ПАРАМАРИБО 8
ПАРАМАРИБО 8
КОГДА Илье было пять, его мать рассталась с отцом. Причин ему никто не объяснял, да он, будучи слишком мал, чтобы понять, почему отца больше нет в доме, ничего и не спрашивал. Отец, впрочем, и раньше бывал дома не часто.
Через год — было лето, и Илья с детским садом жил за городом — мать приехала навестить его с другим мужчиной. Тот был молод и худ. Его лицо состояло из углов, а длинная прямая чёлка почти падала на глаза. Он не знал, как вести себя с детьми, но не старался подделаться и не улыбался глупой, беспричинной улыбкой, как многие взрослые, когда говорят с маленькими. Мужчину звали Марат. Просто Марат, без «дядя».
Илью отпустили с ними гулять, и они пошли сквозь лес, в котором стояли двухэтажные оранжевые корпуса. На детской площадке — в самом конце территории — Марат покачал его на качелях, а потом покачался сам. Мать сидела на краю песочницы и смотрела на них; в тот день она неожиданно много молчала.
У Ильи тогда была любимая игрушка, маленькая плюшевая собака, Кутя. У собаки был кожаный, а не пластмассовый нос, что в глазах Ильи делало её более настоящей. Ночью Илья клал Кутю на подушку и укрывал одеялом.
Днём он носил его всюду с собой и иногда пытался кормить. Кутя не ел, но продолжал оставаться весёлым.
В тот день они покачали Кутю тоже, а потом начался сильный июльский дождь, ливень. Рядом с детской площадкой стояла беседка, куда они бросились прятаться. Мать и Марат обсуждали, как они теперь, под дождём, доберутся до электрички, чтобы ехать в Москву, а Илья весело бегал по беседке.
Вдруг мать вспомнила, что Илья должен обязательно вернуться в корпус к пяти часам — полдник. Они побежали через мокрый лес, Илья на руках у Марата. От Марата пахло табачным дымом, и Илье это нравилось. Он хотел, чтобы Марат не уезжал и продолжал носить его на руках.
И тут Илья понял, что Кутя остался в беседке.
Они уже были у корпуса, где жила его группа. Илья начал плакать и звать Кутю. Дождь усилился, мешаясь со слезами, и Илья рвался обратно в беседку. Воспитательница, выбежавшая на крик, подозрительно смотрела на Марата. Мать волновалась, что они опоздают на электричку. Она пыталась успокоить Илью, но тот был безутешен.
— Он убежит в лес и заблудится! — кричал Илья. — Там волки, волки, а он маленький!
— Глупости. — Мать устала и боялась опоздать на поезд. — Никуда он не убежит: он не настоящий.
— Настоящий, настоящий! — захлёбывался в слезах Илья. — Его волки съедят!
Мир, как он был раньше, кончился. Мать не понимала его и не жалела Кутю. Воспитательница держала Илью за руку и тянула в корпус, называя по фамилии. Илья их всех ненавидел.
Тогда Марат потушил сигарету и, наклонившись к Илье, сказал:
— Я за ним сейчас пойду. Жди здесь.
Он повернулся и пошёл в шумящий дождём лес. Одежда мокро облепляла его, и он казался ещё худее, чем был.
— Марат, ты что? — позвала мать Ильи. — Опоздаем на электричку, эта — последняя. Да поплачет и успокоится. Они завтра пойдут гулять и найдут его игрушку.
— Доберёмся, — сказал Марат, не оборачиваясь. Он стал быстро не виден в темени деревьев.
Илья сразу замолчал. Он тут же поверил этому незнакомому мужчине, от которого пахло сигаретами. Он знал, что тому можно верить во всём и всегда. Потом, все пятнадцать лет, которые они прожили вместе, когда Марат женился на его матери, Илья продолжал ему верить и никогда об этом не жалел.
Кутю, однако, Марат не нашёл, и детство в тот день кончилось. Илья плакал, пока не заснул у Марата на руках, и ему нравилось, что тот его крепко держит, и Илья старался плакать ещё больше, даже когда слёзы уже прошли.
Мать сидела на стуле напротив и молча глядела на них. Электричка давно ушла, и было некуда спешить.
Много лет после этого Илья был уверен, что Кутю съели волки.
Сейчас, в полуосвещённом коридоре Хасьенды, это чувство — что знакомый мир кончился и что-то невозвратное, окончательное изменило всю жизнь — вернулось и заполнило Илью. Он поверил старику сразу, как когда-то сразу поверил Марату. Он знал, что старик говорит правду. Знал и не хотел.
— Что значит «не Рутгелты»? — Илья шагнул в комнату. Мастиф зарычал сильнее, но Илье сейчас было не до него. — Кто же они, если не Рутгелты? И кто — вы? Что вы вообще здесь делаете?
Старик несильно ударил мастифа по широкой круглой шее и приказал молчать. Тот недовольно засопел, но послушался.
— Я — хозяин дома, — сказал старик. — Позвольте представиться: Оскар Кассовский. Люди, которых вы знали как Рутгелтов, мои друзья и гости. Как и вы были моим гостем всё это время.
Он говорил легко, свободно и весело смотрел на Илью. Тот не знал, что ответить. Одно было ясно: Кутю снова съели волки. Ему хотелось ударить Кассовского.
— Вы голодны? — Кассовский встал. — Вы же не ели ничего с самого утра. Ваутер, должно быть, вас в лодке кормил всякой дрянью.
— Откуда вы знаете Ваутера? — Илья тут же пожалел о вопросе. Теперь было окончательно ясно, что старик не лжёт. Илья вдруг почувствовал, что очень голоден. Он и вправду не ел весь день, но как-то об этом забыл.
Старик улыбался. Он не собирался отвечать на глупые вопросы. Он улыбался и ждал.
— Где Рутгелты? — спросил Илья. — Где Адри? Что вы с ними сделали?
Старик рассмеялся. Странно, он говорил высоким звонким голосом, а смех был низкий, хрипловатый смех-баритон.
— Это вы на самом деле хотите спросить, что они с вами сделали, — сказал старик. — С Адри всё в порядке, — заверил он Илью. — И с другими тоже. Их здесь нет, вот и всё. Сейчас самое лучшее, если вы примете это как данность: их здесь больше нет.
Илья молчал. Он не знал, что сказать.
— Были Рутгелты, и нет, — засмеялся Кассовский. — Как в сказке. Жили-были… А теперь нет.
Ему было весело.
— Я сейчас пойду в полицию, — сказал Илья.
Он знал, что никуда не пойдёт, но должен был что-то сказать.
— Конечно, конечно, — заторопился Кассовский. — Хотите, я распоряжусь, чтобы вас подвезли? А то вы ведь, должно быть, и не знаете, куда идти.
Он подошёл к книжному шкафу и, не глядя, достал с полки книгу и протянул Илье. Книга была в твёрдом тёмно-зелёном переплёте, и на ней золотым тиснением надпись: De Officiele Folder van de Regering van Suriname. Это был справочник министерств Суринама. Кассовский открыл его на странице с надписью: Ministerie van het Binnenland en Politie. Он ткнул пальцем в какую-то тройную голландскую фамилию и дружелюбно сказал:
— Это комиссар полиции, мой приятель. Можете позвонить ему прямо сейчас и задать все вопросы. Он ещё в офисе, я с ним говорил минут двадцать назад. Скажите дежурному, что звоните от меня, а то комиссар не возьмёт трубку.
Илья уставился в справочник. Всё казалось бесполезным. Он хотел, чтобы всё как можно быстрее кончилось. Он хотел проснуться.
— Смотрите, — сказал Кассовский, — ваш самолёт уже улетел, следующий самолёт в Нью-Йорк только через три дня. Билет я вам поменяю, не беспокойтесь. Вы, конечно, можете поехать в гостиницу, если хотите, но, поверьте, у меня вам будет лучше. Вы же были моим гостем всё это время, оставайтесь ещё.
— А кто же эти люди, если не Рутгелты? — Илья спросил просто так, чтобы соглашаться не сразу.
— Они мои друзья, прекрасные люди, но совсем не Рутгелты. Они вообще не родственники.
— А Адри? — спросил Илья. Он понимал, что это звучит глупо.
— И Адри не Рутгелт, — развеселился Кассовский. — Уж кто точно не Рутгелт, так это Адри. Да успокойтесь вы, — заверил он Илью, — никаких Рутгелтов вообще нет; я их просто придумал.
— Для чего? — спросил Илья. — Для чего всё это?
Он начинал злиться, и Кассовский это почувствовал. Илье хотелось его ударить и бить, бить, пока тот не отдаст ему прежнее. Илья шагнул к старику. Мастиф немедленно вскочил на ноги.
— Гроот, место, — приказал Кассовский. — Смотрите, Илья. — Он первый раз назвал его имя. — Сейчас вы всё равно ничего не поймёте: вы слишком расстроены. Почему бы вам не принять душ, переодеться, и мы обо всём поговорим за ужином. Мне кажется, так будет лучше.
Кассовский смотрел на Илью, щурясь и улыбаясь. Илья вдруг ощутил, как он грязен — после четырёх дней в джунглях, где его поливали водой с листьями и порубленными корнями, после лодки, где он лежал в забытьи неизвестно сколько. Он провёл рукой по волосам: те были необычно жесткими на ощупь и напоминали шерсть терьера. На ладони у Ильи налипло крошево листьев. Первый раз за сегодня Илья ощутил свой запах — запах немытого тела и высохшего пота. Он захотел смыть с себя всю эту грязь и весь этот день. Илья повернулся и, не говоря ни слова, пошёл прочь.
— Приходите на Keuken Terras, — крикнул вслед Кассовский. — Будет рыба по-креольски. И ваши любимые жареные платанос.
Даже это он знал.
Пока Илья больно соскребал с себя грязь под душем, он продумал все вопросы, которые задаст Кассовскому. Илья составил список вопросов, очень хитрых, которые загонят Кассовского в ловушку, и тот будет вынужден признаться, сказать всю правду. Какую, Илья пока не знал. Главное, он должен будет сказать Илье, где Адри.
Он услышал шум мотора, когда вытирался. Илья выбежал в комнату и увидел в окно, выходящее на фонтан, отъезжающий джип, «тойоту». Илья натянул на ещё мокрое тело шорты и сбежал на первый этаж, на кухню. Он уже знал, что случилось, но не хотел себе в этом признаться.
На кухне было темно и пусто, но на Keuken Terras горели лампы под потолком и стол был накрыт. На одного человека. Илья посмотрел на затянутые сетками от мух тарелки, и ему захотелось плакать. Все его вопросы теперь было некому задавать.
Он не стал есть. Илья нашёл на кухне ром и, взяв бутылку, пошёл на Семейную террасу. Неизвестно откуда взявшийся мастиф плёлся за ним и нестрашно ворчал. Илье было всё равно; сейчас он даже хотел, чтобы мастиф на него набросился, он хотел хоть какого-то выхода чувств. Он хотел драмы. Но мастиф был настроен вполне дружелюбно и лишь порыкивал для порядка.
Илья лежал в гамаке и пил ром из горлышка широкой бутылки. Звёзды заполнили южное небо, не давая ему остаться одному. Илья пил ром и ни о чём не думал. Он не боялся москитов: те не кусали людей с алкоголем в крови. Илья смотрел в небо и слегка покачивался. Внизу, тяжело дыша, спал мастиф.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.