Семь богов

Семь богов

Одною из наиболее характерных черт наших Священных Писаний является рассчитанная осторожность, применявшаяся в обнародовании тайн, менее непосредственно полезных спасению.

Де Мирвилль, «Пневматология Духов», т. 2

В книге профессора Дрэпера «Конфликт между Религией и Наукой» мы читаем, как семьи осужденных и сожженных еретиков подвергались полному разорению. Историк Инквизиции Ллоренте подсчитал, что один только инквизитор Торквемада со своими подручными в течение восемнадцати лет сжег на костре 10220 человек. А дальше в рассказе Дрэпера следует странная деталь:

«Изображений человеческих сожжено 6810, наказано иными способами 97321 человек…»

— Сожжено шесть тысяч восемьсот десять человеческих изображений в качестве наказания.

Изображения людей сжигались в качестве их наказания. Что это, опечатка?

Эта цитата напоминает об обрядах колдунов Вуду, калечащих восковые фигурки своих врагов для наслания на них смерти.

В исследовании Генри Чарльза Ли есть сообщения о священнослужителях, использовавших церковные ритуалы для такой магии:

«…Бывали такие священники, которые служили литургию в целях … колдовства; совершая священные обряды, они все время проклинали своих врагов и верили, что это проклятие, так или иначе, вызовет гибель помянутого ими человека. Бывали даже случаи, что служили обедню для того, чтобы сделать более действительным древний способ насылать порчу; верили, что, если отслужат десять обеден над восковым изображением своего врага, то он непременно умрет в течение десяти дней…»

Если заглянуть в труды таких привилегированных католических авторов, как маркиз де Мирвилль и шевалье де Мюссе, то становится очевидным, что Церковь идет по жизни рука об руку не только с созданным ею Дьяволом, но и с магией, дьявольской наукой, как называют ее католики. Де Мюссе пишет: «Церковь верит в магию… А те, кто не верят в магию, могут ли они еще надеяться разделить веру своей собственной Церкви? А кто может их научить лучше?..»[170] И здесь мы переходим от истории церкви богословия и теологического красноречия к другой ее истории, в большинстве случаев сокрытой от глаз верующих.

Есть своя особая внутренняя жизнь церкви, которая никогда не выносится на всеобщее обозрение. В ней все вместе — от библиотек древней оккультной литературы, не доступных для простых смертных и даже для большинства священнослужителей, до дипломатических связей с королями, президентами, канцлерами, дуче и фюрерами — составляет один захватывающий исторический роман. В этой внутренней истории церкви, до сих пор не оцененной писателями, детективный сюжет неразрывно переплетен с мистикой и тайнами магии. < Мальцев С. А., 2003 >

А где еще это может быть собрано в таком количестве и в таком напряженном ритме, как не в жизни могущественной, стройной, дисциплинированной организации, членам которой на исповедях доверяют тайны мировой политики министры, дипломаты и монархи, и которая с первых дней своего создания заявляла о своей мистической посреднической роли между Богом и людьми?

«Кто не верит в магию, может ли разделить веру Церкви?» Посмотрим, что составляет суть веры самой церковной иерархии — епископов, кардиналов и пап.

…Это началось в 1460 году, когда в Рим приехал Амадеус, великий святой и пророк, каким его считали в Ватикане. Этот дворянин из Португалии своими блаженными видениями уже заслужил такую благодарность церкви, что сам папа Сикст IV доверял ему основывать и строить новые монастыри.

Амадеус приехал в Рим для того, чтобы донести до святой римской иерархии великую весть, которую открыли ему небеса. Теперь весь христианский мир должен был измениться и вступить в еще более близкое общение с божеством. В последнем видении пророка к нему явились сами Семь ангелов, высших помощников Бога.

Микаэль («подобный Богу»), Габриэль («сила, мощь Бога»), Рафаэль («божественное достоинство»), Уриэль («Божий свет и огонь»), Скалтиэль («речь Бога»), Иегудиэль («слава Бога»), Барахиэль («блаженство Бога»). Так они зовутся в книгах церковных богослужений, такими именами силы этих Семи высших призываются в молитвах священнослужителей.

Ангелы явились Амадеусу для того, чтобы раскрыть другие свои мистические имена — подлинные. Оказалось, что их имена, используемые церковью, — всего лишь заменители настоящих имен и не дают людям той полноты общения с ними, какую они могли бы иметь, призывая их в молитвах более правильными сочетаниями звуков. И теперь семь помощников Бога не просто призывали, а требовали восстановить справедливость: во-первых, чтобы церковь законно признала их под их настоящими именами, во-вторых, чтобы им оказывали всеобщее публичное поклонение во всех католических храмах и, в-третьих, чтобы для них был построен их собственный особый храм.

Ватикан, как ни странно, наотрез отказался выполнить условия ангелов. Хоть и была у Амадеуса и его видений безупречная репутация, хоть и призывались семь ангелов во время богослужений, папа Сикст IV не хотел и слышать об этих настоящих именах.

Видение Амадеуса, в котором к нему явилась Семерка, не было одиноким чудом. Оно было подкреплено другими. В тот момент, когда пророк разговаривал с ангелами, в Палермо на Сицилии из-под руин одной древней часовни было извлечено изображение Семи с теми же именами, настоящими, под которыми они требовали себе поклонения. Эти имена, как сообщает летописец церкви маркиз Евд де Мирвилль, были написаны «под портретом каждого ангела».[171]

В тот же день в Пизе таким же образом было открыто древнее пророчество, написанное на очень старой латыни, предвещавшее возрождение культа Семи ангелов.

Все вместе эти события глубоко потрясли папу Сикста, когда он узнал о них, но, тем не менее, он остался непоколебим и отказался удовлетворить их требования. < Мальцев С. А., 2003 >

Среди церковной общественности эти чудеса быстро стали самой важной новостью. Кто-то с недоумением, а кто-то с негодованием размышлял про судьбу обиженных небесных иерархов. За них переживали, им сочувствовали, но ничего не могли предпринять против решения непогрешимого папы.

Требованиям семи невидимых покровителей церковь уступила только в следующем столетии. К тому времени в каждом храме, в каждой часовне уже имелись копии откопанного пророческого изображения в виде фрески или мозаики. В 1516 году в Палермо недалеко от той разрушенной часовни, под руинами которой оно было найдено, был построен «Храм семи духов», целиком и полностью посвященный главным героям этой истории. Все службы в этом храме проводились под их собственными именами и все молитвы в нем обращались только к ним.

Как будто справедливость восторжествовала, но, по словам летописца, «блаженные духи не были довольны одной лишь Сицилией и тайными молитвами. Они хотели всеобщего поклонения и того, чтобы их всенародно признал весь мир».

К Антонио Дука, назначенному священником в новый Храм семи духов, так же, как в свое время к Амадеусу, стали в видениях являться те же Семь ангелов. Они через пророка обращались к главам Ватикана и призывали признать, наконец, их настоящие имена и установить им регулярное всеобщее поклонение. Плюс к этому, выдвигалось одно новое условие: построить для них еще один персональный храм — «Церковь семи ангелов» — в Риме. И не где-нибудь, а на том месте, где когда-то располагался роскошный комплекс бань Диоклетиана.

Это место давно приобрело репутацию дурного из-за того, что развалины бань превратились в место паломничества колдунов и вызывателей мертвецов. Все знали, что там они проводили свои традиционные собрания и ритуалы. Поэтому о том, чтобы на руинах терм возвести храм, не могло быть и речи.

В течение десятков лет ангелы через Антонио Дука и других церковных пророков настаивали на своем, но папы были непреклонны. Исключение для них попытался сделать папа Юлий III. В 1551 году он распорядился провести предварительное очищение и освящение развалин бань и построить на их месте церковь с именем «Св. Мария ангелов». Но это, опять же, был только компромисс. Ангелы не были полновластными хозяевами храма. Их недовольство выразилось в том, что они быстро довели не понравившееся им жилище до полного разорения и разрушения.

После всех этих компромиссов, бесплодных ожиданий, стольких потраченных усилий духи, чтобы раз и навсегда вразумить непослушных почитателей, устроили им жестокое испытание. В 1553 году разразилась странная эпидемия наваждения и умопомрачения, «когда весь Рим был одержим дьяволом». Прекратить ее смогло только одно средство — в церковных службах во спасение от наваждения семь духов были призваны их собственными именами. Сразу же, сообщает летописец, «эпидемия прекратилась как по волшебству».

«Тогда в Ватикан был вызван со всей поспешностью папой Павлом IV Микеланджело». Он разработал архитектурный план, и на месте старого, разоренного недовольными постояльцами, началось строительство нового грандиозного храма. Все время его возведения благодарные духи превратили в одну цепочку следовавших друг за другом чудес и в одно «непрерывное чудо».

И вотнеобходимый храм наконец-то появился. Верх его алтаря увенчивала копия старинного пророческого изображения с настоящими именами Семи. Папа Павел IV в присутствии всех кардиналов торжественно приказал, чтобы эти собственные имена отныне и навсегда обрели в церковных богослужениях свои законные права.

Папа Пий V благословил ритуал во славу семи духов на распространение в Испании, возвестив в соответствующей грамоте, «что нельзя перестараться в восхвалении этих семерых ректоров мира».[172]

Казалось бы, все, никто и никогда не помешает небесным покровителям являться людям под их собственными именами, но проходит ровно сто лет и по распоряжению кардинала Альбиция все семь собственных имен духов исчезают со стен всех храмов и из ритуалов большинства церквей. И никто не пытается восстановить справедливость, вплоть до XIX века. В 1825 году некий испанский вельможа, поддержанный архиепископом Палермо, обратился к папе Льву XII с призывом вернуть настоящим именам семи духов их былую славу. Папа тогда разрешил старые службы во имя этих духов, но употребление их собственных имен запретил.

В 1832 году вышла петиция, одобренная 87 епископами, с требованием о распространении культа «семи божественных духов». Подобные же требования церковнослужителей и общественности громко прозвучали в 1858 и в 1862 годах. В 1862 году в Италии, Испании и в Баварии были даже созданы целые общественные ассоциации для восстановления культа Семи во всей их полноте по всей Европе. В этих ассоциациях членами были и церковные деятели, и государственные чиновники, и коронованные особы. Все жаждали и требовали от Ватикана одного — всегда и повсеместно призывать небесных покровителей церкви их собственными именами. Но Ватикан упорно молчал…

Что за загадка стояла за этими «именами», какая тайна заставляла верховных иерархов Церкви так опасаться их всеобщего употребления? Ведь вся острота этого вопроса заключалась именно в именах и только в них.

И что за страсть к этим подлинным именам заставляла епископов и влиятельных именитых особ поднимать общественность на защиту ритуалов с их участием?

Сейчас мы на минутку заглянем в гости к одной из таких знатных особ. Нас перенесет в ее покои Элифас Леви, маг-каббалист XIX века, написавший несколько книг по истории колдовства и магии.

Леви начал свою карьеру исследователя эзотерических традиций еще будучи аббатом Константом, когда верой и правдой служил католической церкви. В его трудах нет и намека на духовный разрыв со своими учителями, просто страсть к познанию оккультизма требовала перемены имени и жизненных обстоятельств. Мы иногда будем обращаться к свидетельствам Элифаса Леви, и он, как непосредственный участник и как осведомленный историк церковного волшебства, поможет нам заглянуть за кулисы жизни прошлых веков, увидеть оборотную сторону ее красочной картины.

На ней мы обычно видим величественные замки и соборы, рыцарские турниры. Монархов, шествующих в благочестивых процессиях покаяния, художников и зодчих, трудящихся над возвеличением Бога в шедеврах искусства. Пышные парики, ленты с драгоценными камнями и вездесущие позолоченные завитки — словом, все то, что так приятно вдохновляет наше воображение, когда мы вздыхаем по временам светлейших королей и сверкающих золотых пуговиц.

Но в тот день все происходило в темноте и в полной тайне.

«Итак, я занялся изучением высшей каббалы…

Однажды, вернувшись в свою гостиницу, я нашел адресованное на мое имя письмо. В конверте были — половина поперек перерезанной карточки, на которой находился знак печати Соломона, и маленький клочок бумаги, на котором карандашом было написано: «Завтра, в три часа, около Вестминстерского аббатства вам предъявят другую половину этой карточки».

Я отправился на это странное свидание. На назначенном месте стояла карета. Я непринужденно держал в руке свой обрывок карточки; ко мне приблизился слуга и подмигнул, открывая мне дверцу кареты. В карете сидела дама в черном; шляпа ее была покрыта густой вуалью… Дверца закрылась, карета покатилась, и, когда дама подняла свою вуаль, я увидел, что имею дело с пожилой особой, с чрезвычайно живыми и странно пристальными глазами под серыми бровями. «Сэр, — сказала мне она с ясно выраженным английским акцентом, — я знаю, что закон тайны строго соблюдается адептами; приятельница г. Б*** Л***, видевшая вас, знает, что у вас просили опытов, и вы отказались удовлетворить это любопытство. Быть может, у вас нет необходимых предметов; я покажу вам полный магический кабинет, но прежде всего я требую от вас ненарушения секрета…» Я дал требуемое от меня обещание, и верен ему, не называя ни имени, ни звания, ни местожительства этой дамы, которая, как я узнал позже, была посвященной, хотя и не первой, но все же очень высокой степени. … Она показала мне магическую коллекцию одеяний и инструментов; даже одолжила мне несколько редких, не доставшихся мне книг; короче говоря, она побудила меня попробовать произвести у нее опыт полного вызывания, к которому я приготовлялся в течение двадцати одного дня, добросовестно выполняя все обряды, указанные в 13-й главе Ритуала.

…Сначала она рассчитывала присутствовать при вызывании, … но в последний момент эта особа испугалась, и … я остался один. Кабинет, приготовленный для вызывания, находился в небольшой башне; в нем были расположены четыре вогнутых зеркала, род алтаря, верхняя часть которого из белого мрамора была окружена цепью из намагниченного железа. На белом мраморе был выгравирован и вызолочен знак пентаграммы; … тот же знак был нарисован различными красками на белой и новой коже ягненка, распростертой перед алтарем. В центре мраморного стола стояла маленькая медная жаровня с углями из ольхи и лаврового дерева; другая жаровня была помещена передо мной на треножнике. Я был одет в белое платье, похожее на одеяние наших католических священников, но более просторное и длинное; на голове у меня был венок из листьев вербены, вплетенных в золотую цепь. В одной руке я держал новую шпагу, в другой — Ритуал, я зажег огни и начал, — сначала тихо, затем, постепенно повышая голос, — произносить призывания Ритуала. Дым поднимался, пламя сначала заставляло колебаться все освещаемые им предметы, затем потухло. Белый дым медленно подымался над мраморным алтарем; мне казалось, что земля дрожит; шумело в ушах, сердце сильно билось. Я подкинул в жаровню несколько веток и ароматов, и, когда огонь разгорелся, я ясно увидел перед алтарем разлагавшуюся и исчезавшую фигуру человека. Я снова начал произносить вызывания и стал в круг, заранее начерченный мною между алтарем и треножником; мало помалу осветилось стоявшее передо мной, позади алтаря, зеркало, и в нем обрисовалась беловатая форма, постепенно увеличивавшаяся и, казалось, понемногу приближавшаяся.

…Передо мной стоял человек, совершенно закутанный в нечто вроде савана, который показался мне скорее серым, чем белым, лицо его было худощаво, печально и безбородо… Я испытал ощущение чрезвычайного холода и, когда открыл рот, чтобы обратиться с вопросом к призраку, — не был в состоянии произнести ни единого звука.

Тогда я положил руку на знак пентаграммы и направил не него острие шпаги, мысленно приказывая ему не пугать меня и повиноваться.

Тогда образ стал менее ясным и внезапно исчез. Я приказал ему вернуться; тогда я почувствовал около себя нечто вроде дуновения, и что-то коснулось моей руки, державшей шпагу; тотчас же онемела вся рука. Мне казалось, что шпага оскорбляет духа, и я воткнул ее в круг около меня. Тотчас же вновь появилась человеческая фигура; но я чувствовал такую слабость во всех членах, так быстро слабел, что вынужден был сделать два шага и сесть. Тотчас же я впал в глубокую дремоту, сопровождавшуюся видениями…

В течение многих дней я чувствовал боль в руке, и она оставалась онемевшей…

… Я не объясняю, в силу каких физиологических законов я видел и осязал; я только утверждаю, что я действительно видел и осязал, что я видел совершенно ясно, без сновидений, и этого достаточно, чтобы поверить в реальную действительность магических церемоний. Впрочем, я считаю это опасным и вредным: здоровье, как физическое, так и моральное, не выдержит подобных операций, если они станут обычными. Пожилая дама, о которой я говорил, могла служить доказательством этого, так как, хотя она и отрицала это, но я уверен, что она привыкла заниматься некромантией и гоэтией. Иногда она молола совершенную бессмыслицу, часто сердилась безо всякого повода…»[173]

Одним, словом, «пиковая дама» была больна.

Европейские каббалисты называют это болезненное состояние эмбрионатом. Им обычно награждают себя те, кто занимаются такими вызываниями духов. В Библии эта духовная болезнь зовется одержанием, и в Евангелиях упоминается, что Учитель лечил многих таких людей, избавляя их от влияния овладевших ими невидимых существ.

Рассказ Леви дает нам представление об обитателях низших уровней невидимого мира. Их вторжение в жизнь людей, если им открывают дверь, разрушительно. Эти существа несут с собой душевный холод и страх. Страх дает им возможность выпивать жизненные силы колдунов и подчинять их своей воле. Сам колдун вместо приобретения власти чаще всего становится одержимым, не способным управлять собой.

Можно задаться вопросом — какие побуждения стоят за действиями этих потусторонних существ?

Очевидно, самые обычные человеческие побуждения, те же, что и у вызывающих их колдунов — желание владеть и повелевать. И эти страсти возвращают нас к Семи ангелам Амадеуса и Антонио Дука. < Мальцев С. А., 2003 >

Если мы посмотрим с психологической точки зрения на действия этой настойчивой семерки, то какие побуждения увидим за ними?

Семь «ангелов» требуют всеобщего поклонения себе. Какое качество может скрываться за таким желанием?

Обычное тщеславие, честолюбие, следующее из самолюбия и эгоизма. Что еще кроме этого?

Есть ли тут что-то святое и божественное, ангельское? Или в описании той истории с Семью духами слово «ангелы» лучше было бы заключать в кавычки?

Семь «ангелов» принуждают людей к всеобщему поклонению им, запугивая эпидемией и показывая свою власть над ней. Сейчас мы называем это акцией устрашения.

«Ангелы» хотят, чтобы им поклонялись на том месте, где когда-то вельможи римские предавались всем удовольствиям жизни, и где потом в течение тысячи лет практиковали свои обряды некроманты, вызыватели теней из мира мертвых. Что за странное пристрастие к такому месту у «божественных помощников»?

И, наконец, «ангелы» хотят, чтобы те, кто их вызывают, отбросили заменители их подлинных имен и призывали их теми именами, обнародования которых так боялись верховные иерархи Ватикана. Что так пугало пап и кардиналов в этих именах?

Страх этот объясняет каббала, учение о сокровенных, невидимых силах природы. Каббала, находящаяся в руках европейских магов, представляет собой фрагменты каббалы еврейских священнослужителей, которые, в свою очередь заимствовали некоторые тайны магии у халдейских жрецов во время знаменитого «Вавилонского плена». Имена-заменители Семи духов были в халдейской магии словами, действительно прикрывавшими в целях тайны подлинные имена семи мощных оккультных сил природы.

Наше слово «цифра» происходит от халдейского «Сефира», «Сефирот», означающего одно из Начал мироздания. Древо Сефиротов в халдейской каббале символизировало Иерархию Начал. Каждое из Начал имеет свою индивидуальную вибрацию-»имя», произнося которое можно вызывать к действию энергии этого Начала. Для лучей Иерархии, которые еще изображаются ветвями каббалистического Древа Сефиротов, обращенного кроной вниз — от вершин чистого абстрактного Разума в сторону материи, есть единые имена-вибрации, которые, будучи произнесенными, могут затронуть луч как в его высших аспектах, так и в низших. Все зависит от тончайшей разницы в произношении и в чистоте побуждения. Поэтому одни и те же «ангельские» имена могут вызывать как высшее, так и низшее, и служить, соответственно, как в целях теургии, белой магии, так и в целях черной — гоэтической — магии. Черный вариант вызывания всегда более легок и вероятен, и это становится очевидным, если вспомнить про существование иерархов, отпавших от Иерархии и ставших ангелами зла. И еще если задуматься над тем, насколько редки действительно чистые и возвышенные люди, в сердцах и помыслах которых нет ни тени эгоизма и корысти. < Мальцев С. А., 2003 >

Подлинные имена семи «ангелов», заимствованные Авраамом и его последователями у черных магов Халдеи, были не просто магическими формулами, а опасно магическими формулами-заклинаниями. Это знает любой каббалист. Таковыми каббалистами были папы римские, сопротивлявшиеся открытому употреблению имен в церковных службах. Для них было важно, насколько это возможно, сохранять репутацию церкви как божественного учреждения хотя бы с чисто внешней стороны. Иначе было бы невозможно обосновывать религиозной необходимостью торговлю отпущением грехов, завоевание новых территорий в виде крестовых походов, публичные дома и феодальные замки в виде монастырей и массовые жертвоприношения в виде казней еретиков.

Об именах Семи Евд де Мирвилль пишет, что вопрос о них «вызвал противоречия, которые продолжались в течение столетий. До сего дня эти семь имен являются тайной».

Даже последние четыре имени из семи заменителей были настолько скомпрометированы употреблением в колдовской практике священнослужителей, что вплоть до XV века официально были прокляты церковью и не использовались. Потом, когда за века их запятнанное прошлое уже забылось, они опять были приняты на вооружение.

Нет никакой разницы, пишет де Мирвилль, между наукой о Началах ученых древности и церковным учением, которое в течение веков разрабатывали в тишине ватиканских покоев лучшие христианские теологи: «Идеи, прототипы, Разумы Пифагора, эоны, или эманации, … Логос, или Слово, Глава этих Разумов, Демиург — зодчий мира, действующий по указанию своего отца, неведомого Бога, Эйн-Софа или То Бесконечного, ангельские периоды, семеро духов, Глуби Аримана, Ректоры Мира, Архонты воздуха, Бог этого мира, плерома разумов, вплоть до Метатрона, ангела евреев, — все это находится запечатленным слово в слово, как и столь многие истины, в трудах наших величайших докторов и Св. Павла»[174]

Только, доказывает он, все, кто раньше христианских богословов возвестили эти истины, были «ворами и грабителями», заранее подосланными в мир людей Дьяволом.

До изобретательного маркиза де Мирвилля у Церкви не было возможности оправдаться в использовании языческих богов, ритуалов и заклинаний. Да и в более позднее время многие ли бы прочитали несколько томов его тщательных разоблачений козней Сатаны? Проще было уничтожать все, что могло говорить о существовании стройной науки о Высших Началах и вообще о наличии совершенного знания в прошлом.

Везде, где бы ни находимы были книги, трактаты, папирусы, таблички с иероглифами или символами, они объявлялись дьявольскими писаниями и сжигались. Знаки креста на древних стелах и обелисках уничтожались вместе со стелами и обелисками, библиотеки «язычников» разорялись и предавались огню. Такая участь, например, постигла великую Александрийскую библиотеку — центр учености всего античного мира. В ней было собрано около 500000 (пятисот тысяч) рукописей по всем наукам и искусствам. Из них из всех сохранился только один Септуагинт, греческий перевод Ветхого Завета.

Один только кардинал Ксимен, как пишет профессор Дрэпер в труде «Конфликт между наукой и религией», «Предал огню на площадях Гренады восемьдесят тысяч арабских рукописей; многие из них были переводами классических писателей». В Ватиканской библиотеке целые абзацы в наиболее древних и редких трактатах выскоблены, а вместо них вписаны церковные псалмы. Такие же поправки делались в трудах ранних отцов церкви, объяснявших истины христианства с помощью учения Платона.

Когда испанцы впервые прибыли в Америку, они с удивлением обнаружили, что уровень цивилизации ее народов тот же, что и в Европе. Но за алчными конкистадорами, не интересовавшимися ничем, кроме золота, следовали католические миссионеры, которые сжигали древнюю священную литературу этих народов, разрушали алтари, разбивали статуи и каменные астрономические календари.

Тихоокеанский остров Пасхи в трех тысячах километрах от берегов Южной Америки был открыт в 1722 году. Когда первые европейцы ступили на его землю, они решили, что попали в царство великанов. Повсюду на нем высились огромные статуи двадцатиметровой высоты и весом в 50 тонн. Но оказалось, что все население острова составляло двести человек — втрое меньше, чем на нем было самих статуй. Деревянные таблички, написанные на древнем языке их предков, рассказывали о прошлом огромного материка, опустившегося под воду и оставившего после себя только этот маленький островок. Они рассказывали о цивилизациях, обитавших некогда на том древнем материке.

Но, «так же, как в Африке и Южной Америке, первые миссионеры, высадившиеся на о. Пасхи, позаботились о том, чтобы исчезли все следы умершей цивилизации… Древние деревянные таблички, покрытые иероглифами … сожгли, а малую часть отправили в библиотеку Ватикана, где и без того хранится немало тайн».[175]

Эти тайны, «менее непосредственно полезные спасению», составляют внутреннее учение, внутреннюю — эзотерическую — науку Церкви и не должны быть раскрываемы всем и каждому. Они сохраняются и охраняются только для ее избранных адептов и для особых нужд святого престола.

У Элифаса Леви есть описание магического обряда «высвобождения кладов», какие практиковались священнослужителями. В нем присутствуют все атрибуты некромантического вызывания духов — священные знаки, заклинания и кровь. < Мальцев С. А., 2003 >

Священнослужитель-заклинатель перед выполнением такого ответственного ритуала одет в новый стихарь. С шеи его свисает освященная лента с начертанными на ней каббалистическими знаками, они должны заставить вызываемых духов повиноваться и не посягать на жизнь некроманта. На голове мага — высокий остроконечный колпак, на котором спереди буквами еврейских каббалистов написано священное «непроизносимое имя». Написано оно кровью белого голубя. Этой же кровью и еще кровью черной овцы он обрызгивает магический круг на полу, в который ровно в полночь вступает для исполнения ритуала.

Некромант заклинает злых духов ада, которые могут ему помешать, — Ахеронта, Магота, Асмодея, Вельзевула, Белиала. Против них применяются имена других космических сил — Иеговы, Адоная, Элоха и Саваофа. При этом маг объявляет, что все его собственные грехи «смыты кровью Христа». Потом происходит общение с духами, «которые обитают в местах, где лежат спрятанные сокровища…» Клады, открытые таким способом, «конечно, передавались Церкви».

Были еще более серьезные обряды общения с духами. Свидетельства о них в разное время находили в подземельях и под фундаментами монастырей. Это — черепа маленьких детей. Среди обвинений, которые выдвигал против католической церкви Мартин Лютер, основатель протестантизма, есть рассказ о том, как при осушении рыбоводного пруда около женского монастыря в Риме на дне его были обнаружены более шести тысяч детских черепов. Они были всего лишь инструментами магии, выброшенными монахинями после их соответствующего употребления.

Запах крови и соприкосновение с вибрациями смерти приводит адепта, практикующего обряды колдовства в состояние зависимости, похожей на наркотическую. Стоит однажды из любопытства или по каким-то другим побуждениям перешагнуть этот порог, как человек обнаруживает в себе странное влечение ко всему, что связано со смертью и разложением. Ощущения, запахи, звуки, зрительные образы пережитого с какой-то пьянящей сладостью навязчиво преследуют его и толкают, тянут к повторению подобного опыта.

Леви так пишет об этом:

«Этот опыт произвел на меня совершенно необъяснимое действие: я уже не был прежним человеком; что-то из того мира вошло в меня; я не был ни весел, ни печален; я испытывал странное влечение к смерти, в то же время не испытывая ни малейшего желания прибегнуть к самоубийству. Я старательно анализировал испытываемые мной ощущения, и, несмотря на испытываемое мной нервное отвращение, я дважды повторил, — с короткими промежутками, — тот же опыт».

Теперь стоит довершить общую картину магии, царившей во дворцах и монастырях средневековой Европы, последним ее штрихом — описанием «обряда кровоточащей головы», которое сделает более понятными зловещие находки на дне римского пруда. Рискуя вызвать крайнее отвращение читателя, тем не менее, чтобы придерживаться максимальной полноты в нашем исследовании, мы посмотрим на этот обряд глазами одной монаршей особы, а именно — королевы Франции Екатерины Медичи, родственницы целой династии римских пап из знатного рода флорентийских герцогов Медичи. Их родовым гербом было изображение аптечных пилюль, а наследственным пристрастием — изобретение новых видов смертельных ядов, один опасней другого, что само по себе уже считалось колдовским искусством.

Обряд проводил личный маг королевы, которому она всецело покровительствовала за его умение убивать на расстоянии людей путем калечения с заклинаниями их восковых изображений. Сейчас был при смерти ее сын, король Карл IX, и решалась судьба всех ее многолетних трудов и ее самой. Для обряда требовалась голова ребенка, который должен был обладать как можно большей красотой и чистотой.

Придворный священнослужитель нашел и тайно подготовил к ритуалу такого ребенка. Месса была отслужена в назначенный день ровно в полночь в комнате умиравшего короля:

«В этой мессе, отслуженной перед изображением демона, имея под ногами перевернутый крест, колдун освятил две облатки, одну черную и одну белую. Белую дали ребенку, которого они принесли одетым как бы для крещения, и которого умертвили тут же на ступенях алтаря сразу же после его причастия. Его голову, отделенную от туловища одним единым ударом, кровоточащую все время, положили на большую черную облатку, которая покрывала дно дискоса, затем поместили на стол, где горели какие-то таинственные лампы. Затем началось вызывание; от демона требовали, чтобы он произнес предсказание и ответил устами этой головы на тайный вопрос, который король не осмеливался произнести громко и который никому другому не был сообщен. Затем из головы маленького бедного мученика послышался голос, странный голос, в котором не было ничего человеческого…»[176]

На этом остановимся. Из этих описаний можно увидеть, какое место занимало общение с невидимыми духами в жизни церкви и в деятельности тех, кто пользовался ее духовным покровительством. Все это — от платного отпущения грехов до кровавой магии — называется христианством. Называется христианством наравне с Евангелиями.

Может, нам не стоило окунаться так глубоко в эти подробности церковной эзотерической практики? Может быть, нам надо было ограничиться чисто внешним осмотром мест казней еретиков, костров инквизиции, догоравших на площадях городов?

Но иначе как могли бы мы увидеть изнанку церковного благолепия?

Если не знать, что стояло за его внешним блеском, то тогда можно было бы списать зверства инквизиторов на их частную инициативу и думать, что они просто слишком усердствовали в исполнении указаний Ватикана. Можно было бы предполагать, что уничтоженные за полтора тысячелетия церковного христианства десять миллионов еретиков сами были в чем-то виноваты перед божеством и погрязли в грехах, от которых их спасала церковь, чистая и невинная, как малое дитя.

Если не знать внутреннего учения церкви, которое есть в чистом виде каббалистическая наука вызывания духов, то непонятно, как могли народы Европы, наследовавшие таким стройным цивилизациям как Рим и Эллада, дойти под ее руководством до тьмы средневековья, когда из города в город носили как великие святыни пузырьки с потом архангела Михаила, с кровью Христа, пролитой им на кресте, кусочки пальца Святого Духа, носы серафимов, ногти херувимов. Эти предметы набожные монахи приобретали во время паломничества в Иерусалиме и несли в Европу, где с трепетом благоговения передавали друг другу и показывали верующим как доказательство великой истины церковной религии.

Все эти реликвии и разговоры про десять Заповедей предназначались для простых смертных, для толпы. Те, кто были сообразительнее, могли извлекать другую пользу из церковной теологии и копить в подвалах уединенных монастырей другие реликвии, более достоверные и более впечатляющие.

Были ли эти люди, облаченные в духовный сан и практиковавшие магию, просто наивными чудаками или безумцами с нездоровой фантазией, не осознававшими что творят?

Если бы это было так и если бы обряды эти были бессмысленным суеверием, фокусничеством или причудами больного воображения, то разве практиковались бы они в течение многих веков и даже тысяч лет?

Если к ним обращались снова и снова, если переписывали со старинных книг рецепты этих ритуалов вызываний, то, наверное, получали от них какой-то результат. Иначе не создавали бы общественных ассоциаций в защиту подлинных каббалистических имен своих могущественных невидимых покровителей, требовавших себе все большего поклонения. < Мальцев С. А., 2003 >

В учении церкви невозможно выделить какую-то одну из его полярных частей. Невозможно вычеркнуть Ветхий Завет и оставить один Новый. Тогда это будет уже учением новых конфессий, отколовшихся от католицизма. Невозможно вычеркнуть Новый Завет и оставить один Ветхий, поскольку это будет иудаизм в чистом виде, и даже не иудаизм, а малая часть извращенного богословскими толкованиями иудаизма. К тому же обрушится вся грандиозная теологическая конструкция, выстроенная вокруг возведенного в божество и закрашенного в позолоту Иисуса Христа. Невозможно будет его именем отпускать грехи, верующий не захочет исповедоваться одному только Иегове, и непонятно будет, ради какой новой истины дрались на церковных соборах епископы, во имя чего преследовались языческие ученые и сжигались их библиотеки.

Обе противоположные части учения уживаются в церковной системе и, распределяясь по разным уровням посвящения, складывают ее внутреннее ядро и внешний круг, по прообразу «языческих» Мистерий. Только в противоположность Мистериям эзотерическое и экзотерическое учения церкви противоположны друг другу по своей духовной сути. Для посвященных внутреннего круга, адептов, — наука Каббалы и общение с невидимыми могущественными силами. Тайны магии и древнейшей истории, сокрытые в лабиринтах ватиканских библиотек. «Разумы Пифагора», «Бог этого мира», «семеро духов», «Эйн-Соф»-»Несказуемое» и допотопные расы великанов.

Тем же, кто не входит во внутренний круг немногих избранных, достается только внешняя оболочка учения — истории про апостолов и притчи из Библии, понимаемые буквально.

Идея внутреннего учения Церкви кристаллизована и предельно обнажена в своде наставлений Ордена Иезуитов, некоторые из которых мы цитировали в первой главе. Одно из них гласило:

«Христианская религия… явно заслуживает доверия, но она не есть явно истинная… Она не есть явно истинная, ибо она или учит неясно, или же то, чему она учит, неясно. И те, кто утверждают, что христианская религия — явно истинна, те также обязаны признать, что она явно ложна…

Отсюда делай вывод… что не очевидно, что в мире существует какая-либо истинная религия…

Также не нужны христианам признанная вера в Иисуса Христа, в Троицу, во все догматы Веры и десять заповедей. Единственная искренняя вера, которая необходима… это 1) вера в Бога; 2) вера в награждающего Бога»

Следовательно, основной принцип учения таков:

Альфа и Омега истинной религии — бог, награждающий тех, кто ему преданно служит. Безразлично, какими нравственными качествами обладает небесный покровитель, которому поклоняешься. Нужно просто поклоняться и быть преданным ему. Чтобы поклонение и преданность были абсолютными, а повиновение беспрекословным. Десять Заповедей и следование примеру Иисуса Христа — для простаков, ничего не понимающих в земной жизни, где неприменимы никакие заповеди и где на самом деле не может существовать никакой истины и никакой истинной религии. Главное — будь преданным нашей иерархии, и тогда разделишь с нами земную власть нашего бога и будешь вкушать ее плоды.

Но бойся разгневать такого бога.

Греческий теург-неоплатоник Порфирий (233–304 гг.), 36 томов сочинений которого были сожжены церковью, пишет:

«Эти невидимые существа принимают от людей почести как боги… общераспространенное верование приписывает им способность становиться злобными: это доказывает, что их гнев может вспыхнуть против тех, кто пренебрегает оказыванием им установленного поклонения…»

И еще он о тех же существах:

«Для них детская игра — возбудить в нас низкие страсти, сообщить обществам и нациям возмущающие учения, приводящие к войнам, мятежам и другим общественным бедствиям; и после этого они скажут, что «все это дело рук богов»… Эти духи проводят свое время в обманывании и надувательстве смертных, создавая вокруг них иллюзии и чудеса; их величайшее желание — чтобы их приняли за богов…»[177]

Стоит задуматься над теми «ангелами» и «богом», которые руководили деятельностью Церкви. < Мальцев С. А., 2003 >

Екатерине Медичи Ватикан был особо благодарен за Варфоломеевскую ночь — массовую резню протестантов католиками, совершенную в Париже в августе 1572 года. Тогда улицы столицы Франции были залиты кровью тысяч «еретиков». Буйство этого религиозного жертвоприношения началось в ночь на 25 августа и продолжалось неделю. Парижане настолько обезумели от своей священной миссии уничтожения слуг Дьявола, что их не могли остановить даже солдаты короля, когда власти решили, что сделанного достаточно.

Для награды своих особо отличившихся верноподданных монарших особ, таких как Екатерина Медичи, Изабелла Испанская, духовником которой был сам инквизитор Торквемада, Ватикан учредил специальный орден Беспорочной Розы — как символ ангельской невинности и особых заслуг перед Богом.

Говоря о том же христианстве и продолжая мысль Порфирия о духах, можно процитировать Новый Завет («Первое Послание» Иоанна, IV): «Не верьте каждому духу, но испытывайте духов, от Бога ли они…»

Апостол Павел еще более определенно высказывается по их поводу («Послание к Ефсеянам, VI, 12): «Наша брань не против плоти и крови, но против начальств, против сил, против правителей тьмы мира сего».

Апостол и теурги говорят: целый театр богов и религий разыгрывается невидимыми «начальствами» перед человеком для того, чтобы он поклонялся им и регулярно устраивал им жертвоприношения. И существа эти из-за их злобности, тщеславия, эгоизма называются апостолом правителями тьмы мира сего. Их цель — власть, их средство — обман и устрашение.

Кем являются ветхозаветный Иегова и невидимые Семь покровителей церкви — чистыми и возвышенными духовными Существами, воплощениями высшей космической мудрости и света Разума, или «правителями тьмы мира сего» — мы теперь предоставляем читателю решить самому.

Другой вариант, что все эти духи и ангелы, в которых верил весь древний мир, — всего лишь игра воображения и галлюцинация, мы рассматривать не будем.

Для нас сейчас важна сама история и ее беспристрастное свидетельство. Кроме одного единственного двадцатого века, века наивного тщеславия молодой нарождавшейся науки, вся история — непрерывное повествование об этих невидимых духах и общении с ними людей, притом не просто деревенских знахарей, а лиц, творивших историю. И если считать, что она — одна сплошная и непрерывная галлюцинация, то не есть ли это просто невежественное слепое неверие всем, кто предшествовал нашему времени?

Итак, перед нами мощная организация посвященных, которая непосредственно руководится некими невидимыми, могущественными покровителями. Внутренний круг ее адептов, посвященных в тайны Каббалы, не ограничивается только людьми, облаченными духовными степенями. При необходимости ее сотрудники становятся «вольными стрелками», как мы это видим на примере Элифаса Леви, и вступают в контакт с такими же адептами, служащими тем же богам. Это мы увидели в приведенном случае со знатной дамой, которая «была посвященной, хотя и не первой, но все же очень высокой степени». (Между строк вопрос — кто ее посвящал в черное магическое искусство, в результате которого она стала больным человеком, и скольких еще она сделала такими же одержимыми?)

Далее. Кроме обычного духовенства и его светских сотрудников — и это намного важнее — существует разветвленная сеть Ордена Иезуитов, тайного общества с жесточайшей железной дисциплиной, подчиняющегося только своему Генералу в Риме. Оно — духовное ядро Церкви, оформившееся структурно и обретшее форму конкретной организации в XVI веке. То было время кульминации ритуала Семи духов, легального его распространения вместе с точными каббалистическими заклинаниями во всех церквях. И именно в это время родилось и набрало силу это тайное «воинствующее» общество, членам которого официальными инструкциями было разрешено все — от клеветы до поджога и убийства. Бывало так, что сами папы римские и кардиналы — высшие иерархи Ватикана — трепетали перед низшим чином ордена иезуитов. Его власти боялись, поскольку орден был наделен абсолютными, ничем и никем не ограниченными полномочиями, и никогда не отменял свои службы во славу Семи.

Так вырисовывается странная картина: тайный орден внутри Церкви наделен еще большими полномочиями, чем сам глава Церкви. И отсюда вопрос — кто дал ему такие полномочия? Папы и кардиналы, высшие посредники между богом и людьми, подчиняются только богу. Стало быть, приказ расписаться в своем бессилии перед иезуитами отдало папам само божество? И тогда иезуиты имеют полное право считать себя его избранными воинами? Вероятно так.

И тогда вопрос следующий — они воины для борьбы с кем? И с чем?

«Я верю … в существование бесконечной вселенной, как в результат беспредельной божественной мощи, ибо я счел бы недостойным божественной добродетели и силы, чтобы она, будучи в состоянии создать, кроме этого мира, другой и бесконечные другие миры, — стала бы создавать конечное мироздание. Таким образом, я заявляю, что существуют бесчисленные отдельные миры, подобные нашей Земле, которые, как учил Пифагор и как я понимаю, являются звездами, подобными по своему естеству Луне, другим планетам и другим звездам, которые бесчисленны; все эти небесные тела являются мирами, и числа им нет, и все они образуют бесконечную Вселенную в беспредельном пространстве; и это называется беспредельной вселенной с бесчисленными мирами; и в этом — двойное величие: величие вселенной и заключенного в ней множества миров…»

— Это цитата из речи Джордано Бруно, произнесенной на суде перед его обвинителями, которых возглавлял кардинал иезуитов Роберто Беллармино. Беллармино прославился как самый жестокий инквизитор и навсегда вошел в историю своим требованием сжечь всех юных еретиков, объясняя его тем, что чем дольше они живут, тем большему проклятию подвергнуты.

Беллармино жаждал смерти еретика Джордано Бруно, бросившего вызов абсолютности церковной истины и авторитета. Разве имел кто-то право, не служа церкви, дерзать на запрещенное ей знание? Оно сокровенно и не для всех, а тем более не для таких независимых и свободолюбивых умов, как Джордано Бруно.

Но Бруно продолжал выдавать то, что не должен был знать никто:

«В этой вселенной я нахожу вселенское Провидение, благодаря которому все живет, растет и двигается в своем совершенствовании; и я понимаю это двояко: одно — в том виде, в котором целая душа присутствует в целом и в каждой частице целого, и это я называю природою и отпечатком божественной стопы, другое — в несказуемом виде, в котором Бог, как сущность, присутствие и сила находится везде, во всем и над всем не как часть, не как душа, но как несказуемое…»[178]

Наблюдая за тем, с какой поспешностью и волнением ему выносят обвинительное заключение, Бруно произнес: «Вы, похоже, с большим страхом объявляете мне приговор, чем я его выслушиваю». После восьми лет тюремного заключения и пыток этот хрупкий человек не сдался и, как истинный философ, последователь Пифагора и Платона, не отказался от Истины в угоду власти людей. Приговор был вынесен 17 февраля 1600 года. Философа-вольнодумца ждали позорный колпак еретика и костер на Цветочной площади.

Но не является ли клеймо позора и презрения от власти этого мира свидетельством величия презираемого? Надземного величия, для которого сама земная смерть — верный способ низвести на землю свет высшей Истины.

Бруно приковали железной цепью к столбу в середине костра и обвязали мокрой веревкой, которая должна была в огне скручиваться и впиваться в тело…