Елена

Елена

Здесь блещут Нила девственные волны.

Взамен росы небесной он поит,

Лишь снег сойдет в Египте, по низинам

Лежащие поля…

Читатель, естественно, удивлен — о каком снеге в Египте может идти речь! Такое мог написать не грек, а только человек, не имеющий представления о климате южных широт.

«Снег в Египте» не является единственным «перлом» у Еврипида. Например, в «Ипполите и Федре» хор поет:

«И ланиты с косою золотою

За кисейною прячет фатою».

Морозов справедливо указывает, что «коса золотая» является атрибутом блондинок Севера, так что «одно представление о блондинкой красоте показывает уже северное происхождение автора…». И ведь действительно, женщины Древнего Египта и Древней Греции волосы в одну косу не заплетали. Из литературы мы знаем, что гречанки действительно иногда спускали заплетенные волосы в виде многочисленных кос. Гомер называет своих героинь «прекраснокосыми». Но древность самого Гомера, как мы сказали выше, вызывает сомнение. Чаще волосы, как известно, укладывали на темени или на затылке, закрепляя шпильками (белона) и повязками (тайниа). Иногда волосы собирали в сетку (цекрифалос).

Обычай красить волосы в золотистый цвет (ксантизессфан), который впоследствии у гречанок переняли римские женщины, у греков появился, согласно традиционной версии истории, в V в. до н. э. Чуть позже начали использовать парики из чужих волос (пенаке, фенаке).

Ну да бог с ними, с подробностями. Меня больше интересует, откуда мы знаем эти детали и насколько они достоверны. Это знание деталей и настораживает. Например, мы знаем, что женщины уделяли прическе огромное внимание и проявляли в этом немалую изобретательность. В более поздние времена римские женщины носили волосы распущенными, иногда их завивали или заплетали и стягивали в узел на макушке. Жена верховного жреца Юпитера и некоторые другие женщины собирали волосы в конический пучок (titulus). В других случаях волосы закрепляли на затылке повязками (fasciae, taeniae) и шпильками (acus crinalis). Во времена Империи, когда Рим стал центром мировой моды, женщины начали придавать прическе самые причудливые формы, зачастую используя накладные волосы. Примером может служить прическа Плотины, супруги Трояна, состоящая из бесчисленного множества кос (anuli).

Мне, конечно же, скажут, что о прическах, нарядах мы знаем из их описаний в источниках и дошедших до нас изображений. Это так, но бесспорных доказательств отнесения этих источников и изображений к столь древнему периоду нет. Напротив, как мы увидим ниже, эти источники и изображения, включая скульптуры, относятся скорее к Средневековью, чем к Древнему миру. Опять же вызывает удивление и настораживает переход моды из Древнего мира в средние века. Например, историки утверждают, что римлянки, как позднее венецианские, неаполитанские и другие модницы XV–XVI вв., окрашивали свои черные волосы в светло-русый цвет при помощи щелочного мыла. Нет, воистину, удивительный переход моды на женские прически через тысячелетия!

Вызывает удивление и описание декораций в пьесе «Прекрасная Елена». Как могли такие декорации построить в открытом древнегреческом театре?

Еще сложнее обстановка сцены в тех местах, где являются боги. Вот, например, трагедия «Геркулес» того же Еврипида, на которой скромно написано, что она «представлена в Афинах около 420 г. до Рождества Христова». Набегает мрак. Глухие раскаты грома. В воздухе над домом Геркулеса показывается крылатая молодая богиня Ирида в шафранном плаще и страшное костлявое создание, Лисса, со змеями в черных волосах и с отвратительным лицом, в черном одеянии.

Какими техническими средствами можно было произвести этот мрак и видения говорящих призраков на афинской открытой сцене еще за 420 лет до «Рождества Христова»? — задает вопрос Морозов и сам же отвечает: никакими, следовательно, ничего подобного и не производилось. Значит, Еврипид, а с ним и все его «классические современники» были уже прекрасно знакомы с западноевропейским театром эпохи Возрождения, когда машины на закрытых сценах могли производить и свет, и тьму, перенося на невидимых зрителям черных проволоках в полумраке даже летающих актеров.

Итак, мы видим, что с точки зрения декорационной техники, подчеркивает Морозов, классические греческие драмы не могли быть написаны в те далекие времена.

Поражают своей детальностью описания жизни и деятельности выдающихся личностей того времени. Сначала удивляешься, потом начинаешь сомневаться: а было ли это на самом деле?

Часами можно читать о походах Александра Македонского. Сын македонского царя Филиппа II и ученик великого философа Аристотеля поражает воображение по сей день. Когда двор Филиппа посетила афинская делегация, десятилетний мальчик Александр играл на арфе и пел. Уроженец Афин Демосфен, закоренелый противник Македонии, насмешливо заметил, что этот «маменькин сынок» вряд ли будет опасен для Греции Но Демосфен ошибся. Когда Александру исполнилось 16 лет, Филипп счел ученичество своего сына завершенным. Он назначает сына наместником, а позже отправляет его в первые военные походы.

Согласно средневековой легенде, Аристотель, пытаясь положить конец увлечению молодого Александра женщинами, особенно его страсти к куртизанке Кампаспе, убеждал его, что женщины могут довести до гибели даже очень сильных мужчин.

Разгневанная Кампаспа, давно мечтавшая взять реванш, ловко разожгла страсть к ней старого философа, а затем потребовала, чтобы он, в доказательство своей любви, позволил кататься на нем верхом. Этот эпизод отражен на многих картинах и фресках итальянских ренессансных дворцов, на кессонных панелях и гобеленах. Престарелый философ изображен в очень недостойном положении — на четвереньках, в узде и удилах. Красавица Кампаспа сидит на нем верхом, держа вожжи и размахивая кнутом.

Александр случайно увидел эту сцену, научившую его не доверять хитростям женщин, перед которыми даже старый философ оказался столь очевидно бессилен.

Вот другой интересный пример из жизни юного Александра. Царю предложили купить отличного фессалоникийского жеребца, которого никто не мог укротить. И поскольку ни один наездник не мог справиться с конем, Филипп решил отправить жеребца обратно. Тут вмешался Александр: «Позволь мне попробовать, отец. Я знаю, как объездить его». Александр взялся за повод и повернул коня головой к солнцу. После этого Александр спокойно сел в седло и прогарцевал на покорившемся упрямце. Юноша догадался, что конь пугается собственной тени. Филипп воскликнул: «Поищи царство, сынок, которое будет достойно тебя!» Жеребец получил имя Буцефал и служил Александру в течение почти всей его жизни.

Победы Александра потрясают. При вступлении на трон в казне Александра было всего 70 талантов. Чтобы набрать войско, ему пришлось взять в долг 800 талантов. Под ударами войск Александра пал персидский царь Дарий. В результате победы над персами он получил в казну 235 000 талантов!

Нет, меня просто поражают подробности жизни Александра и наши знания истории его времени!

После победы над Дарием планы Александра принимают неожиданный поворот: целью становится Египет. Обгоняющая его слава отпирает все двери. В Мемфисе ею коронуют как фараона. В 331 г. Александр рисует на песке западной дельты Нила очертания будущего города Александрии. Построенный по греческому образцу, он станет одной из важнейших метрополий античности. Почти год продолжалась экспедиция в Египет.

О пребывании Александра в Египте можно говорить много, но еще больше можно рассказывать о необыкновенно занимательной истории самого Древнего Египта.

Древний мир с его волшебной по красоте культурой внезапно возник и внезапно пал. Древнейшая культура умерла вместе с древними государствами. Наступил период полного культурного мрака. В небытие ушли Древний Египет, Древний Рим, Древняя Греция. Только руины и мертвые камни остались от некогда цветущей культуры.

Возрождение новой цивилизации, как нас учит историческая наука, начинается только в средние века. Эпоха Возрождения разбудила интерес к глубоким древним цивилизациям. Собственно, об этих древних цивилизациях мы и узнаем от европейских авторов эпохи Возрождения.

Когда мы говорим о цивилизациях Древнего мира, невольно возникает вопрос о достоверности дошедших до нас сведений. Ведь эти сведения носят, как мы отмечали, характер мельчайших подробностей жизни и быта людей древнейшей эпохи. Например, откуда известно, как Александр Македонский объездил своего коня Буцефала? Вероятно, должны были быть свидетели этого события, которые и рассказали о нем. Но письменных источников того периода не осталось.

Когда нам говорят, что две тысячи лет тому назад существовал на земле Юлий Цезарь, мы можем этому верить, а можем сомневаться в истинности этого утверждения, справедливо замечает известный математик, профессор М. М. Постников. Мы не можем отправиться в прошлое и проверить справедливость этого сообщения. Гробницы Цезаря нигде нет, и неизвестно, где она была после его смерти, когда и куда исчезла. Имеющиеся у нас сообщения о нем дошли до нас только в средневековых источниках. Как правило, это печатные издания не ранее XV в. н. э. или рукописи на пергаменте. Найдены все эти документы большей частью в XV–XVI вв. в библиотеках европейских аристократов или в монастырях, причем неизвестно, кем и когда они туда доставлены. Папирусные же документы не содержат обыкновенно никаких связных исторических сообщений, и неизвестно, кем, где и когда они были написаны. Короче говоря, хотя мы и располагаем определенными доказательствами существования Юлия Цезаря, но мы не можем анализировать эти доказательства с достаточной степенью глубины. На определенном уровне анализа мы неизбежно приходим к утверждениям, в которые мы должны просто верить. Здесь наука, справедливо отмечает М. М. Постников, переходит в веру.

Конечно, было бы нелепо требовать от историка, специалиста по античности того же уровня, надежности сообщаемых их фактов, как, скажем, от математика или физика. Факты истории Древнего мира не допускают исчерпывающего логического обоснования и не могут быть по желанию воспроизведены. Но все же некоторые минимальные требования должны соблюдаться. Когда историк сообщает нам, что «Юлий Цезарь был», он должен сообщить не только, кто первый об этом объявил, но также и информировать, где это было сказано, при каких обстоятельствах, на чем основано это заявление и где хранятся документы, на основании которых это заявление сделано. В противном случае, считает Постников, обсуждение вопросов древней истории превращается в туманные рассуждения о «предании» и об «устной традиции», прикрывающие отсутствие всякой действительной информации.

Историки все это хорошо понимают и, как правило, требуют выполнения этих условий. Исключением является древняя история, в которой целый ряд, положений принимается без обсуждения как истины, не требующие доказательств. Историков Древнего мира можно понять: для доказательства этих «истин» у них нет абсолютно никаких средств.

Вместе с тем трезвый взгляд на сообщения историков античности немедленно вызывает массу недоуменных вопросов. Достаточно указать, например, что история Древнего мира в описании войн не считается с элементарными требованиями стратегий и выбирает для побед такие неудобные пункты и такие условия, при которых можно было только погибнуть. Она ведет армии по странам, в которых они все через неделю умерли бы с голоду, а на поле боя она заставляет скакать по полям царей и полководцев на парах лошадей в одноколках с одним дышлом, которые при первом крутом повороте, а тем более на поле, заваленном трупами, переворачиваются. Такого рода экипажи могли служить только для передвижений по ровной дороге, для медленных триумфальных шествий, когда лошадей ведут специальные сопровождающие, для состязаний на гладком треке и т. д. и т. п., но никак не для сумасшедшей скачки в горячке боя на пересеченной местности. Уже одного этого достаточно, чтобы признать многие сообщения «античных» авторов апокрифами.

Это отмечают в своих исследованиях и историки. Так, известный специалист по истории Древней Греции Р. Виппер справедливо сомневается в сведениях о греко-персидской войне, сообщаемых Геродотом. Он пишет: «Необходимо решительно отвергнуть цифры традиции. Число воинов Ксеркса, приведенное у Геродота, 1 700 000, стоит наравне с любым эпическим преувеличением Гомера. Такое войско не только не смогло бы поместиться в Греции: в самом персидском государстве оно заняло бы при движении линию во всю длину от Геллеспонта до Инда. Необходимо затем выяснить реальные условия, при которых могло совершаться передвижение и продовольствование в то время, и, наконец, отыскать прочный исходный пункт для суждения о силах отдельных греческих кантонов; это дало бы возможность оценить и силы противника, которые, принципиально говоря, должны были приблизительно равняться греческим.

Некоторую опору мы имеем в цифрах афинского ополчения в начале Пелопоннесской войны; они невелики, несмотря на то что граждан весьма интенсивно притягивали к несению военной повинности и забирали очень немолодые возрастные группы. В эпоху греко-персидской войны население было, вероятно, менее плотно и ополчение было еще меньше. Афины едва ли могли выставить более 5000 гоплитов. Спарта, вероятно, — столько же».

Удивительна потрясающая подробность, с которой нам известна древняя история. Она, пожалуй, известна нам лучше, чем средневековая. Наши сведения, например, о Шекспире, жившем менее 400 лет тому назад, отличаются крайней неполнотой. До сих пор ведутся серьезные споры по поводу установления основных фактов в его биографии. Вместе с тем насколько точнее и полнее нам «известна», скажем, биография Аристотеля. Хотя это и было более 2000 лет тому назад, но здесь все как на ладони. Отец его был врач Никомах. Ровно 17 лет от роду мудрец прибыл в Афины, где учился у Платона, ученика Сократа, жену которого звали Ксантиппой (о ее характере также имеются самые достоверные сведения). Учился Аристотель у Платона 20 лет, а затем он купил участок земли для своей собственной школы по соседству с храмом Аполлона Ликейского.

В 343 г. до н. э. Аристотель берет на себя воспитание и образование 13-летнего Александра, сына Филиппа Македонского. «И если Александр впоследствии широтой ума и образованностью превосходил всех современных ему политических деятелей, то в этом, несомненно, сказались плоды выработанного им в юности, под руководством Аристотеля, широкого умственного кругозора». Скончался Аристотель в 322 г. до н. э., правда, неизвестно, в какой день недели, но, во всяком случае, «от давней болезни желудка».

Поражают «древние письма», якобы дошедшие до нашего времени. Вот пример знаменитого письма Плиния Младшего, в котором описывается извержение Везувия, погубившее Геркуланум и Помпею.

«Ты спрашиваешь, как я провожу дни на моей тосканской вилле? — пишет Плиний другу. — Просыпаюсь, обыкновенно, часу в первом, иногда раньше, редко — позже. Окна оставляю закрытыми: мысль ярче и живее во мраке и безмолвии… Работаю то больше, то меньше, смотря по тому, чувствую ли себя расположенным. Потом зову секретаря, велю открыть ставни, диктую то, что сочинил. Он уходит, зову его снова; опять отсылаю… Продолжаю сочинять и диктовать. Сажусь в экипаж… Немного отдохнув, громко читаю какую-нибудь латинскую или греческую речь, более для укрепления груди, чём голоса, но и голосу это полезно. Еще гуляю, меня натирают елеем, занимаюсь гимнастикой, беру ванну. Во время обеда за столом сидит со мною жена или несколько друзей; что-нибудь читаем вслух. За десертом в залу приходит комический актер или музыкант с лирою…»

Переводчик этого текста, Д. С. Мережковский, в комментариях восклицает: «Как эти древние люди похожи на нас! Как мало меняется самая ткань повседневной человеческой жизни! Только узоры — иные, а основа старая». Но действительно ли так стара эта описанная жизнь? Все это подозрительно похоже на страницы современных «бытописательных» романов. Кроме того, «Плиний» не сообщает никаких реальных подробностей, новостей из своей жизни или жизни своих знакомых; весь текст преследует только одну цель — продемонстрировать читателю жизнь «римского аристократа». Это — тенденциозное подчеркивание не для друга (который, кстати, и без того должен был знать, что вилла Плиния находится в Тоскане, так как из текста следует, что Плиний давно уже живет на ней), а для постороннего читателя, и это не просто письмо, а литературное произведение, имеющее целью в форме частного письма ознакомить публику с домашней жизнью и обстановкой «римского писателя»; вся обстановка и характеристика жизни «Плиния» на вилле не реальна, а такова, какой воображали ее себе именно писатели эпохи Возрождения, да и слог письма — это слог этого времени.

А вот, кстати, что пишет Плиний Тациту: «Я не знаю, заслужим ли мы оба почести в потомстве, не скажу — нашим умом — надеяться на это было бы тщеславием, — но нашим трудолюбием, нашим уважением к потомству. Будем продолжать наш путь: если и немногих он привел к свету и славе, то все-таки многих вывел из мрака и забвения».

В другом письме: «Какая у нас сладкая, какая благородная дружба, о Тацит! Как радостно думать, что если потомство не забудет нас, то всюду будут говорить о нашем союзе, о нашей искренней дружбе, о нашем братстве!..» и так далее, в таком же роде. Н. А. Морозовым приведен подробный разбор всех писем Плиния и предъявлено большое число явных анахронизмов, характеризующих автора как человека эпохи Возрождения.

Недоверие к сведениям о древней истории высказывали многие ученые. Уже в XVI в. профессор Саламанского университета де Арсилла высказал мнение, что вся древняя история — это сочинение средних веков. В XVII в. иезуитский историк и археолог Жан Гардуин указывал, что классическая история — произведение XVI в.

А вот высказывание Вольтера: «Существует еще более смешная история, чем римская, со времен Тацита: это — история Византийская. Ее недостойный сборник содержит лишь декларации и чудеса и является позором человеческого ума».

В начале XX в. немецкий приват-доцент Роберт Балдауф считал не только древнюю, но и раннесредневековую историю фальсификацией эпохи Возрождения, отрицая тем самым само название этой эпохи; т. е. если история античности — фальсификация, то и события XIV–XVI вв. не могли быть «возрождением» античной культуры.

Можно приводить еще много примеров скептического отношения ученых к сведениям о древней истории. Многие высказывали мнение о подделке произведений античных авторов.

Морозов, Постников, Фоменко отмечали, что не успел в 1465 г. заработать в Италии первый типографский станок, как история литературы зарегистрировала подделку латинских авторов. Можно привести огромное количество подобных примеров.

В 1498 г. Анниус де Витербе опубликовал в Риме сборник произведений Семпрониуса, Катона и многих других, которые он якобы нашел в Мантуе, а на самом деле сам же и сочинил.

В 1519 г. французский ученый де Булонь подделал две книги В. Флакка, а один из известных ученых-гуманистов, Сигониус, опубликовал в 1583 г. неизвестные до него отрывки из Цицерона. Эта подделка была выполнена с таким мастерством, что обнаружилась только через два века, да и то случайно: было найдено письмо Сигониуса, в котором он сознавался в фальсификации.

В том же веке один из первых немецких гуманистов, познакомивших Германию с римскими классиками, Пролюциус, написал седьмую книгу «Календарной мифологии» Овидия. Францисканец Гевара опубликовал «найденный» им во Флоренции философский роман, героем которого является Марк Аврелий. Исторический роман имел успех, однако анализ обнаружил мистификацию.

В конце XVI в. испанский монах Хигера после большой и сложной работы написал хронику от имени никогда не существовавшего римского историка Флавиуса Декстера.

В 20-е гг. XX века немец Шейнис продал в Лейпцигскую библиотеку несколько фрагментов из классических текстов. Среди других был листок из сочинений Плавта, написанный пурпурными чернилами. Хранители кабинета рукописей Берлинской академии наук, совершенно уверенные в достоверности своей покупки, расхваливали ее: «Прекрасный почерк носит все черты, характерные для очень давнего периода. Видно, что это фрагмент роскошной книги; употребление пурпурных чернил свидетельствует о том, что книга находилась в библиотеке богатого римлянина, может быть, в императорской библиотеке. Мы уверены, что наш фрагмент является частью книги, созданной в самом Риме». Однако через два года последовало скандальное разоблачение всех рукописей, представленных Шейнисом.

Ученые эпохи Возрождения (и более позднего времени) не довольствовались «находками» рукописей уже известных до них писателей, они сообщали друг другу об «открытиях» ими новых и новых, неведомых до тех пор авторов. Так, в XVI в. Мюрэ прислал Скалигеру собственные свои стихи под именем забытых латинских поэтов Аттия и Тробея. Даже историк Ж. Бальзак создал вымышленного латинского поэта. Он включил в издание латинских стихотворений, вышедшее в 1665 г., одно, якобы найденное им на полуистлевшем пергаменте стихотворение, приписанное неизвестному современнику Нерона, восхвалявшее того. Это стихотворение даже включалось в антологии латинских поэтов, пока не обнаружилась подделка.

В 1729 г. Монтескье опубликовал во французском переводе греческую поэму в духе Сафо, сообщив в предисловии, что эти семь песен написаны неизвестным поэтом, жившим после Сафо, и найдены им в библиотеке одного греческого епископа. Позже Монтескье признался в мистификации.

Знаменитой подделкой античных классиков являются мистификации Пьера Луиса, выдумавшего поэтессу Билитис. Он печатал ее песни в «Меркюр де Франс», а в 1894 г. выпустил их отдельным изданием. В предисловии Луис изложил обстоятельства «находки» им песен неизвестной греческой поэтессы VI в. до н. э. и сообщил, что некий д-р Хейм даже разыскал ее могилу. Двое немецких ученых — Эрнст и Вилламовиц-Мюллендорф тотчас же посвятили новооткрытой поэтессе статьи, и имя ее было внесено в «Словарь писателей» Лолье и Жиделя. В следующем издании «Песен» Луис поместил ее портрет, для которого скульптор Лоране скопировал одну из терракот Лувра. Успех был огромен. Еще в 1908 г. не всем было известно о мистификации, так как в этом году он получил от одного афинского профессора письмо с просьбой указать, где хранятся оригиналы песен Билитис.

Давайте, уважаемый читатель, возьмем в руки книгу древнеримского историка Тита Ливия, написанную в I в. до н. э., и прочитаем из нее любой отрывок. Вот, например: «Будет ли стоить труда, если я напишу историю римского народа от основания столицы? Этого я хорошо не знаю, да если бы и знал, то не решился бы сказать. Дело в том, что предприятие это, как я вижу, и старое, и многими опробованное, причем постоянно появляющиеся новые писатели думают или принести нечто новое со стороны фактической, или превзойти суровую древность искусством изложения…»

Не правда ли, написано изысканным стилем? Такой стиль вырабатывается годами напряженной работы. Нужно писать, писать и писать. Как говорил В. В. Маяковский: «Единого слова ради изводишь тонны словесной руды». Сколько же нужно извести бумаги! Но в I в. до н. э. писали не на бумаге, а на пергаменте.

А знает ли наш читатель, что, для тою чтобы приготовить один лист пергамента, нужно:

1) содрать кожу с молодого теленка не старше 6 недель или с молодого барашка;

2) размачивать ее до 6 суток в проточной воде;

3) содрать мездру особым скребком;

4) разрыхлить шерсть гноением кожи в сырой яме и золением известью от 12 до 20 суток;

5) ободрать разрыхлившуюся шерсть;

6) проквасить голую кожу в овсяных или пшеничных отрубях, чтобы удалить из нее избыток извести;

7) продубить кожу растительными дубильными экстрактами, чтобы она после высыхания стала мягкой;

8) выровнять неровности, натирая пемзой кожу, предварительно посыпанную мелом.

Сколько труда надо для приготовления только одного листа пергамента. Все это делало пергамент дороже золота. Положение сохранялось вплоть до изобретения тряпичной бумаги накануне эпохи Возрождения.

На «золотом» пергаменте были написаны 144 книги Тита Ливия по истории Рима. В копеечку вылилась эта работа. Впрочем, для шедевра денег не жалко. Но вот ведь закавыка — шедевры одним росчерком пера не рождаются. Значит, нужен пергамент для черновиков, для заметок, выписок. Нет, я лично в это не верю. Такой стиль и такое произведение не могли родиться в столь древние времена.

Чем были вызваны подделки? Почему с XVI в. появляются все новые «древние» писатели, ученые, философы? Если древние документы, написанные якобы до нашей эры, не такие древние и относятся скорее к средним векам, то как вся эта путаница могла произойти? Социально-психологические аспекты этого явления я показал в своей книге «Спираль времени».

Конечно, становится как-то не по себе от мысли, что древнегреческий театр, древнегреческая литература, да и сама история Древней Греции и Древнего Рима всего лишь плод воображения средневековых авторов и писателей нового времени. Неужели напрасны и бессмысленны труды сотен ученых — литературоведов, искусствоведов и историков, посвятивших свою жизнь античности? Уверен, что нет. Они, проделав огромную работу по систематизации и описанию памятников культуры Древнего мира, открыли путь к изучению нового пласта культуры Средневековья. Не их вина, что они были приверженцами ложной хронологии. Другой хронологии тогда просто не было.

Огромный пласт культурного наследия «античности» будет изучен в новой плоскости. Теперь становится понятным, что средние века были далеко не темными, дремучими и глухими. Напротив, в них появляются истинные шедевры искусства, которые просто по ряду причин, в коих следует разобраться серьезно, были отнесены в античность. Этот пласт «древних» источников даст возможность нам по-новому оценить средневековую культуры, быт, нравы. Возможно, «древняя» литература и искусство были единственной возможностью выражать свои представления о мире, об идеалах, выдавая их за древние. Средневековье — эпоха «сурового» христианства. Но люди хотели видеть и других богов, и другую действительность. Поэтому свои мысли и чаяния они выдавали за «древность». Античная литература похожа на современную фантастику, опрокинутую в прошлое. Если бы, скажем, историк-инопланетянин, ничего не зная о нашем современном обществе, имел в руках только нашу современную фантастическую литературу, то он мог бы сделать выводы о реальности существования межгалактических полетов, о звездных войнах и т. д.

Информация сама по себе о прошлом (историческая литература) или будущем (фантастика) как бы приобретает черты реальности, оживает. Если мы «вживаемся» в информационный мир, то он приобретает для нас все черты реальности. Так, для нас стали реальны образы Александра Македонского, Юлия Цезаря, Аристотеля, Платона и т. д.

Перед учеными встает сложнейшая проблема изучения феномена «измышленного общества», т. е. общества, созданного в нашем воображении.