38. ТРАНСФОРМАЦИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

38. ТРАНСФОРМАЦИЯ

Возлюбленный Мастер,

Обращение к собранию (часть четвертая)

Если бы вы были человеком, настоящим человеком Чань, то, услышав сказанное мною: «Где старые адепты, появляющиеся в мире?», — вы плюнули бы мне прямо в лицо. Если же вы не делаете этого, а приемлете вещи такими, как кто-то преподнес их, — вы уже опустились до вторичного.

Кроме того, разве не известно вам то, что сказал мастер Ло Шань: «Мистические врата не имеют доктрин, не устанавливают общих принципов. Если хочешь искать это, смотри прежде звука»? Все вы, ученики Будды: настоящий ум не фиксирован, и настоящая мудрость не связана. Даже если я дам этим двум губам говорить без конца и без перерыва, отныне и до скончания времен, — вы все же не можете зависеть от силы другого лица: в этом деле каждый и всякий вполне самодостаточен в собственном праве. Это не может быть ни увеличено, ни уменьшено даже на йоту.

Патриарх сказал:

Держитесь за него — и вы утратите его,

И неизбежно вступите на ложные дороги.

Отпустите его — и, естественно,

его сущность ни уходит, ни остается.

Верьте в эту истину единого ума: его нельзя ни схватить, ни отвергнуть. Тогда вам следует отказаться от своего тела и от своей жизни тут же. Если вы не можете отказаться от них, то только из-за собственной нерешительности, — в последний день своей жизни не вините меня.

Погода жаркая, и вы простояли много времени.

Да Хуэй издал крик и спустился со своего места.

***

Грустно подходить к концу сутр Да Хуэя. Это было замечательно богатое паломничество, движение шаг за шагом, когда Да Хуэй рос, когда он трансформировался, когда он начинал превращаться из интеллектуала в мистика.

Это было замечательно — просто наблюдать трансформацию от интеллекта к интуиции, от ума к медитации, из обычного человеческого существа в бессмертное... И взрыв, который произошел с ним. Мы тоже разделили немного света, просто, будучи бдительными и осознающими.

Эти сутры — последние. Они завершающие: это итог всего его опыта — следовательно, они обладают огромным потенциалом.

Если бы вы были человеком... — а под человеком он подразумевает только человека медитирующего. Человек, который не медитирует, только называется человеком; невелика разница между ним и другими животными. Животные насильственны — таков и человек; животные конкурируют — таков и человек; животные завистливы — таков и человек. Животные также способны думать, хоть и не много, но все же нет никакого качественного различия.

Единственная вещь, которая создает различие, это медитация; ибо животное не выказывает способности медитировать. Даже в огромном человечестве очень редкий человек достигает высоты медитации. Потому Да Хуэй совершенно прав, когда говорит: Если бы вы были человеком, настоящим человеком Чань...

«Чань» — по-китайски медитация. Он говорит, что вы становитесь поистине человеком только благодаря медитативной трансформации, и он говорит это теперь из своего собственного авторитета. Он был интеллектуальным человеком; он начал свое путешествие как мыслитель. Он оканчивает свое путешествие как молчаливое безмыслие. Он, безусловно, имеет право определять человека: он и сам прошел через труднейшее испытание, он и сам показал себя человеком.

Человек — для всех тех, кто знает, — это способность выйти за пределы ума, способность стать не-умом, способность пребывать без единого движения мысли внутри вас. Коль скоро вы узнали эту огромность, это безмолвие, вы не зададите ни единого вопроса о сущем. Дело не в том, что вам известны все ответы, — вы не знаете даже одного ответа, — но все вопросы исчезли, поэтому и потребность в любом ответе тоже исчезла.

В этом состоянии нет вопросов, нет ответов — просто чистое сознание, зеркало, не отражающее ничего... Просто пребывая самим собой, никуда не ходя, оставаясь здесь сейчас, вы обретаете высшее блаженство, которое каждое человеческое существо разыскивало веками, из жизни в жизнь, — но продолжает упускать, поскольку поиск ведется в неверном направлении: человек всегда смотрит наружу — а сокровище внутри.

Он разыскивает в храмах, в синагогах, в церквях, а тот, кого он ищет повсюду, прямо внутри него. Если ему удается остановить все свои поиски, все свои желания, все свои хождения — хотя бы на мгновение, — революция происходит. Внезапно он больше не нищий, он больше не жаждет, не желает, не надеется, не ожидает. Внезапно он становится мастером.

Есть древняя история... Некий король совсем состарился, и был у него только один сын. Он посоветовался с великим мудрецом, к которому всегда обращался за советом и который всегда находил необычный подход к любой предложенной проблеме. Король сказал мудрецу: «Я стар. У меня только один сын, и он унаследует все. Огромное королевство я оставляю в его руках, не зная, способен ли он... Ты не предложишь какой-нибудь способ, чтобы я мог быть уверенным?»

Старый мудрец предложил нечто очень странное — и это было сделано. Принца выслали в колеснице за пределы королевства. Отобрали у него одежду, а ему сказали, что его изгоняют из королевства, и вручили ему нищенскую одежду и чашу для подаяний. Он не мог поверить этому. Он спрашивал: «Какое преступление я совершил?»

Возница сказал: «Я не знаю ничего. Я просто выполняю приказания твоего отца. Тебе не позволяется входить в королевство, в противном случае ты будешь брошен в тюрьму. Так что беги подальше отсюда». И колесница возвратилась во дворец.

Молодой человек был поражен. Это же нелепое поведение; его отец сошел с ума? Он надеялся стать королем, а стал нищим.

Но что тут поделаешь?

Вскоре он почувствовал голод, жажду, и хоть это было очень постыдным, он вынужден был просить. Он стал попрошайничать на улице, как обычный нищий.

Прошли годы; он совершенно забыл, что когда-то был принцем, он освоился. Человек имеет громадную способность адаптироваться к любым условиям, а когда что-то абсолютно неизбежно, то вам больше ничего и не остается. Как-то в полдень, под жарким солнцем стоял он перед постоялым двором, умоляя людей: «Я проголодал два дня, подайте мне что-нибудь». Несколько монет упало в его чашу для подаяний... и тут вдруг он услышал звук золотой колесницы. В одну секунду, сразу же, он вспомнил свою колесницу. Странно... она выглядела точно, как та.

Колесница остановилась и тот же самый возница — хотя и очень постаревший — спустился вниз, коснулся стоп принца, вернул ему его одеяния и его корону и сказал: «Довольно! Выбрось всю эту нищенскую одежду. Сперва пойди на хороший постоялый двор, прими ванну, вымойся хорошенько, оденься, как следует. Твой отец умирает, и он вспомнил тебя; он ждет твоего немедленного прибытия, потому что хочет своей собственной рукой передать тебе королевство и ключ от своих сокровищ».

Люди, у которых он побирался, собрались вокруг. Они поверить не могли своим глазам — не из-за одежд, короны, золотой колесницы, а из-за того, что лицо молодого человека тотчас же изменилось. Его глаза преобразились, его гордость вернулась; теперь он стоял перед ними с большим достоинством и величием. Нищий исчез за долю секунды.

Всего мгновением раньше это был совершенно другой человек; всего мгновение тому назад произошел разрыв. Резкость, внезапность... он и сам не мог поверить этому, потому что увидел перемену даже в своем сознании. То, как он шел, то, как сидел в колеснице, — все переменилось; то, как он смотрел на людей, — это были уже не те глаза. Лишь воспоминание — ничего другого не произошло; лишь пробуждение к тому факту, что он принц и становится наследником великого королевства, — только слова... но все изменилось.

Того же рода чудо происходит при медитации: вы внезапно узнаете, что великое королевство принадлежит вам, королевство всего сущего; что вы не нищий, который жаждал обыденного, который хотел того и другого, который надеялся получить больше власти, больше престижа. Все симптомы нищенского существования... как только вступаешь в медитацию, все эти симптомы исчезают. Внезапно обнаруживаешь, что обладаешь королевством, собственным домом, недостатка нет ни в чем — ты полон, завершен, осуществлен.

Вот по этой причине Да Хуэй и говорит: Если бы вы были человеком — настоящим медитативным человеком, — то, услышав сказанное мною: «Где старые адепты, появляющиеся в мире?» — вы плюнули бы мне прямо в лицо.

Это особые способы дзэн; они непонятны вне мира дзэна. Теперь Да Хуэй мастер, и он говорит: «Когда я высказывал бессмыслицу, то, если бы вы были настоящим человеком, вы плюнули бы мне прямо в лицо. Вы могли бы остановить меня».

Случилось так, что один епископ в Японии очень захотел увидеть дзэнского мастера, Линь Цзи. Он много слышал о нем, и он был уверен, что если бы пошел к нему с Библией и прочитал несколько прекрасных изречений Иисуса — в особенности Нагорную Проповедь, — то, без сомнения, смог бы обратить Линь Цзи в христианина. А обратить Линь Цзи означало бы обратить тысячи его последователей; даже японский император был одним из его учеников. Стоило отправиться в горы и выдержать утомительное путешествие.

Епископ добрался до Линь Цзи и сказал, что хотел бы прочесть несколько изречений своего мастера, что он надеется, что они понравятся Линь Цзи, и что он хотел бы узнать, что Линь Цзи думает об этом. И он принялся читать эти прекрасные изречения Иисуса. Он прочел два или три предложения, но, прежде чем он смог читать дальше, Линь Цзи сказал: «Прекрати весь этот вздор! Тот, кто сказал эти слова, станет буддой в какой-то будущей жизни, но сейчас это просто пустая болтовня. С меня довольно».

Епископ не мог поверить: это было так невежливо... Линь Цзи мог не соглашаться, но, по крайней мере, хотя бы проявил вежливость. Но люди не понимают, что дзэн не верит в вежливость; дзэн верит в подлинность. Не велика важность, следовать этикету общества; куда важнее было для Линь Цзи высказать именно то, что он чувствовал, и что он видел.

Линь Цзи сказал: «Эти изречения сейчас бессмысленны. Но кто бы их ни говорил — я не знаю его, и я не хочу знать его, — он станет буддой в будущей жизни. Он на верном пути, но ему долго путешествовать». В дзэне проблемы манер и этикета не существует. Все это атрибуты обычного общества.

Поэтому Да Хуэй говорит: «Если бы вы были действительно человеком медитирующим... Было много случаев, когда я говорил вздор, когда я был только интеллектуалом и высказывался так, словно я знал, — а ведь я не знал ничего. Вы хранили молчание и слушали меня, как будто будда говорил с вами. Знай вы медитацию хоть на йоту, вы плюнули бы мне прямо в лицо».

Если же вы не делаете этого, а приемлете вещи такими, как кто-то преподнес их, — вы уже опустились до вторичного.

Я объяснял вам смысл слова «вторичное». Оно имеет большое значение в терминологии дзэна. Вторичное, значит заимствованное — вы уже опустились от изначального к заимствованному. Если вы человек медитирующий и, слушая ученого человека, не останавливаете его, — значит, вы уже опустились до вторичного. Вы утратили контакт с первичным источником знания.

Однако это странное поведение, несмотря на его подлинность и искренность, не выносилось за пределы дзэна.

Я полюбил дзэн, в особенности за то, что он не заботится ни о чем, кроме истинного, кроме пережитого. Он даже не позволяет никому наполнять вздором ваш ум. Очень трудно человеку, которому ничего не известно о медитации, разговаривать с дзэнским мастером. Они живут в двух разных мирах; связь оказывается невозможной.

Вы продолжаете поступать так, как этого от вас ожидает общество, а дзэнский мастер поступает так, как отзывается его сознание в данный момент. У него нет ни морального кодекса, которому надлежит следовать, ни дисциплины, а есть собственное сознание. Конечно, он странен и дик, но в этом и его красота. Это та же самая красота, которую вы видите у диких зверей — их невинность, их подлинность.

Человеческая вежливость — не что иное, как другое наименование для хитрости: вы слушаете человека, улыбаетесь, а про себя думаете: «Когда же этот идиот остановится?»

Когда-то в наш дом приходил один человек; он был другом моего деда. Я насмотрелся, как он разговаривает: он был действительно невыносим — приносит всевозможные сплетни, занимает время, а мой дед только поддакивает: «Хорошо, очень хорошо».

Я сказал однажды: «Всему есть предел. Это продолжается каждый день, и он даже не приносит новых историй. Я слышал все его рассказы по много раз — а ты все слушаешь!»

Мой дед сказал: «Думаешь, я слушаю его? Я занят своими мыслями; просто в промежутках я даю ему стимул продолжать. Бедняге необходим кто-то, кто бы его слушал».

Я вспомнил это, между прочим, потому, что каждый нуждается в ком-то, чтобы высказаться, — не имеет значения, что ему нужно высказать. Бертран Рассел в одном из своих великих прозрений говорит: «Я вижу возможность появления в будущем мире миллионов психотерапевтов. Это станет величайшей профессией».

Она становится все более популярной с каждым днем. Единственная причина ее успеха не в том, что она помогает людям стать здоровыми; единственная причина в том, что она позволяет вам высказывать всевозможный вздор, а ученый, хорошо образованный человек слушает вас. Конечно, вы должны заплатить ему...

Я слыхал о великом психоаналитике, которого замучил миллиардер. Он нес такую чепуху и такой вздор... но он платил, и тут уж никак не выпадало останавливать его. Он платил по самой высокой расценке, какую только можно было назначить, — и нес свое час за часом... Бизнес был хороший, но очень утомительный и очень скучный.

Однажды психоаналитик сказал ему: «Из-за того, что я должен уделять вам два или три часа, я не могу заботиться о других моих пациентах. Поэтому я придумал небольшую стратегию: я буду оставлять свой диктофон, а вы продолжайте говорить; все будет записано, и в ночной тишине я смогу прослушать это. К тому же это окажется более эффективным, потому что мой ум полностью освободится от дел, рабочих забот и от других пациентов, так что я смогу уделить вам более глубокое внимание».

Миллиардер сказал: «Хорошая идея».

На следующий день он вошел, подошел к кушетке и через две минуты вышел. Психоаналитик поглядел ему вслед и спросил: «Что случилось? Куда вы идете?»

Миллиардер сказал: «Я поговорил с моим диктофоном; теперь мой диктофон разговаривает с вашим диктофоном. Я подумал: зачем мне тратить свое время? У меня тоже есть масса других дел и забот. Мой бизнес гораздо больше вашего, — а поздно вечером, в тишине, я тоже могу говорить более свободно. Это хорошее решение».

Бертран Рассел говорит, что множество людей будет связано с психоанализом лишь по той простой причине, что все будут сильно отягощены своими мыслями и ни у кого не найдется времени, чтобы выслушать их; им понадобятся профессиональные слушатели. Вот это и есть психоаналитик — профессиональный слушатель. Он не делает ничего... но даже слушание помогает: человек разгружается.

Мой дед сказал: «Не имеет значения, что он говорит и кто слушает; я занят своими мыслями... А этот бедняга не может найти себе никого».

Мой дед умер, но тот человек продолжал приходить. Отец был очень обеспокоен: «Это невыносимо; кто теперь будет слушать его?»

Я сказал: «Конечно же, ты, потому что я не собираюсь слушать. Пока ты жив, будет несправедливо вынуждать меня слушать его. Сначала ты умрешь, и тогда уже, если он все еще будет жив, придется слушать мне, — но сейчас это твоя обязанность».

Отец сказал: «Ты странный. Тебе нечего делать; почему же ты не можешь просто сесть и послушать его?»

Я сказал: «Сейчас это твой долг. Твой отец умер, не мой отец. Ты получаешь все наследство, и этот человек — часть наследства».

Однажды отец был очень занят, и постучался тот человек. Отец велел мне: «Скажи ему, что меня нет дома».

Я вышел и сказал человеку: «Отец дома, он очень занят и попросил меня сказать вам, что его нет дома. Так что, пожалуйста, решайте сами. Хорошо бы вам уйти».

Он воскликнул: «Что?! Он дома, а говорит, что его нет?»

Я сказал: «Именно такова истина», — а мой отец все это слышал.

На это тот человек сказал: «Тогда я войду».

Я ответил: «Дело ваше».

Мой отец сильно разгневался на меня. Когда тот человек ушел, помучив его два или три часа, отец как следует, взялся за меня.

Я сказал: «Ты срываешь злость на мне, когда на самом деле разозлен тем человеком. Твой отец — вот кто дал тебе наследство; я — никто во всем этом деле».

Он сказал: «Но зачем ты сказал, что я дома? Я же велел тебе сказать, что я вышел».

Я ответил: «Я рассказал ему правду, почему я должен врать? Ты всегда настойчиво требуешь от меня правды. «Где ты был? — спрашиваешь ты. — Не ври». Теперь запомни, никогда не говори мне: «Не ври». Порой нужно и соврать... понятно?»

Он возразил: «Тут дело другое».

Я сказал: «Это одно и то же дело. Ты все время учил меня быть правдивым, и я буду оставаться правдивым, во что бы то ни стало, пока ты не скажешь мне, что можно врать, и перестанешь настаивать на истине...»

Он сказал: «Дай мне обдумать это, потому что очень трудно позволить тебе врать. Лучше уж выслушивать того человека. Не надо врать; ты должен говорить правду. Ты поступил правильно».

А я сказал: «Тебе нужно начать делать то же самое, что делал мой дед. Он никогда не утомлялся; более того, вечером он ждал его. Много раз он спрашивал меня, не идет ли тот человек. Выучи секрет».

Он спросил: «Какой же у него был секрет? Я никогда даже не приближался к ним. Я никогда не желал знакомиться с этим человеком».

Я сказал: «Секрет деда был очень прост: он никогда не слушал. Он просто давал тому выговориться. Это отнимает немного времени, но это хорошая дисциплина».

В обществе вы продолжаете терпеть людей, говорящих ложь. Вам известно, что они лгут, но вы не скажете им в лицо: «Вы лжете». Вы будете притворяться, что согласны. Общество требует от вас лицемерия, — и это трудно.

Когда вы соприкасаетесь с дзэном, лицемерие не допускается вовсе. Это единственный небольшой поток нелицемерных людей на свете. Иначе как можете вы представить мастера, говорящего своим ученикам: «Если вы считаете, что я несу вздор, вы должны плюнуть мне в лицо»? Мастера били учеников; это можно понять. Но в дзэне случается так, что ученики бьют мастеров.

Был монастырь, помещение которого имело два крыла; а у мастера жил прекрасный кот. Каждый монах... там одна тысяча монахов: пятьсот в одном крыле, пятьсот в другом крыле, и прямо посредине была комната мастера. Кот привык бродить в одном крыле, в другом крыле, и был он такой красивый, очаровательный, что в каждом крыле каждый монах старался задержать этого кота подольше. Порой возникали ссоры, даже драки, из-за того, что левое крыло хотело оставить у себя кота, а правое крыло не отдавало его.

Мастеру надоело. Однажды он созвал всех монахов и сказал: «Это пора прекратить: кот становится причиной раздора. Скажите что-то, сделайте что-то, что продемонстрирует вашу медитацию, — кто угодно, из любого крыла. Если не сможете... Может быть, все же кто-то может поступить таким образом, чтобы показать наличие медитативного прозрения, — тогда кот достанется этому человеку и его крылу. Если никто не может ничего придумать, то мне остается единственная возможность: я разрублю кота пополам и отдам каждому крылу его половину».

Монахи были в шоке. Они старались, но никто не мог найти способ показать свою медитацию — что тут делать? что сказать? — а мастера не проведешь, это уж абсолютно точно.

Поскольку никто ничего не придумал, мастеру пришлось разрубить кота надвое. Он раздал те мертвые части кота обоим крыльям. Монахи рыдали, но это было бесполезно: мастер уже дал им шанс, а они не смогли показать свою медитацию.

Тут как раз Ринзай — монах, который ходил по какому-то поручению в город, — возвратился и услышал всю эту историю. Он не мог поверить, что тысяча монахов... «И вы не смогли помешать этому старику, убить кота?» Он вошел и отвесил оплеуху мастеру.

Мастер сказал: «Слишком поздно. Если бы ты был здесь раньше, кот был бы спасен».

Такое может произойти только в атмосфере дзэна. Ученик бьет мастера, а мастер принимает с благодарностью и оценивающе говорит: «Где же ты был? Если бы ты был здесь, бедный кот остался бы живым. Ни один монах не подошел и не сказал мне: «Что за вздор ты говоришь! Убить кота...» И этого было бы достаточно. Но все они промолчали, они не смогли дать никакого ответа».

Дзэн создал весьма своеобразный мир — не этикета, манер и лицемерия, а просто подлинности. То, что Ринзай бьет мастера, прямо показывает истину, как он чувствует ее: «Это было абсолютно бессмысленно, убить бедного кота, это не было нужно. Сама идея была неверна, и ты нуждался в доброй оплеухе за это. Никогда не делай такого впредь».

Где угодно в мире такой ученик был бы изгнан. Но в дзэне ученик был оценен: «Где же ты был? Тебе надо было быть здесь. Ты мог бы спасти кота, ты помешал бы мне зря убить бедного кота, прекрасного кота. Это был мой кот, и я буду тосковать по нему».

Если вы слушаете нечто такое, что ощущаете своим сознанием и осознанием как вздор и глупость, вы должны что-нибудь сделать, чтобы остановить это; иначе вы и сами опускаетесь до вторичного. Вторичное означает, что вы опускаетесь из истины в мир лжи; вы опускаетесь из молчания в мир языка, общества, общественных манер.

Кроме того, разве не известно вам то, что сказал мастер Ло Шань: «Мистические врата не имеют доктрин...»?

Доктрины созданы философами; доктрины созданы теми, кто не знает. Это очень странный феномен: те, кто не знает, чувствуют рану от незнания. Она причиняет боль. Им нужно чем-то прикрыть ее, поэтому они создают доктрины — христианские доктрины, индуистские доктрины, джайнские доктрины. Такие доктрины не помогают им забыть свое невежество. Они не становятся мудрыми, они не становятся просветленными, но на какое-то время это средство помогает им забыть, что они больны, что они невежественны.

Но это опасно. Всегда лучше знать, что вы больны, потому что тогда возможно какое-то лечение. Опасно прятать свое неведение, потому что оно сохраняет вас невежественными навсегда. Чем больше вы прячете его, тем сильнее оно разрастается, как рак у вас внутри; неведение — это поистине рак души. Не прячьте его; если оно есть, признайте его, чтобы его можно было удалить, оперативно устранить.

Гаутама Будда часто повторял: «Я не философ, я врач». Можно понять, почему он настаивал, что пришел не для того, чтобы просто прикрывать ваши раны и давать вам ложные представления, будто вы знаете; он был здесь для того, чтобы исцелить вас. Для лечения необходимо признать свое неведение. Признайте для себя: «Я — невежествен, и все мое знание заимствовано» — и это будет великое начало.

Мистические врата не имеют доктрин, не устанавливают общих принципов. Всю мою жизнь меня спрашивают, каковы мои генеральные принципы — потому что каждая религия имеет собственный катехизис, собственные установившиеся доктрины, принципы, положения. Мне всегда было трудно объяснять людям, что у меня нет никаких общих принципов, и не может быть — а любой, у кого они есть, ошибается, потому что жизнь непрерывно изменяется. У вас не может быть фиксированных, установленных принципов; они будут становиться вашими предрассудками, а в изменяющейся жизни ваш предрассудок всегда будет создавать дистанцию между вами и реальным. Вы будете действовать от своего предрассудка, и ваш поступок не будет адекватным, потому что не будет отвечать реальности.

Еще одна небольшая дзэнская история... Было два древних храма, очень враждебных друг к другу. Их вражда была очень древней, традиционной, и их священники не общались между собой. У обоих священников было по мальчишке — ученики, которые помогали им в богослужении, доставке продуктов с базара и в других мелочах, которые тем старым священникам трудно было делать. Оба требовали от мальчишек: «Не спрашивай ничего, не разговаривай, даже не говори "Доброе утро", если встречаешь мальчика из другого храма на пути».

Но мальчишки есть мальчишки! Они были очень любопытны, и сами же старые священники сделали их еще любопытнее. Им было одиноко с теми стариками, они хотели дружить друг с другом — и однажды, наконец, один мальчик отважился. Он стал на перекрестке, обождал, пока подойдет другой мальчик, и спросил: «Куда ты идешь?»

Другой мальчик ответил философски: «Куда ветер понесет».

Первый мальчик был сильно озадачен. Он подумал: «Мой мастер прав, что те люди очень странные. Меня постигла неудача: я хотел подружиться, а он ответом отрезал мне дорогу. Это не был дружелюбный ответ — и я не нашелся, что еще сказать человеку, который отвечает: «Куда ветер понесет».

Он рассказал своему мастеру: «Простите меня, но из любопытства я задал тому мальчику простой вопрос: «Куда ты идешь?» — а он ответил: «Куда ветер понесет». Вы были правы. Я виноват. Но мне очень стыдно, что я не смог ответить ему, потому что мне в ту минуту не удалось подыскать подходящий ответ на это».

Мастер сказал: «Я предупреждал тебя, но ты не послушал! Теперь запомни: завтра встань на том же месте; он придет, потому что ходит на базар. Спроси его опять: «Куда ты идешь?» — и если он скажет: «Куда ветер понесет», — спроси его: "А если ветра нет, ходишь ты куда-нибудь или нет?"»

Мальчик повторял это, репетировал, готовился и, достигнув к утру совершенства, прибыл на место на час раньше. Он стоял там, повторяя вопрос в уме. Это был вопрос его престижа.

Подошел другой мальчик, и первый спросил: «Куда ты идешь?»

Другой мальчик ответил: «Куда ноги понесут». Теперь вся подготовка оказалась бесполезной, поскольку ответ был неадекватен. Он растерялся — что же делать?..

Плача, он пришел к мастеру. Он сказал: «Те люди очень непоследовательны. Он изменил свой ответ. Сегодня он сказал: «Куда ноги понесут».

Мастер сказал: «Не переживай. Подготовься к следующему разговору. Завтра, когда он ответит: «Куда ноги понесут», — скажи ему: «Если бы ты родился калекой, хромым, ходил бы ты куда-нибудь или нет?» Это вопрос не только твоего престижа; теперь это вопрос престижа нашего храма, всего нашего наследия, нашей традиции».

И мальчишка старался. Он не мог уснуть всю ночь; много раз сквозь дрему он видел того мальчика. Утром он был готов, добрался до места... Другой мальчик подошел — и он спросил: «Куда ты идешь?»

А тот мальчик ответил: «Принести овощей с базара!»

Такова жизнь. Ей нельзя отвечать принципами, установленными доктринами. Вы должны быть бдительны, сознательны и отзывчивы к мгновению. Вы должны быть неподготовлены. Жизнь — не экзамены в школе, колледже или университете. Даже на мгновение она не остается той же самой.

Сегодня утром Да Хуэй говорил: «Не вспоминайте того, что я говорил вам вчера, потому что сегодня я не собираюсь говорить это». И он был прав: сегодняшнее утро было таким дождливым, а сейчас все небо переменилось. Следов дождя нет и в помине.

Жизнь постоянно меняется; следовательно, те, кто хочет быть созвучным, синхронизированным, в органичном единстве с сущим, не могут позволить себе фиксированные принципы, общие принципы, установленные доктрины, философии. Они могут иметь только бдительное и сознательное бытие. Тогда на любую ситуацию они будут реагировать соответственно, — но не соответственно какому-то принципу, а соответственно ситуации, в которой они оказались.

Есть такое предание из жизни основателя хассидизма, Баал Шем-това... Одна женщина пришла к нему и сказала: «У меня нет ребенка. Ваш мастер благословил мою мать, и благодаря его благословению родилась я; если бы не мастер, моя мать так и осталась бы бездетной».

Баал Шем благословил ее, но благословение не помогло. Женщина все ждала и ждала. Прошли годы, и она пришла, говоря с гневом: «Тебя считают великим мастером, еще более великим, чем был твой мастер, но твое благословение не помогло».

Баал Шем сказал: «Разве я говорил, что оно должно помочь? Разве я давал тебе какое-нибудь обещание?»

Но женщина настаивала: «Тогда почему благословение твоего мастера помогло?»

Баал Шем сказал: «Твоя мать не просила ребенка... Я тогда был там. Мой мастер благословлял каждого: любого, кто приходил, он благословлял; это не было специально для твоей матери. Если ты и родилась, это только случайность. Прежде всего: твоя мать не просила, а ты просишь — вот в этом все различие. Твоя мать просто любила мастера, а мастер от своей любви привык благословлять каждого.

Но ситуации различны. Во-первых, твоя мать не просила ничего особенного — и это случайность, а не продукт благословений. Во-вторых, ты просила, — а всякий раз, когда желаешь, становишься неспособен, принять благословение. В-третьих, мой мастер обычно благословлял каждого; то был просто его обычай. Я не благословляю каждого; это не мой обычай. Мой мастер был самим собой, а я — это я.

Ты просила, а я просто подумал: «Шансы пятьдесят на пятьдесят. Если я благословлю эту женщину — шансов пятьдесят на пятьдесят, что у нее может быть ребенок; зачем отказывать ей? Если у нее будет ребенок, то мое благословение сбылось — и это будет чудо. Если же мое благословение не сработает, то я знаю, как выйти из положения: я могу доказать, что это дело случая — никого еще не создавали благословениями».

Нужно жить жизнью без всякого предубеждения и без всяких доктрин, без всяких религий, без всяких философий. Только тогда можно жить невинно, чисто, спонтанно.

Следует запомнить изречение мастера Ло Шаня: «Мистические врата не имеют доктрин, не устанавливают общих принципов. Если хочешь искать это, смотри прежде звука».

Я рассказывал вам, что Библия гласит: «В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог». Так вот, согласно дзэну, — это чепуха, потому что слову требуется смысл; таково различие между звуком и словом. Когда вы слышите водопад, вы не скажете, что водопад говорит слова; вы скажете: «Это звук падающей воды». Звук бессмыслен. Безусловно, слово не могло быть в начале, потому что не было никого, чтобы придать ему смысл. Лучше сказать, был звук.

Такова точка зрения индуизма. Индуисты говорят: «В начале был Омкар...» Ом — это лишь звук, это не слово. Поэтому в санскритском алфавите для «ом» нет буквы — только символ. Он не входит в алфавит; это отдельный знак. В начале был ОМ... просто звук.

Но дзэн идет еще дальше. Мастер Ло Шань говорит: «Если хочешь искать это, смотри прежде звука» — ведь для звука необходимы, по крайней мере, два сталкивающихся предмета. Вот почему звук хлопка одной ладони нельзя услышать: тут не может быть никакого звука. Если вы хотите знать высшее, смотрите прежде звука. Что перед звуком? Перед звуком безмолвие...

Теперь вы видите эти три утверждения: в начале было безмолвие; в начале был звук; в начале было слово. И вы видите разницу. Слово — это самое поверхностное; звук — немного лучше; но молчание — это совершенство; если же вы не говорите и этого, то это даже еще более совершенно!

Если вы попросту храните молчание, не говоря «молчание»... если вас спрашивают, что было в начале, а вы просто храните молчание, не отвечая, — это поистине то, что нужно. А отвечая — безмолвие, звук, слово... — вы опускаетесь до вторичного.

Оставайтесь в первичном, оставайтесь в фундаментальном, оставайтесь в высшем. А высшее — за пределами звука.

Все вы, ученики Будды: настоящий ум не фиксирован, и настоящая мудрость не связана. Даже если я дам этим двум губам говорить без конца и без перерыва, отныне и до скончания времен, — вы все же не можете зависеть от силы другого лица: в этом деле каждый и всякий вполне самодостаточен в собственном праве. Вы не должны зависеть ни от кого другого; вы содержите в себе собственную истину. Вы абсолютно независимы в своей сущности. Ваша свобода абсолютна, и нет способа нарушить ее. Вы можете забыть о ней, но не можете утратить ее.

Это не может быть ни увеличено, ни уменьшено даже на йоту. Патриарх сказал... — патриарх всегда ссылается на Бодхидхарму; он был первым патриархом в Китае — Держитесь за него — и вы утратите его...

Уже самим держанием вы показываете, что это отделено от вас. Само ваше старание удержать выявляет ваше недопонимание, ваше невежество.

Держитесь за него — и вы утратите его,

И неизбежно вступите на ложные дороги.

Отпустите его — и, естественно,

его сущность ни уходит, ни остается.

Отпустите его — и оно есть. Оно всегда было. Истина — это самая ваша сущность, так что не нужно цепляться за нее. Вы есть она, вы не можете быть иными.

Верьте в эту истину единого ума: его нельзя ни схватить, ни отвергнуть. Тогда вам следует отказаться от своего тела и от своей жизни тут же. В тот самый момент, когда вы понимаете, что ваша сущность вечна, вы отбрасываете идею моего тела, моего ума, моей жизни. В тот самый момент, когда вы осознаете вечное в себе, вы перестаете ограничивать его моим и мне. Оно ни мое, ни ваше; оно просто есть. Мы все — часть единого органичного целого.

Если вы не можете отказаться от них, то только из-за собственной нерешительности, — в последний день своей жизни не вините меня. Да Хуэй напоминает вам своим последним изречением, что если вы не избавляетесь от своего эго, если вы не отказываетесь от своей идентификации с телом и умом, если не становитесь чистой медитацией, тогда — «не обвиняйте меня, когда придет ваша смерть». И вы будете видеть, как тело уходит, ум уходит... а вы всегда были ограничены своим телом и умом, никогда не выглядывали за их пределы.

Когда тело и ум уходят, люди теряют сознание. Шок так ужасен, что они не могут оставаться в сознании.

Только медитирующий может оставаться сознательным, потому что он знает. Еще до смерти, много раз, когда он бывал в медитации, тело лежало там, ум был там... а он был далеко вверху. Он был совершенно другим феноменом.

Человек медитирующий умирает сознательно — поэтому он и не умирает. Он умирает радостно, потому что к нему смерть приходит как свобода, освобождение от пут тела-ума... как если вдруг все стены падают, и вы становитесь целым небом.

Последнее изречение Да Хуэя очень красиво и очень поэтично:

«Погода жаркая, и вы простояли много времени».

Да Хуэй издал крик и спустился со своего места.

В дзэне крик мастера имеет значение, которого не понимают больше нигде. Бывали даже мастера, которые не разговаривали вообще: они просто поднимались на платформу, оглядывали аудиторию, издавали сильный крик и возвращались снова. Их крик был такой, как будто неожиданно появился лев и взревел.

Представьте, что вы наталкиваетесь на льва, и рев... Ваш ум остановится, ваше дыхание остановится, ваше сердце замрет.

Крик мастера дзэн — это простой способ дать вам переживание безмолвия. Он пробовал многими способами, через многие аспекты, объясняя вам, — и, в конце концов, он дает вам немного вкусить... Он дает вам крик. Внезапный крик... Естественно, каждый замолкает — что произошло?

А мастер ушел...

Оставляя вас в тишине...

Давая вам вкус, который он объяснял на протяжении всего пути.

Нирвано прятала за спиной палку; ей хотелось, чтобы я стукнул беднягу Нискрийю. Я сказал: «Нискрийя немец, он не поймет этого. Вместо того чтобы умолкнуть, он вскочит драться. Не следует мешать работе бедного Нискрийи».

Мне пришлось убеждать ее оставить палку: она не нужна здесь. Я могу справиться и без крика. Когда я умолкаю посреди своей речи — вы тоже умолкаете.

— Хорошо, Маниша?

— Да, Мастер.