123 Одинокий[16]

123 Одинокий[16]

Атлантка (обращается к гиперборейцу, который отошел от стола и стоит в недоумении): Чужеземец! Как тебе понравились наши обычаи? Не грустишь ли ты по родине?

Гипербореец: Мне чужда ваша жизнь. Многое нравится в ней. Много я не постигаю и потому, вероятно, многим не интересуюсь.

Атлантка: Ты хотел бы иметь рассказчика, который охотно ответил бы на все твои вопросы?

Гипербореец: Да, конечно.

Атлантка: Меня спрашивай.

Гипербореец: Ты говорила, что наряду с тем, что можно назвать религией, у вас имеются древние сказания, которые сложились еще тогда, когда солнце было ослепительно-ярким, когда оно блестело тем белым сиянием, от которого остался только жалкий отблеск в сиянии нашего, все еще белого солнца. Познакомь меня хотя бы с одним из таких сказаний.

Атлантка: Изволь. Они записаны в наших книгах стенографического письма. А я недавно еще читала толкования на одну старую легенду, которую и постараюсь передать тебе возможно точно.

Речь идет о том периоде времени, когда люди плохо умели проникаться мистическим настроением; когда для этого требовалось очень сложное, искусственно вызываемое настроение; когда торжественная тихая музыка, задушевное пение, аромат душистой, без остатка сгорающей смолы, блестящие одежды собравшихся и другая необычайная обстановка способствовали созданию мистического настроения… И все же оно не было достаточно сильным. Люди продолжали чувствовать себя на земле, хотя каждый день в религиозные обряды вносились все новые и новые добавления: торжественные слова и жесты некоторых молящихся, громкие, тягучие удары колоколов; в залах собраний ставились изображения наших предков, по преданию прилетевших из светлого далека; стены собраний убирались драгоценными камнями и изящными произведениями искусства. Все было тщетно. Казалось, что наша раса потеряла способность мистически мыслить и чувствовать.

Тогда в разных частях нашей страны появились небольшие группы атлантов и атланток, среди которых говорили о встречах с каким-то певцом и музыкантом, который играл и пел только, когда думал, что его не слышат люди. А если кто-либо случайно слышал его удивительное пение, он отказывался петь, утверждая, что его пение не предназначено для человеческого слуха. Те, кому случайно удавалось услышать пение незнакомца, рассказывали, что во время пения им грустных песен не только людям становилось нестерпимо грустно, но и цветы опускали свои головки, деревья склоняли к земле свои ветви, а на камнях выступали крупные капли — как бы слезы растроганных камней. Нечего и упоминать о том, что жалобно выли звери, слышавшие его печальное пение, что прекращалось, когда он пел, веселое щебетание лесных птичек, а большие хищные птицы далеко улетали от него. А когда он пел веселые песни, все вокруг него веселилось: весело сияло солнце, весело пели птицы, весело прыгали и резвились даже хищные звери.

Ныне мы понимаем все сказанное иначе, чем понимали наши далекие предки: для нас в рассказе о влиянии музыки Одинокого, как его называли люди, видны только душевные переживания тех, кто слушает хорошую музыку, с одной стороны, а с другой — можно предположить, что сам Одинокий пел веселые песни, когда ярко сияло солнце и когда все живые существа чувствовали себя хорошо. Можно также предположить, что он пел грустные песни в плохую погоду, дождливую.

Люди, слышавшие дивную музыку Одинокого, утверждали, что он передавал речи светлых духов, часть которых сошла, по преданию, на людей и слилась с ними; что слившийся с ним — Одиноким — дух научил его дивным мелодиям.

В музыке, — учили слышавшие Одинокого, — два языка: один из этих языков слышится как звук, издаваемый неодушевленным инструментом, и потому звук бессмысленный, хотя он может все-таки навеять печаль или радость, как может навеять их какая-либо картина горной природы. Так слышат музыку те из людей, кто лишен духовного слуха. А те, кто обладает таким слухом, те слышат в музыке разговоры духов светлых. Когда музыка перестала быть простым звоном, когда она отзвуком речей духов светлых является, тогда она получает такую силу и значение, что сам Рок уступает музыке, так как чует за нею силы нездешние.

Напрасно звали люди Одинокого посетить те залы, где они собираются, ища мистического экстаза. Он отказывался идти к людям и играть для них.

Однажды пришел к нему долго живший на земле мудрец и сказал: «Если ты не склоняешься на просьбы людей и не хочешь играть в построенных ими жилищах, то услышь просьбу всего человечества, которое ты должен возлюбить всей душой своей, и пусть твоя музыка утешит тех, кто частью этого человечества является, и пусть научатся все люди мелодиям твоим». — «Далеко не всегда и не всех могу я утешить, — ответил тот. — Многие глухи душою своею, и для них музыка — только шум. Правда, по произволу могу я давать людям радость или печаль тихую, но, увы, далеко не всегда можно смягчить музыкой нравы дикие, еще реже можно передать музыкой людям разговоры духов светлых».

Одинокий любил человечество, он мечтал о том, что увидит его мудрым, свободным, счастливым. Одинокий пошел к людям и играл и пел в их храмах. У многих светлело на душе, когда они слышали речь светлых духов, музыкой высокой передаваемую. Людям казалось, что чище и радостнее становилась их жизнь, так как не было тогда той воинственной музыки, под звуки которой истребляют друг друга народы земли; тогда не сражались еще с атлантами дикие племена запада и юга. Музыка была радостью и высоко поднимала сердца людей, если понимать под «сердцами» то, что позволяет людям постигнуть сияющие отблески миров высоких. Но Одинокий не только своей высокой музыкой чаровал людей, не только поднимал к верхам их сердца, но он открыл им и то, что позднее стали называть религией.

Он учил людей, что после смерти тела душа человека продолжает существовать. Путь одной души не похож на путь другой. Одинокий учил, каким образом должна очищаться душа человека, чтобы после полного очищения переселиться туда, где живут высшие, чем люди, существа. Он учил, что душа тесно связана с телом, пока живет человек; что распущенная жизнь омрачает, загрязняет душу; что телу надо давать только то, что необходимо для него, что не может запятнать душу. Даже аскеза предпочтительнее разнузданности телесной, и кто не может довольствоваться тем, что полезно для тела, пусть предпочтет аскезу погоне за наслаждениями телесными, раз они вредны для тела и для души. В людях заложены злые начала, но с ними возможна победоносная борьба. Отчего и каким образом в людях имеются злые начала, не так уж важно знать. Важно знать, во-первых, что таковые имеются в людях, и, во-вторых, что они сводятся к прямому или косвенному причинению людям неприятного, тяжелого, хотя бы этому неприятному и приискивались какие-либо оправдания. Не делай людям зла, не делай зла хотя бы одному человеку, воздерживайся от всего того, что ведет к смерти и стремится удовлетворить вредную для твоего тела или же для кого-либо из людей твою потребность. Тем более, не надо насилием мешать людям удовлетворить какую-либо, ни для кого не вредную потребность. Раз в людях имеется зло, то оно явилось потому, что тёмное начало существует в мире, но можно избавиться от злого начала, и для этого человеку надо вести чистую и не распущенную жизнь. Люди сами должны знать, в чем доброе, в чем злое начало проявляется.

Одинокий учил также тому, что не надо есть мясо животных, не надо есть грибов, дыхание которых напоминает дыхание животных, надо носить только чистые белые одежды, на которых легко заметить всякое грязное пятнышко. Но, конечно, главное в том, чтобы прожить жизнь, никого не обижая. Если человек не запятнал себя в жизни жестокостью или её подобием, то его душа поднимается в мир светлых духов, и там, после жизни, много лучшей, чем земная, она поднимается в более высокий мир существ еще более светлых. Если же душа запятнает себя жестокостью или чем-либо подобным, она будет существовать после смерти тела в мире грязи и связанных с нею страданий. Пребывание души в этой грязи только временно, и она поднимется из нее, войдет в один из новых миров, воплотившись там в тело человека, ибо не на одной нашей земле живут существа, подобные людям и с людьми схожие. В новом теле, в новой оболочке должна жить душа, а пока не перестанет грешить, до тех пор будет она странствовать в мирах низших.

Одинокий заметил, что какая-то женщина внимательно прислушивается к его учению и радостно светлеет, слушая его дивное пение и дивную музыку. На целые недели терял её из вида Одинокий и только слышал, что она с толпою других женщин веселилась и танцевала, переходя из поселения в поселение.

Познакомился с нею Одинокий и узнал от нее, что она борется с двумя началами, живущими в её душе. Она то мечтала о том веселье, о той радости, которые могут дать ей веселые дни обыденной жизни, и мечтала об этой радости тогда, когда её зачаровывали звуки музыки Одинокого. А то мечтала она о высоких звуках, радостях несказанных, которые пронизывали её сердце, прислушивающееся к музыке Одинокого, и мечтала о них тогда, когда веселье обыденной жизни, по-видимому, всецело охватывало её.

Одинокой назвал эту женщину Светлой и все более и более убеждался в том, что Светлая должна стать его женой, и радовался тому, что дает ей счастье, что она также дает счастье ему, что они оба вместе дадут счастье всему человечеству…

Не долго, но счастливо жили они: их личное счастье росло от напряженности общечеловеческого счастья. Но вот стал замечать Одинокий, что Светлая с какой-то грустью смотрит на изредка пробегавшие мимо нее вереницы её прежних подруг, что она прислушивается к их пению и сама потихоньку вторит им. Она соглашалась с Одиноким, когда он напоминал ей о той великой миссии, которую она несла вместе с ним — великим музыкантом и носителем высоких духовных ценностей. Но все чаще и чаще оглядывалась Светлая на веселые хороводы своих подруг, и как-то раз ушла вместе с ними в тот роскошный дворец, где они жили и веселились. Пошел за Светлой и Одинокий, и стража, заслушавшись его музыки, охотно пропустила его. Он нашел Светлую в кругу веселых подруг, и владелец замка вместе с женою своею охотно отпустили Светлую с Одиноким, взяв с него обещание еще раз прийти в их замок. Одинокий согласился и вместе со Светлой вышел из замка.

Не успели они отойти от него и пяти шагов, как до их слуха донеслись вульгарные плясовые мотивы, и Светлая, вырвавши свою руку из рук Одинокого, бросилась назад в замок. Стража пропустила её и некоторое время не запирала ворот замка, рассчитывая на то, что Одинокий тоже возвратится в замок. Но Одинокий не хотел снова видеть Светлую. Опустив голову, он уходил от замка…

Одинокий не проповедовал более высоких истин. Ему казалось, что никто не понимает его музыки, его пения и его учения. Всюду чудилась ему измена. Не считал более нужным Одинокий говорить языком неземным, языком музыки. А когда ему приходилось слышать музыку земли, Одинокий говорил, что она — только слабый отблеск музыки, в сферах высоких звучащей, и под каким-либо вежливым предлогом уходил от тех, кто хотел попросить его показать слушателям высокое искусство чудных звуков, полных смысла, всецело понимаемого только обитателями сфер высоких. Одинокий обычной речью проповедовал свои истины высокие.

Как-то раз его окружили подруги Светлой, упрекая его, что он не должен был бросать Светлую, хотя она сама ушла от него, что он должен был слагать в честь нее песни и петь старинные песни во славу души её сияющей, что, так как он не делал этого, то тоска завладела душой её, и она умерла, простив его и умоляя простить её…

Не мог Одинокий выразить свое горе словами, а когда попробовал выразить его музыкой, убежали от него подруги Светлой.

Приснился Одинокому вещий сон, что не пойдя за Светлой, он пренебрег высочайшим заветом, в его высокой музыке скрытом, не простив ошибки души мира людского, Он понял тогда, что пренебрег заветом всепрощения, забыл то, что познал в мирах других, забыл, что люди не имеют права не прощать, так как ничего не происходит в их мире такого, что нуждалось бы в прощении людей. И, вместе с тем, понял он, что только свершивший какое-либо зло сам себя наказать может раскаянием полным, и, пока не раскается, будет странствовать в мирах, низко лежащих.

Проснулся Одинокий и продолжал свою работу, уча людей не поддаваться ненужным соблазнам тела, и вместе с тем, не осуждая тех, у кого не хватало сил бороться с соблазнами…

Гипербореец: Очень благодарю тебя за рассказ. Разреши мне посетить тебя в твоем доме.

Атлантка: Охотно примем тебя в нашем доме. Приходи, когда захочешь.