4 БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

4

БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ

Эволюция мира складывается из революций или взрывов материи Каждая эволюция имеет поступательное движение вверх. Каждый взрыв в конструкции своей действует спирально. Потому каждая революция в своей природе подвержена законам спирали. <…> Потому строительство в революции является самым опасным моментом. Множество несовершенных элементов будут нагнетать построения вниз, в слои вещества отработавшего и отравленного. Только безумство мужества может обратить построение вверх, в слои неиспытанные и прекрасные содержанием новых элементов. Потому Говорю и буду Говорить, чтоб в построении избежать ветхих форм. Опускание в старые вместилища недопустимо. Нужно понимание Нового Мира во всей суровости.

Община, 66

Революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо и насильственно рождение ребенка, уродливы и насильственны муки рождающей Матери, уродлив и подвержен насилию рождающийся ребенок. Таково проклятие греховного мира. И на русской революции, быть может, больше, чем на всякой другой, лежит отсвет Апокалипсиса.

Н.А. Бердяев

Промозглым октябрьским вечером 1917 года в России началась социальная революция. Ее назовут социалистической. Здесь нет нужды проводить всесторонний — социальный, политический, экономический и, наконец, исторический ее анализ. О Русской революции немало написано и правды и лжи. Ее влияние на все стороны нашей жизни мы будем ощущать еще многие годы, а может быть, и века. Мифы о революции, прошлые настоящие и будущие, еще долгое время будут тревожить наше воображение, нашу совесть и нашу мысль.

Оценивать социальную революцию, я полагаю, правильнее всего с точки зрения общего революционного процесса, охватившего и Дух, и материю исторического бытия России. Самое важное в этом процессе — совпадение в едином пространстве и времени Духовной и социальной революций. Взаимодействие между ними внесло в революционный процесс черты, которые впоследствии определили характер исторического развития России. Совпадение революций, произошедшее в переломном XX веке, можно рассматривать с различных точек зрения, и прежде всего с эволюционной и исторической. Феномен такого совпадения, не имевший аналогов в предыдущей истории человечества, свидетельствовал о причинах космического характера и тех задачах, которые эти причины несли в своей энергетике. Иными словами, сама эволюция предоставляла определенные возможности, свободная воля делала свои выбор. При мирном взаимодействии обеих революций могли возникнуть процессы, которые, как уже было сказано выше, привели бы к процессу синтеза Культуру и цивилизацию, переживавшую и XX веке острый кризис. Иными словами, Культура бы получила крепкое социальное обрамление, а цивилизация стала бы одухотворенной и избежала бы многих бед, которые впоследствии поразили планету. Такое же взаимодействие способствовало бы и изменению концепции самой социальной революции, ее целей и смягчило бы ее традиционные зло и процессы разрушения. В результате возникло бы новое общество, новый человек, максимально приближенные к идеалу Града Светлого. Степень этого приближения решалась в первую очередь, уровнем Духа, присутствующего в революционных деяниях и революционном строительстве.

Энергетическая неизбежность и необходимость Духовной революции была теснейшим образом связана с социальной революцией, ее концепцией, целями и задачами.

Сейчас трудно или пока невозможно рассматривать проблему, почему эволюционный план совпадения не принес ожидаемых результатов. Кроме свободной воли человека, на арене русской революции действовали и другие факторы, специфика которых требует длительного исследования. Но, не уклоняясь от размышлений на эту тему, можно сказать, что ни та ни другая революция не смогли найти энергетической точки соприкосновения. Ибо уровень социальной и экономической агрессии, который сформировался в рамках социальной революции, привел к сознательному наступлению на духовные ценности и завершился духоборчеством, которое делает людей слепыми.

Наступление социальной революции на Духовную привело к противостоянию их, которое заблокировало революционным силам путь в Новое. Все попытки Высших сил, в лице Космических Иерархов, разблокировать этот путь, к сожалению, не привели к желаемому результату.

Слишком была сильна энергия хаоса, охватившего страну, и специфической являлась концепция самой социальной революции.

Философы Серебряного века, в первую очередь Н.А.Бердяев, которые участвовали в формировании нового мышления, нового космического мироощущения, предчувствуя стихию надвигающейся социальной революции, стремились осмыслить обстоятельства, связанные с этим процессом. Бердяев и его единомышленники, считая исторический процесс природно-объективным, связанным с энергетическим воздействием на земное бытие миров иных состояний материи, рассматривали революционный взрыв как явление, не зависящее от воли отдельных людей, даже целых сообществ.

«Вся общественная и политическая деятельность, — писал философ, — должна быть изнутри одухотворена и вдохновлена высшими целями и абсолютными ценностями, за ней должно стоять духовное возрождение, перерождение личности и народа. Но этот духовный закал личности и народа совсем не то, что внешнее применение отвлеченных идей к жизни. Духовно возрожденный человек и народ по-иному будут делать политику, чем те, что провозглашают внешние абсолютные принципы и отвлеченные начала. Моральный пафос не ослабляется, а увеличивается, но он переносится в другую плоскость, делается внутренним, а не внешним, горением духа, а не политической истерикой или политическим изуверством»[97]. Осмысливая важнейшую для обеих революций проблему Нового Мира и нового человека, Бердяев отмечал: «Революционность определяется радикальным уничтожением прошлого. Но это иллюзия революции. Яростное уничтожение прошлого есть как раз прошлое, а не грядущее. Уничтожить можно лишь прогнившее, изолгавшееся и дурное прошлое. Но нельзя уничтожить вечно ценного, подлинного в прошлом. Идеализация прошлого есть такая же ложь, как и идеализация грядущего. Подлинная ценность не зависит от времени, она от вечности»[98].

И еще: «Явление действительно нового человека, а не изменение лишь одежд, предполагает духовное движение и изменение. Без существования внутреннего духовного ядра и творческих процессов, в нем происходящих, никакой социальный строй не приведет к новому процессу. Материализм признает лишь внешнее и отрицает внутреннее. Материалисты не понимают даже, о чем говорят, когда говорят о внутренней жизни, о духовной жизни. Они находятся в таком же состоянии, как слепой, который не видит красок и цветов»[99].

В силу исторических закономерностей, эволюционное пространство Духовной революции было много шире, богаче и разнообразней, нежели такое же пространство социальной революции. Последнее было сужено и ограничено тем старым социологическим мышлением, основу которого составляло экономическое учение Маркса, уже не соответствующее планетарным задачам, поставленным новым космическим мироощущением XX века.

Казалось бы, эволюционные цели Духовной и социальной революций были внешне одинаковы. И Духовная и социальная стремились к созиданию Нового Мира, Града Светлого, к преображению человека и формированию новой индивидуальности. Но смысл этих понятий, который складывался в пространстве той и другой революций, был разным. Такими же разными были и цели и средства их достижения.

Если Духовная революция, в недрах которой создавалось новое мышление космического мироощущения, ставила перед собой цель — изменить духовную структуру человека, которая и составляла причинную основу последнего, повысить его сознание, одухотворить цивилизацию, и в первую очередь науку, повысить роль Высшего в духовной Культуре, то социальная революция ставила внешние, в основном экономические цели, которые были сформированы на основе старого социологического мышления. Главным в системе этих целей являлось экономическое благосостояние угнетенных прежде классов и перераспределение богатств в их пользу. Ситуация усугублялась также и тем обстоятельством, что социальная революция имела не только острые противоречия с Духовной, но и порождала подобные противоречия в своем собственном пространстве.

Однако, несмотря на отчужденное противостояние друг другу, обе Революции были связаны теснейшим образом с национальной культурой и национальным характером русского народа. В основе той и другой лежало духовное мессианство, столь присущее русской духовной культуре и русскому народному характеру. И большевики, и русские мыслители, заложившие основы новою планетарного мышления, вышли из одного и того же лона. Однако если Духовная революция и ее лучшие представители черпали свои духовно-энергетические резервы в лучших качествах этого народа, то пришедшие к власти в 1917 году большевики использовали в своих политических целях всю культурно-духовную палитру народных особенностей, во всех ее противоположностях. Большевизм «воспользовался, — пишет Н.А.Бердяев, — свойствами русской души, во всем противоположной секуляризированному буржуазному обществу, ее религиозностью, ее догматизмом и максимализмом, ее исканием социальной правды и царства Божьего на земле, ее способностью к жертвам и терпеливому несению страданий, но также к проявлениям грубости и жестокости, воспользовался русским мессианизмом, всегда остающимся, хотя бы в бессознательной форме, русской верой в особые пути России»[100].

Я бы не согласилась с выражением Бердяева «использовали», ибо значительная часть перечисленных качеств, и особенно мессианство — готовность к самопожертвованию во имя Общего Блага, — были свойственны и самим большевикам, как неотъемлемой части русского народа. Но на этом, пожалуй, сходство участников двух Великих революций России кончается. Если русские философы, ученые, подвижники представляли себе процессы, идущие в духовной революции, во всем их энергетическом богатстве, то их антиподы из пространства социальной революции, зашоренные догмами старого мышления, действовали в значительной мере наощупь, часто не понимая действительной сути происходящего и его эволюционной значимости. Обе революции шли не только на разных параллелях, но и в различных плоскостях и уровнях. Духовная революция охватывала пространство, которое Н.К.Рерих называл «поверх всех Россий», социальная гремела в «нижней» России. Тем, кто вложил в социальную революцию энергию своей мысли и воли, «…была чужда русская философия, их не интересовали вопросы Духа, они оставались материалистами или позитивистами». Культурный уровень не только «средних революционеров, но и вожаков революции был невысок, мысль их упрощена»[101]. Поток нового сознания, нового мышления шел мимо них. Но идея Светлого Града не давала и им покоя, и они спешили, подчас жертвуя собой, построить такой град на грешной и многострадальной земле российской, где воцарятся, наконец, справедливость и благоденствие.

В пространстве социальной революции России разворачивалась гибельная драма людей, увлеченных христианской идеей мессианства — спасения трудящихся всего мира от эксплуатации и нищеты. Они составляли духовное ядро революции, и ядро довольно высокой пробы. Попав в энергетический поток революционного взрыва материи, они не осознавали этого, будучи уверенными, что все полностью зависит только от них, руководителей и вдохновителей Великой социальной революции. Позже сила неведомого им потока сомнет их, бросит в тюрьмы ими же «освобожденной» России, поставит к стенам расстрелов, сгноит в концлагерях. Умирая и погибая, они так и не узнают, в чем причина случившегося с ними, не поймут, что были обречены на это с самого первого дня революции.

Мир же стал свидетелем трагедии поистине космического масштаба — гибели лучшей части русских революционеров. Заплатив своими жизнями за незнание, они помимо своего желания ввергли Россию в многолетние страдания и бедствия. Уплощенное мышление поставило перед социальной революцией ложные цели, которые в действительности были лишь средством жизни. Такие цели продиктовала Русской революции марксистская теория, которая не учитывала и не могла учитывать социально-экономических особенностей России, характера ее национальной культуры и душевного склада ее народа. Отрицание же основоположником Высшего, а также важного значения религии в культурно-историческом процессе, наряду с монополией на истину, которая проглядывала в каждой строчке его труда, усложнили и без того запутанную и противоречивую ситуацию, сформировавшуюся во время революции.

Перенесенный русскими большевиками в чуждое для него пространство и в иное для него время, марксизм не мог дать России того, что от него тщетно ожидали идеологи Русской революции и ее вождь Ленин. Переломный XX век требовал иных, более углубленных и широких подходов, иного мировоззрения. Использование же экономической теории, не соответствующей ни стране, ни характеру ее народа, сделало социальную революцию России бесплодной и более опасной, чем любая другая подобная революция. На фоне развивающейся Духовной революции с ее новым космическим мироощущением марксизм как идеология Русской революции «не работал». Обращавшие на это внимание русские мыслители, писатели и ученые, которые действовали в поле Духовной революции, к сожалению, не были услышаны.

Большевики и их вождь были абсолютно уверены в своей правоте. Силой своей веры и своей энергией они вселили на какое-то время вторую жизнь в марксизм, в этот концентрированный «остаток» прежнего мышления, старого социального утопизма, в котором «новая жизнь, — по определению Бердяева, — ожидалась исключительно от изменений социальной среды, от внешней общественности, а не от творческих изменений в личности, не от духовного перерождения народа, его воли, его сознания»[102].

Бытие определяет сознание — утверждали философы-марксисты. Само же бытие, по их мнению, было тесно связано с формой и уровнем развития производственных отношений. Схема была дана раз и навсегда. В ней не было места ни для Космоса, ни для всего богатства его энергий, ни для миров иных состояний материи. Мыслители социальной революции упрямо отрицали какие-либо связи жизни человеческого общества с тем невидимым, но реальным, что окружало планету и ставило жизнь самого человека в зависимость от Беспредельности. Устаревшая мысль Европы забила все духовные поры Русской революции и перекрыла доступ живительного воздуха нового в сложный и мятежный ее организм.

Марксизм, справедливо замечает Бердяев, «был совершенно лишен космического мироощущения и явил собой крайний образец социологического утопизма, замыкающего человека в ограниченной и поверхностной общественности. Марксизм верил, что можно до конца рационализировать общественную жизнь и привести ее к внешнему совершенству, не считаясь ни с теми энергиями, которые есть в бесконечном мире над человеком и вокруг него. Марксизм — самая крайняя форма социологического рационализма, а потому и социологического утопизма. Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что человек — космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности на поверхности земли, что он находится в общении с миром глубины и с миром высоты»[103].

Следуя марксистской теории, в большинстве случаев догматически, русские революционеры, сами того не сознавая, насильственно удерживали мышление человека в более низком измерении, лишая его космической глубины. Известный русский философ и писатель Д.С.Мережковский метко определил это измерение как «плоское», или двухмерное.

«Плоские борются, — писал он, — против глубоких, чтобы их истребить — или сделать себе подобными. В этой борьбе на стороне плоских большие преимущества, ибо глубокие могут только медленно передвигаться, преодолевая разнообразные препятствия; глубокие поднимаются на вершины и падают в пропасти, но плоские маневрируют с поразительной легкостью, не встречая никаких препятствий на своем пути; они скользят по гладкой поверхности или ползут, подобно распластанным насекомым, они всюду проникают и проходят в любые щели. Слишком часто, увы, у глубоких бывают разногласия: ведь они не равны между собой и глубоко индивидуальны, они стремятся к свободе, между тем, как плоские едины в своей стадности в силу безличия и стремления к абсолютному равенству. Глубокие страдают и душевно, и физически, но плоские испытывают лишь неясные страдания, ибо им не дано постичь глубин души»[104]. И еще: «Главным преимуществом плоских над глубокими является ложь. Гладкая поверхность иногда представляется нам глубокой только потому, что она отражает глубину. Плоские пользуются этим оптическим обманом, чтобы в своих плоских зеркалах отражать неведомые им глубины искусства, науки, философии и даже религии»[105]. Проникая в суть происходившего в России, Мережковский приходит к выводу, с которым нельзя не согласиться, — «большевикам удалось основать первое царство плоских»[106]. Однако он не мог и предположить, что оно продлится так долго и доживет до наших дней…

Это царство плоских, будучи порождением Русской социальной революции и узкосоциологического мышления, которое в ней господствовало, противостояло тем процессам, которые шли на ниве Духовной революции. Социальная революция, в силу бедной духовной оснащенности, снижала измерение человеческого Духа, Духовная — поднимала. Социальная революция, противостоя Духовной, сужала пространство Духа, освободившиеся ниши которого сразу заполнялись косной материей «плоского» измерения.

Духовная революция несла ощутимые потери под напором революции социальной. Человеческий дух отступал, не выдерживая духовного и физического насилия, уступая грубому натиску плотной материи.

«Список тех, кто сознательно расстался с большевиками, растет день ото дня, — писал Рерих в 1919 г. — Это люди широких взглядов и глубоких знаний в своих областях. Они не станут маскировать свои действия. Прогресс человечества всегда был близок и дорог им. Они создали себе имя истинным личным талантом и упорным трудом»[107].

Всегда выдержанный и спокойный, Николай Константинович не мог сдержать ни своего гнева, ни своего глубокого горя по поводу вершившегося в России. «Вульгаризм и лицемерие. Предательство и подкуп. Искажение всех святых основ человечества — вот что такое большевизм. Это наглый монстр, обманывающий человечество. Монстр, который владеет россыпями драгоценных камней. Но подойдите поближе! Не бойтесь взглянуть! Камни-то ненастоящие. Только слабый зрением не увидит, что их блеск фальшив. В этих отблесках гибнет мир. В этих отблесках гибнет настоящая духовная культура. Знайте, наконец, больше, чем вы знали»[108].

Никогда больше, ни до ни после, Рерих так не писал. Глубокий шок и острая боль за Россию продиктовали ему эти, идущие из глубины его возмущенного духа, строчки. Крупнейший русский философ Бердяев, кому оставалось тогда еще лишь три года жить в России, и куда он никогда больше не смог вернуться, пророчески говорил как бы от имени самой Духовной революции: «Великая духовная культура прошлого, великие творческие подъемы, великие творческие гении — все это будет признано продуктом эксплуатации в пользу привилегированного культурного слоя, основанного на несправедливости. Вслед за героем Достоевского скажут, и это говорят: „Мы всякого гения задавим в младенчестве“[109].

Подмена цели духовной целью материальной, имеющей инструментальное, обслуживающее значение, привела к смещению шкалы иерархии ценностей, к искажению ее критериев, навязыванию иных подходов, имеющих более мифологический характер, нежели реальный и жизненный. Энергетика Космоса связана не с экономикой, а с духовной культурой, занимающей в этой иерархии ценностей главное место. Духовная культура, в отличие от экономики и разного рода „производственных отношений“, есть устой космической эволюции человечества, ее энергетический механизм.

„Величие народа, его вклад в историю человечества определяется не могуществом государства, не развитием экономики, а духовной культурой“[110]. Фундамент любого построения, в Космосе ли, на планете ли, покоится на внутренних духовно-энергетических основах самого человека. Если такие основы отсутствуют, то ни экономика, ни организованное социальное пространство этому человеку не помогут. Им не на чем будет держаться, и они все время будут давать сбой, ныряя в кризисные проломы. И наконец, наступит время, когда не скрепленные человеческим Духом структуры начнут рушиться самым необратимым и таинственным образом. Иерархия культурно-исторических ценностей, которую мы находим в марксизме и писаниях его последователей, напоминает перевернутую вверх ногами пирамиду, которая есть мифологическое отображение реальной жизни.

Среди мифов, сложенных идеологами социальной революции, самым опасным был миф о свободе. Что есть свобода и в чем ее смысл — эти вопросы испокон веков занимали человечество. „К свободе призваны вы, братия, — сказал апостол Павел, — только бы свобода (ваша) не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу <…> Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом“[111].

Эти слова затрагивают самую суть учения Христа, подтверждая главный его постулат о свободе небесной и свободе земной. Чтобы разрешить противоречия между первой и второй, Христос ввел в человеческое сознание любовь к ближнему — мощнейший энергетический принцип, без которого не может действовать Космическая эволюция.

„Легенда о Великом Инквизиторе“ Достоевского не только ставит вопрос о свободе земной и свободе небесной, но и показывает, как складывается судьба свободы, как таковой, в реальной жизни, где действует свободная воля человека.

Свобода небесная есть свобода человеческого духа. Свобода земная формируется на тонкой, как лезвие бритвы, грани взаимодействия небесной свободы с материальным миром необходимости. В этом взаимодействии свобода небесная есть определяющий фактор в становлении свободы земной. Если нет первой или она по каким-то соображениям кем-то или чем-то уничтожена, то ни о какой свободе вообще речи быть не может. Мы осознаем свободу земную, только когда постигаем небесную. Иными словами, мы внешне свободны ровно настолько, насколько свободны внутренне.

Марксизм определил свободу как осознанную необходимость, т. е. не включил в определение главную суть свободы — свободу духа, или небесную свободу, тем самым предоставив возможность произвольно манипулировать этим понятием.

Любая революция всегда ставит свой главный вопрос — вопрос о свободе. Слово „свобода“ носится в пороховом воздухе каждой революции. Носилось оно и в Русской. И имело свой, присущий этой революции, смысл. Один из самых удивительных поэтов-пророков Александр Блок написал в 1918 году: „Свобода, свобода, эх, эх, без креста“. И этой строчкой точно определил положение со свободой в пространстве Русской революции. „Без креста“ — значило без Духа, без связи с Высшим, без той небесной свободы, без которой нет свободы, как таковой. Слова марксистской доктрины — „свобода есть осознанная необходимость“ — никоим образом не соотносились с реальной практикой Русской революции. Новое мышление, рождавшееся в недрах Русской Духовной революции, несло и новое понимание свободы, которое опиралось на свободу Духа, на небесную свободу. „Свобода есть внутренняя творческая энергия человека. Через свободу человек может творить совершенно новую жизнь, новую жизнь общества и мира“[112]. И еще: „Свобода предполагает существование духовного начала, не детерминированного ни природой, ни обществом. Свобода есть духовное начало в человеке“[113].

Обладали ли те, кто делал Русскую революцию и участвовал в ней, свободой подобного рода? Можно твердо сказать — нет. Низкий уровень сознания участников социальной революции и неправильное понимание сути истинной свободы привели к подменам и смещениям, имевшим самые трагические последствия для России. Касаясь проблем свободы, создатели Живой Этики писали: „Свобода драгоценна как охранение личности, как индивидуализация привлеченных энергий. Но именно свобода является самым извращенным понятием. Вместо нее жизнь наполняется тиранией и рабством, именно свойствами, исключающими сотрудничество и почитание личности; так, некоторые умудряются составить существование свое исключительно из особого соединения тирании и рабства. Конечно, люди твердят о свободе, даже не зная особенных качеств ее. Утверждение свободы будет в них возвышением сознания. Усиленные поиски свободы показывают, что дух в потенциале своем стремится к новым восхождениям, но никто не сказал ему, как обращаться с этим сокровищем“[114]. И еще: „Качество свободы замечательно; если она существует, ее ничем ограничить нельзя. Можно заковать тело, но сознание ничто не может умалить, кроме безобразия. Когда касаемся высот свободы, нужно оградиться от безобразия <…> Нет оков, которые не разложатся в свободе Красоты“[115].

В этих двух фрагментах представлена важнейшая проблема взаимодействия свободы истинной, или внутренней, и свободы производной, т. е. внешней.

Внешняя свобода, принесенная революцией, не есть еще свобода от внутреннего рабства. Если человек остается рабом внутренне, то никакая социальная свобода не сможет его изменить. Сама же социальная свобода, не подкрепленная духовно, рано или поздно гибнет, нередко превращаясь в собственный антипод. Поэтому социальная революция, противостоящая Духовной, никогда не приведет к созданию нового свободного общества. Чем шире пространство Духа в обществе, тем истинней смысл свободы; чем больше пространство материи, тем меньше свободы, как таковой. Концентрация общественного внимания на материальных сторонах жизни, превращение материального в цель жизни общества неизбежно приводит к гибели свободы, к появлению ее суррогата. „Труден и трагичен путь свободы, — отмечает Бердяев, — потому, что поистине, нет ничего ответственнее и ничего более героического и страдальческого, чем путь свободы. Всякий путь необходимости и принуждения — путь более легкий, менее трагический и менее героический“[116].

Духовная революция создавала внутреннюю, духовную свободу человека как основу земной свободы. Социальная, отрицая Дух, лишала земную свободу главного ее фундамента и обрекала ее на краткое и драматическое существование. Такая ситуация все дальше и дальше отодвигала желанное „светлое будущее“ и лежащий в его идеологической основе Град Светлый. То и другое оставалось лишь путеводной звездой, сияющей на дорогах Духа, проложенных во тьме грубой и плотной материи низкого измерения. Звезда несла весть о нездешнем высоком пространстве иного измерения, где живет познание духовной свободы, гармонии и красоты. Для земных условий XX века Град Светлый был внеисторической задачей.

Однако большевики, в которых самым тесным образом сочеталось мессианское сознание с устаревшим „плоским“ мышлением, решили несмотря ни на что спустить эту звезду на землю. Они не понимали, что у звезды есть свои небеса, которые отражаются во внутренней структуре энергетики духа самого человека. Не подозревая о мирах высших измерений, большевики вопреки всему начали строить на грешной земле России Светлый Град, ее „светлое будущее“. Это будущее называлось социализмом.

Оперируя категориями социальной мысли XIX века, они не знали, что мессианство, которое неистребимо жило в их душах, происходит от Царства Духа, а не от царства Кесаря. Подменив одно царство другим, они пытались построить „светлое будущее“, или Божье Царство, в жестких рамках трехмерного царства Кесаря, что привело к гибели не только свободы земной, но и к попытке уничтожить свободу Духа, как таковую.

Трагедия Русской революции и русской свободы была предсказана гениальным Достоевским в его „Легенде о Великом Инквизиторе“. Великий Инквизитор легко подменяет небесную свободу Духа, о которой говорил в своем учении Христос, свободой земной необходимости, чтобы оправдать тиранию и насилие инквизиции. И эта подмена уводит его самого от служения Богу и бросает в объятия дьявола. Инквизитор делает свой выбор между Светом и тьмой в пользу последней, не выдерживая давления земной материи. И созвучны тому, что происходило в вымышленном писателем подземелье, слова, которые мы читаем в одной из книг Живой Этики: „Конечно, на высших планах легко духу устремляться, но низший земной полюс утверждается как решающий путь. Только там, где Свет и тьма сражаются, может дух явить свободный выбор“[117].

Великий Инквизитор подменяет не только свободу Духа земной необходимостью, он подменяет Свет тьмой, приписывая последней функции Света. „Пятнадцать веков, — вещает он, — мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостоиваешь меня даже негодования. Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более, чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?

<…>Ибо теперь только <…> стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей <…> Да, мы заставим их работать, но в свободные от труда часы мы устроим им жизнь как детскую игру, с детскими песнями, хором, с невинными плясками <…>

И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или запрещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — все судя по их послушанию — и они будут нам покоряться с весельем и радостью“[118].

Знакомая картина, не правда ли? В ней легко прочитывается Россия XX века. Но для того, чтобы все так случилось, нужна была инквизиция, насилие над Духом и телом человека. И это тоже пришло.

„Свобода духа, — писал Бердяев, — отрицается не экономикой, которая бессильна по отношению к духу, а духом же, духом, враждебным свободе. Воинствующий духоборческий материализм коммунизма есть явление духа, а не материи, есть ложная направленность духа“[119].

Духоборчеством была отмечена Русская социальная революция, духоборчеством был отмечен и строй, который возник после этой революции. Ибо невежественное и чудовищное смешение явлений Духа и явлений материи, привнесение абсолютного в царство относительного, подмена свободы внутренней свободой внешней создало такие острые и неразрешимые противоречия, естественное воздействие которых могло привести только к фатальным разрушениям. И тогда Великий Инквизитор стал над страной огромным призраком, и сбылось пророчество русского писателя. Запутанные и сложные пути Духа и материи, свободы и принуждения вывели Россию на путь тоталитаризма. Насильники свободы и рабы этой свободы уничтожали ее, не сознавая смысла свершаемого. В этом заключалась драма Русской революции и историческая драма народа России. Светлый Град начинали строить с откровенного и неприкрытого грабежа и присвоения чужого имущества. „Строительный“ раж охватил всю Россию. Многие спешили создать свое собственное „светлое будущее“, соответствующим образом материально обставленное. Люди проявляли нетерпение и больше не хотели ждать. Низкий уровень сознания „движущих сил революции“ бросил высокую мечту о Светлом Граде и „светлом будущем“ в земную грязь.

Не хотели ждать и вожди. Они тоже торопились. Одни вполне искренне, другие с расчетом. Они спешили построить обещанное народу „светлое коммунистическое будущее“. Но народ был разный, непокорный, опьяненный легко доставшейся свободой и неуправляемый. Для вождей революции хуже всего были те, кто нес в себе действительно свободный Дух. Дух творчества, мысли и несогласия с „плоскими“ и их мышлением. Наводить порядок в стране начали с уничтожения этого Духа и его носителей. „Духоборчество“ стало одной из важнейших задач в идеологической системе революционного правительства. Во имя „светлого будущего“ и „народного счастья“ гибли под колесами социальной революции остатки свободы.

„Никогда свобода, — писал Бердяев, свидетель того, что происходило в России, — не осуществляется через насилие, братство через ненависть, мир через кровавый раздор. Дурные средства отравляют. Осень революции никогда не походит на ее весну“[120].

„Осень революции“ расчистила путь тоталитарному строю — обществу без свободы, любви и милосердия. Самого Бердяева, одного из крупных идеологов Русской Духовной революции, принудительно выслали за пределы „новой“ России. Страну „освобождали“ от всякого рода странников Светлого Града, тех, на которых держалось энергетическое поле Духовной революции.

„Новое“ же государство России, овладев свободой своих подданных, стало создавать стандартизированные и послушные массы „плоских“, которых назвали потом „новыми людьми“. „Новые“ искренне считали Дух предрассудком „старого буржуазного общества“.

Обе революции, начавшиеся почти одновременно в пространстве России, Духовная и социальная, не дали тогда ожидаемых результатов в революционном изменении страны и мира. По историческим подмосткам России прошли и ушли в небытие участники трагедии космического масштаба — злодеи и святые, предатели и принесшие в жертву себя во имя всеобщего счастья, подлецы и бескорыстные мечтатели, алчные грабители и убийцы и те, кто отдал жизнь „за народное дело“.

Когда-нибудь история расставит всех по своим местам и воздаст всем по реальным заслугам. И тогда мы содрогнемся при виде картины, которая развернется перед нами, а наши сердца переполнятся благодарностью и гордостью за Россию и ее народ, сделавший безумную попытку, впервые в истории человечества, положить жизни „за други своя“, во имя всеобщего Царства Божьего на земле. Борцы за „светлое будущее“ ринулись создавать это Царство, вооружившись старым инструментом, не приспособленным для нового материала. Под гром своих земных побед они потерпели сокрушительное духовное поражение и обрекли собственную страну на десятки лет невиданных страданий и неслыханную рабскую жизнь.

Изменения, которые произошли во время социальной революции, не несли ничего нового по его истинному смыслу, того нового, что было уже сформировано в недрах Духовной революции. Последняя была отторгнута вождями социальной революции, чья свободная воля не приняла ее.

Возможности, которые были предоставлены России Космической эволюцией, сведшей в едином времени и пространстве революции Духовную и социальную, использованы не были. Но тот подвиг, который совершила Россия, несмотря на все обстоятельства, о которых было сказано выше, и в той и другой революции, был оценен создателями Живой Этики по самому высокому духовному счету:

„В безмерных страданиях и лишениях, среди голода, в крови и поте, Россия приняла на себя бремя искания истины за всех и для всех. Россия — в искании и борении, во взыскании Града Нездешнего… Пафос истории почиет не на тех, кто спокоен в знании истины, кто самодоволен и сыт. Пламенные языки вдохновения нисходят не на „Beati possedentes“[121], но на тревожных духом; то крылья Ангела возмутили воду купели“[122].