76 Сфинкс

76 Сфинкс

1. Я из рода древних фараонов династии Мена. Мои отдаленные предки потеряли право на престол, так как один из них отошел от веры отцов, каким-то образом проникнув в тайны тех Неведомых, которые жили в отдаленных залах лабиринта и считали себя высшими жрецами, а свою религию — высшей из религий, когда-либо на какой-либо из планет исповедуемой. Посвященные поймут из сказанного, что я стою выше тех разрядов жрецов, которые именуются «чистыми» или «рабами Бога». Выше, чем наиболее высокие, стою я. Когда умру, один из моих близких родственников отнесет этот папирус на то место, которое я укажу ему и которое недалеко от входа в Лабиринт находится. Этот папирус попадет тогда в руки тех, кому надо прочесть в нем написанное. Они и предложили мне записать изложенное ниже.

Наследник фараона заболел. Искуснейшие врачи-жрецы не могли его излечить, и верховный жрец позвал меня на совещание во дворец. Я спустился с башни, на которой провел последние три ночи, наблюдая звезду, блеск которой озарял тот час ночи, когда родился наследник престола. Тускло сияла звезда эта. Прибыв во дворец, я встретился там с двумя жрицами Изиды и со старшим жрецом нашего храма. Все мы вошли в большой зал, и фараон милостиво обратился к нам с просьбой содействовать исцелению наследника. Фараон удалился, и мы остались одни. Верховный жрец, ученейший из врачей нашей касты, объявил нам, что ни он, ни придворные врачи не понимают болезни наследника и боятся высказать свои предположения. Необходимо, чтобы кто-нибудь отправился в Лабиринт, вызвал оттуда кого-либо из прибывших из давно затонувшей Атлантиды и попросил у него совета, как и чем вылечить наследника. Кто бы из скрывающихся в глубоких тайниках Лабиринта ни вышел к пришедшему, последний сразу увидит, что перед ним появится верховнейший из верховных жрецов Египта. К нему и надо обратиться.

Замолчал верховный жрец главного храма. Молчали жрицы. Молчал и я. Тогда верховный жрец обратился ко мне, прося меня отправиться в Лабиринт. На некоторых условиях я согласился и через обычное для путешествия время прибыл к Лабиринту. Я слышал, что после полуночи выходят из Лабиринта, живущие в нем атланты. Слышал, что никого не пускают они в свои помещения. Слышал, что вежливо, но коротко отвечают они на обращенные к ним вопросы…

Я видел атлантов и говорил с ними. Я видел двух из них. Они сказали мне, что неразумная мать наследника престола поила его соком одного растения, образец которого они передали мне, и объяснили, что сок этого растения не только усыплял человека, но и медленно убивал его. Я послал голубя с письмом, где было написано, что жрецы должны взять наследника в храмовую школу и не давать ему есть и пить ничего, что имело бы хоть какое-нибудь отношение к дворцу. Затем, на протяжении трех дней, тремя разными путями я послал трех сопровождавших меня служителей храма с письмами верховному жрецу, в которых сообщал, что надо делать и отчего болеет наследник престола.

Я не забыл попросить атлантов познакомить меня с их тайными знаниями и сказал им о своем предке, много узнавшем от них. Они сказали мне, что я должен сходить к Сфинксу и спросить у него, какую тайну хранит он. Они сказали мне, что в простом и волшебном сне я получу подготовку и необходимые указания для того, чтобы понять слова Сфинкса. Они обещали, что снова повидаются со мной, и сказали, что если не дойдут мои письма, то они передадут верховному жрецу все сведения, которые ему необходимы относительно здоровья наследника престола. Я простился на время с атлантами, и они посоветовали мне остановиться с моей свитой в небольшом домике, расположенном на некотором расстоянии от Лабиринта. Все мы были любезно приняты его хозяином, и он предложил нам прожить в нем столько времени, сколько нам будет угодно. Утомленный путешествием и бессонницей, я крепко заснул, но к утру мой сон стал тревожен, и меня осенило вещее сновидение. Вот, что я видел во сне с такой ясностью, что сон этот ярче яви казался мне.

2. Я вошел в громадный храм. Два ряда колонн, одни по правую, другие по левую сторону от меня, уходили в глубину храма и казались все уменьшающимися; между колоннами стояли громадные канделябры в 12, 9, 7 и 3 светильника. Далеко простирались два ряда колонн и светильников, но шагах в ста от меня, не доходя до левой и правой стороны храма, громадный занавес из пурпурной ткани, усеянной золотыми звездами, отделял преддверие храма от его внутренней части. Я сделал два шага в глубину храма, и передо мной появился юноша в белоснежной одежде с белыми крыльями за спиной в сияющем венке из красных роз. Он как бы спрашивал меня, что мне надо, и, не раскрывая уст, я ответил ему о своем желании познать тайну Сфинкса и тайну Изиды. И показалось мне, что встретивший меня юноша с сожалением посмотрел на меня, как смотрит старший придворный на человека, которому фараон предложил взять все, что ему угодно, из сокровищницы, а тот попросил дать ему десяток золотых колец. «Сколь малого ты просишь!» — прозвучало в душе моей, и юноша исчез, не пожелав разговаривать со мною. Я прошел еще несколько шагов и увидел прекрасные человеческие головы, обрамленные шестью крыльями, каждая с туловищем, напоминающим туловище змей светящихся. И снова почувствовал я, что мне задается вопрос, зачем пришел я в храм, и я не знал, что сказать, но, подумав, ответил: «Хочу знать, что такое истина». И улыбнулись мне мудрые головы прекрасных, и в душе моей прозвучали слова: «Ищи, и если не на земле, то в веках и мирах найдешь ты отблеск Истины, которая удовлетворит тебя». И уже слышу я вопрос: «Так ты не знаешь, что тебе надо?» А я… я действительно не знал, что мне надо, не знал, что следует спросить у них. Ничего, кроме пустых вопросов не приходило мне в голову. И я молчал, а потом тихо сказал: «Хочу знать тайну Изиды и Сфинкса».

Ничего не ответили мне призраки и исчезли. А я дошел до завесы, отодвинул её и увидел ряд воинов, стоявших за нею. И не дожидаясь вопроса, я сказал: «Я жрец из храма в Фивах и ищу разгадки тайны, в чем счастье людей на земле». Переглянулись воины, как бы не понимая меня, но расступились и сделали мне знак пройти мимо них. Увидел я трон и на троне прекраснейшую из женщин, ноги которой опирались на изображение сверкающего солнца, а вокруг её головы сияли ослепительные лучи невиданного мною до сих пор светоцвета. Она спокойно смотрела на меня, прекрасная и грозная, красотой неземной прекрасная и неземной угрозой грозная. Шевелился в душе моей вопрос: кто это? и в душе прозвучали слова: «Это в мирны раз уменьшенное отображение первого „я“ Димиурга Перед тобой как бы рисунок астрального тела его». И с ужасом я спросил, сам не зная, кого спрашиваю: «Почему мелкими звездами всех огней, мне ведомых и неведомых, усеяно платье её?» Тихо звучал ответ, смысл которого много позднее, в подземных чертогах атлантов раскрылся мне. «Все это солнца и земли в мирны мирн раз уменьшенные в представлении твоем, твоим восприятием уменьшенные». — «А что это за свет, разными цветами горящий и множеством полос одна за другой поднимающийся, и как будто свод крыши храма раздвинувший и в верха несказанные восходящий?» — «Это тень слабая тех миров, которые за Ра находятся», — таким слышится мне ответ, но позднее я узнал, что неясно понял я сказанное. Как будто мимо меня, как будто через меня проникал взор многовидящей Жены. Как луч эфира прошел он через меня, но мне показалось, что на долю секунды задержался охвативший меня взор её.

Спросил я: «Что это за полоса, которая отделяет сияние, вокруг головы Жены сверкающее, от полос света, мне знакомого?» И тихо звучит ответ: «Это орос». — «А что за оросом?» — «Спроси Сфинкса, и благо тебе, если поймешь ответ его». Увидел я луч серебристый, чистый и ясный, такой спокойный и тихий, что радостно было глядеть на него. Увидел я, как он вверх поднимался, проникая все полосы света. И услышал я, что это свет Эона Любви. Все исчезло вверху и внизу, впереди меня и за мною, вправо и влево от меня ничего не было, и сам я как бы висел в воздухе. Напрасно напрягал я слух — ничего не было видно и слышно. Меня охватил внезапный ужас. Я понял, что с моим телом не измененным ничего не могу постигнуть из того, что далеко от мира низшего. И в ужасе я проснулся…

Я хотел идти к Лабиринту и умолять атлантов рассказать мне смысл сна, мною виденного. Он мучил меня своей определенностью, яркостью, тем, что было похоже на явь, не на сон. Но внутренний голос, к которому все чаще и чаще я прислушивался, настойчиво твердил мне, что я должен ждать посещения атлантов. На другой день они явились.

Я не буду рассказывать, о чем я говорил с ними, ибо знают они это, и для них я записываю сейчас. А тогда я снова заснул и почувствовал, что сижу на высоком кресле. Кругом была мгла, а передо мною, не знаю, далеко или близко, блестела небольшая, немигающая, чрезвычайно яркая звездочка.

Слышалась тихая мелодия. Я, как очарованный, смотрел на звездочку и не мог отвести от нее своего взора. Мне показалось, что звездочка, быстро увеличиваясь, вплотную приблизилась ко мне и включила меня в свое сияние. Я чувствовал, что меня окружают какие-то существа. Напрягаю все силы для того, чтобы воспринять их, но вижу одни только глаза. Ах, какие это были глаза, несказанно добрые, безграничную мудрость в себе отражающие! И слышатся мне слова, но я не понимаю их, и только одно слово, смысл которого позднее был разъяснен мне, слышу я — слово «всепрощение».

Исчезли глаза, и я ощущаю веяние ветерка, и понимаю, что ветерком мне кажется какая-то сила, земли чуждая. В веянии силы этой я ощущаю мощь, благоволение и спокойствие великого самопожертвования. Замелькали передо мною образы: вот кто-то, несказанно прекрасный, распятый на кресте. Вот другой кто-то, спокойный и благостный, окруженный ярким пламенем, стоит на костре. Вот пытки в каких-то других, очевидно, низших мирах… Снова несказанный ужас объял меня, потому что я увидел как бы смысл всего виденного. Прекрасная девушка в разорванном платье, с глазами, полными невероятного ужаса и боли, лежала на песке громадной арены и какой-то человек с безобразным лицом, тупым и диким, бил её палкой и топтал ногами. А кругом сидели на высоких скамьях люди с лицами, морды животных напоминавшими, и весело смеялись.

Все исчезло. И я хотел знать, почему такими подлыми сотворены люди, почему им позволено мучить себе подобных и высших. Вдруг вижу я: наверху, окруженная ярким сиянием девушка, на песке лежавшая, и лилии в руках её. Она протягивает свои руки вместе с лилиями, как бы желает поднять внизу находящихся. А внизу те, кто смотрели на её мучения и смеялись, радуясь мукам её. Все они имели вид страдающих. Все они хватались за грудь, как бы испытывая страшную боль, и искажались от боли лица их. Около них вьются отвратительные, невидимые ими чудовища и терзают сердца их. Они не видели рук, им протягиваемых, и только изредка то один, то другой исчезал из толпы. Тогда увидел я яркий луч света, с верхов исходящий и осеняющий девушку.

Этот луч опускался от нее в низы и освещал своим блеском то одного, то другого из сидевших там. И плакал в низах сущий, вспоминая девушку, кем-то терзаемую, и тогда освещал его луч яркий, и он клялся быть милосердным и милосердием смыть грязь немилосердия, им в своем сердце хранимую.

И почудилось мне, что поднимаюсь я к верхам, хватаясь за луч золотой тогда, когда задерживался взлет мой. Мелькали при моем подъеме странные образы тех сущих, о которых рассказывали мне атланты, а частью и другие жрецы, говоря о них, как о пребывающих на лестнице, золотые ступени имеющей. Но вот окончилась золотая лестница, а я продолжал подниматься. Вижу вправо от себя свет и блеск несказанный, во много раз свет Ра превышающий, но поднимаюсь все выше и выше. Ничего не вижу, но ощущаю, что меня видят. Никто не говорит, но слышу я учение о жалости беспредельной, о том, что и своих врагов, и врагов своих близких всеми силами души своей жалеть надо, потому что месть недостойна высоких, а жалость — мощнейшая из сил, в верха поднимающая. И слышу я, что нет ни глупого, ни жестокого, ни подлого, которого не стоило бы пожалеть. Говорят голоса, что не с глупым, подлым и жестоким, а с глупостью, подлостью и жестокостью бороться надо борьбой неустанной.

И снова мелькают передо мною глаза милосердные, слышу я слова, мною не понимаемые, и только одно из них — «милосердие» — достигает до слуха моего. Хочу я выше подняться, но нет сил для подъема, и как-будто кто-то говорит в сердце моем: «Иди к Сфинксу».

Открыл я глаза и никого не было около меня. Атланты удалились, а со мной пришедшие уведомили меня, что все готово, чтобы двинуться в путь к Сфинксу. В этот же вечер мы отправились, следуя течению Нила.

3. Мы расположились лагерем недалеко от Сфинкса. Он глядел на наш лагерь своими громадными глазами, и поздней ночью они засветились каким-то неведомым нам блеском. Едва мы заметили, что глаза сфинкса заблестели, упали мои спутники. Некто предстал передо мною и повел меня к Сфинксу. По малозаметным ступеням-выступам на гигантском теле полу-льва, полу-человека со спокойным и загадочным ликом повел меня мой проводник, и поднялись мы с ним до уха сфинкса. Мгновение — и мы вошли в ухо гигантской статуи.

Перед нами отодвинулась скрывающая вход завеса. Мы вошли и стали спускаться по лестнице. На каждой ступени её, справа и слева, стояли статуи богов страны Кеми, а ниже — неведомые мне небожители, в том числе и те, которых я видел в моем первом сне.

Много раз поворачивались ступени лестницы, и она почти отвесно уходила вниз.

Окончился спуск, и мы с проводником очутились в небольшой комнате, отделенной завесой от внутреннего храма. Высоко, справа и слева сверкали два громадных глаза. Наверху золотым блеском сияло изображение Ра, как мы его видим. Стены были покрыты иероглифами, которых я не успел разобрать, ибо мой спутник ввел меня в громадную залу, отделенную от комнаты, где мы находились, голубой занавесью с серебром вытканными иероглифами. Мы вошли в громадный зал, и я сделал шаг назад, ослепленный ярким серебристым светом. Все стены зала были из полированного серебра и еще из какого-то вещества, отражавшего все, что стояло перед ним. Я увидел свое отражение бесконечное число раз впереди, позади, направо и налево отраженное. Отражения мои не интересовали меня, но смутился я, ибо увидел недалеко от себя нечто, меня поразившее. Снова увидел я Жену несказанную. И не одну Жену, а множество Жен, как бы отражением населения какого-то сверхкосмоса являющихся. Над головой каждой из них вращались три хоровода бесчисленных мелких звездочек, блестящих разными цветами радуги. В центре каждого хоровода виднелся большой шар, разными огнями сверкающий. Странные фигуры появились около Жен несказанных, и каждая из них имела тело, как бы из звезд указанных сотканное. Над звездными хороводами вился новый хоровод, и казалось мне, что в нем находятся крылатые светящиеся людям подобные существа. Над этим хороводом вился новый хоровод, над тем — другой, и так выше и выше все новые и новые хороводы вились над головами несказанных, и каждый хоровод состоял все из новых и новых существ, все нового и нового вида, о которых знают атланты. И выше прорвался хоровод, и что-то светлое и прекрасное виднелось там.

Фигуры прекрасных, странных очертаний, блестевшие более красивыми, чем цвета радуги, цветами, мелькали над хороводами. А за ними шла черта четкая — орос, за которой я видел вихрь огненный. Просил я одну из Жен дать мне понять, что происходит за оросом там, где вихри огненные сверкают и мятутся. Спала завеса с глаз моих. Утончился слух мой. Увидел я огненную Печать, кем-то срываемую. Не видел я Его, сильнейшего из сильных, Печать Оккультного Молчания срывающего. Упала завеса огней бушующих. Спокойствие красивое заметил я за завесой этой. Нет уже Жен несказанных, нет и звезд и существ неведомых. Я вижу, как рассеивается туман серебристый. Какие-то боги неведомые явились в нем. Они заняты какой-то работой. Но я не понимаю, что они делают. Они что-то говорят, о чем-то думают. Не могу прочесть их мыслей. Из глубины души взываю к ним: «Скажите что-нибудь, ибо давно жаждем мы познания неведомого».

Все исчезло, но двое неведомых богов стоят передо мною. Вы знаете, о атланты, какова их наружность, а я боюсь писать о ней. Слышу я их речь, для меня непонятную. Все усилия напрягаю, желая понять их, и только сущность этих слов передаю я: «Только то поймешь ты из слов наших, что к твоему космосу отношение иметь может. Все остальное непонятным останется для тебя. Слушай о тайне великой. Каждое существо, даже человек, даже существо более низшее, чем человек, какая-нибудь бактерия, через мирны мирн бесконечностей, станет Великим Богом, ибо, от Него изойдя, к Нему возвратится, мощи Его при восхождении достигнув. От Него все изошло и к Нему вернется. Им станет, одесную Его будет. Будет совершенным, как Он, Великий, совершенен. Все, что от Него ушло, к Нему вернется, и обратно возвратясь, часть эта с целым сравняется, ибо о бесконечности говорим мы. Все от Него, а потом все в Него возвратится, рядом с Ним станет, таким же, как Он, будет. Множество Великих Богов будет, ибо невозможное для Него возможно. А потом множество может единством стать».

Все исчезло. И воскликнул дух, во мне сущий, и все начала, во мне сущие, воскликнули: «Все мои муки в мирах и веках равны нулю, все они — ничто, ибо я — Великим Я стану..».

Снова появились передо мною Жены и миры, около них сущие. Загремел гром силы несказанной, и затряслась земля, волнами заколебался пол храма. И я очнулся на песке в двухстах шагах от Сфинкса и, дойдя до нашего лагеря, вошел в палатку и спал целые сутки… Я подходил потом к Сфинксу, ища дороги в храм, но, очевидно, были умело уничтожены и заделаны ступени лестницы, в храм ведущей. Ко мне подошел провожавший меня в храм, и я долго говорил с ним. Он сказал мне, что на земле Бог будет в образе человека для того, чтобы поняли люди, что и они богами будут, но многие не поймут этого, многие… Для немногих доступно знание это.

Ко мне в лагерь прибыл гонец. Прилетел голубь, принесший на место моей последней стоянки приказ фараона о том, чтобы я немедленно вернулся. Я тотчас же велел снять лагерь и двинулся в обратный путь. В Фивах я рассказал верховному жрецу о первой половине моего путешествия, но умолчал о моих снах и о том, что увидел и услышал в храме Сфинкса. Я узнал, что возвратился голубь и два служителя храма, хотя они много позднее прибыли в храм. О третьем служителе храма ничего не сказал верховный жрец, а я не спрашивал его. Но самое важное из того, что он сказал, заключалось в сообщении о выздоровлении наследника престола и о том, что его взяли из храма, и о том, что во дворце знали о причине его болезни. Приписывая это знание моей неосторожности, верховный жрец почти что не разговаривал со мною.

В эту же ночь, едва я заснул, во сне меня посетил посол, от атлантов прибывший. Он рассказал мне, что третий служитель храма был арестован у Фивских ворот начальником полиции. Не только угрозами, но и бичеванием, начальник полиции вынудил у него содержание послания. Он рассказал фараону секрет лечения, и тот взял мальчика из храма к огорчению жрецов, желавших по-своему воспитать его. Служитель храма был отослан назад и отдан в пустыне полицейским, которые, разыграв роль разбойников, потребуют небольшой выкуп за него, а затем отпустят его в храм, взяв с него клятву молчания. Я спросил атланта, во сне ко мне пришедшего, куда девалась Печать Огненная, кем-то сорванная. Он ответил мне, что она рассыпалась золотым дождем звездным, что звезды эти упали в низы и вошли в астральные тела духов, недалеко от земель обитающих. Когда такой дух высокий сходил на землю, он в звезду эту воплощался и указывал мудрым обитателям земли, в кого из рожденных войдет Эон. В мирнах миров произошло и произойдет это воплощение звезды оккультной Печати. Она появится на землях и в других мирах.

Не совсем понял я сказанное, но не успел переспросить атланта, так как проснулся. Я посетил жриц храма Изиды. Обе стояли перед занавесью, отделявшей храм от святилища, где стоял жертвенник Изиды и где, по мнению суеверной толпы, она пребывала. Я приблизился к ним и с торжественным гулом захлопнулись все двери, в храм Изиды ведущие. Жрицы выдвинули скамейки и предложили мне сесть после того, как они сели. Они расспрашивали меня обо всем, что я видел и слышал, и я все, что произошло со мною во время путешествия, рассказал им. Они внимательно меня слушали и переглядывались каждый раз, когда я говорил в своем рассказе о Женах несказанных. Я кончил рассказ, а жрицы молчали.

«Мне хотелось бы видеть Изиду, — сказал я. — Могу я войти за завесу храма?»

«Зайди, о жрец! Не знаем, что ты увидишь, а мы только тень тени Изиды видим, когда она соблаговолит посетить свой храм».

«Что значит „тень тени“? Это простая линия будет, ибо тень трехмерного существа двумерна, а тень двумерного существа, одномерной должна быть».

«Ты был бы прав, если бы Изида трехмерным существом была. Но она мирноразмерное существо. Тень тени её множество измерений имеет и кажется нам огнем необычным, огнем священным».

«Какова форма этого огня, слышен ли голос Изиды?» — спросил я.

«Постоянно меняется и форма и цвет огня священного — изображения Изиды. Только в сердцах наших звучат её речи».

«Когда я могу увидеть её?»

«Сегодня после полуночи, если непременно хочешь. Но ты уже видел её, как первую Жену несказанную. И в таком совершенном прообразе у нас её не увидишь».

«Вы сказали, что видите иногда тень тени Изиды. Это все, что вы воспринимаете?»

«Нет, не все. Эхо эха голоса её в своей душе слышим мы. Отблеск от отблеска её мысли, воспринимаем мы».

«Что же вы познали из разговоров с нею?»

«О, очень мало поняли мы. О бесконечном множестве миров-бесконечностей услышали мы, об их, плохо воспринимаемых нами обитателях, о мирах рядом с нашим, но в других измерениях сущих, и о мирах выше наших миров сущих и выше богов раскинувшихся, и о многом другом несказанном узнали мы».

«Вы слышали что-либо о мирах высоких и далеких?»

«Да, об одном из них мы слышали. Там живут существа высшие, чем боги Египта. Эманации их пролетели над миром нашим и ушли от него. Сама Изида — только тень одной из этих эманации. И она уйдет, пролетев над миром нашим».

«Плохо понимаю я сказанное вами: она не ушла?»

«Нет еще. Мы сами плохо понимаем, что узнаем от нее».

«Видел ли её кто-либо из тех дерзновенных, кто самовольно завесу отодвигали?»

«Мы не знаем, что видели они. Все они падали мертвыми, едва взор их падал на алтарь».

Мне показалось, что сильно утомлены были жрицы. Я просил их оставить меня одного и отдохнуть вне храма. Они удалились, пожелав мне успеха. Я отодвинул завесу храма и встал перед второй завесой, алтарь прикрывающей. Я отодвинул завесу эту. На алтаре едва мерцал маленький колеблющийся огонек, как след огня большого. Вдруг яркий свет появился на алтаре и столбом яркого белого пламени поднялся к своду храма. Две полосы белого цвета потянулись ко мне и чье-то несказанно грозное лицо мелькнуло в пламени белом. Исчезло лицо и на месте его начала вырисовываться слабая тень Жены, мною до сих пор невиданной. Величаво и спокойно сверкали глаза неведомой. И я просил богиню направить на путь истины меня и страну Кеми. Мне показалось, что она благосклонно смотрит на меня. И я снова просил её дать мне указание — весть из миров далеких.

Не напрасна была мольба моя. Услышал я голос Изиды, во мне прозвучавший: «Когда последует человечество заповеди мира высокого, оно счастливо будет. Заповедь эта: люби ближнего и дальнего, как самого себя. А если непосильна заповедь эта, то люби ближнего и дальнего больше, чем самого себя. Выполняя эти заповеди, счастливо будет человечество».

Все исчезло, угасло пламя белое. На алтаре едва мерцал маленький, колеблющийся огонек, как след огня большого… Я вышел из святая святых храма и сел на скамью, размышляя. Почувствовал я, что не понимаю мне сказанного, что не могу я, как себя, и даже больше, чем себя, любить ближнего и дальнего. И решил я много думать о сказанном. Почему заповедь о любви одинаковой к ближнему и дальнему, и к самому себе, выше заповеди о любви большей к ближнему, чем к самому себе? Поздно утром разрешил я сомнение мое и вышел из храма. Я понял, что если я предписываю кому-либо любить ближнего своего больше, чем самого себя, то учением этим я предписываю также и меня любить больше, чем себя любит он. Несколько себялюбиво и не так высоко, как первое учение это. А кто дальние? Все человечество или все живые существа, на землях обитающие? Или только те из них, которые могут страдать или радоваться, в зависимости от моего отношения к ним? Ближними не являются (я говорю о людях) только те живые существа, которые вредят нам. Позднее я сообщил атлантам решение мое, и они признали это правильным…

Промчалось много лет. Я познал благодаря атлантам многие тайны. Узнал то, каким образом можно сделать невероятно долгой жизнь на земле. Узнал то, что один из тысячи миллионов узнать может. Но я не хотел бы на земле оставаться, и кажется мне, что я буду скоро призван в мир более высокий, и тем охотнее иду я туда, что узнал я учение Эона, хотя Он не был еще на нашей земле. Узнал я не только заповеди блаженства, но и заповеди жалости. Я кончил. Прибавлю только, что и других жалеть надо больше, чем самого себя.