2 ИДУЩИЕ В НОЧИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2

ИДУЩИЕ В НОЧИ

Мир вступает в период длительного неблагополучия и великих потрясений. Но великие ценности должны быть пронесены через все испытания. Для этого дух человеческий должен облечься в латы, должен быть рыцарски вооружен.

Н.А. Бердяев

Мы идем при свете костров. Мы идем при сиянии звезд. Мы дойдем при молчании духа, когда золото солнца вспыхнет внутри нас, поражая неправду.

Живая Этика

На таком фоне в пространстве России развернулись два судьбоносных события, сформировались два процесса, носившие сами по себе не только объективно-глобальный характер, во и повлиявшие на мировую мысль, а также послужившие если не началом, то определенным импульсом для зарождения, а затем и для развития нового планетарного мышления, приведшего к сдвигу сознания человечества. Оба эти события, или, точнее, явления, как бы сфокусировали в себе ярко-противоположные качества, носившие, несомненно, эволюционный характер и отражавшие все то, что происходило в это время на главной магистрали Космической эволюции — взаимодействия Духа и материи.

Мессианское, странническое сознание, драгоценный кристалл русской духовности, составляло энергетическую основу того, что впоследствии стало называться Духовной революцией, в которой, помимо национально-духовных качеств России, уже описанных выше, слагавших ее, действовали вековые накопления данного пространства, его исторические и Культурные результаты, без которых, наряду с упомянутыми особенностями, не могла бы состояться Духовная революция, не имевшая, в противном случае, нужных вех и опор. Этими вехами являлись не только определенные результаты, но и отдельные личности, которые не только складывали такие результаты, но и как бы инициировали процессы, приводившие к ним. В России такой личностью являлся святой Сергий, оказавший могучее и многостороннее влияние на важнейшие процессы русской жизни: развитие духовности, нравственности, формирование лучших черт национального характера и, наконец, укрепление государственности. Значение его личности до сих пор не оценено в должной мере ни с точки зрения культурно-духовной, ни исторически-эволюционной. На то были свои, не всегда праведные причины. Но, как бы то ни было, на вопрос: могла бы без Сергия состояться в пространстве России Духовная революция, — однозначно можно ответить: нет. Его широчайшая духовно-культурная деятельность, его учение, поощрение им странничества и, наконец, содействие уникальному явлению старчества, уходящего своими духовными корнями в славянскую древность, — все это закладывало в будущую Духовную революцию России ту энергетику, на которой эта революция возросла и сформировалась. В Сергии существовало то абсолютное героическое начало, которое свойственно лишь великим духовным водителям и Учителям. «…Память о Сергии, — писала Е.И.Рерих, — не умрет никогда, ибо велик магнит духа, заложенный им в душу русского народа. История развития духовности в русской душе и начало собирательства и строительства Земли Русской неразрывными нитями связаны с этим великим Подвижником»[18] «…Он творил характер народа, создавая тем мощь государства»[19], — справедливо утверждала она.

«Участник и политики, и малых дел житейских, исцелитель, чудотворец… Неутомимый труженик и духовидец, друг легкого небесного огня и радонежского медведя, Преподобный Сергий вышел, во влиянии своем на мир, из рамок исторического. Сделав свое дело в жизни, он остался обликом. Ушли князья, татары и монахи, самый монастырь его закрыт, осквернены мощи, а облик жив и так же светит, учит и ведет»[20].

Прошло более шести веков с момента ухода Сергия, но его воздействие продолжается по-прежнему. Продолжается и влияние на лучших представителей русской культуры, каковым являлся Николай Константинович Рерих, один из тех, кто сыграл важнейшую роль в формировании и развития Духовной революции в России.

У Рериха как русского художника и мыслителя существовала особая связь с иноком, жившим века тому назад. Эта связь была конкретным, я бы сказала, персонифицированным духовным воздействием Сергия на Николая Константиновича. Возможно, в этом выражалось то длительное влияние Сергия, которое энергетически испытывала культура России в целом.

Неканоническая церковная роспись Рериха несла в себе отголоски тех взглядов, которые были у инока Сергия. Временами казалось, что Рерих как бы продолжает идеи Сергия, развивает их, вскрывает их жизненность. Его, как и Сергия Радонежского, отличала широта исторического мышления. Оба они, инок и художник, считали, что культурное, нравственное строительство является главным в любом строительстве, что оно основа всему. Тот настрой, который был присущ Сергию, нередко одухотворял рериховские полотна. И тогда в них возникал чудесный сплав мужества, красоты и глубокого проникновения в суть Времени. Но в то же время у Рериха был момент, определенно относящийся к Сергию, который трудно объяснить. Он возник в творчестве художника не сразу. В нем как бы сочеталось несочетаемое. На одном из полотен Николая Константиновича мы видим высокую сильную фигуру инока в черной схиме. Белая борода, резко очерченные скулы, совершенная линия тонкого носа, чуть приподнятые кверху уголки продолговатых глаз. Облик Сергия похож и в то же время не похож на тот приглаженный, смягченный иконописный образ, хорошо известный в русском православии. Позади стоящего на холме Сергия — Троице-Сергиева лавра. На «полотенце», которое Сергий держит в руках, три круга. Знак, который потом ало вспыхнет на рериховском Знамени Мира… Другое полотно, о котором пойдет речь, было создано Рерихом годом раньше и, казалось, не имело непосредственного отношения к Сергию Радонежскому. На ступеньках лестницы, высеченной в скале, стоит высокий человек. Горы, среди которых он изображен, находятся в далекой Индии и называются Гималаями. Чужим словом «гуру», что значит «учитель», назван и стоящий на каменной лестнице. Все на этом полотне незнакомо, знакомо только лицо стоящего. Красивая, четкая линия носа, высокие скулы, продолговатые глаза. На грудь спускается седая борода. Человек держит чашу с зажженным светильником. И еще картина. Характерный русский купол небольшой церковки. Церковка стоит в горах. Картина называется «Часовня святого Сергия в Гималаях». Откуда эта связь с Гималаями у русского инока? Где сдвинулось Время в таинственной цепи бесконечных жизней? Сдвинулось, на миг вспыхнуло светом и тотчас же снова стало на свое место, опустив непроницаемый занавес. Кто знает, может быть, Рерих успел поймать этот свет-озарение и смог постигнуть тот неведомый миг… Оба они были людьми необычной судьбы.

Жизнь Сергия прошла стремительно, плодотворно, и путь ее удивительно был прям и походил на несущуюся во времени стрелу, пущенную чьей-то невидимой, но мудрой рукой. Прямой путь не значит путь легкий. На нем было столько предвиденных и непредвиденных трудностей и тяжелого труда, что хватило бы на целую братию не одного монастыря. Влияние этого человека на многие стороны русской жизни было длительным и прочным. Культурная, духовная и политическая его деятельность отличалась качествами устойчивости и составила целую неповторимую эпоху в истории России. Церковью он был причислен к лику святых, преподобных. Монастырь, им основанный, играл на протяжении ряда веков крупную историческую роль. Дмитрий Донской незадолго до Куликовской битвы получил в нем от Сергия наставления и благословение. Позже монастырь встал неприступной крепостью на пути поляков. Его стены спасли жизнь русского царя-строителя Петра I. Трудясь на благо России, Сергий Радонежский прозревал будущее. Он закладывал крупные, хорошо обработанные камни в основание этого будущего, и каждый из этих камней потом станет краеугольным в каких-то очень важных событиях. Его точное историческое предвидение походило бы на необъяснимое чудо, если бы за ним не стояли знание и аналитическая одаренность, сочетавшиеся с творчеством его духа. В 1919 году священник и ученый П.А. Флоренский писал: «Вглядываясь в русскую историю, в самую ткань русской культуры, мы не найдем ни одной нити, которая не приводила бы к этому первоузлу: нравственная идея, государственность, живопись, зодчество, литература, русская школа, русская наука — все эти линии русской культуры сходятся к Преподобному»[21]. И если непредубежденно проследить жизнь Сергия, мы поймем, что в этом высказывании нет переоценки. С годами в нем росла и укреплялась та высокая нравственная сила, которая отличала Сергия от многих и которую он прививал монастырской братии.

Несмотря на глухое место, где стояла келья Сергия, слух о нем распространился широко, и к нему стали стекаться те, кто искал в то смутное и тревожное время покоя души и сопричастности духовному. Сергий принимал всех душевно обремененных. Он не требовал от них денежных вкладов или иных гарантий их материального состояния. Это придет в монастырскую жизнь позже, когда Сергия уже не будет, а нравственные основы монашества, с таким трудом им установленные, будут порушены. В монастырях начнут «мягко спать и сладко есть». И это будет так не похоже на то, за что ратовал и боролся Сергий.

Один из будущих настоятелей Троице-Сергиева монастыря отец Иосиф писал: «Между ними господствовала такая нищета, такое отсутствие любостяжания, что в обители св. Сергия и самые книги писали не на пергаменте, а на берестах; сам же св. Сергий носил такое бедное платье, что приходящие часто не узнавали его и думали, что это один из просителей»[22]. Приходящим к нему людям Сергий говорил прямо и открыто: «Хотите ли и можете ли терпеть труды места сего, голод и жажду и прочие недостатки? Знайте, что вам предстоит здесь, будьте готовы терпеть скорби, беды, печали, всякую тугу и нужду, приготовьтесь не к покою и беспечалию, но к трудам, посту, всяким искушениям и подвигам духовным»[23]. Одни к этому не были готовы и уходили, другие оставались. То, о чем говорил Сергий, в значительной степени относилось к нему самому. Скорби, беды, печали и труды терпел сам он больше всех остальных. В лесу стояли бедные кельи, огороженные тыном. Некоторые из них срубил сам Сергий для вновь пришедших. «Он сам носил дрова из лесу и колол их, носил воду из колодезя и ставил ведра у каждой кельи, сам готовил кушанье на всю братию, шил платье и сапоги, одним словом, служил всем, как раб купленный»[24]. В этом подвижническом служении была заложена одна высокая идея — научить людей бескорыстно служить другим, научить их жить сообща. И до Сергия, и в первые годы существования его обители монахи селились вместе, но сообща не жили. Каждый из них имел свое хозяйство, каждый сам заботился о пропитании. У одного это пропитание было, у другого нет. Сергий осуществил в своей обители идею общежития, общины. Имущество было объединено, пропитание стало общим и одинаковым для всех. Были введены общинные должности: повара, казначея и т. д. Труд стал мерилом в отношениях между людьми. Стараниями Сергия монашеская община его обители сохраняла ту изначальную чистоту, которая была заложена в его идее. Эта удивительная община стала своеобразным прообразом будущего лучшего устройства мира, где людей объединяет труд и где духовные, культурные ценности занимают одно из важнейших мест. В этом отношении Сергий намного опередил свое время. Община была небольшая, ограниченная рамками социальных и исторических условий. В то время, в тех обстоятельствах она была обречена. Но, тем не менее, в ней какое-то время жила и билась прекрасная и высокая мысль ее создателя. Мысль о всеобщем благе. Устав иноческого общежития был введен и в других монастырях. Но надо ли писать о том, чем все это кончилось…

Росла обитель, и росла ее слава. «Преподобный Сергий, — писал крупнейший русский историк Ключевский, — был великим устроителем монастырей, своим смирением, терпеливым вниманием к людским нуждам и слабостям и неослабным трудолюбием он умел не только установить в своей обители образцовый порядок иноческого общежития, но и воспитать в своей братии дух самоотвержения и энергию подвижничества»[25]. Из всех существовавших тогда социальных институтов церковь и монастыри были приближены более всего к народу. И просветитель широкого масштаба, каковым являлся Сергий, мог действовать только через эти средоточия духовной жизни народа. Такова была эпоха, и таковы были ее особенности.

Еще в первых лесных кельях обители Сергия монахи по его настоянию занялись перепиской книг на бересте и на досках. Когда же обитель пошла в гору и появилась возможность приобрести краски, книги расцвечивались узорами и заставками. Алая киноварь и золото составляли их основу. Стали писать иконы, расписывать фресками храмы. Самый великий из иконописцев Андрей Рублев был причастен к этой же обители. Именно он сумел в иконописи воплотить идеи Сергия. Рублев возвысил земного человека до подвижника, святого. В своей всемирно известной «Троице» он выразил взгляды Сергия о мире и согласии. Троица, ее смысл человеческий и духовный, занимала очень важное место во взглядах Сергия. Именно он воплотил идею Троицы в русском православии. Монастырь, им основанный, был назван Свято-Троицким. Сергиев монастырь стал и культурным средоточием московской Руси, и распространителем культуры. Здесь начиналось русское культурное строительство. И главным ее строителем был сам Сергий Радонежский. В конце XIV — начале XV века в русской культуре наступила эпоха подлинного расцвета. И Сергий был ее вдохновителем. «Русская иконопись, — писал П.А.Флоренский, — нить своего предания ведет к иконописной лаврской школе. Русская архитектура на протяжении всех веков делает сюда, в Лавру, лучшие свои вклады, так что Лавра — подлинный исторический музей русской архитектуры. Русская книга, русская литература, вообще русское просветительство, основное свое питание получали всегда от просветительской деятельности, сгущавшейся в Лавре и около Лавры»[26].

Удивительно много и разнообразно работал этот необычный человек. По инициативе Сергия началась монастырская колонизация глухих уголков Московского княжества, освоение огромных земель. Монастыри, оторвавшись от городских стен, смело шагнули в дремучие леса, ненаселенные пространства, к неведомым еще рекам и озерам. В глухих лесах застучал топор, и крестьянская соха поднимала девственные пласты земли. Под стены этих обителей и монастырей к Сергиевым ученикам и продолжателям стекались беглые крестьяне, уходившие из мест, разоренных беспощадным татарским мечом и истощенных произволом московских бояр. Из междуречья Оки и Волги монастыри наступали на глухие, далекие земли, захватывая огромную территорию между реками Костромой и Вычегдой, с одной стороны, и Шексной и Белым озером, с другой. Эта колонизация проходила по разным землям. И по тем, которые уже вошли в Московское великое княжество, и по тем, что просто от него зависели, и по тем, которые войдут в него позже. Монастыри, связанные с Троице-Сергиевой обителью, как бы цементировали слабые места княжества и подпирали уже устоявшиеся. В монастырях не только писали книги на бересте и пергаменте, не только расписывали иконы. В них делалась и политика. И политика эта при Сергии была направлена на одно: собрать воедино земли русские, сплотить ссорящихся меж собой князей и, наконец, освободить эти земли от постылого чужеземного татарского ига. Эта цель для Сергия была самой важной. Ради нее он направлял своих учеников на суровое подвижничество в трудные земли. Ради нее выполнял тяжелые поручения — замирять распри удельных князей. Ласково уговаривал упрямого Олега Рязанского, повышал голос на строптивого князя Нижегородского. Настраивал великого князя Дмитрия на решительные действия.

Он осознанно и целенаправленно готовился к чему-то самому главному в своей жизни. Готовился сам и готовил других. И наступил год 1380-й, когда должно было свершиться это главное. Инок, он провидел его ярче и точней, чем кто-либо из правящих князей. И это его ясное провидение будущей победы было тем, что подвигнуло князя Дмитрия, вкупе с другими русскими князьями, выступить в поход против мамаевых полчищ. Поход зачинался от стен Троице-Сергиевой обители, где Сергий благословил коленопреклоненного князя на ратный подвиг. С этого подвига началась уже иная история русской земли… Там, за туманным рассветом на Непрядве, у донских степей решилась ее судьба. В день субботний на Куликовом поле «посекли христиане полки татарские». Сам Сергий на том поле не был, но послал туда двух своих иноков, Ослябю и Пересвета, чьи имена навсегда вошли в историю этой победной, но и трагической битвы. Удивительно вовремя подоспели и его посланцы с грамотой, «указующей идти вперед», в один из критических моментов похода. Русские войска подошли к Дону и заколебались — переходить его или нет? Ни радио, ни телефона в то время не было. И Сергий мог и не знать и не предвидеть этого колебания. Но он знал и предвидел. Как и многое другое в тот «день субботний на Рождество Богородицы». Еще до возвращения Дмитрия с войском, он отслужил поименный заупокойный молебен по убитым. До появления гонцов объявил о победе русских воинов.

В последние годы жизни он был бессменным игуменом Свято-Троицкого монастыря. Пост этот он принял неохотно, с большими раздумьями. «Желание игуменства, — сказал он, — есть начало и корень властолюбия». Он уступил только настоянию владыки Афанасия. Но это ничего не изменило ни в его обращении с братией, ни в положении его самого. По-прежнему ветха была его одежда, по-прежнему он рубил дрова и таскал воду, по-прежнему приветлив и ровен был с иноками и послушниками. Велика была нравственная сила этого человека, выдержавшего самое страшное — искушение властью. За полгода до смерти он предсказал ее приход с точностью до одного дня. Это, пожалуй, было последнее, что услышали от него. Потом он замолчал. Принял обет молчания. Так он и ушел из жизни, не проронив больше ни одного слова. Это случилось в 1392 году. Его похоронили в деревянной церкви монастыря, а три десятилетия спустя над могилой воздвигли белокаменный Троицкий собор, который стоит и поныне. Мощи преподобного Сергия покоятся в нем в серебряной раке. За всю жизнь у него не было и тысячной доли этого серебра. Не было его и в обители, которую он срубил вместе с другими в глухом лесу на горе Маковец и где самым большим богатством считался человеческий труд и высокий Дух.

Многие годы спустя появятся его изображения на иконах. Церковные иконописцы будут изображать его с неземной, святой отрешенностью в глазах. Однако история донесет до нас другого Сергия Радонежского. Философа и мыслителя, патриота и политика. Строителя русской культуры и русской государственности. Земного неутомимого подвижника и труженика. Проницательного и одаренного, прозревающего будущее. Человека иного облика. Резкие черты, глаза провидца и сильные руки, привыкшие к тяжелому физическому труду. Таким мы видим Сергия на полотнах Николая Константиновича Рериха.

Учение святого Сергия о Троице, об Общем Благе, об общине, о Мире Высшем, о важнейшей роли нравственности и сотрудничества в жизни народа, о необходимости труда как средства духовного достижения установилось на Руси ведущими вехами и оказало решающее влияние на тот высокий полюс духовной жизни страны, без которого не могла состояться в ее пространстве Духовная революция. Созидательная широкая работа этой великой личности на поприще Культуры свидетельствовала о том важнейшем значении, которое придавал святой этой области народного Духа. Известное нам по многим историческим и религиозным источникам общение Сергия с Высшим миром, с которым были связаны пламенные его видения, не было результатом каких-либо ухищрений или изнурительных упражнений. Все это происходило через его сердце. «В познании сердца, — писала Елена Ивановна Рерих, — этого великого и единственного двигателя и мерила духовности, Преподобный опередил многих духовных путников. Именно он нашел силу этого источника и через него приобщился к Миру Огненному; об этом ярко свидетельствуют его пламенные видения»[27].

Вместе с этим Сергий был личностью глубоко национальной, как бы возникшей из самой души русского народа и вознесенной над ним, но удивительным образом сохранившей нити, связывающие его с народом. «Как святой Сергий одинаково велик для всякого. Подвиг его всечеловечен. Но для русского в нем есть как раз и нас волнующее: глубокое созвучие народу, великая типичность — сочетание в одном рассеянных черт русских. Отсюда та особая любовь и поклонение ему в России, безмолвное возведение в народного святого, что навряд ли выпало другому»[28].

Именно в Сергии Радонежском как бы сосредоточились важнейшие черты русской истории и духа русской культуры, чтобы потом, через шесть веков, прозвучать в мудрых мыслях Учения, которое станет фундаментом нового планетарного мышления. И если посмотреть достаточно широко на эту проблему, то можно сказать, не боясь ошибиться, что именно энергетическое поле Культуры, созданное Сергием, послужило дальнейшему развитию русской мысли. На этом поле в XIX веке вызрели та русская литература и то русское искусство, которые послужили импульсом для развития процесса, завершившегося Духовной революцией.

Культура XIX века, во всем ее многообразии, явилась предтечей Духовной революции XX века. Литература, живопись, музыка — через них Странник Светлого Града познавал духовную суть того пространства, в котором он жил, странствовал и творил и которое называлось Россией.

У Космической эволюции есть свои энергетические процессы, которые протекают согласно Великим законам Космоса. Эта же процессы создают и земные формы новых сочетаний энергетики, необходимых для продвижения сознания человечества того или иного исторического периода. Иными словами, любое земное явление сначала складывается энергетически в пространстве более высоких состояний материи, или в Высших Мирах, или, как мы иногда говорим, — на небесах. Эти же небеса, или Высшие Миры, находят отражение в духовной структуре наиболее развитых личностей, в жизни которых творчество играет определяющую роль. В XIX веке эти «небеса», этот контакт с Высшим оказался в душах и сердцах тех, кто создал уникальное явление русской литературы XIX века. Если революционный взрыв во всей его реальности еще не проявлялся во внешней жизни страны, то его уже видели и предчувствовали русские писатели. Там, на их «небесах», уже бушевала внутренняя революция, вылившаяся удивительными пророчествами, которые не проявились таким мощным потоком в литературе других стран. И самое интересное состоит в том, что во внутренней, духовной структуре творцов-художников, в которой все и происходило, революция, как таковая, ощущалась как нечто цельное, неразделенное. Когда же все это обрело затем внешнюю форму, тогда и появилось разделение на Духовную и социальную революции. И если Духовная революция обозначилась в творчестве великих русских писателей предчувствием свободы, то социальная вылилась в те пророчества, которые мы находим на страницах произведений XIX века. Вот эти два противоположных потока, сойдя с духовного «неба» творцов, впоследствии и обрели земную форму двух революций — Духовной и социальной. «Русская литература — самая профетическая в мире, — писал Н.А.Бердяев, — она полна предчувствий и предсказаний, ей свойственна тревога о надвигающейся катастрофе. Многие русские писатели XIX века чувствовали, что Россия поставлена перед бездной и летит в бездну. Русская литература ХIХ века свидетельствует о совершающейся внутренней революции, о надвигающейся революции»[29].

Такие гиганты, как Пушкин и Лермонтов, Лев Толстой и Достоевский, Блок и Тютчев, предсказали то, чему мы стали потом свидетелями.

Шестнадцатилетний Лермонтов написал стихотворение, которое так и называлось «Предсказание».

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мертвых тел

Начнет бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;

И зарево окрасит волны рек;

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь — и поймешь,

Зачем в его руке булатный нож:

И горе для тебя! — твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

В начале XX века великий поэт Александр Блок написал цикл стихотворений «На поле Куликовом», который был посвящен России и носил, несомненно, пророческий характер. Вот несколько фрагментов их этого цикла:

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

И нет конца! Мелькают версты, кручи…

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь!

И еще:

Опять над полем Куликовым

Взошла и расточилась мгла,

И, словно облаком суровым,

Грядущий день заволокла.

За тишиною непробудной,

За разливающейся мглой

Не слышно грома битвы чудной,

Не видно молньи боевой.

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней!

Над вражьим станом, как бывало,

И плеск, и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем.

Теперь твой час настал. — Молись!

И наконец, еще одно стихотворение, которое так и называется «Россия», одно из самых пронзительных и пророческих стихотворений поэта, все пронизанное такой любовью к своей стране, что становится страшно за самого поэта…

Опять, как в годы золотые,

Три стертых треплются шлеи,

И вязнут спицы расписные

В расхлябанные колеи…

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои,

Твои мне песни ветровые —

Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею

И крест свой бережно несу…

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет, —

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты…

Ну что ж? Одной заботой боле —

Одной слезой река шумней,

А ты все та же — лес да поле,

Да плат узорный до бровей…

Вот в этих не полностью приведенных стихотворениях мы видим отблеск вечности той России, в которой заключено все: ее Дух и материя, ее история и эволюция. Именно Блок, как поэт, более чем кто-либо из его современников, обладал великой способностью отразить точно и влито в земных стихах свое высокое духовное «небо».

Говоря о пророческом характере русской литературы, предшествующей драматическим событиям XX века, нельзя не упомянуть гениальную «Легенду о Великом Инквизиторе» Достоевского, вплетенную им в ткань повествования романа «Братья Карамазовы». Ее рассказывает Иван Карамазов Алеше. В основе легенды лежит вымышленный монолог Великого Инквизитора перед Христом, вновь пришедшим на землю. История мировой литературы не знает ничего подобного. В «Легенде» заключен главный и важнейший смысл исторического пути человечества. Смысл этот — свобода, закономерности ее развития и действия в человеческом обществе. Свобода Духа, о которой говорил Христос, противопоставлена тем «хлебам», которыми Великий Инквизитор хочет накормить свою паству. Достоевский почувствовал и ощутил своим духовным «небом» самую болезненную и самую трагическую точку человеческой истории — материальную цену свободы и те последствия, которые возникают, когда эта цена заплачена. В «Легенде о Великом Инквизиторе» сказано все о том, через что мы прошли и идем в российском пространстве XX века. В ней показан исторический и в значительной степени психологический механизм самой бездуховной государственной системы, получившей в XX веке название — тоталитаризм. Я процитирую лишь два фрагмента из «Легенды», чтобы показать, каким глубоким было проникновение Достоевского в человеческую природу, которая стала полем столкновения таких принципиальных явлений космического значения, как Дух и материя, Свет и тьма, свобода и принуждение, Учение и церковь.

«Знаешь ли ты, — говорит Великий Инквизитор, обращаясь к Христу, — что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. „Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!“ — вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым разрушится храм твой. На месте храма твоего воздвигнется здание, воздвигнется вновь страшная Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своею башней! Они отыщут нас тогда опять под землей, в катакомбах, скрывающихся (ибо мы будем вновь гонимы и мучимы), найдут нас и возопиют к нам: „Накормите нас, ибо те, которые обещали нам огонь с небеси, его не дали“. И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя твое, и солжем, что во имя твое. О, никогда, никогда без нас они не накормят себя! Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: „Лучше поработите нас, но накормите нас“. Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! <…> Взгляни же, что сделал ты далее. И все опять во имя свободы! Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. С хлебом тебе давалось бесспорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя — о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть. В этом ты был прав»[30].

В таком столкновении земного и небесного мы видим будущее зарождение двух потоков, которые впоследствии выйдут на поверхность и сформируют цели Духовной революции и социальной, мировоззрение той и другой.

Русская литература XIX века несла правду о судьбе России, ее грядущей истории, движениях ее национального духа.

Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Лев Толстой, Островский и Чехов, Лесков и Тургенев, Гончаров и Некрасов — блестящая плеяда писателей мирового значения. Они вводили в культурный оборот страны новые понятия, новые этические и эстетические меры. «Красота спасет мир», — скажет Достоевский. И как бы в ответ на это последуют удивительные живописные полотна великих русских художников Репина и Сурикова, Поленова и Левитана, Врубеля и Верещагина, Шишкина и, наконец, совсем еще молодого Рериха. Такие понятия, как Красота, Любовь и Свет, вошли в духовный обиход России через искусство, в самом широком смысле этого слова. Оно приготовило и взрыхлило почву для грядущей Духовной революции, которая должна была изменить структуру человеческого сознания. «Только искусство выводит нас, — утверждал один из известных писателей России Всеволод Иванов, — из этого замкнутого круга нашего существования, только оно дает нам крылья, отрывает нас от силы этого земного притяжения, а также и от границ пространственно-временных, показывая бескрайние, невыразимые словами перспективы.

Россия первая из всего мира сознала это объединительное значение искусства. Все взлеты, все падения своей изумительной судьбы, все ее чаяния, предчувствия ее души, ее пророческие вдохновения черпала она из искусства»[31].

Искусство в российском энергетическом пространстве становилось средством или методом познания окружающей действительности. Его красота, его нездешняя глубина преображала внутренний мир человека так же, как это могут делать философские или научные идеи.

Пожалуй, среди выдающихся деятелей русской культуры, которые начали свой творческий путь в XIX веке, Рерих был первым, кто осознал значение искусства как одного из устоев духовной жизни народа, как его эволюционную основу, и с этим осознанием перешел в XX век, чтобы оказаться глашатаем нового мышления Планеты, выразителем тех эволюционных изменений, которые несла человечеству Духовная революция. Он становится художником-мыслителем, редчайшее, новое сочетание, которое позже и определит его собственный выбор и свяжет его имя самым тесным образом с новым философским учением XX века. Энергетический импульс, который шел от Рериха как творческой личности, создающей Красоту и возбуждающей мысль, был одним из формообразующих факторов Духовной революции, которая начиналась в России на заре XX века. Осознавая роль России в этом меняющемся мире и тонко чувствуя энергетику наступающего времени, Николай Константинович нес через свое искусство, через свои мысли то, что станет потом фундаментом нового мышления, — Культуру и Красоту. Он как бы заново перечитывал историю России, выбирая в ней те моменты, которые имели непреходящее значение, — труд, созидательное устремление, подвиг, героизм. В нем самом и в его искусстве жило предчувствие или предвестие Нового Учения и нового мышления. Расплывчатая мечта Странника Светлого Града обретала ясные и твердые формы. Оценивая роль Рериха в становлении нового мышления, Всеволод Иванов писал:

«Человеческий дух похож на электрическую лампочку, ее смысл — горение. Но ни спичкой, ни угольком нельзя зажечь этой изолированной сферы; ее нужно включить в живую, внутреннюю сеть некоего вселенского тока. И тогда она засветит ярко.

Рерих делает именно это. Он приобщает человечество к генератору тока, к динамо-машине великого тока — к России.

Петр Великий открыл России окно на Запад.

Рерих открыл миру окно в Россию, окно на Восток»[32].

Начало XX века было озарено огнем первой мировой войны, который заполыхал на фоне уже начинавшейся Духовной революции. Взаимодействие этих двух энергетических систем сообщило духовный импульс одной и привело к бесславному разрушительному концу другую. Первый результат был замечен немногими, второй — коснулся миллионов, ввергнув их в страдания, нищету и кровь. «С 1914 г., — писал Н.К.Рерих, — человечество пришло в космическое беспокойство <…> Все поднялось. Все поехало»[33]. Ощущая это «космическое беспокойство», Рерих понимал, что судьбы народов приведены в движение таинственными энергетическими изменениями, произошедшими в самом Космосе. «Космическое беспокойство» предвещало не только войну, но и качественные эволюционные изменения. Художник тогда написал несколько пророческих полотен, сюжеты которых получили реальное истолкование позже.

В то же время другой мыслитель, чьи корни уходили в философию Серебряного века, Н.А.Бердяев, отмечал почти те же самые обстоятельства: «Нынешнее историческое время подобно эпохе великого переселения народов. Чувствуется, что человечество вступает в новый исторический и даже космический период, в какую-то великую неизвестность, совершенно непредвиденную никакими научными прогнозами, ниспровергающую все доктрины и учения»[34].

В космической оценке событий первой мировой войны сошлись две крупнейшие личности русской культуры: художник Рерих и философ Бердяев. Оба глубоко понимали сложнейшие энергетические процессы Духовной революции.

В таком смыкании мыслей и интуиции того и другого была своя эволюционная закономерность, которая свидетельствовала о том, что силы и индивидуальности, причастные к Духовной революции, уже начали проявляться. Война способствовала этому и ускоряла те духовные процессы, которые в начале XX века едва только забрезжили.

Н.А.Бердяев достойно представлял блестящую плеяду русских философов Серебряного века, в которую входили такие выдающиеся мыслители, как П.А.Флоренский, С.Н.Булгаков, И.А.Ильин, B.C.Соловьев и другие. Мысль этих философов как бы вышла из лона русской литературы и искусства ХIХ века и синтезировала в себе все то, что внесли последние в духовное поле России. Работы русских мыслителей были самобытны, в них отсутствовало традиционное подражание западным школам. Отойдя от мелких политических моментов, от вопросов рутинного бытия, русские философы поставили в центре своих исследований человека, особенности его духа, эволюционную его судьбу и роль Высшего во всем этом. Старое мышление с его традиционными подходами уже не могло ответить на многие вопросы, которые ставили перед Россией и миром события космического масштаба. Философы Серебряного века ощущали это со всей остротой, над ними уже неслись космические ветры Духовной революции. Русские мыслители переходили «в иное идейное измерение»[35]. Это «идейное измерение» было связано с новыми подходами к проблемам Духа, материи, Космоса.

«Углубленное сознание, — писал Н.А.Бердяев, — должно прийти к идее космической общественности, то есть общественности, размыкающейся и вступающей в единение с мировым целым, с мировыми энергиями»[36].

И еще: «Сильный космический ветер колеблет все страны, народы и культуры. Чтобы устоять от этого ветра, нужна большая духовная сосредоточенность и углубленность, нужно религиозное переживание исторических катастроф»[37]. Бердяев писал эти строки во время первой мировой войны, хорошо понимая, что в Космосе и на планете Земля происходит какой-то энергетический сдвиг, который повлечет за собой неизбежные нарушения в социальной, культурной и духовной сфере всего человечества. Он прозревал ту энергетическую целостность Мироздания, которая пронизывает все человеческое бытие, и понимал, что, если человечество не примет новый уровень сознания, новое осмысление космических процессов, оно столкнется с социальными и духовными катастрофами, которые ввергнут его в серию затяжных и тяжелых кризисов. Но старое не хотело верить в реальность этого нового, оно укрывалось от «космических ветров» в теплых глубинах косной материи привычной жизни, не понимая, что это и есть самое ненадежное укрытие от тревог и волнений уже пришедшего в движение мира. Старое стремилось остановить это движение, сопротивлялось ему. Однако сопротивление приводило лишь к обострению противоречий между новым и старым, усиливало их противостояние. Новое и старое, Свет и тьма, Дух и косная материя — вот те противоположения, энергетика взаимодействия которых постепенно заполняла духовно-культурное пространство России. Главная магистраль эволюции проходила теперь в России. «Чтобы добыть свет в нахлынувшей на мир тьме, необходимо космическое углубление сознания. Если остаться на поверхности жизни, то тьма поглотит нас»[38]. Борьба с тьмой за новое сознание и мышление разворачивалась на вершинах человеческого духа, эволюционная судьба самого человечества определялась именно там. Все, что происходило «внизу», несмотря на кажущуюся значимость, имело характер следствий. Причина уходила к этим вершинам, к космическим горизонтам, сопрягаясь с энергетикой внутренней жизни самого человека. «Вершина человечества, — писал Бердяев, — вступила уже в ночь нового средневековья, когда солнце должно засветиться внутри нас и привести к новому дню»[39].

Наряду с новой философией, в России формировалась и новая научная мысль, тесно связанная с научным «взрывом» 20-х годов, который был неотъемлемой частью Духовной революции, разворачивавшейся в духовно-культурном пространстве России. «Взрыв» разрушил старые представления, начался процесс пересмотра ценностей и создания новой модели Вселенной, которая уже не отвечала традиционной научной методологии. В работах наиболее талантливых, интуитивно развитых ученых, таких, как В.И.Вернадский, К.Э.Циолковский, А.Л.Чижевский, В.М.Бехтерев и другие, формировался целостный подход к явлениям природы и человеческого общества. Ученые обращали внимание на забытые мысли древних мудрецов о тесном взаимодействии человека, планеты, Космоса, о фундаментальном единстве макро и микрокосма. Эти мысли находили подтверждения в научных открытиях. Путаясь в концепциях узкого материализма, традиционная наука не могла объяснить многого из того, что к началу XX века уже стало научной реальностью. Наиболее талантливые и смелые ученые России и Запада обратились к умозрительной философии Востока. Это привело к «онаучиванию» духовных достижений древней культуры Востока и началу процесса одухотворения самой науки. Новое космическое мироощущение вводило в науку категории Высшего, приближало к изучению иных состояний материи и заставляло искать экспериментальные подтверждения существования невидимых миров.

Пробиваясь сквозь новую, еще неведомую информацию, непредвзято мыслящие исследователи нащупывали первые вехи грядущего энергетического мировоззрения. Они понимали, что единство человека, планеты, Вселенной, о котором знали еще в древности, есть энергетическое единство. В те годы В.И. Вернадский уже писал о необходимости новой науки, «более современной, чем современная, более терпимой к новым идеям и новым завоеваниям человеческого гения»[40]. Он склонялся к тому, что жизнь, как таковая, является «космическим выражением реальности, каким является пространство-время, материя и энергия»[41]. Вернадский и те ученые, которые шли в едином русле научной мысли с ним, смотрели уже по-иному на научную методологию, расширяли ее рамки до осознания реальности космической Беспредельности. «Научно понять — значит установить явление в рамки научной реальности космоса»[42]. Вернадский в своих исследованиях и размышлениях четко поворачивался в сторону явлений, которые не признавались ортодоксальной наукой и особенно теми, которые придерживались марксистской методологии. «Интуиция, вдохновение — основа величайших научных открытий, — писал великий русский ученый, — в дальнейшем опирающихся и идущих строго логическим путем, — не вызываются ни научной, ни логической мыслью, не связаны со словом и с понятием в своем генезисе. В этом основном явлении в истории научной мысли мы входим в область явлений, еще наукой не захваченную, но мы не только не можем не считаться с ней, мы должны усилить к ней наше научное внимание»[43].

Космическое мироощущение, которое стало формироваться в русской научной мысли, привело ее к выходу на явления высшего порядка, которые до сего времени являлись монополией лишь религии. Резкие границы между ортодоксальной наукой и тем, что нельзя было еще объяснить этой наукой, как бы размывались, направляя поток научной мысли к синтезу в пределах различных проявлений космо-планетарного характера. Учение Вернадского о биосфере и ноосфере было плодом нового мышления на уровне «эволюции, осознавшей себя». Ноосфера, или сфера Разума, следующий, высший этап в развитии биосферы земли, — есть результат сознательной мыслительной деятельности человека. Формирование ноосферы идет через великое противостояние созидательной мысли силам разрушения. Только такая мысль, обретшая планетарный характер, в состоянии завершить созидание сферы Разума и предоставить человечеству возможность перейти на новый, более высокий виток своей эволюции.

Этизированная и одухотворенная научная мысль, Культура, в ее истинном значении, революционные изменения в социальных отношениях, усовершенствование средств связи и информации, нарастающая интенсивность общения между народами — все это факторы, содействующие созиданию ноосферы и объединяющие человечество. Войны, насилие и разрушение стояли на пути такого созидания. «Пока войны не ликвидированы, — писал крупный русский ученый академик А.Л.Яншин, — биосфера еще не может стать на всей поверхности земли сферой разумной человеческой деятельности»[44]. И как бы прозревая будущее и отзываясь на мысли Вернадского, гениальный Циолковский писал: «Все будет в руках тех грядущих людей — все науки, религии, верования, техника, словом, все возможности, — и ничем будущее знание не станет пренебрегать, как пренебрегали мы — еще злостные невежды — данными религии, творениями философов, писателей и ученых древности»[45]. Человек переставал быть лишь социально-биологическим объектом, он становился космической сущностью, несущей в себе всю сложность энергетики Вселенной. Пугая ортодоксальных материалистов, К.Э.Циолковский писал и говорил об одухотворенном Космосе, о разумных силах в нем, о необоримой воле Вселенной, об иерархии высокоразвитых существ. Он утверждал, что материя будущего человечества, пройдя через многие ступени Космической эволюции, обретет качества лучистой энергии. «Воля человека, — отмечал ученый, — и всяких других существ — высших и низших — есть только проявление воли Вселенной. Голос человека, его мысли, открытия, понятия истины и заблуждения есть только голос Вселенной»[46]. Циолковский как бы слушал Вселенную и нес долетавшие до него знания людям своего века.