Глава 7 Устраняем разрыв

Как-то, сидя дома на диване, я размышлял, что значит быть счастливым. Когда я начинал думать об ужасающей безрадостности своей жизни, мне сразу же представлялось, как многие значимые для меня люди начинают всячески утешать и подбадривать меня. Я буквально слышал, как они говорят: «Да ты просто счастливчик! У тебя чудесная семья, прекрасные детки. Ты — успешный хиропрактик. Тысячи людей слушают твои лекции, ты разъезжаешь по всему миру и бываешь в самых экзотических местах. Тебя показали в фильме «Кроличья нора, или Что мы знаем о себе и Вселенной», и многим людям очень понравились твои идеи. А ещё ты написал книгу, и она прекрасно расходится». Эти слова затронули бы нужные эмоциональные и рассудочные струнки. И всё же мне упорно казалось, что что-то не так.

В то время я каждые выходные выезжал с лекциями; порой я успевал сменить по два города за три дня. И мне пришло в голову, что напряжённый график не оставлял мне времени самому практиковать то, чему я учил других.

И вот в один не очень прекрасный момент я начал осознавать, что всё моё счастье проистекает извне, и та радость, которую я получаю от путешествий и лекций, не имеет ничего общего с подлинной радостью. Мне стало ясно, что для того, чтобы почувствовать себя хорошо, я нуждаюсь в каждом из элементов внешнего окружения — и в людях, и в вещах, и в разных местах. Образ, который я проецировал в мир, целиком зависел от внешних факторов. И когда я не читал лекций, не давал интервью и не работал с пациентами, а был дома, я ощущал пустоту.

Поймите меня правильно; все эти внешние факторы не были лишены известной прелести. Спросите любого, кто видел, как я читаю лекцию, как сижу в кресле самолёта, погрузившись в подготовку к презентации, как отвечаю на десятки писем, сидя в зале ожидания аэропорта или в холле отеля, и вам скажут, что я выгляжу вполне счастливым.

Увы: если б в один из таких моментов вы спросили бы об этом меня, я ответил бы практически то же самое:

— Да, жизнь удалась. У меня всё замечательно. Я просто везунчик.

Но если б вы застали меня в момент затишья, когда прерывается череда бесчисленных внешних стимулов, я ответил бы совершенно иначе:

— Что-то не так. Я чувствую дискомфорт. Вокруг всё одно и то же. Чего-то не хватает.

В тот день, когда я докопался до корневой причины своего несчастья, я понял кое-что ещё: оказывается, мне нужно, чтобы внешний мир постоянно напоминал мне о том, что я — это действительно я. Моя идентичность стала определяться через людей, с которыми я общаюсь, города, в которых я бываю, мои занятия во время путешествий и различные ощущения. И всё это нужно лишь для того, чтобы лишний раз убедиться, что я — это именно я, человек по имени Джо Диспенза. А когда вокруг меня не было никого, кто мог бы напомнить мне о той личности, в чьём качестве я существую в мире, я просто переставал понимать, кто я. Теперь-то я видел: то, что я всегда считал счастьем, на деле было лишь реакцией на внешние раздражители, вызывавшие во мне те или иные эмоции. Затем я осознал, что нахожусь в жёсткой зависимости от среды и не могу обходиться без внешних воздействий, которые только усугубляют эту зависимость. Это стало для меня откровением. Я тысячи раз слышал, что счастье исходит изнутри, но никогда ещё не ощущал этого столь отчётливо.

И тут мне пришёл один образ. Я представил свои ладони, расположенные одна над другой, но так, что между ними пустое пространство.

Верхняя ладонь символизировала мой образ для внешнего мира, а нижняя — внутреннюю сущность. И вот, разбираясь в себе, я внезапно осознал, что все мы существуем в двух измерениях, в двух не связанных между собою ипостасях: «какими мы кажемся» и «кто мы есть на самом деле».

Разрыв между сущностью и видимостью

Рис. 7А. Разрыв между сущностью (кто мы есть) и видимостью (какими мы кажемся).

То, какими мы кажемся, — это образ, проецируемый нами во внешний мир, плод нашего стремления производить то или иное впечатление на окружающих и поддерживать уже сложившееся представление о нас. Это личина, которую мы надеваем ради других.

А истинная сущность (на рисунке — нижняя ладонь) — это то, как мы ощущаем себя на самом деле, особенно когда нас не отвлекают внешние стимулы. Это привычные эмоции, одолевающие нас всякий раз, когда стихает «жизненная суета». Их-то мы и стремимся скрыть от посторонних глаз.

Когда мы попадаем в зависимость от заученных эмоциональных состояний (таких, как вина, стыд, гнев, страх, тревога, критиканство, депрессия, больное самомнение, ненависть), в нас возникает разрыв между тем, какими мы кажемся (видимость), и тем, кто мы есть (сущность). Видимость — это то, как мы хотим выглядеть в глазах окружающих. А сущность — это состояние бытия, в котором мы пребываем в тот момент, когда не взаимодействуем с людьми и предметами в различных точках времени и пространства. Стоит нам чуть дольше обычного посидеть без дела, как у нас появляется некое смутное ощущение. В нём-то и заключена наша подлинная сущность.

Наслоения эмоций и составляют нашу личность. Чтобы не забыть, кем, по нашему мнению, мы являемся, мы вынуждены вновь и вновь подтверждать собственную идентичность, воспроизводя присущие ей эмоции. Мы накрепко привязаны к внешнему миру, так как постоянно соотносим себя с различными людьми и вещами, чтобы, не дай бог, не забыть, как мы должны выглядеть в глазах своего окружения.

Наша личина не может осознавать себя без напоминаний со стороны внешнего мира. Она полностью увязана со средой и делает всё, чтобы скрыть истинные чувства и отогнать прочь ощущение пустоты: «У меня есть такие-то машины, я знаю таких-то людей, я бывал в таких-то местах, я могу делать то-то и то-то, мне довелось пережить, я работаю в такой-то компании, и вообще я очень успешен…» Вот наше представление о себе, определяемое через внешний мир.

Наслоения заученных эмоций вызывающих разрыв

Рис. 7Б. Масштабы разрыва индивидуальны. Наша сущность отделена от видимости рядом заученных чувств, возникших в результате пережитых событий. Чем больше разрыв, тем сильнее зависимость от заученных эмоций.

Однако при отсутствии стимуляции со стороны внешней среды мы совсем не такие, и посещают нас совершенно иные чувства. Стыд и злость из-за неудачного брака; страх смерти и сомнения по поводу того, что нас ждёт за чертой, вызванные потерей любимого человека или даже домашнего питомца; ощущение собственной неадекватности, возникшее из-за родительской настойчивости или перфекционизма, желания преуспеть любой ценой; чувство, что нам вечно чего-то недодают, которое уходит корнями в полунищенское детство; беспокойство о том, что наша фигура не соответствует стандартам и мы не можем выглядеть как «надо», — вот лишь немногие из тех чувств, которые мы предпочитаем скрывать.

А между тем это наша подлинная сущность, которую мы и прикрываем внешней личиной.

Мы не осмеливаемся показать миру своё истинное лицо и поэтому притворяемся кем-то другим. Мы создаём и заучиваем автоматические программы, призванные защитить наши слабости. По существу, мы транслируем в мир ложь о себе, поскольку знаем, что социум отторгнет наше подлинное Я — это ничтожество, которое никто никогда не полюбит и не примет.

Склонность к маскараду особенно сильна в юности, когда личность только формируется. Подростки постоянно примеряют на себя различные личины — как и одежду. И, честно говоря, то, что они выбирают, отражает не столько истинную сущность, сколько желаемый образ. Любой психолог скажет, что самоощущение подростка выражается одним-единственным словом: неуверенность. И, как следствие, подросткам необходимо быть «как все» и ощущать себя частью компании.

Зачем показывать миру своё истинное лицо, если можно под него подстроиться (ведь все знают, что случается с теми, кто не похож на других)? Мир очень сложный и пугающий, но его можно упростить и сделать не таким страшным. Для этого всего-то и нужно распределить всех по группам. Выбирай свою стаю! Выбирай свой яд!

И постепенно мы срастаемся с личиной. Теперь она как раз впору. Ну, или по крайней мере так мы себе говорим. А вместе с неуверенностью приходит и самокопание: «Неужели это и вправду я? Таким ли я хочу быть на самом деле?» Но от этих вопросов проще отмахнуться, чем найти на них ответ.