I аркан. Маг

Немного поразмыслив над парадоксом Дурака, мы переходим к аркану несколько иной природы.

Главный парадокс Мага заключается в том, что первый аркан при этом соответствует второй букве иврита. На самом деле буква бет, которой соответствует Маг, далеко не так проста. Именно с этой буквы начинается Тора. И именно эта буква постоянно оказывалась в центре внимания каббалистов. Поэтому, будучи второй, она одновременно первая – та, что была в начале. Берешит. Этот очень важный символ раскрывает нам сложную диалектику нуля и единицы, Дурака и Мага.

Как первый аркан, Маг является началом творения и кристаллизации. Он тот, кто проявляет форму. Если Дурак – это Путь между Кетер и Хокма (источник и звездный свет), то Маг находится прямо напротив него и соединяет Кетер и Бину. Свойство Бины связано с идеей материализации и формирования, она есть предвечное время и великое море, которое является матерью всех форм. В «Книге Мага» Алистер Кроули пишет, что «Маг властен над матерью и напрямую и через любовь», имея в виду великое море Бины, из которого Маг извлекает нужные эйдосы для сотворения мира. Таким образом Маг – это самый совершенный образ Бога во всей его двойственности.

Для понимания этого аркана у нас есть его название и номер. Двойственное положение Мага в том, что он одновременно первый и второй. Эта двойственность позволяет нам выстроить немало интересных инсайтов, связанных с различным пониманием Бога.

Например, понимая под изначальным Богом «отчую бездну», которой соответствует аркан Дурак, можно счесть, что Маг – это своего рода узурпатор, иллюзионист, ложный творец; именно в такой, трагической перспективе это представлялось Древним гностикам.

С другой стороны, в ведической картине мира все представляется более гармоничным – из безличного «нулевого» абсолюта парабрахмана (Дурак) проявляется Ишвара (Маг) как протоформа и создатель всех форм.

Следует обратить внимание, что на многих картах Маг изображается как фокусник и даже мошенник, наперсточник. Все проходящее – иллюзия. А создатель оказывается иллюзионистом. Это соответствие напрямую коррелирует с ключевым соотнесением Мага с Гермесом – божеством более чем двойственным. Гермес, или Меркурий – Бог воров и мошенников, одновременно является высочайшим носителем сокровенного слова – Гермесом Триждывеличайшим. В некотором смысле, все зависит от того, как мы смотрим на проявленный мир: чем больше пессимизма и отторжения он у нас вызывает, тем больше его создатель осмысляется как грандиозный мошенник. В теневом аспекте Мага можно соотнести с буддийским Марой – демоном, который создает колесо сансары. Однако такой взгляд приемлем только в том случае, если мы однозначно и радикально отвергаем дары этого мира и уходим в пустыню. Пока же мы играем в эту игру, всякие проклятия в сторону ее создателя звучат несколько нелогично, и даже препятствия, которые воздвигает Мара на пути Будды, в сущности, есть его игра с самим собой, ведь именно он сотворил все формы. С этой точки зрения очень символично, что на коробках Таро Алистера Кроули (как и на колодах Уэйта), как правило, изображается именно первый аркан. Дурак – еще не существует. Начало – это Маг.

Каббалистически – идея творения здесь ключевая. Творящий луч исходит из Кетер в великое море Бины, переводя это хранилище вечных образов из пассивного, потенциального состояния в активное. Здесь же и появляется идея абсолютного божества – божества, которое властно над судьбой.

Маг – это первый субъект. До некоторой степени мы можем провести параллель с идеей божественной индивидуальности. Бога. Если Дурак – это ничто, то Маг – первое нечто. Ишвара. По большому счету, он – единственный, кто существует. Помните, как у БГ: «В кого ты стреляешь, ведь кроме Бога здесь никого нет». Он – Маг и Бог, который пребывает во всех формах. В принципе, эту фразу можно отнести и к Дураку, и к Магу (а также к Жрице – ибо первые три карты отличаются тем, что они связаны с Кетер предвечной связью).

Карл Густав Юнг во второй главе «Семи наставлений мертвым» очень четко сформулировал суть этого архетипа сущности, определив его как Абраксас. Мы приведем значительный отрывок из этого текста, который почти идеально выражает его природу:

Абраксас есть Бог, коего мудрено распознать.

Он имеет наибольшую часть, ибо она незрима для человека. От Солнца зрит человек summum bonum, т. е. высшее благо,

от Дьявола infinum malum, т. е. беспредельное зло, от Абраксаса же непреодолимую ни в коей мере жизнь, каковая есть мать доброго и дурного.

Жизнь кажется слабосильнее и меньше, чем summum bonum, посему даже в мыслях трудно представить, что Абраксас во власти превосходит Солнце, кое само есть сиятельный источник всякой жизненной силы.

Абраксас есть Солнце и наравне заглатывающее вековечное жерло Пустоты, все умаляющей и расчленяющей жерло Дьявола.

Власть Абраксаса двукратна. Но вы не зрите ее, ибо в ваших глазах уравнивается противоположная направленность той власти.

Что говорит Бог-Солнце, есть жизнь,

что говорит Дьявол, есть Смерть.

Абраксас же говорит слово досточтенное и проклятое, что есть равно жизнь и смерть.

Абраксас творит истину и ложь, добро и зло, свет и тьму в том же слове и в том же деянии. Оттого Абраксас грозен.

Он великолепен подобно льву во мгновение, когда тот повергает ниц свою жертву.

Он прекрасен, как день весны.

Да он сам великий Пан, что значит Все, и он же малость.

Он и Приап.

Он есть монстр преисподней, полип (Polypus (греч.) – многоногий. – Примеч. пер.) тысячерукий, воскрыленный, змий извивистый, неистовство само.

Он же Гермафродит низшего начала.

Он господин жаб и лягушек, в воде обитающих и на сушу выходящих, ополудни и ополуночи поющих хором.

Он есть Наполненное, что воссоединяется с Пустым.

Он есть святое совокупление.

Он есть любовь и ее умерщвление.

Он есть святой и предающий святого.

Он есть светлейший свет дня и глубочайшая ночь безумства.

Его зреть – слепота.

Его познать – недуг.

Ему молиться – смерть.

Его страшиться – мудрость.

Ему не противиться – спасение.

Классические геммы Абраксаса. Из архивов Римского музея

Здесь следует обратить внимание на важную деталь: строка из текста Юнга почти дословно цитируют фразу из «Книги Мага» Алистера Кроули: «Он говорит слово достопочтенное и проклятое…», в «Книге Мага» у Кроули сказано, что «вначале он говорит истину, чтобы иллюзия и ложь поработили души людей, но в том же – и таинство искупления».

Таким образом, амбивалентность первого аркана выражена в том, что он одновременно и спаситель, и обманщик. Хотя каждая карта Большого аркана имеет амбивалентную символику, столь определенные слова Кроули использует исключительно по отношению к Магу.

Потому мы можем сказать, что Маг обладает бытием, но не обладает сознанием. В сущности, архетип Мага – это архетип бессознательного, младенческого богообраза. Что такое состояние младенца? Есть тело как отдельный объект, имеющее свои потребности. Но сознания – нет. Задача человека – посредством своего сознания стать зеркалом, через которое Бог познает самого себя.

В этом ответ на один из важнейших вопросов теологии и философии – в чем смысл человеческой жизни? Согласно Юнгу, человек является соработником Бога, именно человек оказывается тем, кто помогает Богу постичь самого себя. Можно сказать, что человек выступает здесь как своеобразное зеркало, в котором божество видит себя, или сосуд, из которого пьет божество.

Можно сказать, что в идее бессознательного Бога, Бога, порождающего «порочное и святое», мы видим новый тип религиозности, который объединяет нонконформистскую духовность. Карл Юнг, Алистер Кроули, Герман Гессе, Мигель Серрано и многие другие оказываются выразителями этой парадигмы, суть которой – в исключительном статусе человека, который оказывается «близнецом братом» и «спасителем» Бога от его же бессознательности.

Здесь, уже начиная с аркана Маг, мы наблюдаем принципиальный парадигмальный разрыв между тем амбивалентным Единым, которое имеет место быть и чье слово есть Абраксас, и коллективным антропоморфным образом доброго Бога. Для инфантильного существа очень важно верить в доброго Бога, который становится кем-то вроде доброго, но иногда наказывающего отца. Все проблемы высокой мистики – в этом досадном смешении архетипа Бога и образа хорошего или сурового отца. Для зрелого сознания очевидно, что любое представление человека о божестве будет наивным и ограниченным. Однако новый богообраз (сколь бы он тоже не был ограничен, ибо порожден человеком) представляет собой куда более целостную и реальную картину, нежели образ инфантильных религий. Человеку здесь выпадает задача соработника этого всесильного, но отчасти бессознательного Бога, для которого человек становится зеркалом, посредством которого Бог познает самого себя. Таков высший ответ о предназначении человека.

Но как осуществить это? Ответ очевиден уже из названия аркана – посредством магии. Магии как науки и искусства совершать изменения в своей природе посредством метафоры. Первый аркан называется Магом, и здесь мы должны поставить вопрос – что же такое магия и кто есть маг в человеческом мире, маг, становящийся соработником Бога?

Обратимся к самым древним изображениям Мага на самых ранних колодах – Таро Висконти Сфорца и Марсельское Таро. Именно эти колоды, с очень незначительными вариациями, имели хождение в Европе в течение почти четырех веков, пока новые интерпретации Папюса не вдохновили художников и магов на грандиозное переосмысление символики Таро.

Маг изображен перед столиком, на котором лежит небольшой ножик, шарики, стоит несколько стаканов или наперстков. Первая ассоциация, которая приходит в голову при рассмотрении этих изображений, это известная игра в наперстки, заманивая в которую, мошенники раздевали доверчивых простаков до нитки.

Какой разительный контраст между этим «Магом», которого возможно было бы более точно назвать фокусником, и хорошо известным Магом из Таро Райдера Уэйта! Стол чудесным образом преобразован в алтарь, наперстки – в Чашу, шарики – в Пентакль, а ножик «вырос» до благородного Меча. Да и в лице самого Мага что-то неуловимо изменилось, словно перед нами святой, у которого даже появился свой нимб в форме лемнискаты, т. е. перевернутой восьмерки, символизирующей бесконечность.

В некоторых последующих колодах образ еще более изменился, и Маг превратился в Древнего старца, убеленного сединами. Ну ни дать ни взять Гэндальф. Романтично, но несколько пресновато.

Итак, Таро дает нам два заведомо противоположных образа Мага. С одной стороны, это «Маг-фокусник-мошенник», с другой «Маг-мастер-просветленный». Мы уже понимаем архетипические корни этого противоречия. Маг как небесный образ – это первотворец, спаситель и губитель, отец и убийца. Абраксас.

Но попробуем пойти по другому пути и от чистой метафизической реальности обратимся к реальности человеческой. Что мы понимаем под словом «маг»? Кто такие маги? Какова история этого слова?

У древних вавилонян и персов маг – это жрец. Именно маги стоят у истоков первых астрономических и астрологических исследований в Древнем Вавилоне, поэтому даже в массовом сознании образ мага неразрывно связан с образом вавилонского жреца. Мантия, расшитая узорами в стиле звездного неба, и заостренная шляпа – все это первоначально символизировало богоподобие мага, его одеяние – небесный свод, а его заостренный головной убор – ось мира.

Итак, первоначально принципиальной разницы между понятиями жреца и мага не было. Русский синоним слова «маг» – «волшебник», происходит от слова «волхв», т. е. жрец славянских богов, так что имеет ровным счетом ту же природу. Кстати, именно этим аргументом воспользовался один из первых известных в истории магов Аполоний Тианский, когда недоброжелатели вызвали его в суд по обвинению в использовании черной магии.

Однако язык – это не застывший монолит, сродни египетской пирамиде, а подвижная и живая реальность. И, начиная со времен ранней Римской империи, понятие «маг» уже получило свою «независимость». В Таро архетип Жреца, Священника представлен другой картой – это пятый аркан Иерофант (в некоторых колодах – Жрец, Первосвященник или даже «Папа Римский»). В чем принципиальная разница между Магом и Жрецом? И почему в Таро и в жизни архетип Мага, кажется, включает в себя столь разительные противоположности?

Давайте рассмотрим наиболее известные исторические примеры магов, которые стали нарицательными. Для такого беглого обзора я выбрал троих – Симон, Фауст и Мерлин. И начну с первого в истории мага, ставшего антигероем иудеохристианской мифологии.

Краткие упоминания о Симоне содержатся в Новом Завете. Так, согласно «Деяниям», Симон был самаритянским колдуном и чародеем, который, увидев могущество чудес, творимых апостолами, попытался купить у них силу Святого Духа, но был с позором отвергнут. После чего Симон якобы покаялся и вступил в христианскую общину.

Куда более богаты на мифологические подробности апокрифические сказания и писания отцов церкви. Апокрифы излагают мифологическую историю Симона, согласно которой он выдавал себя за Иисуса Христа, говорил, что способен воскреснуть из мертвых и своими чудесами потряс воображение римской знати и самого императора. Симону прислуживали демоны в образе псов, которые помогали ему. Петр вступил в схватку с Симоном, которая закончилась тем, что Симон попытался полететь, но молитвами Петра был сброшен на землю и разбился насмерть. Значительно позже именно симонийский миф стал каркасом другой, фаустовской легенды.

С другой стороны, писания отцов церкви несколько более сдержанны в описании цветистых мифологических эпизодов. Симон оказывается философом, который объявил себя Богом. Взяв из борделя проститутку, он объявил ее эпифанией «падшей Софии», которую держали в плену «дурные управители этого мира». Симон называл себя посланником иного Бога, который пришел спасти всех, кто верит в него. В конечном счете Симон преподносится как «отец всех ересей» и, прежде всего, ереси гностицизма.

История Симона и его роль в формировании «малой традиции» заслуживает отдельного исследования. Если говорить кратко, в начале новой эры произошел раскол на внешнюю экзотерическую и догматическую традиции и традицию тайную, запретную, еретическую. Подробно феномен малой традиции мы рассмотрим в следующей главе, а пока вернемся к мифологическому материалу. Интересно, что в Симоне фактически сочетаются два образа мага. Одна грань мифа рисует его как мошенника, создающего иллюзии, а другая – как вероучителя, чужой, иной (с точки зрения отцов церкви – ложной) религиозной доктрины. Т. е. опять же как жреца.

Нет ли здесь необходимой для нас подсказки? Маг действительно оказывается равен жрецу, но он оказывается жрецом иного или чужого Бога. Бога, о котором нельзя ничего сказать, кроме того, что он – сущий. Абраксас.

Маг находится в очень сложных отношениях с непосредственным окружением. С одной стороны, как жрец чужого Бога, он враг, но как тот, кто имеет знание иного, он – единственный, кто может обеспечить медиацию между этим и тем, связать разделенное. Маг – это тот, кто пребывает на границе, тот, кто добровольно поселяется на «таможне» между мирами. Но именно эта чуждость позволяет ему всегда оставаться выразителем великого неизвестного.

Эта двойственность положения мага приводит к его особым отношениям со своим божеством. В конечном счете, он отчасти отождествляется с ним – становится его сотворцом, эдакой иконой Бога на Земле. Маг как личность представляет своего рода манифестацию того принципа, с которым он оказывается связан.

Первые библейские упоминания магов в осуждающем ключе связаны как раз с этим: маги были жрецами, которые служили иным (не библейский) богам, и все, что связано с их деятельностью, последовательно осуждалось в границах очерченного библейской сакральностью круга. Ужасные демоны, общение с которыми приписывает магам народная молва, на самом деле – лишь иные боги, и это несложно понять, если мы даже на самом беглом уровне проследим этимологию этих демонических имен: Астарта – Астарот, Аполлон – Абадон, Вельзевул – Баал Зебуб.

Примитивное сознание по определению не может воспринять иное как сложносоставное. Иное – это всегда либо нечто безусловно враждебное (отсюда образ мага как мошенника, либо образ черного мага), либо идеализируемое и романтизируемое (отсюда «гендельфизация» мага). Поэтому от прямого познания ускользает сама суть архетипа Мага, ключевое свойство которого в том, что в нем добро и зло, свет и тьма оказываются неразрывно спаяны.

Традиционное средневековое изображение Мага – волшебник, стоящий в круге и призывающий демона. Вторым эталонным образом Мага в нашей культуре является Фауст. Все мы читали вечную трагедию Гёте, однако немногие подозревают что «Фауст» Гёте является куда «более оккультным», чем, скажем, какая-нибудь «Тайная доктрина».

Первоначально народный сюжет о Фаусте был фактически скалькирован с легенд о маге Симоне, которые были любимым сюжетом кукольных балаганных комедий.

И только в бессмертном творении Гёте Фауст обрел всю полноту своего величия. Фауст Гёте с самого начала парадоксален, он переживает разрыв между небом и землей и с помощью призванного магией Мефистофеля пытается преодолеть этот разрыв.

Ита, другой известный маг истории, Фауст, восклицает:

Ах, две души живут в больной груди моей,

Друг другу чуждые, – и жаждут разделенья!

Из них одной мила земля —

И здесь ей любо, в этом мире,

Другой – небесные поля,

Где тени предков там, в эфире.

Классические изображения Фауста

Снова амбивалентность. Кажется, что в Маге, который имеет порядковый номер один, уже произошел раскол: первичное ничто разделилось на проявленное и непроявленное. И его конфликт – это конфликт двух душ. Двух устремлений. Двух начал. Но это разделение, этот конфликт необходим, ибо, пройдя все арканы, Дурак непроявленного вернулся к себе самому, но на новом уровне. Алистер Кроули формулирует один из парадоксальных коанов: «Ноль равен двум!»

В Дураке – единство всех противоположностей. В Маге – единство и борьба противоположностей. Как и Дурак, он по ту сторону добра и зла, произносит «слово благословенное и проклятое».

Классические изображения Мага как будто не улавливают этой двойственности: как будто сознание человека прошлой эры могло видеть Мага либо как великого мошенника (Висконти, Марсель), либо как идеализированного посвященного. Однако Кроули удается передать эту двойственность, введя в карту второй образ, – обезьяну, которая представляет собой тень самого Мага.

Еще один архетипический образ Мага – Мерлин. В нем парадоксальная спаянность света и тьмы манифестируется уже в самом факте его рождения – от Сатаны и невинной, фактически изнасилованной Сатаной монахини. Данная мифологема одновременно зеркально отражает христианский миф о непорочном зачатии (вспомним, что и Симон называл себя Христом) и вносит идею о непримиримой дуальности (Дьявол и святая монахиня), которая в конечном счете становится единством. Мерлин оказывается универсальным агентом, медиатором, посредником, соединяющим верх и низ.

Поэтому его действия в артуровском цикле очень характерны. С одной стороны, он помогает благородному королю Артуру занять трон, помогает ему решать сложные задачи, участвует в создании Круглого стола (метафора мандалы или Зодиака) и всячески противостоит козням его врагов. С другой – когда по звездам Мерлин прочитал, что Артур будет убит тем, кто рожден в этом году, он пошел по библейскому пути: посоветовал Артуру приказать перебить всех новорожденных младенцев. И что интересно, ни Артур, ни Мерлин не стали от этого негативными персонажами.

Исторически имя Мерлин является прямой отсылкой к алхимической ртути – меркулину, или Меркурию. Мы вновь возвращаемся туда, откуда начали – двойственность Гермеса, являющегося одновременно творцом, учителем и мошенником.

На самом деле архетип Мага в современном смысле очень тесно связан с архетипом Меркурия.

Следует перечислить их общие черты. Во-первых, и тот и другой тесно связаны с идеей границы между этим и тем мирами. Меркурий – единственный Бог, спокойно пересекающий границу между царствами небесных богов, людей и богов подземных (иначе – между миром ангелов и демонов). Он – одновременно свой и иной в каждом из этих миров. Как уже было сказано, Меркурий сочетает в себе высший и низший аспекты и связан с идеей божественной игры. В системе магических соответствий планетарная сила, соответствующая первому аркану, – опять же Меркурий.

Архетип Меркурия исследует Карл Юнг в своей работе «Дух Меркурия». Не вдаваясь в сложные символические сплетения и цитаты, мы приводим резюме, которое Юнг дает исследуемому им архетипу:

а. Он состоит из всех мыслимых противоположностей. Таким образом, он есть ярко выраженная двойственность – но постоянно именуется единством. b. Он и материален, и духовен. c. Он – процесс превращения низшего, материального в высшее, духовное, и наоборот. d. Он – черт, спаситель и психопомп, неуловимый «трикстер», наконец – отражение Бога в матери-природе. e. Он также – зеркальное отражение мистического переживания алхимика, которое совпадает с opus alchymicum.

Символ Меркурия, которому соответствует первый аркан, – кадуцей. Две змеи, обвившиеся вокруг Жезла. Этот символ можно интерпретировать метафизически – как соединение добра и зла в едином источнике Меркурия, точно также можно рассмотреть его с позиции тонкой физиологии: ведь сама схема кадуцея на удивление напоминает йогические схемы основных каналов нашего тела. Однако мне кажется, что по сравнению с символом такого масштаба какая-либо интерпретация мало применима. Ведь интерпретация появилась во времени как слово мага, а символ, архетип пребывает изначально.

Всего одна забавная история. Китайский шаман, когда идет за своими целебными травами, превращает себя в подобие кадуцея. Он ловит двух змей – красную и зеленую, и, держа их головы пальцами, идет туда, куда ведет его этот поток. Из этого примера мы видим, что архетипические образы являются чем-то гораздо большим, нежели рациональное построение. Некоторые эзотерические традиции, увлекаясь интерпретацией, утверждают, что символы были даны нам некими высшими существами, которые зашифровали так свои доктрины. Эта соблазнительная идея опровергается тем, что символ превыше любой интерпретации и концепции. Вначале переживается символ, и только потом появляется теологический или эзотерический трактат для его осмысления.

Маг дает нам возможность работать с символами без интерпретаций. Оказавшись на пути Бет, мы уподобляемся «самому динамическому импульсу творения» (Кроули), который идет от источника в первичную материю и извлекает оттуда нужные ему идеи. Суть Мага – в балансе. На большинстве изображений аркана Маг держит свои руки так, что одна показывает на небо, а другая на землю. Он как бы говорит нам, что только ему, как Гермесу, доступны все три мира, и только он может скользить между ними.

Разница между Магом и Иерофантом, между жрецом здешних богов (архетипов) и жрецом иных богов прекрасно уловлена Кастанедой. С одной стороны, учитель-тональ Дон Хуан воплощает архетип Иерофанта. Нельзя сказать, что он обучает тому, что Карлос уже знает. Нет. Но он обучает тому, что он хотя бы отчасти может услышать. Тому, что можно описать словами или хотя бы тому, к чему можно направить словами. С другой стороны, маг-нагуаль Хенардо. Тот, кто не учит почти ничему, но вызывает животный ужас одним своим присутствием. Не потому, что он специально пугает героя. И не потому, что он как-то враждебен. Потому что для героя он – выразитель нагуаля – тотально иного.

Кроули, пожалуй, один из последних, кто смог в полной мере воплотить архетип Мага, испив эту чашу до дна. Тот, кто был «скрыт под маской скорби» (Книга закона) и окружен ореолом черного мага, «приносившего в жертву младенцев», и «провокатора, нарушившего все нормы», на самом деле, как и Симон, был, прежде всего, жрецом иных богов. В своем жречестве Кроули создал уникальную теологическую и символическую систему, которая стала точкой отсчета для целого направления в культуре. Кроули было суждено стать сокрытым идеологом новой сакральности, сакральности плоти.

Именно Кроули удалось создать свою неповторимую символьную систему Таро, в которой ему удалось передать сразу оба аспекта. Маг-слово. И Маг-иллюзия. Маг-мошенник. И Маг-Бог.

Кроули, точнее леди Фрида Харрис под его мудрым руководством, изобразила Меркурия, рассекающего на серебряных крыльях многомерное пространство. В Таро Тота Маг – это не просветленный Гендальф и не базарный мошенник. Он и то и другое. Его артефакты больше не лежат на столике перед ним словно во сне, они танцуют свой танец силою его освобожденной мысли, творя окружающую реальность. «Жезлом создает, чашей сохраняет, кинжалом убивает, диском воскрешает». Но все это – лишь его игра.

Игра – важнейшая идея, связанная с архетипом первого аркана. Что было вначале – игра. Что есть Бог? «Играющее дитя!» – восклицает один из первых философов истории человечества Гераклит. А что наша жизнь? «Игра», – вторит ему Шекспир. Игра, «единственное слово, лишенное равной ему оппозиции», является началом всякого бытия, потому и Бог есть, прежде всего, великий игрок, крутящий небесную рулетку и иногда заставляющий себя забыть, что ему известны все комбинации, потому что иначе игра лишена своего смысла.

Во что играет Маг? Его игрушки – Жезл, Чаша, Меч (иногда Кинжал) и Диск. Или, если угодно, – Огонь, Вода, Воздух, Земля. Согласно легендам, Маг может ходить по воде и плавать в земле. Или более точно, как написано в инициатическом романе Густава Майринка: «думать сердцем и чувствовать мозгом». Потому что стихии Мага – это не просто земные стихии, которые мы каждый день видим перед собой. Это модусы сознания, режимы бытия.

В вводной лекции мы говорили о связи Малого аркана со стихиями. Жезлы-крести-Огонь, Чаши-черви-Вода, Мечи-пики-Воздух, Диски-бубны-Земля. Но мало кто делает правильный вывод из этого очевидного факта. Потому что четыре оружия мага – это вся колода Малого аркана. Его орудия, его продолжение. Как продолжение руки. Он – повелитель всех игр, которые может вести судьба.

Красивое подтверждение тому – прорвавшийся в XIX веке в игральную колоду джокер, который есть не кто иной, как Дурак и Маг в одном лице. Кстати, в некоторых игральных колодах есть две карты джокера, которые отличаются по цвету – красный джокер, черный джокер. Маг и Дурак. Ноль и единица.

Игральная колода есть горизонтальное бытие. Игра. Лила. Майя. Вот почему хорошая цыганка сможет погадать на обычной игральной колоде на любой житейский вопрос, вот только духовная реальность останется для нее закрытой. Потому что духовная реальность, мир архетипов – это Большой аркан. И не случайно явная нецелостность игральной колоды (горизонтального измерения), выраженная троичной структурой карт-картинок (король—дама—валет), естественным образом превращается в четверичность в колоде Таро, когда добавляется Принцесса. Три – число религии этой стороны. Четыре, точнее три плюс один – иное.

С арбалетом в метро,

С самурайским мечом меж зубами,

В виртуальной броне, а чаще, как правило, без,

Неизвестный для вас,

Я тихонько парю между вами

Светлой татью в ночи,

Среди черных и белых небес.

На картинах святых

Я незримый намек на движенье,

В новостях CNN я черта, за которой провал,

Но для тех, кто в ночи,

Я звезды непонятной круженье

И последний маяк

Тем, кто знал, что навеки пропал.

Все верно. БГ как подлинный художник прекрасно чувствует теургию Мага. «Среди черных и белых небес» – почти перифраз из недавно переведенного на русский язык ритуала Исрафель «О ты, звезда Востока, которой были ведомы маги. Ты, что всегда была в аду и в небесах. Ты, что между светом и тьмой трепетала. Отец твой – солнце, мать твоя – луна». Это скольжение, скольжение ночной звезды, последний маяк, о котором одновременно возвещают Кроули (эссе «Звезда видна») и Юнг (финал «Семи наставлений мертвым»). Звезда ведет Магов к колыбели играющего Бога – древний сюжет Древнего мифа, который обречен оставаться непонятым. Потому что, чтобы увидеть Звезду нужно уже стать Магом. Нужно уметь поставить себя на его место.

Одна из современных масок Мага – сверхчеловек. Есть восхитительная улыбка Бога, это то, что Ницше подсознательно выбрал для своего сверхчеловека по имени Заратустра, имя первого, в этимологическом смысле, мага. Само имя говорит нам о магии.

В идее сверхчеловека – великая красота и великая ловушка. Поместив себя на место Мага, мы обречены оказаться в состоянии обесценивания. Нужно иметь силу встретиться с Магом. И выдержать его взгляд с той стороны зеркального стекла. Тогда ты тоже станешь Магом. Малым Магом, посвященным, избранным. Но это невозможно сделать по своему желанию, волевым усилием. Этого можно достичь, только осознав, что колесница, которой ты управляешь, управляема иным.

Свою встречу, свой дар магии, прекрасно описал Юнг в последних главах «Красной книги». Там есть потрясающе точный диалог между Юнгом (получившим в дар от своей души Жезл Гермеса) и его душой.

Д.: Магия не легка, и она требует жертвы.

Я: Она требует жертвы любви? Или человечности? Если требует, забери Жезл обратно.

Д.: Не спеши. Магия не требует таких жертв. Она требует другой жертвы.

Я: Что это за жертва?

Д.: Жертва, которую требует магия, – это утешение.

Я: Утешение? Я правильно понял? Понимать тебя невыразимо трудно. Скажи мне, что это значит?

Д.: Утешение следует принести в жертву.

Я: Что ты имеешь в виду? Следует принести в жертву утешение, что я даю или утешение, которое я получаю?

Д.: И то, и другое.

Я: Я запутался. Это слишком неясно.

Д.: Ты должен принести в жертву утешение ради черного Жезла, утешение, которое ты даешь и которое получаешь.

Я: Ты говоришь, что мне непозволительно получать утешение от тех, кого я люблю? И нельзя давать утешение тем, кого люблю? Это значит утрату части человечности, и ее место занимает то, что называют жестокостью к себе и другим.

Д.: Так оно и есть.

К. Г. Юнг «Дар магии»

Очевидная параллель, которая сразу приходит в голову, – Книга закона. «Ненавижу утешаемых и утешителей». Но все параллели – игра ума. Попробуйте почувствовать, что для вас значат эти слова.

Подлинный магический ритуал – всегда трансгрессия. Выход за грань. Нарушение, жертва и отречение в одном лице. Такой ритуал делается два раза в жизни. Первый и десятитысячный раз. Первый раз, когда мы таки делаем над собой усилие. И совершаем ритуал. Делаем МРП (кстати, в одной из посттелемитских колод Маг изображен делающим МРП), принимаем причастие гностической мессы или просто садимся в асану. Делая ритуал в первый раз, мы переходим границу между человеческим и иным. Мы заявляем о своей готовности перейти границу. В десяти-пятнадцати-двадцатитысячный раз мы обретаем мастерство. И понимаем, что мы сделали тогда, в первый раз, на самом деле.

Жаль, что сейчас так мало тех, кто способны действительно совершить трансгрессию. Потому книги Мага всегда останутся «для всех и ни для кого»…

Олег Телемский, создатель и руководитель клуба «Касталия», выпускник программы обучения Московской ассоциации аналитической психологии, посвященный О.Т.О. пятой степени и рукоположенный жрец гностической церкви.

www.castalia.ru

+7(905)504-363-7