и не кончать. Никогда не думала, что у меня такое чувственное тело, что я могу испытывать такое наслаждение. Удивительно то, что я не могу ни сейчас, ни тогда, когда мы с тобой занимались любовью, провести грань между сексуальным возбуждением и нежностью. И то, и другое… они словно слились, образовали единую непрерывность, словно светящуюся нить, на которую нанизаны каждые отдельные моменты.

— Нежность ко мне?

— Конечно к тебе, к кому же:)… что-то не так? Я что-то не то говорю?

Тай продолжал смотреть на меня так, словно задал вопрос, а ответа не получил.

— Нежность ко мне?

Я задумалась. Надо вспомнить — как это было, вернуться назад. Это несложно, ведь чувства были такие яркие… глаза… горящие, как у ягуара… ласкового такого ягуара… это пока не то… впиваюсь в спину, запрокидываю голову… не то, пока не то… неожиданный всплеск желания плакать, и я рыдаю во весь голос, от страсти, от безумной открытости… вот! Вот здесь и началось это. Нежность… странная такая нежность… конечно я испытываю ее к нему, к кому же еще… нет, это вплелся рассудок, тупой какой-то, с душком… еще раз — я заплакала, даже не то слово… почти истерика, но не болезненная, а словно горное озеро прорвалось в долину, счастье освобождения, разрыва чего-то связывающего, удушающего… в этот момент возникает нежность… пронзительная, хочется смеяться, открыть и впустить в себя весь мир… горы… та же солнечная искристость льда, свет достигает такой плотности и интенсивности, что, кажется, сейчас весь мир вспыхнет… весь мир… смена образов… что там было… сейчас уже не так ясно помню… горы были точно… море, дельфины… морда дворовой собаки… старик, торгующий цветами на набережной… странный ряд образов… очень странный!

Возбужденная своим открытием, замерла, открыв рот, не знаю, что сказать, как это понять, что это значит?

— ?

— Даже пока не знаю, почему, но сейчас… сейчас я, если быть до конца искренней, должна сказать, что среди тех образов, которые сопровождали мой взрыв нежности, которые наполнялись ею…

— Говори.

— …я не уверена, что среди этих образов был образ тебя! Наверное все-таки был… да, все-таки был, и тем не менее к нему примешался странный ряд других… и ведь не то, чтобы это просто была какая-то паразитическая деятельность мозга, нет, каждый, даже самый ничтожный образ светился этой нежностью, доводя меня до состояния экстаза. Получается, что я испытывала нежность не к тебе? Или не только к тебе? К собаке? К старику? К горам, дельфинам… Так к кому же??

— Мы используем одно и то же слово для обозначения целого ряда очень разных восприятий. Язык, которым мы пользуемся, крайне несовершенен. Он крайне детализирован в том, что касается судопроизводства или технологических процессов, но в том, что касается переживаний, мы фактически вообще не имеем языка, а имеем набор слов, значение которых фантастически размыто. Приводит к это к тому, что мы не можем различать восприятия, а это, в свою очередь, приводит к тому, что не порождается предпочтение, не возникает знания направления своего движения, человека просто носит из края в край, как бессмысленную щепку.

— Я как раз недавно обнаружила, когда начала пытаться заниматься практикой, что мне не хватает слов, я не могу даже свой собственный опыт записать!

— Да. И тогда этот опыт быстро покрывается пеленой забытья, собственно это получается даже и не опыт вовсе. Та нежность, которую ты испытала — это нежность, не имеющая конкретного объекта, на которого она была бы направлена. Да, да… представь себе, она не направлена ни на кого конкретно. С чем бы это сравнить… словно золотая пыль висит в воздухе, и когда смотришь сквозь нее на мир, то все словно наполняется этим золотым сиянием. Я даже тебе больше скажу, чтобы уж окончательно удивить:) Эта нежность ко всему прочему еще и ни из кого не исходит.

— То есть как? Она исходит из меня.

— Она исходит из тебя?

— Ну да, а как же иначе?

— Если бы ты не была так уверена в том, что иначе быть не может, а была бы чувствительна к тому, что на самом деле происходило, ты смогла бы увидеть то, что я сказал. Позже вернись еще раз к этим воспоминаниям, и пусть твой рассудок посидит на поводке на коврике у двери, не позволяй ему скакать бесконтрольно и какать везде, где придется.

— Что ты…

— Я имею в виду, что ты ничего не знаешь о том, что может быть, а чего не может в мире озаренных восприятий. Научись относиться ко всему своему опыту, который ты будешь получать в связи с практикой устранения негативных эмоций, как к тому, прецедентов чему нет нигде вокруг тебя — ни у кого просто нет такого опыта. Весь опыт, которым обладают люди — это опыт жизни, наполненной омрачениями по самые края.

— Я обязательно еще раз попробую все вспомнить.

— Я могу дать тебе еще один совет. Если ты переживаешь опыт, который для тебя очень важен, используй все возможности для того, чтобы зафиксировать его, чтобы он не расплылся мутным пятном в прошлом.

— Зафиксировать?

— Письменно. Опиши все, что происходило с тобой в этом опыте, все до самых мелких деталей, и ты увидишь разницу.

— Мне нравится слушать твои советы. Они… особенные, в них есть ясность, полная ясность! Да, то, что я переживала такое, это очень, очень важно, наверное нет ничего сейчас важнее для меня.

— Это только начало… может быть.

— Что ты хочешь сказать?

— Что ты на данный момент еще ничего из себя не представляешь, и то, что сейчас с тобой происходит, — это мой подарок. Это означает, что через какое-то время ты вернешься к тому месту, на котором я тебя подобрал, но это не значит, что ты забудешь этот опыт. Ты будешь помнить о нем, ты будешь стремиться к нему, искать его снова и снова. И только от тебя зависит — вернешься ты в это переживание или нет. Если вернешься, тогда это будет началом нашей совместной практики. Это будет означать, что ты не мечтательница, ищущая богов и учителей, чтобы уткнуться в жилетку и поплакаться, а воин, который готов на все ради свободы. От тебя потребуются все твои силы, вся твоя страсть, чтобы вернуться туда, к чему я тебя привел сейчас на короткие минуты.

— Почему именно так? Почему придется вернуться?

— Потому что именно так. У меня есть опыт, которого нет у тебя, поэтому я могу судить об этом, а ты — нет, поэтому я и не хочу обсуждать с тобой эту тему, иначе ты или религиозно мне поверишь, или религиозно отвергнешь, а я хочу, чтобы твоим основанием был лишь твой собственный опыт и больше ничего.

— Знаешь, сейчас совсем не возникает никаких беспокойств, и когда их нет, я начинаю понимать, как же жутко я наполнена ими в обычное время. Все так изменилось, это совсем другой мир…

— Я знаю, что у тебя нет негативных эмоций, потому что сейчас ты находишься там, где они попросту не возникают. Но это не является результатом твоей работы, поэтому не обольщайся на счет того, что теперь так будет всегда. Это закончится, Майя, и тебе придется засучить рукава и начать ежесекундную черновую работу по отслеживанию и устранению омрачений. Либо ты умрешь, либо выиграешь в этой битве, третьего не дано.

Ветер дует в распахнутую спину, раздувая блаженство и отрешенность в фиолетовой воронке с краями, нежными как лепестки цветка. Только осознала умопомрачительную суть его подарка… Я уже никогда не смогу забыть об Этом, никогда не смогу вернуться к тем маленьким радостям и заботам, которые считала своей жизнью… Открытия так и ждут меня на каждом повороте мысли… А ведь мне некуда возвращаться! И не потому, что с кем-то там поругалась и меня больше не пустят куда-то, а потому что больше нет привычных восприятий, которые и были «теми» местами и «теми» людьми. Остались те же зрительные образы, те же тактильные ощущения, — но все остальное — эмоции, мысли, желания — изменилось. И возвращаться мне больше некуда именно поэтому. Тай поставил меня на лезвие бритвы — с одной стороны смерть, с другой — свобода… Что есть моя личность в этом сложном и безупречно красивом узоре событий?

— Пока у нас еще есть время для разговора, хочу сказать, что в ситуации с оргазмами нельзя ошибиться.

— Пока есть время? Ты куда-то торопишься, уезжаешь?

— Нет, дело не в этом, просто сейчас у меня есть желание разговаривать с тобой, мне нравится давать тебе советы, нравится помогать разбираться в них, но скоро это желание прекратится.

— Почему? Это так неизбежно?

— Это совершенно неизбежно. У тебя нет опыта в занятиях практикой, поэтому я уверен, что ты не сможешь приступить к реализации моих советов немедленно, не сможешь вот так одним махом прекратить наполнять свою жизнь омрачениями, не начнешь прямо сейчас и безоговорочно устранять механические привычки, и это именно та причина, по которой мое желание неизбежно скоро иссякнет, и возникнет ли оно снова — зависит только от твоей практики. У меня возникает желание помогать только тем людям, к усилиям которых я испытываю симпатию. Есть симпатия — проявляется желание помогать, нет симпатии — желание не проявляется. Это не «решение», не спущено «сверху» разнарядкой, это просто так происходит, а я тебе об этом свидетельствую. Когда солнце встает, цветок раскрывается, так это происходит и так мы это свидетельствуем.

— Тогда не теряй времени! Что ты хотел еще сказать про оргазмы?

— Это желание — желание кончить, ни в коем случае не должно быть подавлено. Отказ от оргазмов должен быть естественным развитием твоих сексуальных желаний, а не потаканием концепции о том, что это полезно или надо, не следованием чьему-то мнению… Желание должно быть радостным, и только в этом случае сексуальность начнет развиваться дальше. Просто каждый раз, начиная с момента, когда сексуальное желание только пробуждается, и заканчивая моментом, когда ты подходишь к оргазму, спрашивай себя — хочешь ты кончить или предпочитаешь немножко оттянуть этот миг, и больше хочешь прямо сейчас испытывать те чувства, которые испытываешь. Если ты обманешь себя и будешь подавлять свои желания ради какой угодно цели, то твоя сексуальность умрет… Никаких «надо», только «хочу».

— Одно и то же действие может выполняться по-разному, разная причина, разный мотив, и от этой разницы зависит очень много… я понимаю.