Лезвие разлуки. Май 471 года
Лезвие разлуки. Май 471 года
Маэль выслеживал Мордреда всю зиму, но так и не сумел подобраться к вожаку Волчьей Стаи. Артур тоже гонялся за Мордредом, но тот умело скрывался, хотя мало кто в Уэльсе решался предоставить кров личному врагу Человека-Медведя — за оказанную Мордреду помощь Артур обещал сжечь не только дом укрывателя, но и всю деревню.
Маэль горел желанием найти Мордреда. О краже священного котла он услышал вскоре после Самайна — весть об этом разнеслась по всей стране. Священный котёл и труп Мордреда — вот была цель Маэля. Юноша жаждал вернуться к Артуру, но хотел искупить свою вину.
«Будет ли достаточно этого? Как взглянут на меня боги? Что скажут? — размышлял вечерами Маэль. — Может, этого будет мало? Уничтожить врага… Смогу ли искупить этим моё предательство?»
Где бы Маэль ни появлялся, деревенские жители с удовольствием принимали его. Маэль Длинное Копьё пользовался в Уэльсе громкой славой. Его уважали не меньше Артура. Все прекрасно знали, что Человек-Медведь поручал ему самые ответственные дела, верил ему во всём. Присутствие Маэля вселяло во всех уверенность и спокойствие.
Когда же вдруг появлялся Артур или кто-либо из его дружины, деревенские радостно и даже с гордостью сообщали, что у них ночевал Маэль.
— Маэль? Но почему он не появляется в Доме Круглого Стола? Люди, что он рассказывал вам?
— Он занят поисками Волчьей Стаи.
— Один? Без своих воинов?
— Так он сказал нам, — пожимали плечами деревенские.
Первое время в братстве Круглого Стола царило недоумение: почему вдруг Маэль исчез, никому ничего не сказав? Но понемногу к его отсутствию привыкли. Иногда говорили, что Маэля кто-то видел то там, то здесь. Маэль превратился в призрак. Время от времени он привозил к стоявшему возле священной рощи Дому Духов отрубленные головы кого-то из Волчьей Стаи и клал их на ступенях. И тогда в городе происходило всеобщее ликование.
— Почему он ушёл от тебя? — рискнула однажды спросить Гвиневера Артура.
— Мне трудно объяснить это. Полагаю, что он дал обет.
— Какой обет?
— Молодые воины часто дают разного рода обеты. Чаще всего они обрекают себя на одиночество до тех пор, пока не выполнят что-то важное для них. Маэль, как говорят крестьяне, у которых он ночевал, обещал убить Мордреда… Помнишь тот день, когда на вас напала Волчья Стая во время твоей прогулки? Маэль исчез именно после той схватки. Думаю, что он считает себя виноватым.
— В чём? — испуганно спросила Гвиневера.
— В том, что допустил оплошность, позволил подвергнуть тебя смертельной опасности.
— Как ты считаешь, он найдёт Мордреда? Он справится?
— Мордред скрывается. Он знает, что на него объявлена охота. Если бы они сошлись один на один, Маэль одержал бы верх. Но Мордред вряд ли согласится на честный бой.
— Что же будет?
— Время покажет…
* * *
Маэль ждал.
Вчера он приехал в разграбленную деревню, где побывала Волчья Стая, затем весь день мчался по её следам. Отряд Мордреда скрылся в лесу, покрывавшем Лисьи Холмы, где располагались таинственные пещеры на берегу Лисьего Озера. О тех местах ходили страшные слухи: будто в пещерах жили женщины, завлекавшие своей писаной красотой случайных путников и пожиравшие их заживо в своём каменном логове. Маэль не смел усомниться в том, о чём вполголоса говорили люди.
«Разбойники Волчьей Стаи давно потеряли душу, — рассуждал он, — и вполне могли найти общий язык с пещерными колдуньями. Если они нашли там приют, то туда лучше не соваться. Вот был бы здесь Мерддин, я бы получил от него полезные наставления и рискнул бы подняться в холмы».
Маэль решил набраться терпения.
Он ждал весь день и всю ночь. Наутро он заметил поднимавшуюся над дорогой пыль — к нему приближался какой-то отряд, возможно, люди Артура. Почти в то же самое время и с противоположной стороны замаячили фигуры всадников. Этих Маэль хорошо видел и сразу узнал.
— Волчья Стая! — торжественно проговорил Маэль и впрыгнул в седло. — Только вот с ними ли Мордред? Там лишь несколько человек.
Маэль неторопливо отъехал в заросли кустарника.
Волчья Стая медленно приближалась. Маэль насчитал всего семь человек. Значит, остальные остались в пещерах.
— Что ж, разберёмся для начала с этими…
Маэль выжидал, пока всадники спустятся по тропинке и выберутся на открытое пространство. Наконец он достал меч.
— Пора…
Он ударил коня пятками и стремительно понёсся навстречу врагам.
Ближе и ближе…
Уже стали различимы их лица…
— Проклятье! Мордреда тут нет!
Всадники остановились и подняли луки. Маэль придержал коня. Против стрел его меч был бессилен. Но и поворачивать обратно он не мог, так как подъехал слишком близко. Поверни он — стрелы вонзятся ему в спину. Так посрамиться в бою он не мог.
— Беззубые щенки! — крикнул он, стаскивая с себя стёганые доспехи. — Дайте мне возможность раздеться!
Всадники ждали, положив стрелы на тетиву. Он видел их мрачные бородатые лица, кто-то скалился. Один из разбойников носил кожаный шлем с металлическим ободом, другой был наголо обрит, у остальных на голове лохматились нечёсаные космы.
Маэль разделся до пояса и яростно отшвырнул рубаху. Правой рукой он сжимал меч, левой — длинный нож. Его конь возбуждённо всхрапнул.
— Где ваш вожак? В какой норе прячется Мордред? — прокричал Маэль, двигаясь на разбойников.
— Сейчас мы отрежем тебе голову и отвезём к нему. Там твой язык сможет задать Мордреду любой вопрос.
— Трусливые твари! Кто из вас рискнёт сойтись со мной?
— С тобой сойдутся наши стрелы! — пролаял кто-то в ответ. — Попробуй увернуться от их жала! Покажи, насколько ты ловок!
— Десятерым вашим дружкам я уже отрезал головы! Теперь ваш черёд! — выкрикнул Маэль, но его богатый воинский опыт подсказывал, что из нынешней схватки ему вряд ли удастся выйти победителем. Маэль погладил пританцовывающего жеребца по шее. — Прости, брат… Тебе, видно, придётся сегодня послужить мне в последний раз… Если ты покинешь наш мир раньше, жди меня на том берегу… Я не задержусь…
Он пустил коня вскачь, двигаясь зигзагами, резко сворачивая в стороны. Несколько стрел пролетело совсем рядом. Одна ударила в седло. Воины Мордреда умели пользоваться оружием, они вытаскивали стрелы из колчана с удивительной ловкостью. Маэль понимал, что не опередит их, как бы стремительно ни нёсся его боевой конь. Очередная стрела вонзилась в грудь жеребца, и животное вздыбилось. Маэль удержался в седле, но конь попятился на задних ногах, взбивая воздух передними. Стрелы продолжали лететь. В брюхо коня впилось сразу две. Животное начало падать. Маэль много раз видел смерть и не раз терял лошадей под собой, поэтому в доли секунды понял, что случилось и выпрыгнул из седла.
Разбойники захохотали.
— Что будешь делать теперь, Длинное Копьё?
Один из них подъехал чуть ближе, небрежно откинувшись в седле.
— Что это там? — вдруг насторожился бритоголовый наездник, всматриваясь вдаль.
Маэль быстро оглянулся. На другом конце поля появились всадники. По трепетавшим над ними знамёнами он сразу узнал воинов Круглого Стола.
— Это Артур! — рявкнул ближайший из разбойников. — Будь проклято это место!
— Чем тебе не нравится это место, пёс? — злорадно спросил Маэль. — Всякое место хорошо, чтобы встретить смерть.
И он метнул в разбойника нож. Тот не успел уклониться, и оружие мягко вошло в его незащищённый доспехами живот. Всадник скорчился и выдернул из себя нож.
— Ты прав, — воскликнул бритоголовый, натягивая лук, — любое место хорошо, чтобы встретить смерть. Так сдохни же, любимец Артура!
Сразу шесть стрел вонзилось в грудь Маэля. Их удар был столь мощным, что юношу отбросило на пару шагов. Он попытался подняться, встал на колени, но очередная стая стрел со свистом распорола воздух и истыкала ноги Маэля. Он со стоном откинулся на спину.
Волчья Стая поспешила развернуться и помчалась прочь. Разбойник, раненный Маэлем, проскакал недолго и вскоре свалился с коня, но Маэль не видел этого. Он смотрел в небо и пел, едва шевеля губами, прощальную песню.
— Встреть меня, Великая Матерь. Окончен мой путь…
Он смутно слышал, как возле него гулко ударили копыта, остановились всадники, Артур спрыгнул на землю и склонился, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Маэль!
Юноша никак не мог сфокусировать на нём взгляд. Лицо Артура казалось ему чрезмерно большим, оно заполнило всё пространство, от него исходили яркие лучи, но Маэль не мог понять, откуда взялись эти лучи на лице Человека-Медведя.
— Ты светишься, — прошептал Маэль.
— Молчи, не растрачивай себя, береги свои силы.
— Я виноват… — шепнул Маэль, — виноват…
— Ты ни в чём не виноват, — громко сказал Артур.
— Каждый знает о себе… Только каждый о себе… До конца… Груз вины… Нет ничего тяжелее…
* * *
Когда они приехали в Дом Круглого Стола, Маэль уже не дышал. Его везли на носилках, закреплённых между двумя лошадьми. Выдернутые из тела погибшего юноши стрелы лежали на его залитой кровью груди.
Артур молча спрыгнул на землю и, не оглядываясь, скрылся в доме. Маэля бережно сняли с носилок и передали друидам, тут же принявшимся читать молитвы.
Гвиневера вышла навстречу мужу.
— Что произошло, мой господин? Почему такой шум во дворе?
— Мы привезли Маэля, он убит.
— Что?!
Артур не проронил больше ни слова. Он расстегнул пряжки ремней и бросил оружие на стол.
— Где он? — с трудом шевеля языком, спросила Гвиневера.
— Друиды занимаются им.
— Где он?
Артур окинул жену тяжёлым взором и махнул рукой.
— Он во дворе… Сейчас его должны омыть, он с ног до головы залит кровью…
— Как он погиб?
— Стрелы… Его сплошь истыкали стрелами… Он ещё дышал, когда мы подъехали. Он пытался сказать что-то… Его словно терзали какие-то мысли… Но я ничего не понял…
— Господи…
— Он говорил о своей вине… Но он ни в чём не виноват… Он преданно служил мне и Круглому Столу… Почему он покинул нас? Что терзало его сердце? Откроют ли мне боги это когда-нибудь?
— Господи! — Гвиневера закрыла лицо ладонями. — Он погиб! Его больше нет! Отец Небесный, прими его в своём доме и прости ему его прегрешения! Господь наш, Иисус сладчайший, пречистому образу твоему поклоняюсь, именем твоим молю о душе Маэля! Не допусти, чтобы закрылись перед ним врата Рая. Не допусти, чтобы за пролитую кровь врагов он был осуждён на вечные страдания. Его сердце всегда было чистым. Услышь меня, Боже, прими раба твоего Маэля в свои объятия.
— Замолчи, женщина! Маэль никогда не был рабом!
— Прости, господин, — сжалась Гвиневера. — Просто мы с тобой говорим на разных языках.
— Замолчи! Моё сердце переполнено скорбью. Маэль был мне как сын. Что может быть горше гибели любимого чада? Не погружай же мою душу в чёрную пучину гнева. Не заставляй меня слушать твои христианские речи.
— Прости, господин, — едва различимо произнесла Гвиневера и перекрестилась, бросив короткий взгляд на деревянный крест, висевший на стене. Этот крест, тщательно отшлифованный и украшенный тонкой резьбой кельтских орнаментов по всей поверхности, на днях подарил ей местный плотник.
Артур тяжело покачал головой и быстрыми шагами покинул комнату, не затворив за собой дверь. Гвиневера осталась неподвижной посреди комнаты. Ей почудилось, что пространство сжалось вокруг неё, мир словно иссох в одно мгновение, звуки исчезли, цвета померкли. Она тяжело переступила с ноги на ногу и опустилась на стул, навалившись всем телом на массивный подлокотник. Она не слышала, как вошла служанка и что-то спросила. Она не слышала, как служанка осторожно вышла, чтобы больше не беспокоить госпожу.
«Маэль… Свет моего сердца… Как я буду без тебя? Зачем ты оставил меня? Что мне делать? Господи, прости, но зачем ты послал мне такое испытание? Я не справилась с любовью, зачем же ты пытаешь меня ещё и вечной разлукой? Неужто плата за сердечную привязанность должна быть такой тяжёлой? Разве я не имею права на счастье?»
Она с трудом поднялась и добрела до окна.
«Маэль, нет мне жизни без тебя! Солнце моё, радость моя, наше счастье оказалось таким коротким! Почему мы не рождены простыми людьми, почему не имели права видеться запросто, а предназначены были для какого-то служения? Кому мы служим? Зачем? Простое человеческое счастье важнее государственных дел… Маэль, почему ты не забрал меня с собой? Мне остаётся теперь только умереть от горя… Но проще — от удара клинка… Найду ли в себе силы? Осмелюсь ли нарушить Божий закон? Ох, Маэль, любовь моя, как тяжело думать об этом…»
Во дворе раздался топот копыт, и Гвиневера увидела, как десять всадников остановили коней перед крыльцом дома. На поднятых вверх копьях торчали человеческие головы, из приоткрытых ртов с мёртвым оскалом вываливались посиневшие языки. Артур медленно вышел к приехавшим.
— Мордред ускользнул, мой государь, — проговорил первый из всадников, расстёгивая ремешок кожаного шлема. — Мы убили ещё пятерых из его отряда.
— Священную чашу нашли? — мрачно спросил Артур.
— Нет, господин. Нам удалось схватить одного из разбойников, но сколько мы ни поджаривали его над огнём, он не проронил ни слова о чаше. Возможно, он не знал о её местонахождении.
— Он умер?
— Да, государь.
— Значит, Мордреда никто не видел?
— Он удрал. Вряд ли он теперь вернётся в пещеры. С ним осталось не более десятка человек.
Гвиневера смотрела на Артура сквозь слёзы. Мысли её были устремлены к Маэлю. То, о чём разговаривали мужчины во дворе, не имело ни малейшего значения…
В тот же вечер тело Маэля, завёрнутое в белые оленьи шкуры, было уложено в гроб. На груди покойника лежал его меч. Дымились четыре аккуратно сложенные кучки углей, обозначая четыре стороны света, и возле каждого из них стояли, прислонённые к воткнутым в землю жезлам, черепа вепрей. Друиды, облачённые в длинные серые платья, стучали в бубны и нараспев читали заклинания. Не менее десятка пожилых женщин собрались перед покойником и громко причитали, беспощадно дёргая себя за взлохмаченные волосы и осыпая себя пеплом. Народ тянулся в крепость из окрестных деревень, чтобы проститься со своим любимцем. На фоне мрачного неба покачивались на высоких шестах деревянные птицы, расправившие неподвижные крылья, и казалось, что это настоящие птицы зависли в воздухе, наблюдая за печальными событиями в крепости Круглого Стола.
Человек-Медведь подвёл к Мерддину белого жеребца.
— Я выбрал этого, — сказал он глухо. — Пусть отправляется с Маэлем.
Мерддин молча кивнул седой головой и потянул жеребца за повод. Тот было заупрямился, предчувствуя недоброе, но старик потянул к себе коня за гриву и что-то шепнул ему на ухо. Животное фыркнуло, тряхнуло головой и послушно двинулось за старцем. Перекрестив Маэля, Мерддин оставил белого коня перед гробом и вложил невесть откуда взявшийся серповидный нож в руки одного из священнослужителей. Друид почти сразу полоснул лезвием по горлу жеребца и ловко завалил животное на бок, прижимая голову коня коленом к земле. Хлынувшая кровь тут же запачкала его одежду. Остальные жрецы ухватили коня за ноги, чтобы он не зашиб кого-нибудь, лягаясь. Мерддин беззвучно прочитал молитву и окунул руку в распоротое горло животного, затем подошёл к гробу и тщательно обмазал кровью лицо Маэля.
— Ступай, сынок, и ничего не бойся. Именем Всевышнего отпускаю тебе все твои грехи…
Артур долго смотрел на Маэля, наконец взял его меч и отнёс в кузницу.
— Сделайте так, чтобы никто не смог пользоваться этим клинком, — сурово сказал он.
Кузнецы понимающе кивнули и принялись за дело. Через несколько минут меч, раскалённый в печи, лёг на наковальню и под звонкими ударами молотов стал изгибаться, теряя свою форму, и вскоре превратился в нечто безобразное, не имеющее никакого отношения к оружию. Только по сохранившейся рукояти можно было угадать, что это когда-то было мечом Маэля. Артур кивнул и вернулся к гробу.
— Теперь ты можешь не беспокоиться. Твоё оружие не попадёт никому в руки, мой вечный друг, — сказал Человек-Медведь и положил изуродованный клинок на грудь покойника.
Бубны и флейты звучали до глубокой ночи. Поминальная трапеза затянулась до утра. Когда двор опустел, Артур, увидев стоявшего поблизости Мерддина, рявкнул, ударив кулаком по столу:
— Я сам разыщу Мордреда. Я хочу раздавить его. Хочу услышать, как будут хрустеть хрящи и кости этого бешеного волчонка.
— Не твоё это дело, государь. У тебя есть задачи поважнее. Отправь за Мордредом молодых воинов. Только пусть не ради мести ищут его, а для наведения порядка на нашей земле.
— Не ради мести? Учитель, как я могу простить этому негодяю смерть моего лучшего и самого преданного мне человека? Разве поймёт меня кто-нибудь, если я прощу?
Мерддин мягко положил руку на плечо Артура.
— А ты умеешь прощать?
— Не всех… Не каждого… Некоторых… Но Мордреда я убью. Клянусь, я не оставлю его в покое.
— Артур, почему ты считаешь, что смерть Маэля есть что-то особенное? Разве он не был воином? Разве не ты воспитал в нём отвагу и любовь к сражениям? Разве не ты учил его смотреть смерти прямо в глаза и не страшиться её? Разве не ты сделал его таким, каким он стал?
— Куда ты клонишь?
— Он вёл жизнь воина. Смерть ему к лицу. Было бы странно, если бы он дожил до глубокой старости. Он умер честно и гордо. Он заслужил громкую и долгую память. Что же печалит тебя?
— Я хочу умыться кровью Мордреда.
— Не он повинен в гибели Маэля, — твёрдо проговорил друид. — Привыкай смотреть шире, государь. Маэль воевал, как воюют тысячи других, и погиб с оружием в руках. О такой смерти мечтает каждый воин. О нём будут сложены песни. Ты должен радоваться, а не печалиться.
— Прежде мне не приходилось слышать от тебя подобных слов.
— Прежде ты не нуждался в них…
* * *
Гвиневера потемнела лицом. Казалось, что ежедневно она состаривалась на целый год. Мерддин беседовал с ней подолгу, но жена Артура не находила сил, чтобы совладать со своим горем. Она была убеждена, что теперь впереди ничего нет, что Маэль украл её жизнь.
— Я признаю, что согрешила, святой отец, — шептала Гвиневера, склонившись перед старцем. — Однако я согрешила по любви. Я согрешила с человеком, которому отдала своё сердце. И вот он умер. Как же мне жить без сердца?
— Дочь моя, мне радостно слышать, что ты стала говорить искренне. Поверь, только через искренность мы обретём истину. Только через искренность мы придём к Господу.
— К сожалению, искренность не даёт мне успокоения.
— Тебе надобно лишь успокоить твою страсть. Маэль — источник твоей страсти. Он не крал твоего сердца, он увлёк твоё тело.
— Разве я не любила его? Святой отец, неужто я могла отдаться ему, не любя?
— Что есть любовь?
— Любовь?.. — Гвиневера запнулась.
— Любовь есть истина.
— Не так сказано в Писании, — возразила она.
— Спаситель сказал: «Я есть любовь», — уточнил её друид. — Но он не сказал, что любить надо только Его. Он имел в виду, что любовь и есть спасение. Однако ты не любишь, коли позволяешь себе гибнуть из-за потерянного мужчины. Любовь — это радость, это свет, это жизнь.
— Не понимаю…
Она не понимала и продолжала терзать себя.
И день изо дня она стояла перед окном и смотрела в ту сторону, где находилась могила Маэля. За несколько недель Гвиневера довела себя почти до безумия, и никто не мог справиться с её повредившейся психикой. Она стояла и смотрела в окно, она видела Маэля, поднимавшегося из гроба, видела, как он приближался к её окну, мягко ступая по облакам, протягивал к ней руки и манил за собой.
Однажды она впала в горячку и в бреду бормотала невнятно:
— Он зовёт меня на скалу… Я пойду… Я готова броситься оттуда…
Едва она произнесла те слова, как в комнату вошёл Мерддин. Кикфа, старушка-прислужница, не отходившая от Гвиневеры ни на шаг, рассказывала позже, что друид появился бесшумно, словно соткавшись из воздуха. Она точно знала, что Мерддин отправился рано утром в крепость у Вороньих Ключей, сама видела, как он выезжал в сопровождении пятнадцати человек. И вот могущественный друид стоял возле ложа Гвиневеры. Кикфа остолбенела, таращась на старика. Она много была наслышана о его чудесных способностях, но самой воочию не доводилось видеть. Теперь же Мерддин возник из ниоткуда прямо в двух шагах от неё.
— Кикфа, сходи и немедленно позови сюда отца Герайнта, — властно проговорил друид. — Пусть захватит Священное Писание и молится здесь, возле ложа нашей госпожи.
Служанка попятилась, не отрывая взора от Мерддина, и никак не могла отворить дверь. Она толкала её и толкала, но дверь не поддавалась. Друид медленно повернулся к женщине и нахмурился. Кикфе показалось, что в его глазах вспыхнул огонь, жар которого она ощутила даже на расстоянии. В ту же секунду дверь распахнулась, будто кто-то сильно надавил на неё.
— Ступай, — сказал Мерддин.
Кикфа шмыгнула в коридор и громко затопала по лестнице.
— Гвиневера, — Мерддин положил руку на бледный лоб девушки, — забудь обо всём, что было на той горе, где вы прятались с Маэлем.
Старик приблизил своё лицо к лицу Гвиневеры, его взлохмаченная седая борода коснулась её губ. Жена Артура что-то произнесла одними губами, но слышно было лишь жалобное постанывание. Длинные узловатые пальцы друида нарисовали что-то невидимое на лбу девушки.
— Я попираю установленные правила, вторгаясь таким образом в твою жизнь, — гулко произнёс Мерддин, — но я обязан помочь Артуру. Твоя страсть губит всё, что я сделал, Гвиневера. Забудь же о Маэле, забудь о своём бессмысленном беспокойстве. Вернись к Артуру. Великий государь ждёт тебя, он нуждается в твоей любви…
Мерддин выпрямился и, постояв несколько минут неподвижно, вдруг взвихрил воздух длинными своими руками. Всё пространство комнаты пришло в движение. Пламя масляных светильников запрыгало, обезумев. Стены шевельнулись, задышали, как грудь разгорячённого бегуна, свет из крохотного окошка ринулся внутрь и тут же метнулся обратно, утягивая за собой воздух, коим было наполнено помещение.
— Я гоню прочь твою одержимость Маэлем! — прокричал Мерддин. — Повелеваю: наполнись настоящей любовью, спокойной и глубокой. Стань верной женой. Живи! Ты рождена для жизни!
И тут же всё успокоилось. Пламя светильников унялось, стало неподвижным.
Мерддин властно провёл рукой по лицу Гвиневеры, сбрасывая с него выступившие крупные капли пота.
— Вот и всё…
Когда Кикфа вернулась в комнату вместе с Герайнтом, Гвиневера спала глубоким и ровным сном.
— Где же Мерддин? — недоумённо спросил Герайнт.
— Он был здесь. Он точно был.
— Тебе пригрезилось, Кикфа.
— Нет, я видела. Он стоял вот тут. И дверь распахнул взглядом, — испуганно прошептала служанка.
Герайнт перекрестился.
— Ладно… Пусть так… — неопределённо проговорил он и опустился на стул. — Я кликну тебя, если что понадобится. А ты ступай.
Он раскрыл тяжёлую книгу и подвинул к себе светильник.
* * *
Целый месяц Артур с беспокойством следил за тем, как его жена, побелевшая и обессилевшая, балансировала между жизнью и смертью. Безумие покинуло её, но на смену ему пришло равнодушие. Гвиневера не обращала внимания ни на кого, будто мир вокруг неё исчез. Она не участвовала в разговорах и даже не откликалась на собственное имя. Артур много раз заставал её перед окном, выходившим на ту сторону, где лежали холмы — те самые холмы, куда её увёз Маэль, чтобы скрыться от Волчьей Стаи. Там, перед лесом, темнели три древних каменные изваяния, прислонённые друг к другу спиной и своими формами напоминавшие женщин. Народ поговаривал, что это — триединое изображение Матери-Богини, но никто не знал наверняка. Там же теперь находилась и могила Маэля, возле которой в день похорон была сожжена телега с дарами всем жителям Сида и всем божествам, о которых знали и не знали бритты. Гвиневера смотрела на холмы, и по её лицу невозможно было понять, тревожил её этот пейзаж или вселял в её сердце умиротворение. Гвиневера отсутствовала.
— Она здесь или не здесь? — спросил однажды Артур, войдя в комнату Мерддина.
— Ты спрашиваешь о Гвиневере?
— Да. Что с ней? Есть ли у меня надежда увидеть её прежней?
— Прежней? Нет, — покачал головой друид, — никто из нас не бывает прежним. Все мы меняемся раз и навсегда.
— Она останется такой, как сейчас?
— Наберись терпения, Артур. Господь вернёт её тебе.
— Что с ней? Как долго это протянется? Она похожа на призрак.
— Её дух потрясён.
— Она почти ничего не ест. Не понимаю, как она живёт.
— Если ты доверишься Господу, он не допустит её гибели. Верь и молись.
— Как? — Артур всплеснул руками.
— Как умеешь… Христос услышит тебя.
— Христос? Ты всё время подталкиваешь меня, Учитель.
— Не я подталкиваю, но жизнь. Ты убедился, что прежние силы не помогают тебе. Зачем ты упрямишься? Попробуй. Ты ощутишь, как новая сила наполнит тебя.
— Новая сила?
— Тебе предстоит поднять всю страну, а не только твою жену, Артур.
Человек-Медведь тяжело опустился на стул и обхватил косматую голову руками.
— Я растерян… — прошептал он. — Я в полном смятении…
— Прислушайся к себе…
— Я слышу только отчаянье. Моя любимая женщина потеряла рассудок.
— Господь поможет тебе вернуть ей не только рассудок, но и любовь. Тебе надо лишь обратиться к нему. Повернись к нему лицом, повернись к нему сердцем, протяни к нему руки.
Старик шагнул к Артуру и набросил ему на шею шнурок с деревянным крестиком.
Человек-Медведь кивнул.
— Ради Гвиневеры я соглашусь на всё.
— Ради любви, — поправил его Мерддин, улыбнувшись, — ради любви, сын мой.
Артур встал и расправил плечи.
— Прими крещение, — сказал друид.
— Поможет ли оно?
— Это требование времени, — ответил Мерддин. — Древние святыни уходят от тебя. Ты потерял то, чего не терял ещё никто из вледигов.
— Ты намекаешь на священный котёл?
— Тебе не удаётся отыскать его. Но народ не должен усомниться в твоей силе.
— Что ты хочешь сказать?
— Пора тебе повернуться лицом к будущему.
Артур угрюмо посмотрел на старика.
— Ты должен смириться с неизбежным. Прими Христа, — проговорил Мерддин. — Прими Христа, и бриттам не потребуются никакие котлы, никакие чаши.
— Ты лукавишь, Учитель.
— В чём ты усматриваешь лукавство? Не впервые слышу от тебя этот упрёк. — Мерддин нахмурился.
— Священные чаши нужны всегда. Я видел одну церемонию в монастыре Святого Креста. Монахи пили из священной чаши. А ты говоришь, что чаши не нужны. Нет, Мерддин, реликвии всегда нужны. И плох тот народ, который не способен отстоять их.
— Возможно, в этом ты прав.
— Зачем же ты останавливаешь меня? Зачем удерживаешь от поисков?
— Ты должен принести покой на эту землю. Поиски украденной чаши принесут только раздоры. Люди уже начинают проявлять недоверие друг к другу, подозревать, что кто-то помогает Мордреду… Я принесу новую чашу. Она будет не менее священна, чем прежняя.
— Разве можно одну священную вещь заменить на другую?
— Легко, Артур. Очень легко. Странно, что ты не понимаешь этого.
— Ты, конечно, принесёшь одну из тех чаш, которой пользуются христиане? — предположил Артур.
— Да, государь, — спокойно ответил друид.
— Ты даже не скрываешь этого. — Артур печально покачал головой.
— Зачем обманывать? Так вы станете ближе друг другу, свыкнетесь. Так вы быстрее соединитесь.
— Мы?
— Твои люди и христиане, — уточнил Мерддин.
Артур отвернулся и сделал несколько шагов в сторону.
— Что ответишь мне, Человек-Медведь?
— Ты хитрее, чем я думал, — проговорил Артур.
— Мудрее…
— Пожалуй, — согласился Артур. — Мне кажется, я начинаю понимать твой замысел.
— Это не мой замысел, — поправил старик, — но замысел времени.
— Что есть время?
— Это истина в чистом виде. Истина, избавленная от человеческих страстей, то есть от заблуждений. Время расставляет всё по своим местам.
— Ты хитрее, чем я думал, — повторил Артур. — И хитрость твоя незаметна. Она проникает в нашу жизнь, как запах костра проникает в лесной воздух, смешивается с ним, и вот уже невозможно отделить одно от другого. Мы понимаем, что к утренней свежести примешался дым, но не способны разъединить их… Ты незаметно — капля за каплей — подливаешь в нашу жизнь свою христианскую краску. Пролетят годы, и люди однажды поймут, что они давно уже не верят в то, что было важно и ценно для их предков, а поклоняются совсем другим божествам.
— Если это пройдёт безболезненно, то плохо ли это?
Артур промолчал. Внезапное понимание происходящего застигло его врасплох. Он не желал отрекаться от былого и не собирался делать этого. Но сопротивляться естественному ходу событий тоже было бесполезно. Мерддин был лишь крохотной частицей этих событий и старался сделать всё, чтобы новый дух, уже пустивший корни в Британии, не причинил никому боли.
— Если ты примешь крещение, — негромко, но твёрдо сказал Мерддин, — то люди пойдут за тобой. И первой пойдёт за тобой Гвиневера. Не отрекайся от веры предков, просто возьми в помощь ещё и силу Христа.
— В помощь?
— Да, воспринимай крещение как ещё один клинок в твоей руке.
Артур вздохнул.
— Хорошо…