Глава 5 От зависимости к самостоятельности? Особенности российского масонства

Глава 5

От зависимости к самостоятельности? Особенности российского масонства

Вернадскому отказано в доступе к архивам Швеции и Германии. — «Братья» проникают в царские покои. — Поворот к просветительству. — Екатерина запрещает ложи. — Неудобный П. — Вторичный запрет. — Тень «европейской Карбонады». — Пушкин и масонство. — Злоключения Пьера Безухова. — Легенда о великом инквизиторе.

В самый канун революционных событий, в 1917 году, в Петрограде вышла книга Г. Вернадского «Русское масонство в царствование Екатерины II». Она добавилась к ряду исследований русского масонства; уже имелись труды А. Пыпина «Масонство в России», двухтомник «Масонство в его прошлом и настоящем» (1914–1915), под редакцией С. Мельгунова и Н. Сидорова, где обстоятельно разбиралась также история международного масонства, работы Я. Барскова, М. Лонгинова, В. Семевского и других. Г. Вернадский воспринял от отца, известного ученого, увлечение загадками Космоса, вопросами эволюции живого вещества на Земле, вообще крупными, глобальными проблемами, и решил обратиться к теме масонства. Это был не очень удачный момент для публикации: власть в России переходила как раз к масонам, в лице Керенского и министров его правительства. Позже, в 1925 году, будучи в США, где он преподавал в Йельском университете, Вернадский сам вступил в ряды масонов, но в тот период, работая над упомянутой книгой, он старался быть объективным и обратился за помощью в архивы Швеции и Германии, которые весьма активно в екатерининские времена контактировали с российскими «братьями». К величайшему удивлению, он получил отказ к доступу в эти архивы, хотя речь шла о событиях весьма отдаленных. Причем в момент просьбы Россия еще не была в состоянии войны с Германией, не говоря уже о вполне мирных отношениях с нейтральной Швецией.

Некоторые секреты не теряют своей остроты за давностью лет. Так было и в отношении масонских битв екатерининских времен, которые и привели к первому в истории России запрету масонских лож в 1792 году. В этот период, независимо от ритуальных особенностей, центры европейского масонства соперничали друг с другом в борьбе за влияние на ложи России. Немецкое «тамплиерство» Карла Хунда боролось в Москве и Петербурге с влиянием немецко-шведской системы Иохана Вильгельма Циннендорфа, оспаривая прерогативы «материнской» ложи Англии, первой проложившей дорогу в Россию. Многие их представители находились на службе у русских царей, образовали своего рода кланы при дворе. Масонские ложи служили теми клубами, через которые они могли лучше наблюдать за внутренними процессами в Петербурге и Москве, продвигать близких им лиц к власти, имея в виду не только интересы своей прослойки, но и более крупные.

Швеция, например, веками боролась с Россией, мешая ей выйти к морям — Балтийскому и Баренцеву. Петр I сумел прорвать шведскую блокаду, утвердив на Неве свою столицу, а на севере укрепив Архангельск. Карл XII попытался было оторвать от России западные земли, но после битвы под Полтавой был вынужден ретироваться.

«Масонские дипломы, — писал Г. Вернадский, — служили отличными паспортами для проникновения в среду петербургской иностранной колонии, ключом к внедрению в среду русских купцов и вельмож». Каждая из конкурирующих сторон действовала по-своему. Шведские монархи, вступившие в масонство (они патронируют ему и по сей день. — Л. З.), были поклонниками системы «строгого чина», разработанной Циннендорфом. Она предусматривала беспрекословное подчинение «братьев» вышестоящим ступеням, а созданных по этой системе лож—»материнской», во главе которой стояли шведские монархи. Такого рода подчинение предлагалось работавшим по системе Циннендорфа ложам в России.

В распространении немецких систем особую активность еще в 40-х годах XVIII века проявляли прусские масоны во главе с Фридрихом II, являвшимся гроссмейстером ордена. Ему даже удавалось завербовать в свой орден ряд представителей высшей русской знати. От них потребовали выполнять функции, которые мало чем отличались от шпионских.

Берлинская ложа «К трем глобусам», которой руководил Фридрих II, контролировала работу значительной части русского масонства и даже хранила их архивы. Позже в Петербурге и Москве немцы стали распространять свой обряд «строгого чина» барона Хунда, включавшего высшие, «тамплиерские» степени.

Деятельность орденов окупалась сторицей. Ставка делалась на наличие в среде аристократии немалого числа обращенных в русское подданство иностранцев и на моду русской аристократии рядиться в чужеземные камзолы. Особенно притягательными были царские покои. В неспокойной нашей истории дворцовые перевороты приводили на трон лиц, еще вчера находившихся в безвестности, в том числе иноземцев и иноземок. Они становились могущественными, самодержцами. При их дворах иностранцам было куда уютнее, чем коренному населению. Нередко берлинский, лондонский, шведский послы имели в Петербурге родственника, командующего армией или флотом России. Это позволяло, особенно после ухода со сцены Петра, проводить в чужой стране чуть ли не собственную политику. А на помощь приходили и масонские организации самой России.

Распространена версия, будто масонство в России появилось в годы царствования Петра I. Связывают это со знакомством императора во время визита в Англию в 1698 году с сэром Кристофером Реном, специалистом по масонству. Согласно этой версии, Петр, возвратившись в Россию, основал ложу, во главе которой встал Лефорт, и в которую входили сам царь и генерал Патрик Гордон. А позже Петр якобы преобразовал ложу в секретное общество под названием «общество Нептуна» с участием того же Лефорта, Феофана Прокоповича, князей Меншикова, Черкасского, Апраксина и Голицына, а также двух шотландцев — генерала Джеймса Брюса, увлекавшегося химией и астрономией и имевшего репутацию колдуна, и Генри Фаркуахэрсона, математика, выписанного Петром I из Англии.

Версия эта подверглась критике в самой Англии, причем со стороны наиболее квалифицированной части историков масонства. Речь идет об исследователе Специальной исторической ложи Quatuor Coronati Lodge — ложи Четырех коронованных — А. Г. Кроссе. Кросс считает, что эта версия была «придумана позднейшими поколениями российских масонов, распевавшими “Песнь Петру Великому” Державина на заседаниях своих лож». «Апокрифический характер этой истории проистекает не только из отсутствия последующих доказательств, но и из сомнительного масонского статуса Кристофера Рена, которого русские историки, опираясь скорее на германские, чем на английские, источники, упорно называют «известным основателем английского масонства». Кросс пришел к такому выводу, работая над фондом славянских документов Оксфордского университета.[64]

Масонство начиналось в России действительно как англоязычное, когда с 1731 года Великой ложей Англии Провинциальным Великим магистром Российской империи был назначен Джон Филлипс, капитан, находившийся на русской службе. Состояла российская ложа только из иностранцев. Преемником Филлипса был англичанин Джеймс Кейт, генерал русской службы. Русских стали принимать в ложи только с 1741 года при Джеймсе Кейте. Бравый шотландец сбежал в Россию от преследований у себя на родине (он был «якобитом»), но брат его Джон оставался в Англии и являлся там Великим мастером. Третий брат — Роберт с 1758 по 1762 год был послом Англии в Петербурге. К тому времени «русский» Кейт, в честь которого наши отечественные масоны даже сложили песню-здравицу, стал «прусским», перейдя на службу в Берлин. Через два года, он, погиб в о время Семилетней войны. В Берлин прибыл и четвертый брат — генерал, служивший Фридриху II, гроссмейстеру прусского масонства.

Сначала пребывание в ложах было для русской знати в основном модным времяпрепровождением. Позже сюда потянулись личности, выделявшиеся образованностью. В докладе, представленном в 1756 году императрице Елизавете Петровне, среди членов петербургской ложи были упомянуты писатель Сумароков, будущие историки князь Щербатов и Болтин. Там же состояли столь знатные вельможи, как князья Голицын, Трубецкой, Роман Воронцов. Они были приближены к императрице и она относилась в деятельности «братьев» достаточно благосклонно.

Именно система англо-шведско-немецкого проникновения помогла разгромленному русскими и потерявшему Берлин Фридриху II вернуть столицу и корону без особых усилий. Его выручил Петр III, немец и масон, посаженный на престол России. Горячий поклонник короля Пруссии, он открыто покровительствовал российскому масонству, подарил в Петербурге ложе «Постоянства» дом и основал особую ложу в своей резиденции в Ораниенбауме. Он сам нередко руководил ее заседаниями. Страной он правил, откровенно презирая ее историю и народ. Когда его убили и трон перешел к его супруге Софье — Фредерике-Августе Ангальт-Цербстской (Екатерина II), в Берлине не очень обеспокоились — все-таки немка. Да и вдохновителем переворота был «брат» — граф Орлов. Казалось, что царица будет легко управляемой. Императрица стремилась придать либеральный оттенок своему царствованию, зарекомендовать себя в качестве просвещенного монарха. Делая реверансы «братьям», она переписывалась с Вольтером, пригласила ко двору Дидро, назначив его собственным библиотекарем. Глава российских масонов Иван Перфильевич Елагин стал ее обер-гофмейстером. Его друг и сподвижник Николай Новиков, соревновавшийся с царицей в издании журналов, вроде был союзником в придании правлению либерального облика. Не благоволя особо масонам — императрица не любила мистики — она не мешала придворным увлекаться масонскими учениями.

В ложи вошли представители знатных родов — Трубецкие, Голицыны, Воронцовы, а также Апраксины, Воейковы, Вяземские, Гагарины, Долгорукие, Карамзины, Куракины, Кутузовы, Лопухины, Несвицкие, Одоевские, Панины, Пушкины, Репнины, Рылеевы, Строгановы, Черкасские, Шуваловы, Херасковы и другие. Роман Воронцов являлся отцом княгини Дашковой, участницы заговора, который привел на престол Екатерину II. Императрица поручила княгине возглавить Российскую академию. Заметно было желание Екатерины II завоевать симпатии знати. В императорском совете при Екатерине II масонами были 4 из 11 членов, в придворном штате — 11 из 31, 4 из 13 сенаторов, 13 из 60 российских академиков.

Масоны возглавили Московский университет, коммерц-коллегию, Государственный Ассигнационный банк. В ложи входила, по подсчетам Г. Вернадского, примерно треть чиновников. Всего масонов насчитывалось не менее 6 тысяч. Им удалось проникнуть и в духовную среду (митрополиты Михаил и Серафим — М. Десницкий и С. Глаголевский). Ложи распространились на такие города, как Архангельск, Владимир, Вологда, Дерпт, Житомир, Казань, Кременчуг, Киев, Могилев, Нижний Новгород, Орел, Пенза, Пермь, Рига, Рязань, Симбирск, Харьков, Ярославль.

Россия петровская, возникшая «на зло надменному соседу», затем екатерининская, стала грозной величественной державой. Ее уже нельзя было списать за околицу Европы. Она тревожила, притягивала, вызывала двойственные чувства у соседей. С одной стороны, им очень хотелось ее «поубавить», но поражения при Полтаве, Гангуте, Семилетняя война доказали ее прочность. А к этому прибавились блестящие победы на юге, вернувшие выход к Черному морю. Именно оттого возникал соблазн пойти иным путем, подъесть ее изнутри. И вовлечь любознательных, доверчивых русских в свои игры, запрячь в работу на чуждые цели. Таким путем и было распространено влияние на развившееся в России масонство.

Особой областью была духовно-творческая. Театр, увеселения, блеск жизни в Петербурге, обширное строительство привлекли в Россию много «властителей дум», проводников философско-мистических учений, архитекторов, актеров, танцоров, гувернеров, портных. Открывшаяся западным ветрам страна жадно заглатывала все заманчивое, неизведанное, тянулась к «высшим истинам», тайным откровениям.

И тут воедино сливалась искренняя тяга к расширению горизонтов, просвещению, бегству от старомодных кафтанов и тяжеловесного любомудрия с приваживанием авантюристов, шарлатанов, мистиков и оккультистов, подражанием масс-культуре западных гувернеров, искателей счастья и чинов.

За поверхностными модами стояли более глубокие течения. Шел подкоп новых ересей и религий, включая масонские «системы», под старые — православие, католицизм. Прямые методы здесь были опасны. В 1689 году немецкого мистика Квирина Кульмана, последователя Бёме, публично сожгли в Москве за ересь вместе с его местным почитателем Нордерманом. Поэтому систему масонских воззрений подавали как улучшение и углубление христианских доктрин. Этому служили переводы иностранных книг, таких, как «Великая наука» Люллия, работы английского «розенкрейцера» и ученого Флюктива (Роберт Фладд), аббата Бельгарда «Истинный христианин и честный человек».

В то же время в масонстве России стали ощущаться некоторые сдвиги к осознанию своих национальных целей. Их связывают обычно с именами Елагина и Новикова.

Иван Перфильевич Елагин, человек незнатного происхождения, вступивший в масоны в 1750 году, в своих записках откровенно писал, что привело его туда «тщеславие, да буду хотя на минуту в равенстве с такими людьми, кои в общежитии знамениты… Лестная надежда, не могу ли чрез братство достать в вельможах покровителей». Первые его впечатления от масонства были неблагоприятными. Обряды показались ему «странными», «безрассудными». А что касается надежды «сравняться» в ложах со знатью, то, как он отмечал, «мечтание сие скоро исчезло», ибо высокопоставленное лицо «есть токмо брат в воображении, а в существе вельможа». Он без труда убедился, что мало кто рядом с ним ищет общего блага для Отчизны, а масонские собрания под лозунгами благотворительности и милосердия сводятся к тому, чтобы «при торжественной вечери несогласным воплем непонятные реветь песни и на счет ближнего хорошим упиваться вином». Масонство, по его выражению, выливалось в «шутовство».

Тем не менее Елагин быстро разобрался в казавшихся ему столь нелепыми масонских премудростях, а главное, увидел возможность через ложи способствовать более высокой цели, чем личное благополучие, — просвещению России. На этой почве он сблизился с не очень знатным дворянином — Николаем Ивановичем Новиковым, который явился родоначальником русской журналистики. Подав в возрасте 25 лет в отставку из армии, Новиков в 1769 году приступил к выпуску своего первого сатирического журнала «Трутень». За ним следовали «Пустомеля», «Живописец», «Кошелек». Новиков высказывал симпатии к представителям «третьего сословия», бичевал невежество и чванство родовитого дворянства. Осмеливался вступать в полемику с самой императрицей, которая тоже издавала свой журнал — »Всякая всячина». Екатерина высказывалась не очень лестно о своих оппонентах, называя их «противу-нелепым обществом», но пока не предпринимала против них, как говорится, административных мер. Новиков занялся книгоиздательством. Он публикует словари, справочники по русской литературе. В 1775 году Новиков вступает в елагинскую ложу «Астрея». Его издания все чаще помещают переводы произведений западных масонов на философско-поучительные темы.

26 февраля 1772 года Елагин, возглавивший русское масонство, добился от Англии утверждения первой русской Великой ложи и стал ее «провинциальным великим магистром». Ему приходилось вести борьбу с «тамплиерской» системой Хунда, которую он даже невежливо называл «собачьей», буквально переводя фамилию ее создателя. Но раздражающие Елагина пышные «рыцарские» ритуалы все больше нравились знати. Еще с 1765 года в Петербурге начал действовать рыцарский «Капитул строгого чина», под крылом которого в северной столице возникли ложи Гора, Латоны, Немезиды, в Москве — Гарпократа, в Ревеле — Изиды, в Риге — Аполлона. В 1776 году в Москве была создана ложа Озириса для лиц исключительно княжеского происхождения.

Вопреки сопротивлению Елагина, в России утверждался таким образом весьма аристократический характер масонства. Елагин и сблизившийся с ним Новиков сами колеблются. Им импонируют мистические поиски «высших ступеней», «тайны “розенкрейцеров”».

Первоначально Екатерина через ложи все еще искала дополнительную опору власти. Совместно с умным и образованным Елагиным она даже сама переводила на русский язык труды западных масонов, способствовала созданию в России общества переводчиков. Но ее тревожило, что «братья» все больше попадали в зависимость от прусских и шведских масонов. В 1780 году из Швеции от главы «братьев» пришла директива, что подчиненные ему русские ложи «на всем пространстве империи всея России обязаны во всем и без замедления повиноваться Директории из Швеции, иначе они будут вычеркнуты и исключены как отщепенцы, изменники и клятвопреступники из списка истинных «свободных каменщиков» и верных рыцарей Храма» (цит. по Г. Вернадскому). В 1778 году в Петербурге был основан Капитул Феникса под именем Великой Национальной ложи шведской системы. В 1780 году шведский король официально назначил своего брата герцога Зюдерманландского начальником масонского ордена в Швеции и России. Узнав о сем, Екатерина в гневе удалила из Петербурга князей Г. Гагарина и А. Куракина, руководивших «Фениксом», и ряд других представителей знати, принадлежавших к шведской партии. Шведы были ослаблены. А с ними и масонство в Петербурге. Его центр переместился в Москву.

Туда прибыли Н. Новиков и новое светило российского масонства — немецкий гувернер из Могилева И. Шварц. Завоевав расположение Елагина и Новикова, И. Шварц внушил мысль связаться с курляндско-литовским масонством, чтобы через него заручиться покровительством герцога Брауншвейгского Фердинанда. Там они решили искать «высших градусов посвящения», а также «сокровенных знаний», в которых, между прочим им отказали шведы. В Москве была учреждена «скрытая сиентифическая ложа «Гармония», чтобы упражняться в тишине», объединившая вождей московского масонства — Н. Трубецкого, М. Хераскова, Н. Новикова, И. Тургенева. А. Кутузова и самого И. Шварца. К ним примкнули И. Татищев, И. Лопухин, С. Гамалей. На одном из своих собраний ложа делегировала И. Шварца в Берлин, чтобы найти там «истинное масонство». Имея рекомендательные письма, из Курляндии, Шварц познакомился прусским с министром Вельнером и врачом Теденом — вождями немецких «розенкрейцеров». Они дали ему разрешение основать «розенкрейцерский» орден в России.

В феврале 1782 года Шварц образовал в Москве орден «Златорозового Креста», который в 1783 году был в Берлине признан главной «розенкрейцерской» организацией в России А на Вильгельмсбадском конвенте масонства в 1782 году Россия, представленная гроссмейстером Фердинандом, была объявлена «8-й провинцией Строгого Наблюдения (Чина)». Герцог и прусские масоны были довольны — дичь сама шла в силок. Началась работа уже не на шведского, а на прусского короля.

Чем соблазнял И. Шварц и пруссаки российских адептов? «Премудростями высших ступеней Златорозового креста», то есть «тайнами розенкрейцеров». Около двух десятков высших руководителей российского масонства были произведены в розенкрейцеры и отныне должны были «повиноваться непрестанно и постоянно». Ведущий «розенкрейцер», отец русской журналистики Н. Новиков, получил масонский псевдоним Коловион и должен был теперь направлять в Берлин «отчеты о своей жизни и даже о скрытых движениях души»(!). Для непосредственного руководства в Россию был делегирован дворянин из Мекленбурга Шредер. Тот в свою очередь докладывал о делах российских масонов министру прусского двора Вельнеру.

«Повеления ваши и волю высших наших высоко славных начальников с истинной покорностью исполнять всю жизнь мою буду, — писал Коловион-Новиков Шредеру, подписываясь Frater Roseae et Aurea Crucis, то есть «Брат Розового и Золотого Креста». В обмен немецкие патроны обещали продвинуть наших «любомудров» к «тайнам» и повысить их «градус». И надули, как и шведы. Дали лишь 3-ю из 9 у них имевшихся степеней.

Не только подчинение иностранному предводителю ее подданных, объединенных в неприятные ей своей чрезмерной мистикой масонские ложи, встревожило императрицу. Просветительская деятельность Новикова разбудила общественную мысль. А горючего материала в России было предостаточно. И хотя повстанцы потерпели поражение, влияние этой войны на общественные настроения было велико. На глаза Екатерине попалась книга Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», где с огромной силой обличалась система купли-продажи крестьян, бесчеловечные расправы над ними помещиков, продажность царских чиновников. Книга была посвящена одному из крупнейших масонов — Александру Кутузову, который был направлен в Берлин для поисков «высших тайн» масонства. И хотя сам Радищев не во всем разделял масонские доктрины, считая их слишком расплывчатыми и далекими от народных нужд, Екатерина связывала появление его книги с тайной деятельностью масонов. «Бунтовщик хуже Пугачева», назвала его царица и свое мнение распространила на «каменщиков». Ей докладывали, что в московской типографии Новикова печатаются книги, имеющие «опасное» направление. Были произведены обыски. Выяснилось, что Новиков и его товарищество вели большое, даже по современным масштабам, издание просветительской (и в то же время мистической) литературы. Было сожжено 18 тысяч конфискованных книг. А общий их тираж приближался к 100 тысячам! И это при ограниченных типографских возможностях той эпохи. Екатерина связывала усиление масонской активности с ростом радикальных настроений во Франции, где началась революция.

Была и другая сторона дела, которая особенно тревожила императрицу, пришедшую на трон в результате заговора, подозрительные интриги плелись вокруг ее нелюбимого наследника Павла I сына Петра III. Иезуиты, деятельность которых царица разрешила в России, а также и ее собственная полиция докладывали, что масоны обрабатывают Павла. Из Берлина ему привозили какие-то книги и письма. В этом деле были замечены Новиков и архитектор Баженов. Шел слух, что им удалось завлечь цесаревича в масонство.[65]

Через новоявленных «розенкрейцеров» наследнику престола внушалось, что с их помощью он может превзойти все мыслимые в истории примеры и соединить светскую и духовную власть, стать чем-то вроде верховного жреца и предводителя России одновременно, иными словами — подобием «Бога живого», но под надзором Берлина. На основании доносов «розенкрейцеров» о беседах с Павлом, министр Вельнер сделал вывод о том, что «великого князя можно было бы принять в орден, не опасаясь за будущее». В инструкциях «розенкрейцерам» он однако призывает к осторожности и предупреждает о кознях «некоего П.». Основным своим врагом при русском дворе они считали светлейшего князя Потемкина. Ненависть к нему Берлина трудно измерить. Многие годы Потемкин срывал козни Пруссии и Швеции, открыл для России ворота к Черному морю и через него в Средиземноморье. «Князь тьмы», «дьявол» — вот такие эпитеты пестрят в указаниях из Берлина. Масон-розенкрейцер И. Эрнст под псевдонимом Альбрехт написал памфлет «Пансальвин, князь тьмы», где Пансальвином, естественно, изображали Потемкина Таврического. Уже после смерти Потемкина памфлет услужливо перевел на русский язык В. Левшин, друг Новикова.

Направление Павлу I масонских книг и воспитательные беседы с ним архитектора В. Баженова продолжались. С депутацией от московских «розенкрейцеров» Баженов пожаловал в Петербург с набором переводных книг, среди которых «О подражании Иисусу Христу» и подборкой текстов — «Краткое извлечение» о том, каким надлежит быть «Богу живому». Павел, не мешкая, наметил особую политику, внушая в Берлине после Румянцеву действовать в пользу Пруссии и обещая его наградить, вступив на престол. Тайным действиям сопутствовали явные. В «Магазине свободнокаменщическом» в 1784 году был опубликован текст хвалебной песни в адрес Павла I, в котором повторялся рефрен: «Украшенный венцом, ты будешь нам отцом!» Царицу не обманывали льстивые слова песни—»богини русской сын». Ей, естественно, мерещился дворцовый переворот. А в масонских донесениях из Берлина через прусского посла в Петербурге Келлера и российского посла в Берлине графа Нессельроде (он взял на себя обязанность связного по шпионско-масонским делам) выражается надежда на скорую смерть Екатерины и Потемкина. Но Екатерина и Потемкин смело и изобретательно отстаивали интересы России. В отношении императрицы к масонству все больше сказывалось осознание опасности, которая исходила от него интересам России. Тем более что в ее руки попадали перехваченные документы, в частности, о переписке принца Карла Гессен-Кассельского с И. Шварцем, и она могла читать тексты в оригинале, благо немецкий был ее родным языком. Похоже что конкуренты масонов — иезуиты — смогли достать для нее и свидетельства обращения I в масонство. Императрица отмечала, что «князь Куракин употреблен был инструментом к приведению великого князя в братство».

Сведения о разразившейся в Париже революции довершили дело. Приговорив Радищева к ссылке, императрица распорядилась арестовать Новикова. Граф Н. Панин, дипломат, вернувшийся из Швеции и назначенный воспитателем Павла I, был отстранен от должности. Стало известно, что еще при жизни царицы он величал наследника «державнейшим императором».

В указе от 1 августа 1792 года Екатерина II перечисляла обвинения, которые предъявлялись главным образом Новикову: «1) Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники; ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечною верностью и повиновением ордену Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучение и казни… 2) Мимо законной, Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость… 3) Имели они тайную переписку с принцем Гессенкассельским и с прусским министром Вёльнером изобретенными ими шифрами и в такое еще время, когда Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброхотство… 4) Они употребляли разные способы… к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы (Павел I, сын Екатерины II. — Л. З.); в сем уловлении… Новиков сам признал себя преступником. 5) Издавали печатные у себя, непозволенные, развращенные и противные закону православному книги…».[66]

Явив «милость», императрица заменила смертную казнь Новикову заключением в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет.

Интересно, что помимо шведско-прусской сети для «уловления» Павла I была заброшена и французская. Об этом рассказал в своей работе Г. Вернадский. Действовала она через супругу цесаревича Марию Федоровну, родившуюся в Этюпе (она прибыла оттуда в 1776 г.) и воспитанную на идеях Руссо. Еще до ее переезда в Россию в Южной Франции для «обслуживания» семьи наследника была создана особая масонская структура. Около 1766 года в Авиньоне и Монпелье образовали с участием немцев и шведов «Академию истинных масонов». Затем ее окрестили «Русско-шведской академией». Ее наставниками стали шведский мистик Сведенборг, бывший советник шведского короля Карла XII, французы Виллермоз и Сен-Мартен, высокопоставленные руководители французского масонства. Причем интриги плелись ими согласованно с Берлином. Герцог Брауншвейгский лично направлял в Южную Францию русских масонов на выучку в эту Академию, а послом при авиньонском центре почти постоянно был адмирал С. Плещеев. В 1789 году, когда свершилась французская революция, передавшая верховную власть выходцам из масонских лож, авиньонский центр переименовал себя, назвавшись мистическим обществом «народа Божия» или «нового Израиля». Возглавлял его в качестве условного «царя» граф Грабянка. Мистик и друг алхимиков, он потерял свое состояние, оплачивая их попытки «делать золото». Правда, Грабянка мечтал сделаться и реальным монархом — королем польским, учитывая свое польское происхождение. В России был создан филиал того же наименования. Последователем Грабянки здесь оказался А. Лабзин, издатель «Сионского вестника».

Екатерина не могла не видеть маневров вокруг наследника. Она вывела из строя главных игроков. Остальные руководители масонства отделались испугом, некоторые, как Н. Трубецкой, были вынуждены выехать в свои имения и во всяком случае на несколько лет прекратить свою деятельность. Баженов попал в опалу. Выстроенный им прекрасный дворцовый комплекс в Царицыне, под Москвой, был раскритикован императрицей (он был обильно украшен масонской символикой и оттого обречен на длительное забвение). Увы, и сам И. Елагин участвовал вместе с В. Баженовым в «уловлении» персоны будущего царя, правда, руководствуясь достохвальными мотивами — страной должен править «святой царь» Но следует отдать ему должное — его заботили «розенкрейцерские» игры Коловиона и его окружения. «Не сущее ли сие учение истребленного иезуитского ордена? — вопрошал он. — В нем сказуется безпредельная, но скрытая от знания братьев власть…»

В 1796 году Екатерина II умерла, и Павел I вступил на престол. Новиков был сразу освобожден и приглашен ко двору, но предпочел после всего пережитого выехать в родовое имение Авдотьино под Москвой. Одной из причин была неуверенность в том, как Павел поведет себя в дальнейшем. Пережив из-за контактов с масонами унижения, он мог перенести часть вины за них на «братьев», особенно учитывая психическую неустойчивость, характерную для нового императора, в действиях которого вполне здравые и проникнутые заботой о подданных и нелюбовью к бездельникам — дворянам действия перемежались с труднообъяснимыми распоряжениями.

Некоторые историки приписывают Павлу I отрицательное в целом отношение к масонству. Было ли так на самом деле? В окружении нового императора по-прежнему находились близкие ему масоны. Сохранились его «масонские» портреты на фоне столь любимой масонами статуи богини Астреи. Позировал на них Павел в одеянии гроссмейстера Мальтийского ордена, главой которого он согласился стать. Православного императора не очень смущало, что орден этот — католический. Он всерьез воспринял свои задачи по защите ордена против Наполеона, покусившегося на Мальту. Послал для защиты Мальты и Италии от Франции А. Суворова и Ф. Ушакова. А что касается католичества, то велел в России создать православный вариант мальтийства.

Масонское «тамплиерство», которое увлекало его, как известно, считало, что ведет свое происхождение от Мальтийского ордена. (Масонство, объединяющее первые три степени «каменщиков» — учеников, подмастерьев и мастеров, называется «иоаннитским» в честь ордена рыцарей Св. Иоанна (Крестителя), основанного в Иерусалиме в годы крестовых походов; впоследствии стал Мальтийским орденом.)

По масонским легендам, масоны слились с орденом в эпоху крестовых походов. Павел рассматривал свое «гроссмейстерство» как по существу масонское. Такое совмещение представлений отразилось и на портретах императора с масонской символикой. Масонские наставления, связывающие источники премудрости и могущества «каменщиков» с Востоком, видимо, побудили его отдать приказ о походе атамана Платова на Индию. Этой затее был положен конец его смертью. В 1801 году заговорщики убили Павла и возвели на престол его сына Александра I.

Официально масонские ложи оставались закрытыми и в царствование Павла I, хотя он и повелел вернуть из заточения лиц, сосланных за масонскую деятельность Екатериной II.

Новый император Александр I благоволил масонам. Масонство, в свою очередь, приняло консервативный, верноподданический облик Эволюцию от просвещения к мистике и консервативным взглядам отмечал еще у Новикова Г. В. Плеханов. «Это была целая трагедия, — писал Плеханов в «Истории русской общественной мысли». — Найдя нравственное успокоение в мистике, Новиков вложил всю свою редкую энергию в проповедь «философии», ставившей смерть выше жизни… Он громко и восторженно пел замогильную песню, а более или менее образованные разночинцы с удовольствием слушали ее и дружным хором подхватывали ее кладбищенский припев. Трагедия, которую мы видим здесь, была трагедией не отдельных лиц, а целого общественного строя. Настроение, овладевшее Новиковым, оказалось соответствующим настроению весьма значительной части европеизованного «мещанства». Выступление нашего разночинца на арену общественной деятельности совершалось теперь под знаменем духовной реакции против передовых идей XVIII столетия».[67]

На самом деле в среде русских масонов стали обнаруживаться все большие расхождения. На одних самым решительным образом повлиял шок от французской революции, казни монархов, распространение французской философии, в которой без труда угадывалась антихристианская направленность и антимонархизм. Один из видных «розенкрейцеров» И. Лопухин под впечатлением французской «буйной свободы», направленной против «единовластия», писал: «О страна несчастия! Коль ужасное позорище превратов и бедствий ты являешь! Добродетель вменяется в порок, и святые законы чистоты ея почитаются вымыслом суеверия… Дерзость, бесстыдство, лютость паче зверской, и жало сатанинского остроумия составляют качество сонмища мучителей, весь народ мерзостью своей печатлеющего…Терзают свою утробу, реками льют кровь свою и ею упиваются». Проповеди социального равенства его и многих русских масонов, являвшимися владельцами крепостных крестьян, пугали не на шутку. И. Лопухин особо защищал «строгую иерархию подчиненности» и в сочинении 1794 года возглашал: «Все вопиет нам о естественности неравенства».

И даже А. Кутузов, переводчик Юнга и Клопштока, посланный «розенкрейцерами» для связи с западными масонами в Берлин, друг Радищева, резко разошелся с ним во взглядах на религию и власть. «Смело можно сказать, — заключал он в одном письме, — что из среды нас не выйдет никогда Мирабо и ему подобные чудовища. Христианин и возмутитель против власти, от Бога установленныя, есть совершенное противоречие». (Как не вспомнить стихи Дениса Давыдова о том, как путались в голове русских масонов барство и словоизлияния о свободах: «А глядишь, наш Мирабо старого Гаврилу за измятое жабо хлещет в ус и рыло».)

Впрочем творчество отечественных масонов иногда ударялось в такие утопии, которые могли присниться только Орвеллу с его «Скотным двором». Князь Щербатов например, предлагал Павлу I в сочинении «Путешествие в землю офирскую» такой образчик регламентации, отдающей духом военного коммунизма:

«Контроль государства проводится при помощи нравственно очищенных офицеров, санскреев или благочинных… Все так рассчитано, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену: дается посуда из казны по чинам, единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная… Нет ни богатства, ни убожества. «Хлеб распределяют государственные житницы, агропункты отпускают семена». Кое-что из этих рекомендаций Павел попытался воплотить в виде военных поселений.

Впрочем, масонские убеждения большинства членов лож уживались, за небольшими исключениями, с крепостническими взглядами. Прототип личности, обратившей Пьера Безухова в масонство, О. Поздеев в своей записке «Мысли против дарования простому народу так называемой гражданской свободы» замечал: «Если позволять всякому стремиться делаться выше, нежели он есть, то все состояния будут делаться недовольны… При равенстве сословий, кто станет унимать от грабежей и убийств». А другой «брат» Ф. Глинка высказывался за сохранение крепостничества по «гуманным» мотивам: «Наши крепостные люди похожи на канареек, в клетках они зародились, в клетках воспитались, выпустите их из клеток на волю, разумеется без предварительного приуготовления, они не найдут, где добыть себе хлеба, и многие пропадут с голоду и холоду».

О том, как помещики помогали крепостным, говорит тот факт, что тот же О. Поздеев довел своих крепостных бесчеловечным отношением до настоящего бунта.

Интересное исследование о правовых воззрениях российских масонов на рубеже XVIII–XIX веков провел нижегородский исследователь А. Лушин. Из него следует, что российское масонство придерживалось более монархического и консервативного направления, чем это было на Западе. Главным для них было следование масонской фигуре наугольника, который означал законность действий. Одним из теоретиков правовых взглядов российских масонов являлся тайный советник сенатор И. Лопухин, который в своих работах стремился предупредить от злоупотребления властью и советовал строго придерживаться законной меры наказаний. Конечно, отсюда до декабристов с их «цареубийственным кинжалом» было очень далеко. В защите «прав человека», если перейти на современный язык, основным они считали сохранение крепостного права. Но этот же консерватизм отдалял их от следования за наиболее радикальными формами масонства на Западе, побуждал к осторожности и в доктринах, особенно когда они выявляли антихристианские моменты. Может быть, и поэтому западные менторы опасались знакомить российских «братьев» со своими доктринами в полном их объеме и воздерживались от повышения российских «розенкрейцеров» на более высокие градусы.

Развитие масонства в России после его восстановления в правах Александром I развивалось как бы по расходящимся рельсам. Придворный Жеребцов, мать которого участвовала в организации убийства Павла I, в 1802 году открыл в Петербурге ложу «Соединенные друзья». Ложа действовала на французском языке (сам Жеребцов был принят в масоны в Париже, будучи там русским консулом). В ложе участвовали брат императора Константин Павлович, герцог Вюртембергский, граф Костка-Потоцкий, граф Остерман-Толстой, граф Нарышкин — церемониймейстер двора, граф Балашов — будущий министр полиции Александра I, и граф Бенкендорф (он стал шефом жандармов при императоре Николае I). Такой состав не очень-то соответствовал провозглашенным в ложе целям «стереть между человеком обличья рас, сословий, верований, воззрений… объединив все человечество узами любви и знания». Позже к ложе примкнул уроженец Венгрии Игнац Аурелиус Фесслер, известный международный масон, основатель ритуала, носящего его имя. Он был приглашен в Россию государственным деятелем М. М. Сперанским, крупным масоном, описанным Л. Н. Толстым, для преподавания еврейского языка в духовной академии Петербурга.

В 1803 году в Петербурге была открыта аристократическая ложа «Нептун» под руководством сенатора Голенищева-Кутузова. Полагают, что в том же году был принят в масонство и сам император (позже он был принят и в польское масонство). Это объясняет, почему в 1805 году он дал согласие открыть на базе бывшей ложи шведского обряда «Пеликан к благотворительности» ложу, носившую уже его имя—»Александра благотворительности к коронованному Пеликану». Состояла она преимущественно из немцев.

В июне 1809 года в честь его жены была образована ложа «Елисаветы к добродетели».

Ложи плодились одна за другой, переформировывались. В этом процессе участвовали и «новиковцы», которые в доме Поздеева (выведенного в романе Л. Н. Толстого «Война и мир» под именем Баздеева) собирались в Москве в «теоретической», то есть высшего градуса, ложе «К мертвой голове». Один из «новиковцев» — Лабзин стал выпускать журналы «Сионский вестник», «Друг юношества». Граф Виельгорский (изображенный Толстым как граф Вилларский) руководил «ложей Палестины».

Эту сеть лож возглавила созданная с разрешения императора в 1810 году «Великая директориальная ложа Владимира к порядку».

Все это происходило накануне нашествия Наполеона на Россию, начала войны, имевшей глубокое историческое значение для развития национального самосознания, общественной мысли. Несомненно, что огромные усилия, предпринятые для защиты страны русским народом, ускорили вызревание демократических, антикрепостнических идей. Эти веяния коснулись масонских лож, представители которых во время похода через Европу за отступающими войсками Наполеона вступили в контакт с масонами, пережившими французскую революцию, разделяющими ее идеи. Многие офицеры-дворяне были приняты в масоны в парижских ложах. Но это не умерило искренность патриотических порывов, проявленных многими русскими масонами в Отечественной войне с Наполеоном, настроения, которые сочетались с желанием ликвидировать крепостное право, создать для своего народа условия для приобщения к культуре. Собственно, к этому были направлены и первоначальные устремления Новикова, основателя русского театра масона Волкова, архитекторов Баженова и Воронихина.

После войны в рядах российского дворянства создались очаги свободомыслия, движения, которое по дате вооруженного выступления против монархии 14 (26) декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге было названо декабристским.

По мере вызревания замысла декабристов те основные их руководители, которые были связаны с масонством, покинули ложи, где ранее состояли. Но идеи «свободы, равенства, братства» многие из них восприняли вместе с масонскими воззрениями, которые привели к Марату, Робеспьеру, якобинцам.

Один из главных руководителей декабристов Павел Пестель вступил в масонство в 1812 году, когда началось наполеоновское нашествие. Он был принят в привилегированную ложу «Соединенные друзья» в Петербурге, которая работала по французской системе. В 1816 году он перешел в ложу «Трех добродетелей», имея пятую степень «шотландского» масонства. Здесь же оказались его будущие соратники по выступлению — Трубецкой, Волконский, Муравьев-Апостол. Ряд декабристов состоял в ложе «Соединенные славяне» в Киеве, которая объединяла русских и поляков. Масонами были декабристы Лунин, Якушкин, Глинка, Бестужев, Кюхельбекер, Долгорукий. К ним примыкали Александр и Николай Тургеневы, дети соратника Новикова — Ивана Тургенева, ректора Московского университета.

Пестель прервал связи с масонством в 1817 году, но сохранил масонские бумаги — «Законы, прерогативы и привилегии шотландского мастера» и другие, — которые были обнаружены в момент его ареста. Остальные лидеры декабристов стали выходить из лож на рубеже 1820 года. Они знали, что ложи засорены доносчиками царской полиции. В них нельзя было проводить работу по подготовке выступления без угрозы провала. А в 1822 году Александр I, опасаясь радикального направления, которое приобрело масонское движение, сбросил маску либерала и постановил прекратить деятельность масонских обществ. Последовало второе в истории России запрещение деятельности масонского движения. К тому времени декабристы организовали свои собственные тайные политические общества. Они, правда, привнесли туда часть прежнего багажа — символы, знаки и т. д. Отдельные масонские положения были запечатлены в уставах обществ, их проектах.

Тем не менее нужно признать, что когорта борцов за освобождение России от абсолютизма, крепостничества, за республику и свободы, выступившая под ядрами царских пушек в Петербурге, руководствовалась куда более радикальными и демократическими мотивами, чем можно было почерпнуть из «шотландских» и иных уставов. Их разрыв с ложами был обусловлен не только соображениями конспирации, но и сознанием узости рамок масонства для достижения целей, которые ставили перед собой декабристы, — разбудить нацию, народ. Вряд ли масонские условности могут заслонить величие людей, опередивших эпоху и зажегших факел свободы, когда казалось, для него еще не хватало воздуха. Резонанс открытого выступления против деспотизма был исключительно велик. И чем более он выявлялся, тем очевиднее становилась узость привносимых извне постулатов масонства. Из 121 декабриста, которых судили после восстания, масонами были 27. Судили их свои же масоны, такие, как Бенкендорф и другие руководители карательных органов. Здесь вновь подтвердилось правило, что не столько принадлежность к масонству, сколько личные взгляды, гражданская позиция отличают одних членов лож от других.

Ведь указ о закрытии всех масонских лож в России подписал Александр I, тогда еще сам масон, по предложению заместителя Великого мастера Великой ложи «Астрея» генерал-лейтенанта Егора Кушелева. Монархи, каждый по-своему, заигрывали с «братством» до тех пор, пока иные соображения не побуждали «братьев» совершать антигосударственные шаги. И тогда осуществлялся разрыв. Но мимикрия была частью тактики.

Мы упоминали об интригах Фридриха II, который сохранял свою палочную деспотию, в то же время, демонстрируя дружбу с Вольтером, что делала и Екатерина. (Кстати, Вольтер бережно хранил портреты обоих монархов-друзей у себя в Фернейском замке.)

При Александре I особую роль играл немецкий масон высоких степеней Штейн, назначенный после победы России в войне 1812 года полномочным представителем российского монарха в немецких областях. Генрих Фридрих Карл Штейн был властителем дум русских «розенкрейцеров», которых нередко ставят в один ряд с декабристами. В их числе был Николай Тургенев, который выехал в 1824 году в Европу. После расстрела на Сенатской площади он, проживая во Франции, а затем в Англии, доказывал, что ничего общего с «бунтовщиками» не имел.[68]

Это скорее всего было самозащитой. В воспоминаниях современников, есть немало свидетельств, что поэт был близок к тем, кто повел свои части на Сенатскую площадь, добиваясь провозглашения республики.