Мир чувств

Мир чувств

Благодаря нашим органам чувств «мир» для нас - это данный нам факт, который мы поначалу считаем таким же само собой разумеющимся, как и мы сами. Для наивного человека есть две реальности: внешний мир и его Я. То, что он это Я более или менее идентифицирует с телесностью и тем самым частично смешивает оба вида реальности, связано с тем, что он не сознает, что Я может вступить в отношения с миром только посредством органов чувств и только благодаря им знать что-либо о мире.

Как только мы направили внимание на этот факт, встает вопрос: является ли мир таким, каким он представляется нам посредством чувств, то есть являются ли чувства нейтральными посредниками объективного мира? Наивный человек склонен вообще позитивно ответить на этот вопрос. Критический идеализм, напротив, пришел к убеждению, что форма, в которой нам является мир, определена формой нашего сознания: «Мир есть мое представление»[40].

Эта точка зрения благодаря физиологическим исследованиям последнего времени переживает определенное возрождение в более материальной форме. Обусловленность чувственного восприятия органами чувств снова выступает на передний план. Слова Лотца: «Без глаза, воспринимающего свет, и без уха, воспринимающего звук, весь мир был бы темен и нем. В нем также не могло бы быть света и звука, как не может быть зубной боли без воспринимающего боль зубного нерва,» — являются сокращенной формулировкой воззрения об отношении чувственного восприятия к объективному миру, господствующего сегодня в лекционных залах и в школе, в церкви и в доме крестьянина.

Сегодня каждый уверен, что он окружен эфирными волнами различной длины. Наши глаза из огромного спектра от километровой длины радиоволн до бесконечно малых длин рентгеновского излучения воспринимают только узкий диапазон волн, соответствующих видимому свету от 800 до 390 нм. Поэтому современный человек смотрит почти презрительно на свой глаз: диапазон волн его радиоаппаратуры больше, чем у этого органа.

Так из критического идеализма развился «физический скептицизм». Чувства представляются как более или менее «случайные ощущения», и тот вид, в каком предстает перед нами «мир », является закономерным результатом этих случайных чувств.

Следствием такого воззрения является то, что мы пытаемся физически данные нам границы познания преодолеть физическими средствами. Новые инструменты должны расширить область чувственного восприятия; к микроскопу добавляется электронный микроскоп, а к подзорной трубе супертелескоп.

Хотя это развитие и было неизбежным, и оно обогатило человечество, но одновременно оно его и обеднило[41]. Ибо чем больше инструментов человек ставил себе на службу, тем больше он терял способность постигать мир всеми своими чувствами как целое и самому переживать себя в единстве с миром. Было отдано предпочтение отдельным чувствам, в особенности зрению, в меньшей степени слуху, и их сообщения рассматривались как единственно важные. Но при этом не заметили, что таким образом облик мира должен стать односторонним и тем самым искаженным и неверным.

Еще более радикальным было, когда стали рассматривать функции органов чувств как чисто физические, и поэтому сообщаемые органами восприятия качества (например, цвет) как их приложения или преобразования посредством «души». Физиология и психология целиком влачатся на буксире у физики, которая признает в мире только чисто физические процессы, что сегодня почти повсеместно считается само собой разумеющимся.

Опасность искажения мирового облика вследствие все более одностороннего предпочтения зрения и созданных для глаза инструментов чувствовал Гете, и в этом лежала основа его отвращения к очкам и подзорным трубам. Прежде всего, он сознавал, что вследствие предпочтения одного органа чувств и переоснащения его инструментами другие органы чувств воспринимают слишком мало. Да, он был уверен, что человек при этом теряет не только то, что природа открывает ему через известные органы чувств, но в первую очередь то, что она говорит, «обращаясь к другим чувствам, к известным, непризнанным и неизвестным чувствам», ибо он знал, как она беседует «сама с собой и с нами посредством тысячи явлений. Внимательному взору она нигде не предстает мертвой или немой». Эти слова Гете должны дать нам верное направление для последующих попыток осознать всю совокупность человеческих чувств, в особенности непризнанных и неизвестных, которые Рудольф Штейнер[42] сделал доступными нашему пониманию.

Вообще Рудольф Штейнер называет двенадцать различных чувств, что вначале может подействовать шокирующе, однако непредвзятое наблюдение действительно приводит к такой классификации, которую мы вкратце охарактеризуем.

Было бы соблазнительной и важной задачей рассмотреть здесь богатый фактический материал, наработанный современной физиологией чувств. Однако это далеко бы выходило за рамки данной книги. Приводя здесь отдельные примеры, мы вовсе не стремились к полноте, но хотели только наметить основные направляющие линии, плодотворность которых может доказать только более полное рассмотрение. Далее, невозможно подробно рассматривать анатомические и физиологические детали; определяющим для изложения является вопрос: какова роль отдельных чувств в построении Я-сознания и нашего знания о мире.

Пусть врач не возражает, что такие рассуждения не имеют для него никакой ценности, и что он хотел бы что-нибудь услышать о диагностике и терапии. Ибо именно диагностика сегодня сильно технизирована и, без сомнения, интуитивная способность врача в этом отношении частично подавлена. Если он хочет восстановить ее, не соскальзывая в атавизмы, то он должен считаться с областью чувств. Быть может, даже некоторые вещи, которые до этого казались принадлежащими области «сверхъестественных способностей», представятся теперь как нечто совершенно естественное, но только основанное на развитии и применении одного из «непризнанных» чувств.

Начнем с рассмотрения чувства осязания. Оно является примитивнейшим изо всех, поскольку менее всего говорит о качествах воспринятого. Посредством осязания мы знаем, что кроме нас есть еще нечто, но знаем мы это только потому, что наталкиваемся на него своим физическим телом. В зависимости от того, насколько при этом соприкосновении поддается объект или наше тело, мы определяем его как мягкий или твердый, как острый или тупой и т. д. Итак, осязание не выходит за пределы собственной телесности. То, что мы свои осязательные восприятия относим к внешнему миру, то есть объективизируем, является, по существу, результатом мышления. Эта объективизация обычно облегчается одновременным восприятием посредством других органов чувств, особенно зрения. То, что посредством осязания мы можем иметь различные виды восприятия, основано на том, что наш организм содержит в себе твердые и полужидкие органы, в этом случае кости и мышцы. Когда мы осязаем, то, в сущности, определяем мир только в его отношении к твердому агрегатному состоянию. Вследствие смутности получаемых от него восприятий осязание можно причислить к «ночным чувствам».

Поверхность тела - это поле, в отношение к которому мы приводим осязаемое. В действительности это плоскость. Мы же испытываем ее не как таковую (иначе мы ощущали бы себя как полую форму), но как пространство, заполненное нашими органами, в котором мы испытываем голод и жажду, сытость и удовольствие, и прочие разнообразные нюансы телесного самоощущения.

Например, голод - это элементарное ощущение, которое, очевидно, имеется и у животных. И все же в основе его лежит сложнейшее состояние организма: ему не хватает веществ различного рода. Однако ощущение голода, в общем, простое, неспецифическое ощущение. Нам кажется, что мы воспринимаем отсутствие веществ в организме, но это — противоречие в самом себе, ибо отсутствие чего-либо не может восприниматься, но может быть установлено только посредством сознательного акта на основе других восприятий, если в то же время (внутренне или внешне) воспринимается соответствующая целостность. Если я, например, вижу, что у стула три ножки, из этого восприятия еще не следует, что одной не хватает. Но если я смотрю, исходя из целостной конструкции, что стул задуман с четырьмя ножками, то из разницы между моим восприятием и моим представлением о «целостности » стула я заключаю, что одной ножки не хватает. Голод точно так же состоит в восприятии разницы. В теле образующих сил я ощущаю себя как живую целостность и одновременно ощущаю, что совокупность имеющихся в физическом теле веществ не наполняет эту целостность. То есть, голод состоит в восприятии разницы между физическим телом и телом образующих сил. Эта разница телом ощущающим, объемлющим физическое и эфирное тело, воспринимается как «голод». У животного одновременно в теле ощущающем возникает пищевой инстинкт; у человека (если его Я-существо уже пробудилось) вступает в действие также Я, и на основании рассуждения решает, искать ли пищи, или, если человек как раз находится на концерте, в церкви или на службе, временно отказаться от приема пищи.

Итак, при ощущении голода речь идет о восприятии, которое целиком протекает внутри собственной телесности. Аналогично мы воспринимаем другие состояния: сытость, жажду, хорошее самочувствие, усталость, болезнь, боль и т. п. Когда мы, например, говорим: «Я чувствую себя освеженным», - то наше Я воспринимает, что установились правильные отношения между процессами распада и восстановления, то есть между Я и телом ощущений, с одной стороны, и физическим телом и телом образующих сил, с другой стороны. Это общее восприятие жизненных состояний внутри телесности Р. Штейнер назвал «чувством жизни».

Только зная о существовании физического тела и тела образующих сил, можно познать суть голода. Тело образующих сил находится в определенном родстве с веществами, из которых составлено физическое тело, поскольку оба первоначально вышли из одного целого. Эти вещества тело образующих сил всасывает из предложенной пищи. Если каких-либо из этих веществ не хватает, то это «всасывание» тела образующих сил воспринимается сознанием как голод или жажда, или же как желание какого-либо конкретного качества пищи (сладкое, соленое и др. ). У грудного младенца это всасывающее действие тела образующих сил непосредственно проявляется в «рефлексе сосания», то есть в собственном движении.

Чувство жизни - это центральное чувство, выражение наших жизненных потребностей. Все другие чувства имеют более периферический характер и являются в известном смысле специализациями чувства жизни. Всем чувственным впечатлениям чувство жизни выносит свое окончательное суждение, что они означают для жизни, вызывают ли они утомление, болезнь или оживляют, освежают. И все чувственные ощущения, если становятся слишком сильными, вызывают боль или тошноту, то есть реакцию чувства жизни.

Целостность человеческого существа с точки зрения чувства жизни делится на две половины: воспринимающую (Я и тело ощущений) и воспринимаемую (тело образующих сил и физическое тело). Область восприятия чувства жизни также ограничена пределами собственной телесности; чувство жизни - это также «ночное чувство». В качестве восприятий в нем в смутной форме присутствует отношение к внешнему миру.

Как осязание в качестве поверхностного чувства, с одной стороны, имеет предпосылкой жизненное пространство организма, так, с другой стороны, оно тесно связано с движением. Ибо качества шероховатости, гладкости и т. п. познаются только тогда, когда ощупывающая рука движется, тогда как практически о чисто осязательном ощущении можно говорить только в том случае, когда что-то касается неподвижной поверхности тела. Каждое активное касание связано с сознанием движения собственных членов, основанным на деятельности чувства собственного движения. Последнее охватывает все отдельные, связанные с движением восприятия - напряжение мышц и кожи, трение поверхностей суставов и т. п. - как сознание собственного движения.

Но все эти детали мы должны еще осознать; изначально же мы сознаем движение собственного организма как дифференцированную целостность. Конечно, и сознание собственных движений остается еще весьма смутным. Но если бы его не было, то мы не смогли бы научиться стоять и ходить; ибо все это было бы невозможно, если бы до этого нам пришлось самим в сознании сводить воедино ощущения, соответствующие отдельным мышцам, костям и др. Итак, посредством восприятия внутренней подвижности чувство собственного движения преобразует смутное ощущение собственной телесности, данное чувством жизни, в динамическое. Оно собирает отдельные восприятия органов в целостное восприятие, которое затем при стоянии и ходьбе вступает в отношения с чувством равновесия (ср. вверх).

Движения головы, тела в целом, особенно пассивные движения в транспорте воспринимаются органом с полукружными каналами. Эти каналы ориентированы по трем пространственным направлениям и содержат внутри себя лимфу, в которую от стенок выступают тонкие нервные волокна. При движении тела в определенном направлении лимфа соответствующего этому направлению канала по инерции остается на месте и увлекает за собой нервные волокна в противоположном направлении.

Итак, чувство собственного движения имеет две стороны восприятия: совокупность движений, происходящих внутри организма, и движение всего организма по отношению к окружающему пространству (посредством полукружных каналов). Хотя последнее в нормальных условиях нами почти не осознается, однако сочетание множества извне обусловленных изменений положения тела ведет к симптому «морской болезни»: чувство жизни протестует против того, чтобы быть игрушкой внешних сил.

Как только движение переходит в прямостояние, организм должен поддерживать равновесие, то есть установить связь с силой тяжести. Последняя представляет собой действие Земли как целого, конечно, лишь в том смысле, что Земля есть материя (масса). Направление этого действия в определенном месте поверхности Земли соответствует проведенному от этой точки к центру Земли радиусу. По отношению к этому радиусу стоящий организм как некая целостность находится в таком отношении, что ощущает себя в равновесии. У каждого тела в его отношении к тяжести существует «центр тяжести ». В человеческом организме он находится в области таза -конечно, с различиями в зависимости от индивидуального сложения организма. (Эта область организма ранее обозначалась знаком Зодиака «Весы». )

Когда мы приводим себя в положение равновесия, то масса нашего тела должна равномерно распределиться вокруг земного радиуса, проходящего через центр тяжести. Для этого мы должны иметь возможность воспринимать центр Земли. Это осуществляется посредством органа равновесия, который состоит из двух полостей, расположенных на одинаковом расстоянии от плоскости симметрии организма. У человека и высших животных эти полости связаны в единое целое с органом слуха. На внутренней поверхности этих полостей находятся тонкие нервные волокна, на которых лежат маленькие известковые зерна, под чьим давлением находящиеся под ними волокна сгибаются. Так как при наклоне тела в сторону под действием силы тяжести зерна скатываются в самую низко расположенную точку полости, и так как в организме есть два таких органа, то благодаря им центр Земли все время как бы «пеленгуется». Расстояние между органами равновесия образует основание остроугольного равнобедренного треугольника, боковыми сторонами которого являются радиусы, проведенные от известковых зерен к центру Земли.

(Здесь мы имеем дело с феноменом, аналогичным бинокулярному зрению, при котором основание треугольника определяется расстоянием между глазами, а боковые стороны образуют визирные линии; на этом, как известно, основана способность оценки расстояний. )

Для установления равновесия перпендикуляр, проведенный из центра тяжести тела к линии, соединяющей оба органа равновесия, и земной радиус, проходящий через центр тяжести тела, должны совпадать. Однако это всегда происходит только на мгновение; в действительности же тело постоянно колеблется вокруг положения равновесия, словно весы.

Итак, орган равновесия служит для восприятия отношения между центрами тяжести Земли и собственного тела. Чувство собственного движения включает собственное поле тяжести в поле земного притяжения.

Итак, поле восприятия чувства равновесия фактически выходит далеко за границы тела; однако, оно остается вне сознания. Каждый человек пользуется им, но обусловленное им восприятие не несет в себе ничего индивидуального, оно для всех людей одинаково, даже если они различаются во всех других ощущениях и воззрениях. Органы равновесия можно назвать ослепшими глазами: все люди, когда они бодрствуют, непрерывно смотрят ими в центр Земли. Здесь приведем примечательный феномен, о котором сообщает Герберт Тишнер относительно австралийских аборигенов[43]: «Характерную позу для отдыха можно наблюдать на севере Австралии: люди стоят как аисты на одной ноге, причем ступня второй поднятой ноги опирается на бедро первой. » Сравнение с поведением аистов указывает на суть: у таких древних народностей чувство равновесия, очевидно, функционирует еще полностью бессознательным образом, как это характерно для птиц. Если европейцы переживают чувство равновесия в грезящем сознании, то у австралийцев это переживание происходит в сознании глубокого сна; он отдыхает, когда благодаря чувству равновесия в таком глубоко бессознательном состоянии он ощущает себя частью земного шара, тогда как остальные чувства спят или дремлют.

Нет необходимости много говорить о значении этого чувства для внешней жизни. Однако то же справедливо для внутренней, духовно-душевной жизни, хотя для многих людей эта сторона чувства равновесия остается такой же бессознательной, как и телесная.

Когда мы мыслим, например, 2+3=5, то знак равенства, собственно говоря, обозначает весы, на двух чашках которых лежат слагаемые и сумма. Легко показать, что в основе всякого мыслительного процесса лежит подобное ощущение равновесия. Когда математик вводит систему координат, в основе этого лежит тот же принцип. И то же справедливо для выражающегося в искусстве, пластике, архитектуре, даже в ритме поэзии и музыки ощущения внутреннего равновесия. Мы видим, что чувство равновесия гораздо шире, чем функции его телесного органа.

Чувство вкуса образует переход от ощущения внутрителесного к ощущению внешнего мира. То, вкус чего мы испытываем, относится к внешнему миру, но мы можем только тогда испытать его вкус, когда примем его в свою телесность. Чувство вкуса - это периферическое ощущение, подобное осязанию. Но если осязание разыгрывается в области твердого, то вкус может испытываться только в жидком. В ощущении вкуса наш живой водный организм взаимодействует с внутренней конституцией пищи; это чувство может быть названо «химическим осязанием». При этом во вкусовых качествах не выражается химический анализ, но выражается отношение всего нашего организма к пище в целом. Весь наш пронизанный эфирным телом жидкостный организм реагирует на пищу чувством вкуса. Но это целостное ощущение все же весьма дифференцировано. В первую очередь мы сознаем общие качества: сладкое, кислое, соленое и горькое. Для этой цели создан язык с зонами распределения различных хеморецепторов (сладкое - на кончике языка, соленое и кислое - по краям, горькое - у корня). Но сразу видно, что ощущения языка есть лишь часть процесса, разыгрывающегося между всем организмом и Я. Ибо мы расслабленно отдаемся сладкому, со сладким охотно соединяется Я, оно легко вместе со сладким входит в телесность. Но сладкое всегда несколько замутняет сознание, поэтому сахар уже сам по себе склоняет ко сну. Напротив, ощущение соленого, а тем более кислого, нас пробуждает. При слишком кислом или горьком мы невольно содрогаемся: антипатия из области чувственного восприятия спускается до области воли и охватывает систему движения.

То, что мы особенно явно наблюдаем при ощущении горького, справедливо для всякого вкусового процесса: он проникает внутрь пищеварительной системы; мы лишь не имеем никакого сознания о том, что происходит ниже ротовой полости. Однако мы знаем, что в желудке преобладает кислое, и что желчь горькая - эта последовательность отражена и в расположении различных вкусовых зон языка.

Рудольф Штейнер определил внутреннее восприятие пищи как продолжение процесса вкусового ощущения: «Вы просто не сможете понять интимной деятельности человеческого организма, локализированной в пищеварительном процессе, если вы весь процесс пищеварения не будете представлять себе так, что хорошее пищеварение основано на способности уметь ощущать вкус всем пищеварительным трактом, и что плохое пищеварение коренится в неспособности ощущать вкус всем аппаратом пищеварения.»[44]

На примере вкуса мы можем наблюдать феномен, который можно обозначить как пра-феномен ощущения: организм в процессе восприятия ведет себя «комплементарно ». Так, например, реакция слюны слабо щелочная; поэтому мы особенно чувствительны к кислому. Интенсивность сладкого вкуса может возрасти, если в сладкое добавить немного кислого. Итак, сладкое и кислое комплементарны друг другу. (Щелочное близко сладкому. )

Переживание вкуса всем организмом было ближе к сознанию в прежние эпохи развития человечества и использовалось для распознавания целебных сил в природе. Эта связь инстинктивного познавательного процесса со вкусом и запахом в прежние времена давалась, очевидно, легче, чем сегодня. Неизвращенный вкус служил верным указателем для оценки полезности и усвояемости пищи. И хотя неправильное изготовление[45] и приготовление пищи сильно способствовали тому, чтобы этот инстинкт к правильному питанию был потерян, однако действительная реформа питания может исходить только из возрождения здоровой культуры вкуса. Речь идет не только о том, чтобы получать здоровую, полную жизненных сил пищу, но и о том, чтобы при вкушании пищи интенсивно осознавать ее качества. Ибо чувство вкуса и чувство обоняния - это врата чувства жизни во внешний мир. (Подробнее об этом в разделе «Я-организация». )

Чувство обоняния по своей локализации и по своему биологическому значению близкородственно чувству вкуса. Запах можно назвать «вкусом воздуха» (на юге Германии и в Швейцарии для них даже может употребляться одно и то же слово). У современных людей обоняние сильно ослаблено. Для животного оно играет большую роль, как для поисков пищи, так и для целей воспроизведения. Для многих животных обоняние - это инстинктивное чувство; оно теснейшим образом связывает организм с окружающим миром. Для этих животных оно играет такую же роль, как зрение для человека.

Также у человека оно сильно действует на инстинктивное поведение: неприятный запах вызывает в нем антипатию, против которой бессильны логические основания. Так, например, мы говорим о чувстве антипатии «он его на дух не переносит».

В отношении смутности ощущения чувство обоняния находится еще глубже чувства вкуса. Запахи еще более уклоняются от понятийного постижения, чем вкус. Например, запахи цветов открывают нам нечто от существа растения, однако только внутри семейства растений запахи подобны, тогда как запахи фиалки, лилии или розы несравнимы между собой. Для постижения их также нужна «интуиция », как для постижения человеческой индивидуальности.

Противоположным полюсом аромату является зловоние. Оно возникает главным образом при распаде животной или человеческой субстанции, а также в окончательной стадии пищеварения (примечательным образом, в основном у человека).

Также при некоторых заболеваниях появляются специфические запахи. Известен сладковато-клейкий запах изо рта у больных дифтерией. Эрнст Людвиг Хайм, знаменитый берлинский врач, современник Гете, удивлял своими точными и быстрыми диагнозами. Он обладал чрезвычайно развитым обонянием, и говорили, что он словно обонял вещества болезней. Так, запах скарлатины он сравнивал с запахом в погребах берлинских торговцев съестным: смесь запаха старой сельди и различных сортов сыра. Запах кори он сравнивал с запахом перьев свежеощипанного гуся[46]. Итак, вкус и запах сильно затрагивают подсознание, область чувств; они находятся на ступени грезящего сознания.

Чувство зрения для современного человека более всего имеет характер объективного. Мы не говорим: «Я вижу, что это дерево», но: «Это дерево». То, что нечто можно видеть, для современного человека сразу же означает, что оно есть в действительности. Чувство зрения в отличие от рассмотренных выше дает нам ясное сознание о внешнем мире. Все, что мы можем видеть, мы причисляем к внешнему миру, также и нашу собственную телесность. Данное нам посредством зрения световое пространство для зрячего идентично понятию пространства и «объективного мира». (Слепой переживает только осязательное пространство, измерения которого по сравнению со световым пространством можно назвать микроскопическими; оно только с трудом может быть расширено посредством мышления). Глаз сам по себе сообщает нам только двухмерные образы; трехмерность пространства становится возможной только благодаря тому, что мы внутри себя можем накладывать несколько различающиеся образы, полученные обоими глазами. Как известно, это происходит благодаря явлению конвергенции, то есть зрительные оси под действием Я направляются в одну точку. То, что действительно Я осуществляет сведение зрительных осей в одну точку, видно из того, что когда сила Я ослаблена (например, при переутомлении, после наркоза, вследствие приема алкоголя или в момент обморочного состояния), происходит нарушение конвергенции, что выражается в появлении двоящихся образов. В этом отношении чувство зрения существенно отличается от чувства слуха: оно позволяет Я участвовать в построении образа мира, тогда как при слушании мы находимся в гораздо более пассивном состоянии. Этим определяется универсальное значение чувства зрения для развития Я-сознания. Ибо глаз сильнее, чем другие органы, внутренне связан с Я-структурой всего организма (с Я-организацией).

Как весь организм дифференцирован вверх и вниз, так и глаз, несмотря на его принципиально космическую форму. Если исследовать способность к различению цвета, то окажется, что в вертикальном направлении (от центра поля зрения) эта способность убывает быстрее, чем в горизонтальном. Поле зрения в вертикальном направлении кажется как бы сжатым. Далее заметно, что краски картины, если смотреть на нее вертикально, представляются несколько более тусклыми, чем если смотреть, наклонив голову горизонтально. В вертикальном положении краски несколько приглушаются вследствие деятельности Я (чью связь с прямостоянием мы уже обсуждали).

Нервные элементы сетчатки разделены на правую и левую половины, причем так, что разделяющая линия проходит строго вертикально. Обусловленное этим разделение поля зрения проходит точно через визирную точку. Исходящие от обеих правых половин глазных яблок нервы проходят через зрительный нерв к правой половине мозга, а от обеих левых - к левой. Скрещенное прохождение нервов, идущих от внутренних половин сетчатки, начиная с позвоночных животных, все отчетливее выражается в зрительном прекресте. Поэтому даже если мы смотрим одним глазом, мы видим все же обеими половинами мозга.

Кроме того, благодаря конвергенции поля зрения накладываются друг друга: внешняя половина одного на внутреннюю половину другого, и наоборот. Если бы этого не было, то неравность половин нашего тела и обусловленное этим различие внутренних переживаний (о чем мы еще будем говорить) вмешивались бы в зрительный процесс и в нашу картину мира. Наши симпатии и антипатии были бы неотделимо вплетены в образ мира. Благодаря наложению влияния, происходящие из разделения организма на две половины, уравновешиваются; образ мира приобретает характер нейтральности и объективности.

Предположительно, разделение дна глазного яблока вертикальной линией имеет еще большее значение. Теоретически глазное яблоко может двигаться в любом направлении поля зрения при помощи лишь четырех мышц, в действительности же глаз имеет шесть мышц. Четыре из них расположены по всем законам механики: сверху, снизу, справа и слева. Две других дают глазу возможность вращательного движения вокруг зрительной оси. Правда, может показаться, что из-за фактического несимметричного прикрепления остальных четырех мышц они необходимы для коррекции, чтобы обеспечить прямолинейное движение во все четыре стороны, и что «вращательные мышцы»[47] служат лишь той цели, чтобы устранить принципиальное несовершенство двигательного аппарата глаза. Но такое предположение при прочем совершенстве этого органа является необоснованным и небиологичным.

Если же представить себе действие этих вращающих мышц, а именно, что они могут приводить глаз во вращение вокруг зрительной оси, и что вертикальная разделительная линия глазного дна принимает участие в этом движении, то смысл этого легко можно увидеть в том, что они дают глазу возможность вертикальной установки. Благодаря этому глаз способен участвовать в ощущении равновесия, как, с другой стороны, ухо включено в это ощущение благодаря своей тесной связи с органом равновесия.

Поскольку визирная линия исходит от центральной ямки глазного дна (место наиболее острого зрения), и эта точка одновременно лежит на линии разделения на правую и левую половины глазного дна, анатомическая структура поля зрения делится на правую и левую, на верхнюю и нижнюю половины; одновременно благодаря вращающим мышцам линия разделения между последними связывается с телесным ощущением равновесия, то есть приводится в соответствие с направлением земного радиуса. Глаз, на первый взгляд такой далекий от Земли, такой космический, благодаря этой структуре все-таки находится в непосредственной связи с Землей.

У 25% людей глаза немного повернуты вокруг зрительной оси (циклофория) и только при сознательном зрительном акте, то есть благодаря вмешательству Я, глаза поворачиваются настолько, чтобы образы от обоих глаз наложились. Если это происходит не полностью, то появляется определенное, незаметное внешне косоглазие, которое в отличие от сходящегося и расходящегося косоглазия может вызвать головокружение и тошноту. Но явления такого рода во всех остальных случаях появляются только при нарушении ориентировки чувства равновесия.

С этой точки зрения открывается понимание данного Рудольфом Штейнером указания, что отдельное чувство не в состоянии дать человеку переживание «действительности», для этого необходимо взаимодействие не менее двух чувств. То, что мы посредством зрения имеем переживание действительности, основано, с одной стороны, на конвергенции и обусловленном ею наложении обоих полей зрения, благодаря чему два двухмерных образа преобразуются в один трехмерный; в действии мышц, обусловливающих конвергенцию, представлено чувство собственного движения. И одновременно, как мы увидели, в любом зрении (даже одним глазом) соучастником является чувство равновесия.

Итак, в структуре глаза анатомически заложено взаимодействие чувства зрения, чувства собственного движения и чувства равновесия - «переживание действительности» в этой структуре «продумано» (чтобы не сказать: «просчитано). Конечно, задействование чувства собственного движения и чувства равновесия предоставлено активности Я; оно само должно реализовать это преформированное переживание действительности - и без этой внутренней активности оно не могло бы чувствовать себя внутренне связанным с внешней действительностью. Ибо глаз, как носитель чувства света, сообщает нам только образы поверхности вещей; во внутреннее их существо он заглянуть не может.

Определенной компенсацией этого поверхностного характера глаза является способность одновременно воспринимать множество впечатлений. Конечно, поначалу мы воспринимаем их лишь как предметы, расположенные друг подле друга. Отношение этих предметов друг к другу может быть установлено только посредством мышления.

Иначе обстоит дело с цветом. В отношении цвета художественно или просто естественно воспринимающий человек ощущает, согласуются ли отдельные цвета между собой, «гармоничны», то есть образуют «единство», или нет. Глаз может действовать как изолирующий орган, воспринимая отдельные детали, или как целостный орган. Это явление возбудило интерес Гете к миру цвета. В ателье немецких художников в Риме он увидел, что они подбирают цвета, руководствуясь внутренними знаниями, которые дают им возможность прийти к гармоничным цветовым композициям; однако они не могли ничего сообщить ему об этих законах. Гете понадобилось десятки лет идти по собственному пути познания цветов, прежде чем он смог написать главу о «чувственно-нравственном воздействии красок» и научить художников тому, что они применяли инстинктивно.

Важным переживанием на этом пути было для Гете открытие, что каждое внешнее цветовое впечатление вызывает в глазу «дополнительный» цвет, который обычно не осознается. Так, красное цветовое впечатление внутренне вызывает зеленый цвет, голубое - оранжевый и т. п. Для Гете стало понятно, что цветовой образ действует гармонично, когда он состоит не только из определенных цветов, но когда присутствуют и дополнительные к ним цвета.

Что такое дополнительный цвет? Здесь мы уже можем сказать, что он является выражением собственной деятельности организма, который ни одного чувственного впечатления не оставляет как такового, а на всякое чувственное воздействие отвечает собственной противоположной (дополнительной) деятельностью. Так, красное мы можем воспринимать только потому, что мы его не впускаем в себя, противопоставляя ему произведенный нами зеленый.

О гармоничном сочетании цветов мы говорим, что оно «исполнено вкуса». В этом выражается, что мы целостное воздействие цвета воспринимаем глубочайшим существом нашего организма, в котором живет чувство вкуса[48] (и чувство жизни, органом которого является чувство вкуса). Если мы хотим осознать и оценить целостные качества впечатлений, воспринятых периферическим органом зрения как отдельные явления, мы должны проследить их воздействия вплоть до этих глубин. Гете не пошел путем физики, которая прослеживает чувственные впечатления далее во внешнем мире, дробя отдельные элементы на еще более мелкие. Гете шел путем, который проходят цвета в общей структуре организма, вплоть до той области, где в теле образующих сил может быть оценен их целостный характер. Это означает, что Гете шел путем сверхчувственного познания.

Тот, кто видит диаметральную противоположность этих двух путей познания, мало надеется, что можно склонить к признанию другого направления тех, кто считает обоснованным только одно из них; однако он не должен впадать в заблуждение, что результаты одного можно заменить результатами другого. Дальнейшее продвижение в направлении физических исследований требует тем более глубокого проникновения в сверхчувственную целостность взаимосвязей, чтобы физическое познание не привело к еще более катастрофическому отчуждению человека от мира и от самого себя, чем это наблюдается уже сегодня.

Предпосылкой функционирования связанного с поверхностью кожи чувства тепла является самовосприятие собственного теплового организма. Его температура - это масштаб, который мы непроизвольно кладем в основу восприятия внешнего тепла. В результате чувство тепла приобретает субъективную тенденцию, которая обосновывается биологической необходимостью. С другой стороны, оно позволяет нам, хотя и примитивным образом, сопереживать внутреннее состояние внешнего мира: то, что приходит к нам как внешне тепло, принципиально является тем же, что мы испытываем внутри себя.

Уже ранее при рассмотрении тепла мы установили, что в связи с человеческим организмом оно не может рассматриваться как чисто физическое явление, а должно быть причислено к образующим силам организма.

Эмбриология, физиология и психология могут многое существенное добавить к тому, что физика говорит о теплоте. Внешнее исследование вплотную подходит к тому, что Рудольф Штейнер сообщил как результат своих исследований в области образующих сил: тело образующих сил (эфирное тело), которое мы обозначили как принцип жизни, разделяется на различные силы («виды эфира»), из которых одну он назвал «тепловым эфиром». Ощущая своим организмом внутреннее или внешнее тепло, мы знакомимся с одной из сторон деятельности этого теплового эфира; мы на самом деле глубже проникаем в существо теплоты, чем если бы мы просто измеряли и рассчитывали ее.

Чувство тепла также внутренне связано с другими чувствами и прежде всего с чувством жизни. Мы чувствуем себя некомфортно, если нам слишком холодно или жарко.

Однако существует связь и с чувством зрения: мы различаем «теплые» и «холодные» цвета. Люди знали об этом задолго до того, как физики показали, что красная часть спектра связана с сильными тепловыми воздействиями. Здесь уже речь идет о тепловом ощущении, воспринятом в душевное. Зрительные восприятия, которые сами по себе, кажется, протекают целиком в объективном, благодаря этой связи с чувством тепла внедряются в область личного переживания.

Чувство слуха сообщает нам восприятие тонов и шумов. По физическим представлениям (т. е. согласно тому, что об области слуха может сказать исследование, построенное на основе наблюдений при помощи зрения с различными средствами и измерениями) тон -это сумма периодических колебаний, то есть сумма областей уплотнения и разрежения воздуха. Таким образом, ухо воспринимает как качественный, звучащий, тот же самый феномен, который глазу представляется как количественно измеряемый, сам по себе не звучащий процесс движения воздуха.

Но тон обладает такими качествами для восприятия, которые не могут быть ни воспроизведены никаким другим чувственным образом, ни тем более заменены количественным представлением. Нет никаких оснований рассматривать полученные посредством зрения количественные представления о тоне как более соответствующие действительности, чем сами восприятия тона, хотя и вполне можно восприятия одного органа рассматривать с точки зрения другого. Тогда нужно сказать: чувство слуха сообщает нам в тонах целостное ощущение; чувство зрения и присоединяющееся к нему мышление расчленяют это целое на части, которые мы не можем более переживать как целое.

Тоны - это непосредственно понятные нашему ощущению целостные переживания. Шумы всегда имеют характер чего-то отрывочного, с трудом проницаемого, часто неприятного; с физической точки зрения шумы тоже можно рассматривать как фрагменты тонов.

Тон открывает нечто из внутреннего существа звучащего вещества, будь это дерево, камень, металл и т. д. То есть слух в некотором смысле проникает во внутреннюю суть вещества. (С физической точки зрения различный характер звучания вещества определяется набором обертонов наряду с основным тоном.)

Глаз может открыть нам только внешнее, поверхностное, тогда как ухо сообщает нам нечто о внутреннем. С давних пор посредством постукивания по сосуду определяли степень его наполнения, в медицине этот принцип превратился в метод перкуссии.

Это проникновение внутрь вещественности относится к особенностям чувства слуха, но представляет собой лишь предпосылку истинному значению этого чувства. Ибо когда мы, например, слушаем музыку, то мы действительно имеем дело с тонами и их обертонами, но для общего впечатления важно, полный ли оркестр мы слушаем или только духовые, а может быть, одно фортепиано. Характер звука, «красочность» музыки зависит от этих условий. Но существенное заключается не в этом, оно лежит во внутренней структуре музыки, которая определяется мелодией, гармонией и ритмом. (Гармония - это, в определенном смысле, сдвинутая по времени воедино мелодия).

Физические исследования показали, что высота тона определяется числом воздушных ударов (или «колебаний ») в единицу времени. Далее оказалось, что членение мира звуков, воспринимаемое нашим слухом как звукоряд, соответствует совершенно определенным арифметическим закономерностям, и что это членение является периодическим, поскольку восьмой тон переживается каждый раз как повторение первого на более высокой ступени (октава). Октава всегда характеризуется вдвое большим числом колебаний, чем основной тон. То есть в переживании тона скрыта неосознаваемая способность исчисления[49].

Однако два одновременно звучащих тона мы воспринимаем не как сумму, но в их отношении друг к другу: как консонанс или диссонанс. Оказывается, что консонанс тем совершеннее, чем проще арифметическое соотношение чисел колебаний, то есть чем меньше числа, составляющие дробь, выражающую это отношение.

Итак, в восприятии тонов мы качественно испытываем процессы, которые физическое исследование может постигнуть только количественно. Но это качественное переживание в своей строго периодически арифметической структуре пронизано закономерностью, которая придает ему такой же объективный характер, какой свойственен математике. Отличие музыки от математики состоит в том, что математика постигается только бодрственным аналитическим мышлением, тогда как в музыке внутренне ритмичный мир переживается как нечто качественно-целостное, с одной стороны, при помощи восприятия ухом и непосредственно связанного с ним чувства, с другой стороны, при помощи внутреннего музыкально-художественного ощущения.

Итак, если пифагорейцы ощущали мир как гармонию сфер, то это указывает на то, что они могли астрономические связи, которые мы сегодня постигаем аналитическим мышлением как математические соотношения, переживать еще в музыкально-целостной форме. Вообще все прежние («архаичные») формы сознания были более приспособлены для постижения целостных взаимосвязей, чем современная форма сознания.

Тот факт, что тона мы воспринимаем целостно, указывает на связь с эфирным телом; этой связи должна соответствовать и некая связь с водным организмом. Действительно, ухо устроено так, что внешние воздушные воздействия оно переключает на целиком заключенный в жидкую среду орган слуха. В эмбриональном периоде перилимфа, окружающая перепончатый лабиринт с центральным органом слуха, через aquaeductus cochleae непосредственно связана с субарахноидальным пространством и через него со всей окружающей головной и спинной мозг цереброспинальной жидкостью.

Эндолимфа, наполняющая sacculus, utriculus и ductus cochlearis, посредством ductus endolymphayicus, который оканчивается маленьким мешочком на задней поверхности пирамиды височной кости, хотя и не непосредственно, но находится в функциональной связи со спинномозговой жидкостью[50].

Хотя эта связь органа слуха с цереброспинальной жидкостью является очень тонкой, но не возникает сомнений, что она важна для процесса слушания. Можно принять, что вибрации, производимые стремечком в мешочке, маточке и барабанной лестнице посредством эндолимфатического протока, могут передаваться в спинномозговую жидкость, как, с другой стороны, они «анализируются» и «осязаются» кортиевым органом.

Спинномозговая жидкость воспринимает ритмы от пульса и дыхания и представляет, таким образом, в области нервной системы центральный орган ритмической системы. В ритмической системе, т. е. в изменениях пульса и дыхания, непосредственно выражаются чувства, т. е. центральная область душевного. Итак, орган слуха (единственный изо всех органов чувств!) через эндолимфатический проток непосредственно связан с ритмической системой; и этот факт объясняет нам то, что благодаря слуху мы имеем такую непосредственную душевную связь с внешним миром. Ухо регистрирует не только тоны по их высоте, наличию обертонов и т. п., оно дает нам возможность воспринимать различные ритмы. До сих пор физиология слуха упускала из виду эту связь уха с ритмической системой и поэтому не могла объяснить восприятие ритма.

Итак, мы можем сказать, что своим кортиевым органом ухо направлено наружу, а эндолимфатическим протоком ухо обращено внутрь; благодаря этой связи с ритмической системой мы можем слышать всем организмом. Воспринимаемый ухом звучащий внешний мир проецируется на «звучащую» благодаря собственной душевной деятельности ритмическую систему человека.

Только эта двойная направленность уха наружу и внутрь придает услышанному личностный характер, только она дает нам полное сознание услышанного. Поэтому такое устройство уха в своей области соответствует частичному перекресту зрительных нервов и наложению зрительных полей в процессе конвергенции. Зрительный акт вследствие конвергенции интенсивирует внешнее восприятие, слуховой акт, напротив, интериоризирует его.

Слух особенно отчетливо показывает, что чувственное восприятие не может осуществляться только посредством физической телесности; чувственные восприятия может иметь только пронизанный жизненным и душевным началами человек. С другой стороны, самонаблюдение показывает, что к чисто вещественному, к мертвой материи, как она доступна осязанию, мы не имеем внутреннего отношения; осязание не ведет к внутреннему ощущению, оно сообщает нам только о мертвом, чуждом нашему внутреннему существу мире материи.

Так устанавливается соответствие между человеком и миром: когда мы осязаем, то мы посредством выделенного из жизненных процессов минерально-уплотнившегося в нашей организации ощущаем минеральную область внешнего мира.