Праздник. Ноябрь 470 года

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Праздник. Ноябрь 470 года

Люди знали, что Канун ноября и Канун мая делят год пополам и что в эти дни, а точнее, в эти ночи магические силы земли приобретают наибольшую активность. Феи приобретают человеческое обличье, духи умерших являются на свидание с живыми родственниками и друзьями, колдуны способны творить такие чудеса, на которые в другое время им просто недостало бы сил. На Самайн[19] открывались Сиды[20], их обитатели выходили наружу и были не бесплотными тенями, а вполне осязаемыми существами. Именно поэтому люди, боясь встречи с пришельцами Оттуда, старались не выходить из дома поодиночке, не приближаться к кладбищам, не оборачиваться, если за спиной раздавались шаги, потому что встретиться взглядом с мертвецом было гибельно для обыкновенного человека. Возле каждого дома на крыльце выставляли плошку со специально приготовленным угощением, предназначенным только для мертвецов[21].

Христианские священники, прибывшие в Британию из Рима, яростно проповедовали против празднования Самайна, но даже принявшие крещение бритты отмахивались от их речей. Особенно упорно отстаивали свои права на Священную Ночь Духов валлийцы. Возможно, причиной тому был Артур, которому старались подражать все, и особенно молодёжь. В ночь на Самайн люди встречались с миром, который их всегда страшил, но о постижении которого они никогда не переставали мечтать. Люди с нетерпением ждали Самайна. «Не умирая, мы встретимся с Творцом, и время потечёт заново», — твердили они. Даже христиане принимали участие в празднике, виновато оправдываясь: «В Самайн можно увидеть рай». Всюду над кострами висели начищенные до блеска котлы, друиды варили напиток из дурман-травы, и густой горьковатый запах призывно разливался по округе.

Во дворе Круглого Стола был разведён ритуальный огонь, и над ним покачивался серебряный котёл, украшенный не только магическими символами, но и знаками знаменитого воинского братства. Каждый из жителей окрестных деревень мечтал сделать глоток именно из этого котла, в котором священный напиток готовился руками великого Мерддина.

— Не торопитесь, не толкайтесь, — успокаивал старик, ласково улыбаясь теснившимся вокруг него людям. — Всем достанется хоть немного. Подносите сюда чаши с ключевой водой, и я, добавив в них моего отвара, превращу простую воду в волшебный напиток Самайна… И да пребудет с вами мир! И да будете вы благословенны, дети мои!

Целый день людские потоки тянулись к Мерддину, испрашивая его благословения и подставляя крынки, наполненные простой водой, куда друид плескал немного дурман-отвара и превращал воду в друидический напиток. Многие прятали свои лица под уродливыми масками, сделанными из соломы или древесной коры. К вечеру толпа растеклась по всему городу, запрудила рыночную площадь и двор в крепости. Ждали появления Артура. Громко стучали бубны, звенели бубенцы, откуда-то доносился звук арфы. В наплывающей ночи слышались песни и смех.

Как только Артур вышел из дома, гул голосов стих почти сразу, укатившись гудящей волной во тьму, будто боги тишины одним движением стёрли звуки человеческие со всей округи. Слышалось только потрескиванье дров и шипение факелов.

— Я здесь сегодня, чтобы сделать то, чего вы так долго требуете от меня, — громко проговорил Артур. — Я здесь, чтобы возложить на себя бремя верховной власти…

Толпа взорвалась ликованием. Пожалуй, никогда прежде — ни в дни войны, ни в дни мира — не слышала Британия столь мощных голосов восторга и радости.

Артур поднял руку, призывая к тишине, но долго ещё бурлила человеческая масса.

Наконец опять наступила тишина…

Два друида вывели под уздцы белую лошадь, шагая по обе стороны от неё, и остановились перед Артуром. Один из друидов был обрит наголо, у другого были длинные волосы, спускавшиеся по спине почти до поясницы. Их лица, густо покрытые синей краской, казались масками, на которых не отражалось никаких чувств, а длинные белые одежды, тяжёлыми складками стекавшие до самой земли и скрывавшие движения, придавали особую выразительность облику жрецов.

— Человек-Медведь! Вот белая кобыла для тебя, — торжественно произнёс Мерддин, подойдя к Артуру и указывая резным посохом на приведённую лошадь. — Испей её крови, прими её силу, вбери в себя достоинства этого священного животного.

Бритоголовый друид крепко сжимал узду правой рукой, левой нежно поглаживал лошадь, нашёптывая что-то ей на ухо. Второй жрец медленно вынул из широкого рукава длинный нож и застыл, глядя на Мерддина. Тот передал посох подбежавшему подростку, которого заранее выбрал себе в помощники, и взял со стола серебряный кубок. Подняв его над головой, он кивнул жрецу, сжимавшему клинок, и лезвие, вспыхнув в свете костров, молниеносно пронзило горло животного. Лошадь захрипела, рванулась назад, мотнула головой и опрокинулась. Толпа, в глубоком молчании следившая за происходившим, теперь взревела. Мерддин подставил серебряную чашу под хлынувшую кровь. Наполнив её, он шагнул к Артуру.

— Кровь священной кобылы! — провозгласил старец и протянул кубок Артуру. — Да будет твоя жизнь служить народу, как хорошая лошадь служит своему хозяину, Человек-Медведь!

Под восторженные вопли людей Артур медленно осушил кубок, а когда отнял его от губ, на бороде его осталась кровавая пена.

— Теперь разденься догола, — велел Мерддин, и Артур начал распускать ремни.

Тем временем друиды и их помощники отрезали голову жертвенному животному, подняли тушу на перекладину и подставили под неё котёл, чтобы собрать кровь. Ловкими движениями жрецы сняли шкуру с лошади и торжественно двинулись к Артуру, растянув шкуру. Казалось, что она дымилась на морозе.

Как только Человек-Медведь обнажился, друиды набросили на него окровавленную шкуру, как плащ, и тут же пустились в пляс, двигаясь по кругу на полусогнутых ногах и очень умело имитируя при этом конское ржание. Так продолжалось довольно долго, а когда пляска жрецов завершилась, вперёд вышел Мерддин и протянул Артуру ритуальный нож с массивной костяной рукоятью.

Артур, укутанный в белую конскую шкуру, опустился на колени и принялся разрыхлять промёрзшую землю ножом. Когда почва достаточно размякла, чтобы её можно было взять руками, он щепоткой земли намазал себе лицо.

— Взываю к тебе, Мать-Земля, родительница всего сущего! Ты слышишь каждый наш шаг, любое наше движение известно тебе, ничто не может укрыться от тебя. Так будь милостива к нам, твоим беспокойным детям. Дай нам кров, когда мы будем нуждаться в нём, и дай нам пищу, чтобы мы не знали голода…

Он говорил так долго, что всем показалось, будто время остановилось. Никто не шевелился, и только клубившееся паром дыхание людей служило доказательством того, что мир не застыл, околдованный, в сказочном сне.

Пока он говорил, друиды кипятили кровь лошади в большом чане, бросив туда также печень и сердце жертвенного животного.

Артур замолчал.

— А теперь, люди, — громко объявил Мерддин, — пришло время сделать по глотку священного напитка.

Толпа колыхнулась и загудела. Друиды, расположившиеся с котлами по всей деревне, закончили варить новую порцию теперь уже по-настоящему крепкого напитка и приготовились разливать магическое варево по чашкам.

Мерддин остановился перед высоким котлом, на стенках которого блестели серебряные пластины с фигурками людей и оленей, и взял в руку деревянный ковш, вырезанный в виде бегущего коня.

— Несите свои кубки!

Народ рванулся к священному котлу и в считанные мгновения заполнил всё пространство площади.

— Тише! Не толкайся, дружище! — слышались возбуждённые голоса.

— Первый глоток должен сделать Человек-Медведь! — сказал Мерддин. — Расступитесь!

Он окунул ковш в душистый напиток и зачерпнул побольше.

— Дурман-трава! Помоги мне увидеть невидимое, — прошептал Артур, поднимаясь навстречу Мерддину. Белая лошадиная шкура тяжело соскользнула с него, оставив по всему телу грязные кровавые следы. — Дурман-трава, будь мне подспорьем, очисти мой разум, открой моё сердце…

Он жадно сделал один глоток, затем второй.

— Пей всё, — шёпотом сказал старец, — сегодня тебе нужно…

Артур опорожнил весь ковш и почти сразу ощутил головокружение.

— Люди, теперь ваш черёд. Сделайте по одному глотку. — Мерддин вернулся к котлу с отваром дурман-травы. — Артур же, наш господин и повелитель, отправляется в котёл со священным супом!

Толпа опять ликующе взревела:

— Артур! Артур!

Многие старались прикоснуться к его запачканному кровью телу, и те, кому это удавалось, жадно облизывали после этого свои пальцы.

— Тише, друзья. — Артур поднял руки над головой, и ему показалось, что воздух лёг на его раскрытые ладони упругой круглой массой. Он увидел, как раскрашенные лица вокруг него стали вытягиваться, превращаться в звериные морды. Послышался волчий вой, рёв оленей, свист орла. — Не шумите сейчас, позвольте мне сосредоточиться…

— Господин наш! — Мерддин поманил Артура. — Зайди же в котёл, дай нам всем вкусить супа, в котором будет и часть твоей плоти! Наполни нас твоей силой и твоей кровью!

Мерддин указал посохом на чан, в котором дымился суп из конской крови. Одновременно с движением посоха послышались быстрые удары бубна. Напряжённый ритм пронзил ночной воздух и стал взбалтывать его, как жидкое тесто. Артур посмотрел в ту сторону, где человек в длинной накидке из волчьих шкур ловко стучал длинной костью по тугой поверхности бубна, и, решительно тряхнув головой, шагнул к котлу. Он знал, что содержимое котла вовсе не было таким горячим, как казалось из-за поднимавшегося над поверхностью пенного варева паром, но всё же залезать туда было жутковато.

— Ступай смелее, вождь, — едва слышно подбодрил Мерддин.

Чан был внушительных размеров, но всё-таки недостаточно просторный, чтобы туда свободно вместился человек. Артур, уже совсем окоченевший на холодном воздухе, взялся обеими руками за край горячего котла и перенёс через него одну ногу. Ожидая соприкосновения с кипятком, он стиснул зубы. Варево и впрямь было обжигающим. Артур сделал глубокий вдох и ступил в чан второй ногой. Некоторое время он стоял неподвижно — прямой, поджарый, с крепкими мышцами, длинноволосый. Затем, свыкнувшись с температурой супа, осторожно сел, держась за края котла. Кровавая жижа быстро охладилась, приняв в себя ледяное тело человека, и Артур почувствовал облегчение. Но дно чана, под которым продолжали шипеть красные угли, было по-прежнему раскалённым, и Артур, с трудом вместившись в котёл, лишь несколько мгновений мог опираться ногами о дно. То и дело ему приходилось отталкиваться, чтобы хоть немного зависнуть, хотя плавать, не касаясь стен чана, было невозможно.

— Вот суп, которым наш вледиг накормит нас! — закричал Мерддин. — Вкусите же его, братья! Пусть славный Артур войдёт в каждого из вас!

Напряжённое молчание лопнуло. Воины громко заулюлюкали, замахали руками, затопали ногами в такт бубну. Мерддин поднял над головой посох, и все ринулись к котлу, чтобы зачерпнуть принесёнными с собой плошками хотя бы самую малость.

— Господин наш! — восторженно восклицали они. — Повелитель!

Ложки и посудины с плеском опускались в тёмно-красную жижу, брызги летели в лицо Артура. Его борода и косы слиплись и напитались густым пенным варевом.

— Господин наш! Защитник!..

Люди старались притронуться к Артуру, пока он сидел в котле, боясь упустить возможность получить через прикосновение священную силу белой лошади. Некоторые пытались прорваться вперёд и почти яростно отталкивали друг друга. Отовсюду тянулись руки, громкие голоса слились в общий рёв. А бубен всё стучал и стучал. К нему присоединился второй, третий. Чёткий властный ритм не позволял собравшимся людям стоять на месте. Всё вокруг двигалось, шевелилось, кишело…

— Артур! Человек-Медведь!

— Ешьте же суп, в котором варился Артур! Пейте его тело! Человек-Медведь согласился накормить вас собой!

Мерддин достал из-за пояса ритуальный нож, которым Артур рыл землю, и, держа его за лезвие, вытянул перед собой.

— Во имя Христа, — прошептал он и величественно перекрестил сидевшего в чане Артура. — Да снизойдёт на тебя слава Господа нашего!

Толпа не слышала его слов. Никто не смотрел на старца, все глаза устремились на Артура. Он сидел, закрыв глаза, и терпеливо сносил безумное проявление чувств рвавшихся к нему людей. Кубки и плошки, окунаясь в суп, колотили Артура по плечам и спине, длинные ногти царапали его, цепкие пальцы рвали волосы на голове и на лице. Иногда кто-то тыкал в суп ножом, стараясь нацепить кусок конской печени, и лезвие укалывало ноги Артура. Ему казалось, что мир вокруг него сошёл с ума и что люди и впрямь видели в нём не человека, а гигантский ломоть мяса, от которого надо непременно откусить, дабы волшебная ночь не прошла зря.

Наконец друиды с помощниками протиснулись к чану и помогли Артуру подняться.

— Господин наш! Тебе пора появиться перед твоим народом во всём блеске! Ночь не так уж длинна. Пусть люди вкушают суп из крови священного животного…

Они провели его сквозь толпу. Мерддин шагал впереди. К изумлению Артура, никто больше не пытался притронуться к нему. Его будто не видели.

— Как это может быть? — спросил он у бритоголового друида.

Тот повернул голову, на его синем лице по-прежнему не отражалось никаких чувств.

— Дурман-трава скрыла тебя от них.

— Где моя жена? — спросил вдруг Артур.

Никто не ответил ему.

В крепости друиды отвели Артура в баню и тщательно омыли его.

— Вот твой наряд. — Мерддин положил перед ним одежду, богато расшитую цветочными узорами. — А это ты наденешь на голову.

Мерддин указал на тонкий золотой обруч, украшенный золотыми же листьями и фигуркой стоящего на задних лапах медведя.

Когда он вновь появился во дворе, ему подвели белого коня. Артур легко вспрыгнул в седло. Пламя костров сияло вокруг его головы, отражаясь в золотом сплетении искусственных листьев.

— Люди! — необычайно громким голосом провозгласил Мерддин. — Вот ваш государь! Артур! Человек-Медведь! Пойте же ему песню славы!

Артур тронул коня, толпа послушно расступалась перед ним. Всем казалось, что на огромной белой лошади скакал необычайной красоты великан, от которого во все стороны исходила неодолимая сила. Дурман-трава делала своё дело. Люди восторженно ревели, тут и там слышались певучие стихи, смех, по многим лицам струились слёзы счастья.

Артур отъезжал всё дальше и дальше от крепости, а людей не становилось меньше. Создавалось впечатление, что вокруг колыхалось целое людское море. Пылали костры, стучали бубны…

Внезапно он увидел перед собой Маэля.

— Маэль! — воскликнул Артур.

— Государь! — вдохновенно выкрикнул юноша и упал перед белой лошадью на колени.

— Маэль, куда ты пропал? Почему я не вижу тебя давно?

Шагавший рядом друид легонько пошлёпал Артура по колену:

— Не останавливайся, господин, сейчас не время для разговоров. Тебе надо объехать всех собравшихся…

Артур двинулся дальше.

Маэль улыбался. Он был по-настоящему счастлив.

«Теперь в Британии есть правитель!»

Он повернулся и пошёл к воротам Круглого Стола. Он уже давно не появлялся здесь, считая себя преступником. Но сегодня, в Священную Ночь Духов, он хотел быть рядом с близкими ему людьми. Он не желал думать о том, что случилось на скале возле Дома Мерддина. Он шагал, уверенный в себе, и гнал прочь мысль о Гвиневере.

А она стояла на крыльце и со смешанными чувствами наблюдала за праздником. От неё не укрылось, что Мерддин осенил крестным знамением Артура во время ритуала с котлом.

«Он приведёт Артура к Христу, — сказала она себе. — Так и должно быть. Не могу же я сгинуть в тёмном мире язычников. Я не святая и не готова принести себя в жертву».

Внезапно она увидела Маэля в воротах крепости, и сердце её бешено заколотилось. Он тоже сразу заметил её и, открыто улыбаясь, направился к ней.

— Госпожа, я счастлив приветствовать тебя.

— Маэль…

— Я должен был увидеть всех в эту священную ночь. Мне хочется обнять друзей. Хочется услышать братские слова. И я, конечно, надеюсь услышать голоса Духов. Возможно, они подскажут мне, как жить дальше… Ты уже глотнула магического напитка?

— Нет. — Она решительно покачала головой.

— Тогда пойдём к котлу. Я уберегу тебя от давки. Не бойся.

— После того дня я ничего не боюсь, — неуверенно улыбнулась она.

Он протянул ей руку и, расталкивая неистово плясавших вокруг людей, повёл Гвиневеру к котлу, где всё ещё стоял Мерддин.

— Здравствуй, Маэль, — кивнул ему друид.

— Дай мне выпить… И побольше…

Мерддин протянул ему полный ковш.

Юноша жадно сделал несколько глотков и повернулся к Гвиневере.

— Теперь пей ты, госпожа.

Она с некоторым испугом взглянула на Мерддина.

— Стоит ли? — спросила она, стараясь перекричать общий шум.

— Ты живёшь среди своего народа, — ответил друид.

Она глотнула раз, другой, третий. Поморщилась. И тут же качнулась, ощутив мягкий, но властный толчок в голову.

— Ох…

Маэль с удовольствием подхватил её под руки и повёл к дому. Мерддин внимательно смотрел на них, нахмурив седые брови.

— Маэль! — крикнул Мерддин вслед воину. — Будь бдителен!

Юноша чуть повернул голову и кивнул. Его взгляд помутнел. Поддерживая Гвиневеру, которая, казалось, едва держалась на ногах, он медленно двинулся дальше. На крыльце Маэль остановился.

— Любовь моя… — прошептал он.

— Любовь… — жарко выдохнула Гвиневера и внезапно отшатнулась от него. В её глазах застыли ужас и боль. — Нет! Нет! Нет!

Она увидела, как по лицу Маэля медленно потекла кровь, наполняя глазницы как пустые чаши. Из его груди потянулся зелёный вьюн, усыпанный нежными клейкими листочками. За первым стеблем наружу вырвался второй, потом третий. Поначалу они извивались, сворачивались и разворачивались змеиными кольцами, будто не зная, как себя вести. Затем они застыли. Гвиневера видела, как зелёные стебли становились крепче, приобретали упругость, понемногу выпрямлялись, превращаясь в ровные прутья, а Маэль не обращал на них внимания. Он стоял неподвижно, голова продолжала истекать кровью, а кровь ровно, как если бы Маэль лежал на спине, стояла в глазницах, лишь изредка разбегаясь кругами, будто по поверхности большого водоёма. И Гвиневера не могла понять, как такое могло происходить.

— Маэль, милый мой, — позвала она. — Очнись.

Он не реагировал. А прутья, торчавшие из его груди, тем временем твердели, крепли каждую секунду и превращались в древки стрел. Там, где они уходили в тело юноши, стала расплываться кровь на одежде.

— Маэль!

Он покачнулся и рухнул на спину. При ударе о пол он рассыпался на глиняные куски, разлетевшиеся по крыльцу и покатившиеся по ступеням. Откуда-то набежали люди и принялись топтать эти куски, оставляя только пыль на широких досках.

— Ничего не останется от тебя, глупый юнец! — кричали люди, облачённые в монашеские плащи. — Сгинь! Будь проклят!

— Уйдите! Не трогайте! — закричала Гвиневера. — Пусть хоть что-нибудь сохранится! Зачем повергать в прах настоящую жизнь?

Она бросилась туда, где только что лежал Маэль, но, упав на пол, не обнаружила ничего, даже следов пыли. Гвиневера взвыла и сама ужаснулась собственному голосу — настолько страшным и безумным показался он ей. Она перевернулась на спину и принялась рвать волосы на голове, а из чёрной бездны ночного неба на неё посыпались крупные капли дождя. Они тяжело били её по щекам и по губам, но не касались широко распахнутых глаз. Капли обжигали кожу, разрывали её, превращали в лохмотья.

— Ты обманула сама себя! — визгливо хохотнул кто-то ей в самые глаза.

Гвиневера вздрогнула, ощутив на себе отвратительное дыхание невидимого существа. Что-то заставило её вскочить на ноги. Одежда исчезла, истаяла в одно мгновение. Но Гвиневера не испугалась своей внезапной наготы. Откуда-то сбоку, треща и скрипя, появился массивный деревянный крест. Он медленно кренился, угрожая придавить Гвиневеру своей массой. От него пахло опилками, навозом и какими-то ароматическими маслами. По кресту прошмыгивали юркие ящерицы, стреляя длинными языками по невесть откуда налетевшей мошкаре. Гвиневера вскинула руки, готовая принять на себя удар этого тяжеленного креста. Но он не рухнул, а медленно лёг на её ладони, и она ощутила шершавую, плохо оструганную поверхность перекладины. Извернувшись, Гвиневера подставила кресту спину и застыла в этом положении, стараясь не упасть. Ноги её дрожали, голова тряслась.

— Ты обманула сама себя! — опять взвизгнул кто-то. — Теперь неси свой крест!

Она хотела ответить, но язык прилип к нёбу. Стало душно. В глазах потемнело. Она покачнулась и упала лицом вниз…

— Дочь моя, — позвал Мерддин, — тебе нехорошо?

Гвиневера медленно открыла глаза.

— Что со мной?

— Похоже, тебе что-то привиделось.

— Крест… Меня придавил крест…

Мерддин недовольно нахмурился при этих словах.

— Дурман-напиток оказался слишком крепок для тебя, — сказал друид.

Гвиневера огляделась и обнаружила, что прижалась спиной к дверному косяку, опустившись на корточки. Видимо, она уже долго находилась в этом положении, так как ноги её сильно затекли.

— Позволь я отведу тебя в твои покои, — предложил друид. — Пора уже и Артуру возвратиться.

— А где Маэль?

— Ушёл. Довёл тебя до двери в дом и ушёл из крепости. Не знаю, где он сейчас.

— Мерддин… У меня кружится голова… И мне страшно… Я видела что-то ужасное, святой отец… Я боюсь…

* * *

Маэль танцевал в одиночестве возле священной рощи. Со стороны деревенских домов неслись удары бубнов, переливы арф, звон бубенцов, гул голосов. Вокруг костров двигались хороводы. Но теперь всё это казалось далёким и недосягаемым: Маэль окончательно решил покинуть мир Круглого Стола. Это не означало, что он перестал считать себя слугой Человека-Медведя, но он запретил себе отныне приближаться к Артуру, Гвиневере и всем, с кем его прежде связывали узы воинского братства. Самайн подвёл итог прежней жизни и распахнул ворота в новую. Отныне Маэль превращался в воина-одиночку, в человека-тень, в рыщущий дух отчаянья и мести.

— Жители Сида, помогите мне, поддержите меня на выбранном пути! — Маэль остановился и закрыл глаза. Раскинутые крестом руки застыли. — Сегодня я покидаю мир близких мне людей, но как трудно оставаться одному, когда привык чувствовать возле себя плечо друга и брата. Помогите же мне, жители Сида!

С каждой минутой Маэль наполнялся тяжестью леденящего одиночества. Летевшие со стороны города звуки праздника казались юноше прощальным гимном.

— Как мне тяжко быть изгнанником…

— Тебя никто не изгонял… — прошептало из тьмы несколько голосов. — Ты сам ушёл…

Маэль открыл глаза.

— Кто здесь?

— Мы… Ты звал нас… Мы поможем тебе… Ничего не бойся…

— Я не боюсь.

— Ступай смело вперёд. Ты давно выбрал свой путь. Что бы ты ни сделал, ты не изменишь себе.

— Но я уже изменил себе, сойдясь с Гвиневерой.

— Разве любовь бывает преступна? — откликнулся целый хор голосов. — Ты полюбил женщину и тем заслужил уважение Духов, а не порицание. Не каждому удаётся полюбить.

— Но я заставил её обмануть мужа… — Маэль тяжело опустился на колени. — Я чувствую себя виноватым…

— Ты заблуждаешься…

— Я хочу искупить свою вину.

— Ты ни в чём не виноват. Ты лишь растратишь силы зря, пытаясь искупить вину, которой нет.

— Не понимаю вас! Как же так? — Маэль растерянно оглядывался, стараясь высмотреть хоть кого-нибудь. — Я же всем сердцем чувствую тяжесть вины.

— Людям свойственно ошибаться. Путь человеческий труден именно из-за человеческих заблуждений. Настоящий путь лёгок и приятен.

— Жители Сида, подскажите мне!

— Мы уже подсказали.

— Что ждёт меня?

— Смерть. Каждого человека ждёт смерть. Зачем знать что-то другое? Если ты знаешь это, то можешь наслаждаться каждым отпущенным тебе мгновением. В этом и есть глубочайший смысл. Ступай и наслаждайся жизнью.

— Я не умею. Я умею лишь воевать.

— Тогда наслаждайся вкусом горячей схватки…

Над самым его ухом пружинисто зазвенел хомус. Вибрирующие звуки по кругу обежали голову и взмыли в тёмные глубины ночного неба. Чья-то невидимая рука легла на затылок Маэля, и он ощутил хлынувшую в его тело теплоту.

— Не печалься, друг, — пропел мягкий женский голос (был ли он на самом деле женским?), — не печалься. Человек всегда одинок. Человек одинок до тех пор, пока он жаждет оставаться человеком. Вскоре ты поймёшь это. Твоя книга давно написана. Скоро ты прочтёшь свои строки.

— Прочту мою книгу?

— Ты познаешь, что, только воссоединившись с Творцом, только вернувшись в свой Дом, ты обретёшь подлинное счастье. А до тех пор пользуйся отпущенными тебе благами человеческой жизни.

* * *

Утро дымилось кострами. Над землёй стелился туман. Сколько Артур помнил, всякий раз после Священной Ночи Духов окрестности были наполнены густым туманом. Казалось, отступившая ночь оставила после себя мутное дыхание, продолжавшее околдовывать землю и людей. Очертания крепостной стены едва угадывались. В молочной мути воздуха слышались сонливые звуки: квохтанье кур, блеянье овец, тявканье собак, всхрапывание лошадей, негромкие разговоры людей.

Артур вышел на крыльцо и глубоко вздохнул.

Из белёсого пространства к нему шагнул Мерддин. В тумане он, одетый в длинный пурпурный плащ с капюшоном, выглядел особенно таинственно.

— Приветствую тебя, — улыбнулся Артур.

Мерддин молча кивнул. Когда он приблизился, Артур увидел, что старец чем-то серьёзно озабочен.

— Что-нибудь случилось?

— Пропал наш священный котёл.

— Что? — не понял Артур.

— Пропал мой котёл, в котором я варил дурман-траву.

— Как пропал? Как это возможно?!

— Его забрал Мордред.

— Ты видел?

— Нет. Но я знаю это. Я заглянул в дыру времени. Мне удалось прочитать следы тех, кто похитил котёл.

— Мордред! Будь он проклят! — воскликнул Артур и ударил кулаком о дверной косяк. — Но как ему удалось проникнуть сюда и не обратить на себя внимание?

— Все были опьянены травой, вдобавок многие носили маски, — пояснил Мерддин. — Мордред и его пособники накинули на себя плащи друидов.

— Где они раздобыли их? — оторопел Артур.

— Я только что побывал в Доме Духов, — ответил Мерддин, — и обнаружил там пять убитых друидов.

— Что?! — На несколько мгновений Артура парализовало. Он прижал руку к груди и, преодолевая боль, заполнившую сердце, произнёс: — Надо созвать людей.

— Не сейчас.

— Нужно немедленно снарядить погоню!

— Не сейчас, Артур. После Священной Ночи никто не имеет права браться за оружие. Нужно переждать семь дней.

— Семь дней! — жарко выдохнул Артур. — Но семь дней — это целая вечность!

Он сбежал по ступеням и остановился, не зная, что ему делать. Пальцы сжались в кулаки, руки вознеслись к небу, голова запрокинулась.

— О боги! Не в добрый час я возложил на себя венец вледига… Как мне быть? Что делать?

— Наберись терпения, Артур, — подошёл к нему Мерддин.

— Я не умею ждать…

— Умение терпеть и ждать — одно из важнейших качеств правителя. Испытание терпением — тяжелейшее из всех.

— И всё же я немедленно созову вождей.

— Созови, но в поход всё равно нельзя отправляться. Погляди на туман. Ничего не видно в трёх шагах.

— Ты прав… Но сколько же ждать?

— Семь дней, ибо столько продержится туман…

Артур тряхнул головой, решительно вернулся в дом и сорвал со стены сигнальный рог, сделанный из сильно изогнутой медной трубы с надетым на неё кожаным раструбом в виде головы ревущего вепря. Человек-Медведь набросил медную спираль трубы на плечо, вышел на крыльцо и набрал побольше воздуха в грудь. Пронзительный звук разрезал утренний воздух, созывая воинов.

Вскоре двор наполнился людьми. Все жадно слушали Артура. Новость о краже священного котла произвела на всех удручающее впечатление.

— Найдём Мордреда и уничтожим! — громко произнёс кто-то, когда Человек-Медведь закончил речь. — Артур, мы обещаем тебе, что привезём тебе голову этого мерзавца. Он осмелился не только осквернить нашу землю своим присутствием, но и совершил тягчайшее из преступлений — обагрил клинок кровью священных старцев. Смерть ему!

— Смерть! Смерть! — взревела толпа.