ПАРАМАРИБО 7
ПАРАМАРИБО 7
АЭРОПОРТ, обслуживающий Парамарибо, на самом деле находится в другом городе — Зандериж, в сорока километрах к югу от столицы. Путь вроде и не долгий, но скоро начался несильный дневной дождь, и машины выстроились гуськом на север.
Парамарибо, бывший торговый пункт, основанный голландцами в шестнадцатом веке, был оккупирован Британией в 1630-м. Он оставался британским ещё тридцать семь лет, пока Голландия не согласилась обменять на свою потерянную колонию принадлежащий ей маленький остров в Северной Америке, который голландцы называли Nieuw Amsterdam. Позже остров стал известен во всём мире под своим нынешним именем — Манхэттен.
Парамарибо в то время звался Форт Зеландия и рос сперва вдоль реки Суринам, давшей впоследствии имя всей стране, а затем вокруг Onafhankeligkheidsplein, площади Независимости. Машина, что везла Илью, объехала эту площадь и двинулась мимо Палментуин Парк на восток.
Скоро они въехали в тенистую короткую аллею, которая заканчивалась знакомыми Илье воротами Хасьенды, единственного дома на всей улице.
Охраны в камуфляже, всегда — как помнил Илья — дежурившей у ворот, сейчас не было. Он попросил водителя погудеть, но никто не появился. Илья расплатился, взял сумку и посмотрел, как привезшая его машина пропала за углом.
Он остался один.
На воротах не было звонка. Илья обыскал ворота два раза и не нашёл никаких следов звонка или интеркома. На верхней раме красивых кованых ворот были установлены камеры, по одной с каждой стороны. Илья помахал в камеру слева, затем повернулся направо. Камеры безжизненно смотрели в ответ стеклянными дулами объективов. Илья сделал шаг назад. Камеры остались безучастны.
Такой возможности Илья не предусматривал: в доме всегда кто-то оставался, всегда было много народа, обслуживавшего сад и прочее хозяйство. Ситуация, при которой в Хасьенде может никого не быть, казалась невероятной. Илья отошёл в тень незнакомого ему дерева и сел на сумку.
Он понимал, что кто-нибудь обязательно появится, не может не появиться. Охрана должна охранять, значит, должна быть у ворот и просто отошла на несколько минут. Садовые рабочие должны работать в саду и через какое-то время обязательно его заметят. Если Рутгелты сейчас не дома, они вернутся домой позже. А если дома, то кто-нибудь увидит Илью и скажет мистеру Рутгелту; Илья почему-то надеялся на него больше всего.
Его рассуждения были совершенно правильны: в них не было изъяна. Однако охрана не появилась ни через двадцать минут, ни через час. Несколько раз Илья подходил к воротам и кричал, звал в густую тенистость сада, но крик его глушился деревьями и умирал в самом начале длинной гравиевой дороги, ведущей в дом. Никто не приезжал, и никто не выезжал из Хасьенды.
Скоро полил сильный дождь.
Илья встал под дерево; ему почему-то казалось, что стоя он промокнет меньше, чем сидя. Он взглянул на часы; его самолёт только что взлетел или должен был взлететь: он больше ни в чём не был полностью уверен. Всё, что ранее казалось незыблемым, стало призрачным. Его действительность, его представления о реальности были разрушены нереальностью последних дней.
После тюрьмы Илья относился к себе с доверием: он мог рассчитывать на себя в любых, самых тяжёлых ситуациях, но всё это осталось в той, другой жизни — неделю назад, где параметры физической реальности были определены и не менялись, где люди были понятны, а законы обитаемого пространства ясны.
Он подозревал, хотел даже, чтобы мир оказался иным, чем являл себя, но Илья ожидал интеллектуальную тайну, а не нарушение всех правил существования, всех договорённостей о жизни. Он ожидал, что мир будет тайным, но объяснимым. Пока всё получалось наоборот.
Он не знал, что делать: он не мог докричаться до людей внутри, он не мог вызвать такси, чтобы поехать в гостиницу, он не мог отойти, потому что боялся, что именно в этот момент кто-нибудь появится. Всё, что ему оставалось, это мокнуть под деревом, название которого он не знал. Он мог встать и идти пешком; было лишь неясно — куда.
Илья снова подошёл к воротам. Неожиданно он осознал, что видит кованый узор; он заметил его в первый раз. До этого он смотрел на ворота и видел только, что они закрыты. Ворота были поделены на квадраты, и в каждом — навстречу друг другу — стояли на задних лапах два льва. В верхнем же левом квадрате почему-то были не львы, а грифоны. Илья задрал голову, чтобы посмотреть, не ошибся ли он. Нет, это действительно были грифоны. Он протянул к ним руку, чтобы потрогать и удостовериться, что они не львы. В ту же секунду ворота кликнули и начали медленно распахиваться в стороны. Илья бросился было за своей сумкой, не спуская с ворот глаз, и остановился: он боялся, что ворота закроют. Илья махнул сумке рукой — как обещание, что он за ней вернётся, — и вбежал в ворота.
Он быстро шёл, сдерживая желание бежать, по гравиевой дорожке сквозь деревья, удивляясь, что в саду нет работающих людей, хотя время было рабочее. Сад почему-то казался светлее, чем раньше. Скоро Илья дошёл до круга с фонтаном.
У фонтана стояла незнакомая машина — «тойота-лендкрузер». Илья знал, что у Рутгелтов в Парамарибо были «ренджровер» и «лексус», на котором в основном ездили Руди и Кэролайн; Адри не любила водить машину. «Гости, — подумал Илья. — Поэтому они меня и не заметили».
Он прошёл в каменную арку и поднялся по высокой мраморной лестнице в холл. Ему никто не встретился. Обычно в коридорах дома Илья постоянно наталкивался на женщин в одинаковых тёмно-синих передниках, которые непрестанно что-то подметали, натирали, скребли и мыли. Илья улыбался им, они улыбались в ответ и неспешно, как-то очень значимо продолжали свою работу. Сейчас же в длинных полутёмных коридорах стояла ровная пустота. В комнатах были открыты ставни и окна, и влажный воздух дождя наполнял дом. Дождь стучал по листьям в саду и заплёскивался в тишину комнат. Крышка пианино в музыкальной комнате была поднята, и белые клавиши напоминали пасть кашалота из детских книжек.
Он вышел на Семейную террасу.
Пусто.
Никого.
Илья решил спуститься в кухню, на Кухонную террасу. До ужина ещё далеко, но всё же. Он повернулся, чтобы идти, и услышал тяжёлые шлёпающие шаги; кто-то шёл в его сторону. Сердце застучало быстрее, и Илья приготовился быть спокойным, как если бы ничего необычного не происходило. Он повернулся вполоборота от двери, словно никого не ждал.
На террасу нехотя вышел мастиф. Он увидел Илью и остановился. Илья присел на корточки, чтобы выглядеть поменьше, не угрожающе, и протянул к нему руку. Он хотел дать собаке себя обнюхать и вспомнить. Мастиф — его звали Гроот, Большой, — не двинулся с места. Илья позвал его по имени, приговаривая по-русски какую-то глупость: «Хорошая собака, иди сюда, хороший пёс»; он старался, чтобы выходило ласково. Мастиф продолжал внимательно смотреть на Илью, затем сел у выхода с террасы; он не рычал, не скалился, а просто неотрывно смотрел на Илью круглыми тёмными глазами. Илья двинулся к выходу, пытаясь казаться как можно более безразличным. Мастиф немедленно встал и чуть подался вперёд. Он был явно намерен не выпускать Илью с террасы. Самым угрожающим в его поведении было молчание.
Илья отошёл к креслу Омы и сел. Мастиф тоже сел. Он продолжал следить за Ильёй и совсем не напоминал сонного тюфяка, каким казался Илье раньше. Неожиданно Илья заметил, как тот мускулист и широк, но совсем не толст. Мастиф подождал несколько минут и лёг. Он не заснул, как обычно, а продолжал неотрывно смотреть на Илью.
Дождь вдруг кончился, и солнце вернулось в сад. Илья смотрел на цветы в горшках, расставленные по периметру террасы, и думал, что делать. Мастиф был настроен серьёзно, и Илья не хотел рисковать. Он решил подождать.
Дождь полил снова, без предупреждения, и Илья закрыл глаза. Он слушал шорох капель в саду и удивлялся равномерности звука. Постепенно интервалы между каплями становились всё короче, и вскоре шум дождя слился в один непрерывный шелест воды.
Когда Илья проснулся, вокруг было темно, лишь в саду горели большие фонари, окружённые дымкой пара. Собаки не было. Илья осмотрел террасу ещё раз перед тем, как встать; нет, он был один.
Илья осторожно прошёл в дом. Он свернул в коридор, вдоль которого тянулись спальни.
На стенах, с двух сторон горели рожки ламп. Кто-то зажёг в доме свет.
Илья постучал в дверь первой комнаты; он помнил, здесь спала Кэролайн. Тишина. Он нерешительно повернул круглую ручку двери и надавил от себя.
Комната не была заперта. Илья открыл дверь.
Темно. Он нашёл выключатель рядом с дверной рамой и включил свет. Пусто. С кровати сняли бельё, и сверху лежали розоватый матрас и подушка без наволочки. Москитной сетки над кроватью не было. Илья вошёл в комнату.
Уже перед тем, как он последовательно, один за другим открыл все ящики комода, Илья знал, что ничего не найдёт. Ящики были пусты и ровно светились жёлтым деревом в вечернем свете люстры. В шкафу понуро висели пустые вешалки. Словно исполняя какой-то непременный ритуал, Илья осмотрел всё, что можно было найти, всё, что могло таить разгадку исчезновения Рутгелтов.
Он заглянул под кровать.
Ничего.
То же повторилось и в двух других спальнях, Руди и Адри. Их двери были открыты, и комнаты, совершенно пустые, не хранили никакого указания ни на прежнее присутствие людей, ни на причину их нынешнего отсутствия. Спальню Адри он осмотрел дважды; она показалась ему особенно пустой.
Илья прошёл в другое крыло дома, здесь была его спальня. Он хотел пройти мимо, но заметил, что внутри горит свет. Илья открыл дверь.
Его кровать была застелена и ожидала его. На комоде стояла сумка, его сумка, которую он оставил у ворот и про которую уже забыл. На кровати лежали два аккуратно сложенных синих полотенца, большое и маленькое. По краям полотенец шла белая каёмка.
В комнате горели две лампы: настенная над кроватью и большая с зелёным абажуром на вишнёвом комоде. Москитная сетка была опущена, и под потолком медленно крутились деревянные лопасти большого вентилятора.
Его ждали.
Илья сел на кровать. Было ясно, что в доме кто-то есть, но почему-то этот кто-то не спешит показываться.
Илья не понимал, что происходит; Рутгелты были люди серьёзные и никогда не стали бы играть в глупые игры, вроде той, что игралась сейчас. Адри бы не поступила с ним таким образом. Да и за что? Илья покачал головой.
Неожиданно темнота за раскрытым окном стала желтее. Кто-то включил свет в одной из комнат противоположного крыла дома. Илья выглянул в окно: свет горел в комнате на третьем этаже. Он там не никогда был; Илья знал, что на третьем, верхнем этаже дома находятся спальня родителей и ещё какие-то помещения. Нужно было пойти и выяснить, что происходит.
Оставалась проблема с мастифом. Илья огляделся в поисках защиты и ничего не нашёл. Он подумал и взял с кровати подушку. На подушке была бежевая в полоску наволочка.
В крайнем случае, подумал Илья, от собачьих зубов можно прикрыться подушкой.
В коридорах никого не было, хотя везде вдоль стен горел свет. Илья, оглядываясь и держа подушку перед собой, прошёл в другое крыло дома и поднялся по широкой деревянной лестнице на третий этаж. Посреди ступенек лежала ковровая дорожка. На стене через равные промежутки горели полукруглые лампы, вставленные в неглубокие ниши. Они давали ровный жёлтый свет, отражавшийся в бронзе перил.
Дверь комнаты в конце коридора была открыта, там горел свет. Илья пошёл к свету, старательно громко ступая по паркетному полу, чтобы объявить о своём присутствии. Он волновался. Илья надеялся, что там будет мистер Рутгелт, который всё объяснит. Мистер Рутгелт означал возвращение нормальности.
В коридор тяжело выскочил мастиф. Он остановился и — в первый раз — зарычал на Илью. Илья замер, забыв выставить перед собой подушку. Он просто стоял, стараясь не шевелиться. Он даже не дышал.
Мастиф двинулся к Илье. Он был таким большим, что заполнял собой весь коридор. В ту же секунду кто-то внутри комнаты негромко свистнул и позвал:
— Гроот, Гроот.
Мастиф вздохнул и остановился. Он стоял в нескольких шагах от Ильи, готовый в любую секунду напасть; Илья это чувствовал.
В проёме двери появился мужчина. Это был не мистер Рутгелт: мужчина был белый, невысокого роста и старый. У него были короткие седые волосы и борода.
— Гроот, — сказал старик. — Сюда!
По-английски.
У него был неожиданно молодой и высокий голос. Мастиф немедленно повернулся и, обойдя старика, сел у его левой ноги. Старик кивнул Илье, словно был совершенно не удивлён его появлением. Затем он просто скрылся обратно в комнате. Мастиф последовал за ним.
Илья остался один. Он стоял посреди длинного коридора, ошеломлённый происходящим. Затем Илья пошёл к освещённой двери. Он поравнялся с проёмом и встал, осматривая комнату; это был кабинет.
Старик сидел у длинного стола вполоборота ко входу. Стол был придвинут к раскрытому окну, на столе горели две большие лампы. Рядом с книжным шкафом у стены напротив горел высокий торшер. С другой стороны торшера темнел широкий кожаный диван с круглыми подлокотниками. На диване лежало несколько книг. Почему-то было ясно, что их читают все сразу.
Мастиф, лежавший у стола, увидел Илью и вскочил.
— Нет, Гроот, — сказал старик, не оборачиваясь. — Лежать, лежать. Я кому сказал — лежать.
Мастиф лёг. Судя по акценту, старик был американец.
— Простите. — Вдруг Илья понял, что не знает, что спросить. Ситуация казалась абсурдной.
Илья помолчал и задал абсолютно идиотский вопрос: — Вы говорите по-английски?
Старик повернулся к Илье и неожиданно улыбнулся.
— Время от времени, — весело сказал старик. — Время от времени.
Мастиф глухо рокотал, лёжа на полу: ему не нравилась эта беседа.
— Тихо, Гроот, — одёрнул собаку старик. — Вам необязательно прижимать к себе подушку, — обратился он к Илье. — Гроот вас не тронет. По крайней мере, пока я здесь.
Илье стало неудобно. Он ещё сильнее прижал подушку к животу.
— Скажите, вы не знаете, где все Рутгелты? — спросил Илья.
Он старался говорить спокойно.
— Рутгелты. — Старик снова улыбнулся. — Да кто где. Кроме того, они вовсе не Рутгелты.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.