[К.Х. о положении дел в Тибете и в Теософском обществе]

[К.Х. о положении дел в Тибете и в Теософском обществе]

Я, конечно, не могу возражать против стиля, который вы любезно приняли, обращаясь ко мне по имени, так как это, по вашим словам, результат вашего личного ко мне уважения, которое даже больше, нежели я успел заслужить. Условности утомительного мира вне наших уединенных Ашрамов нас всегда мало интересуют, и менее всего теперь, когда мы ищем людей, а не церемониймейстеров, ищем преданности, а не внешнего почтения. Все более и более утверждается мертвый формализм, и я действительно счастлив, что нашел неожиданного союзника в тех кругах, где до сих пор их было не слишком много, – в высокообразованных классах английского общества. Над нами в некотором роде навис кризис, с которым теперь придется справляться. Можно сказать, два кризиса: один – в Обществе, другой – в Тибете. Ибо, говоря конфиденциально, Россия постепенно накапливает силы для вторжения в эту страну под предлогом китайской войны. Если ей это не удастся, то лишь благодаря нам, и этим мы заслужим по меньшей мере вашу признательность. Как видите, у нас имеются дела поважнее, чем думать о малых обществах; все же Теософским обществом не следует пренебрегать. Это дело получило импульс, который без верного направления может привести к очень нехорошим последствиям. Припомните лавины в ваших любимых Альпах, о которых вы часто думаете, и вспомните, что вначале их масса мала и поступательное движение невелико. Избитое сравнение, скажете вы, но я не могу придумать лучшей иллюстрации, когда окидываю взглядом постепенное накопление пустячных событий, перерастающее в угрожающий рок для Теософского общества. Эта картина невольно возникла передо мною на днях, когда я спускался по ущельям Кунь-Луня (вы называете его Каракорумом) и увидел, как сорвалась лавина. Я лично посещал нашего руководителя для передачи важного предложения мистера Хьюма и направлялся к Ладаку по дороге домой. Какие еще размышления могли последовать затем, я не могу сказать. Но как только я воспользовался благоговейной тишиной, обычно наступающей после такого катаклизма, чтобы составить более ясное представление о нынешней ситуации и настроениях «мистиков» Симлы, как был грубо возвращен к действительности.

Знакомый голос, такой же резкий, как голос, приписываемый павлину Сарасвати (который, если верить преданию, отпугнул короля Нагов), кричал по токам [1]: «Олькотт опять поднял на ноги самого дьявола!.. Англичане сходят с ума. Кут Хуми, приходи скорей и помоги мне!» – и в своем возбуждении она забыла, что говорит по-английски. Должен сказать, что «телеграммы» Старой Леди• бьют, как камни из катапульты!

Что я мог сделать, как не прийти? Доказывать что-то через пространство человеку, находящемуся в полном отчаянии, в состоянии морального хаоса, было бесполезно. Поэтому я решил оставить свое многолетнее уединение и провести некоторое время с нею, утешая ее, как только мог. Но наша подруга не из тех, кто мог бы побудить свой ум соблюдать философское смирение Марка Аврелия. Парки никогда не пророчили, что она будет в состоянии сказать: «Королевское величие в том, чтобы делать добро, когда о тебе говорят плохо» [2]...

Я приехал на несколько дней, но теперь нахожу, что сам больше не могу выносить удушающего магнетизма[44] даже моих собственных соотечественников. Я видел некоторых из наших старых гордых сикхов пьяными и пошатывающимися на мраморных дорожках, ведущих к их священным храмам. Я слышал, как говорящий по-английски вакил• поносит Йога-Видью• и теософию• как обман и ложь, заявляя, что английская наука освободила их от таких «унизительных суеверий»; он говорил, будто оскорблением для Индии является утверждение, что грязным йогам и саньясинам• известно что-либо о тайнах природы или что какой-либо живой человек может или когда-либо мог произвести какой-либо феномен! Завтра же я отправляюсь домой.

Весьма возможно, что доставка этого письма задержится на несколько дней по причинам, не представляющим для вас интереса. Пока что я, однако, протелеграфировал вам свою благодарность за ваше любезное согласие с моими пожеланиями в делах, на которые вы намекнули в своем письме от 24-го числа текущего месяца. Я с удовольствием замечаю, что вы не преминули выставить меня перед миром как возможного «сообщника». Это доводит наше число до десяти[45], я полагаю? Но должен сказать, что ваше обещание было хорошо и честно выполнено. Полученное в Амритсаре 27-го числа текущего месяца, в два часа пополудни, письмо ваше оказалось у меня пять минут спустя, когда я был в тридцати милях за Равалпинди; уведомление было вам протелеграфировано из Джелума в четыре часа того же дня. Наши способы ускоренной доставки и быстрой связи, как видите, не могут презираться западным миром или даже скептическими арийскими англоговорящими вакилами.

Я не мог бы требовать от своего союзника более беспристрастного состояния ума, чем то, которое начинает устанавливаться у вас. Мой брат, вы уже в значительной степени изменили свое отношение к нам. Что же может помешать нашему совершенному взаимопониманию?!