ЮЛЕЧКА

ЮЛЕЧКА

В ноябре 2003 года две Юли, две рыженькие подружки, сидели в Макдональдсе на Пушкинской. Одна Юля, высокая, тоненькая, с длинными, рыжими, пушистыми волосами, работала на Ипподроме и профессионально занималась лошадьми. Другой, тоже рыженькой Юле Панкратовой, с короткой стрижкой, только на днях исполнилось 17 лет.

Она жила в Зеленограде, окончив школу, поступила на вечернее отделение экономического факультета МГУ, не добрав всего один балл на физмат. Она вспоминает: «Что-то Юлька моя там рассказывала смешное, и мы смеялись, смеялись… Вдруг мужичок к нам подсаживается, посмотрел так на нас и говорит: «А почему вы один гамбургер на двоих взяли?» А у нас денег не хватало, и мы взяли один на двоих. Он пошёл, купил нам ещё один. Потом говорит: «А вы знаете, кто я?» Мы на него и так, и сяк посмотрели, говорим: «Нет». Мы вообще его не знали, в лицо даже. На известного человека мы не подумали. Спрашивает: «А вы интересуетесь магией?» Юлька интересовалась, а я нет, причем совсем. Я и сейчас не очень ей интересуюсь. Она отвечает:

— Ну, интересно, конечно, но не особо верим.

— А вот зря не верите, я 25 лет этим занимаюсь, достиг больших результатов. Подождите, я сейчас приду.

Ушёл, мы сидим. Думаем: «Ну, что мужика ждать, всё, уходим». Вдруг бежит и две книжки несёт, Юльке и мне: «Профессия — белый маг». Мы с Юлькой его спрашиваем:

— А что же Вы, такой известный человек, в Макдональдсе делаете?

А он говорит:

— Я сюда в туалет хожу, чтобы домой не подниматься.

Мы опять давай смеяться. Домой нас приглашал, он же рядом жил, но мы не пошли. Уже поздно было».

Вот так Юра познакомился с Юлей Панкратовой. Но на протяжении достаточно длительного времени, более года, у неё вообще к нему никаких чувств не было. Просто приезжала к нему на Пушкинскую, чай пили, книжки его смотрели, гуляли, иногда в рестораны ходили. Человек Юра был весёлый, интересный. Юля говорит: «В основном мы с ним хулиганили на улице. И один раз нам по шапочке чуть не дали. Обоим. Мы немного выпили дома и пошли на улицу. А Юра пьянел быстро. Он и так заводной был, а как выпьет, у него кураж начинался. А я, если выпью, у меня тоже кураж в сторону веселья. И вот видим, сидит себе компания панков на Пушкинской, такие все из себя. Он говорит: «Давай приколемся. Только придумай, как». А один панк-меломан какой-то, у него наушники; видно, музыку слушает. И раскачивается в такт. А вокруг него ребята сидят с гитарами. Я к нему подхожу и говорю: «Ну, что, от—шь?» Панк не расслышал из-за наушников, но, видно, догадался, и они все начали подниматься. Юра у фонтана стоял и махал мне рукой, чтобы убегала, а потом подскочил ко мне, схватил за руку, мы развернулись и побежали. А один панк побежал даже за нами. Здорово испугались. Он потом даже рассказывал всем про это».

«А однажды ночью, когда я осталась у него ночевать, — продолжала Юля свой рассказ, — мы прикалывались над одним мужиком из Нижнего Новгорода. Юра любил посмеяться над чем-нибудь, но чтобы приколы делал кто-то другой. Например: «Это секс-магазин? Мы хотим предложить вам самотыки». Я сама слово придумала, оно ему очень понравилось, он потом это моё слово эксплуатировал. А я ещё представилась Таней. Мужик говорит: «Таня, ещё раз позвонишь, я тебя из-под земли достану». Правильно, в двенадцать часов ночи самотыки предлагают. Мужик разозлился, просто в ярости был, а Юра лежал, смеялся, как резаный, по всей кровати катался, чуть с кровати не падал. Он потом ещё сам придумал очки-самотыки: надеваются, снимаются, надеваются, снимаются…

Юра любил посмеяться над людьми по телефону. Я слышала, как он со многими по телефону разговаривал, и заметила, что чем больше он людей отталкивал, тем больше почему-то они тянулись к нему».

А один раз Юра продемонстрировал Юле гипноз. Он подошёл к бабушке на Тверской, которая букетики продавала, достал мятую бумажку и внушил ей, что это сто рублей. Она взяла листок и отдала ему букет. «Вот это один из примеров того, что я могу», — сказал он. «Я стою и смотрю, что же он будет делать. Я же знала, что он ей сейчас бумажку будет давать. А он долго, скрупулёзно начал выбирать цветы. Минут двадцать рылся в её букетах. А их было всего штук семь. Видимо, внимание её отвлекал. Говорит: «Вот этот какой-то маленький, вот этот некрасивый, вот этот не так завёрнут, из газеты вынь, переложи в другую». Голову заморочил ей. Потом говорит: «Ну, ладно, этот беру», и даёт ей бумажку. Она кладёт в карман, передничек у неё с кармашком, и протягивает ему цветы. А я знаю, что это были не сто рублей, это была бумажка. Я спрашиваю:

— Зачем же ты так пожилую женщину обманул?

Он говорит:

— Ну, я тебе просто продемонстрировал свои возможности в качестве показательного примера.

Юля Панкратова полюбила Юру, и он был у неё первым и единственным мужчиной.

Зачем ему понадобилось говорить Никасу, что мой первый мужчина Гончаров? Зачем потребовалось так опошлять наши отношения? Но Юра часто не мог объяснить свои действия. Сказал, что Гена мне не понравился, и я перешла к нему.

Он меня один раз так толкнул, что я чуть с лестницы не упала. Ударил меня за то, что Гена Гончаров ко мне на дачу ездил. Я ему объясняю, у меня слёзы текут. Мы договорились вчетвером поехать. Юра свою машину гнать не хотел. Решили поехать на гончаровской, у него тогда здоровый такой Land Rover был. Юра говорит мне:

— Ты девочку обязательно возьми, подружку. Не возьмёшь подружку, я не поеду.

Утром звоню:

— Давай на Маяковке встретимся.

Он спрашивает:

— А подружка с тобой?

Я говорю:

— Со мной.

А он:

— Слушай, я себя плохо чувствую.

Он даже и не собирался ехать. А подружку взять просил, чтобы мы с Геной вдвоём не поехали. Да я и не собиралась с одним Геной ехать. А потом, когда вернулись, спрашивает:

— Ну, что, нормально съездили?

Я ГОВОРЮ:

— Да.

И начала ему рассказывать, как Гена нам здорово помог. Мы там яблоки обирали, груши, кабачки, тыквы. Картошку копали. А Гена нам мешки носил и потом довёз. А Юра меня почему-то ударил. Он меня взял и с лестницы чуть не спихнул. Я еле удержалась. У него такое злое лицо было, прямо бешеное. У меня слёзы текут, я говорю:

Ну, ты же сам не поехал! Ну, со мной же Юля была! У нас же ничего не было! Юлька свидетель!

А он:

— Вот и иди к своему Гончарову! Он тебе там помогает, вот и иди к нему! Я могу тебя даже на Маяковку к нему отвезти!

Лучше грешным быть, чем грешным слыть. Простить его у меня до сих пор пока не получается.

А один раз зимой я пришла к нему поздно, темно уже было. У нас с ним отношения тогда были в полном разгаре. Я прихожу, а у него гости… И мне открывает дверь голая баба. А мы с ним договорились заранее, и поэтому я без звонка пришла. Женщина такая уже в возрасте, но, главное, толстая и высокая. Я отвернулась й тут же пошла по лестнице вниз». А он звонит и говорит: «Юлечка, это моя сестра из Питера приехала». Я прихожу к Гене и говорю: «Вот прихожу к Лонго, а у него голая сестра из Питера по квартире ходит и не стесняется». Он на меня так посмотрел и говорит: «А сестра ли это?»

У Юры записная книжка просто лопалась от обилия женских имён и телефонов. А бумажки с номерами телефонов просто валялись по всей квартире, я их собирала и складывала в коробку за телевизором.

У меня ужасные нервные срывы были. Это нормально, когда приходишь на работу и ручку держать не можешь? И коленки тряслись. Три дня меня просто-напросто била дрожь от его обмана. Я не могла этого понять. Он стоит, смотрит снизу вверх прямо в глаза и врёт. И гипнозом пользовался. Я замечала, как одну и ту же фразу несколько раз повторял: «Ты мне позвонишь. Позвонишь… Позвонишь… Позвонишь…» Эта фраза откладывается в подсознании.

Юра был очень непонятный человек; человек, запутавшийся в обмане, который уже не мог сказать правду. Юля его спрашивала: «Ты можешь объяснить, зачем ты это делаешь, какие мотивы твоего поступка?» Юра сидит, долго думает и не знает, что сказать. Она ему говорит: «Вот ты сейчас соврал. Каков мотив твоего вранья? Ты что-то скрыть хотел?» Но он соврал просто так! Мы все не святые, все иногда обманываем, но у Юры это была болезнь. А потом, когда Юля обижалась и пыталась уйти от него, он мучился от этого сам. И стоял на коленях, и просил прощения, и почти плакал, обнимая за ноги. Но сесть и поговорить серьёзно, обсудить отношения всё равно не мог. Не хотел. Сразу вскакивал и начинал бегать по квартире — то в ванную забежит, то выскочит, пронесётся по кухне в спальню, выбежит в коридор… И кругами по всей квартире. И всё, уже сидишь, разговора не получается, внимание начинает куда-то рассеиваться, мысли разбегаются. Психологический приём — и здесь он вроде бы, и нет его. «Говори, говори, я слушаю, я тут», — доносится голос откуда-то из другого конца квартиры. А как же с ним говорить?

Юра никогда не говорил однозначно «да» или «нет». Никакого решения ни в каком вопросе он никогда принять не мог. Юля говорит: «Это был человек, который, как ни странно, не нашёл себе места в жизни. Вернее, он уже не видел своего места в жизни. Я видела, как он живёт. Там настолько всё запуталось! Настолько! Вот и разрубили всё одним махом. Всех отпустили. Начинайте с нуля. Он был человеком, который и человеческие, и профессиональные ресурсы в этом мире, видимо, уже исчерпал».

Юра знал, что рано или поздно он расплатится за все — за магию, за свое поведение с женщинами, за обман, — за все грехи, которые у него вообще уже через планку переваливали. И он говорил об этом Юле, но, видимо, всё равно не мог быть другим. Может, на него кто-то тоже влиял, но по чёрной магии?

Из дневника Юрия Лонго

Верить в Бога очень трудно, тяжело, но не верить ещё хуже. Это смерть. Наверное, во что-то святое высокое. Это смерть. Хм… Ночь. 3 часа ночи. 13 число. Слава Богу, не пятница. Декабрь, зима не зима, снега нет, мороза тоже, на лыжах катаюсь часто. Хм… Вчера вечером выпил бутылку сухого вина. Конечно, хм… пьянство — это одно хорошее удовольствие. Удовольствий на трезвую голову 200 тысяч — экстремальный спорт, путешествия, книги; Любовь, секс, дружба, расширение сознания, бесконечные мечты и воплощение их, альтруизм, эгоизм, психоанализ, общение с людьми и нелюдьми, друзьями и врагами.

Наверное, в моей крови есть гены, хм… казачества, потому что всё время хочется свободы, вольности, бесшабашности. Раннее утро. Среда. Прошли праздники — День Конституции. Наверное, скоро будет следующий праздник. Не наверное, а точно. Опять эти новогодние праздники, которые убивают человека на полмесяца из жизни. Кто вам сказал, что Бог наказывает болезнями? Бог вообще никого не наказывает, Бог добрый. Наказывают вирусы, катастрофы, аварии, небрежность наша. А Бог даёт силы. А Бог даёт силы избавиться от болезней, от катастроф. У итальянских монахов есть обет бедности. Обет безбрачия, это понятно, обет верности, обет молчания, а вот обет бедности первый раз слышу. Писатели — инженеры человеческих душ. Хорошая старая забитая фраза. Писатель — инженер человеческих душ, а маги?

Моя религия — это то, что происходит с человеком на практике, а не в его мозгах. И как помочь человеку поступить в той или иной ситуации.

Почему не работает религия? Потому что это теория, то, что бы хотелось увидеть в идеале.

Сохраняю книги, надеясь изменить образ жизни и начать думать.

Относиться философски ко всему. К Богу обращаться.

Перехитрить Бога, значит перехитрить себя. У Бога можно только попросить прощения и возможность прожить ещё раз то, что ты хочешь.

Можешь плакать, реветь, но никто тебя не пожалеет, кроме Бога и самого себя.

Раза три Юля, не выдержав, даже побила Юру: «Удивительно, когда я его била, он только закрывал голову и лицо. Стоит вот так, закроется руками. А я его в живот ногой. Тебя, наверное, не доводили до такого состояния, чтобы у тебя руки три дня тряслись? И у меня была вот такая защитная реакция. Это слишком сильно ранит психику. Люди потом, бывает, в дурдома попадают, а некоторые там и остаются. Я не знаю, если бы я его не побила, то, может быть, выпрыгнула бы из окна, как Аня Шалунова. У меня просто это всё искало выхода. У меня было состояние, когда мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Я реально понимала, как люди сходят с ума. У меня до сих пор психика не в порядке. Я только-только отходить начала. Я на людей волком смотрела. Нельзя на людях эксперименты ставить. У меня вообще резко испортился характер. Я и на Гену Гончарова срывалась, я срывалась на всех. Гена, конечно, понимает это».

Юля рассказала, как однажды, уже этим летом, она ездила к Гене Гончарову на дачу:

«Он там копается на даче со своей клубничкой, а я у него прямо по грядкам хожу, не глядя. Я один раз, знаешь, что у него сделала, даже стыдно сказать. Приехали мы к нему на дачу, много народу. И к вечеру девчонки приготовили поесть. Я не готовила, пролежала с книжкой на диване. На стол накрывают, меня зовут. Я такая выхожу, на стол смотрю, а у них там всё диетическое, без мяса: салатики, капустка, супчик горячий какой-то овощной сделали, солянка что ли. Фрукты в вазе — персики, черешня. Ну, нет мяса, решили люди без мяса поесть. А я стою, размахиваю руками и говорю:

— Я это есть не буду. Давай делай мне срочно что-то другое. Я есть хочу. Я хоть полдня и не ела, но это я есть не буду.

Другой бы ответил: «Не хочешь — не ешь. Как хочешь». А Гена говорит:

— Ну, чай попьёшь, тортик есть, фрукты есть.

Я говорю:

— Я фрукты не хочу, я мяса хочу.

Все уже сидят за столом, молчат, на меня смотрят. А я стою над этим столом. Гена говорит:

— Ну, поешь хоть что-нибудь. Завтра поедем в другую деревню (они же на отшибе) и всё купим. Может даже, шашлык сделаем. Сам есть не буду, а для вас сделаю.

Я говорю:

— Нет, Гена. Я хочу сейчас. Я голодная спать не лягу. Я приехала на твою дачу не для того, чтобы голодная спать ложиться.

Я говорила все это просто со злости. Что-то меня вело. Ведь стол был буквально заставлен едой. В конце концов, Гена психанул, сел на джип, поехал в деревню, три часа его не было. Дождик. Джип буксовал, все дороги размыло. Там же посёлок. Приехал весь в грязи. Купил там ветчины, в магазине больше ничего не было. А я лежу опять с книжкой, все уже спать легли, часов двенадцать уже. Гена дверь открывает, бросил мне на стол эту ветчину и пошёл спать. Потом утром, конечно, не разговаривали.

У меня просто накопилось всё. Гена мне говорит: «Ты всё зло теперь на мне срываешь. Он тебя обидел, а ты на мне срываешься». Гена мне еще тогда пытался это втолковать. Но так прямо не говорил, старался донести до меня как-то иносказательно. А через какое-то время вдруг заявляет: «Как ты отнесёшься к тому, чтобы я стал твоим близким человеком?» Вот, видишь, какая штука — чем хуже относишься, тем лучше».

Юля считает, Гена ей глаза открыл на то, что с ней происходило: «Есть люди, которые умеют любить, а есть такие, что не умеют. Это талант. Не умеют те, кто себя больше любит, чем остальных. Ведь любовь — это когда любишь другого больше, чем себя. Почему, собственно, человек в такой ситуации, как ты, и оказывается». Гена сказал Юле: «Но, мне кажется, ты Юру всё же меньше любила, чем себя, потому что ты много от него хотела, всё время что-то от него ждала. Не получала и злилась оттого, что не получала. Ты ко мне приходила, и у тебя все разговоры были о том, что он тебе материально ничего не даёт. Ты только об этом со мной и говорила. Жаловалась, что он так с тобой обращался. Ты для себя так решила, что заслуживаешь, чтобы тебе были должны. А на мне ты теперь срываешься. Потому что в тебе до сих пор сидит обида на Юру».

У Гены Гончарова в Московской школе гипноза сразу при входе висит большой плакат «Лучший гипнотизёр мира 1992 года». А в кабинете всякие прикольные штучки навешаны — какие-то нагайки, дудочки. У него там, в школе, живёт одна пожилая, не очень здоровая женщина, уборщицей работает, так у неё раздвоение личности, потому что в своё время её обманули с квартирой и выкинули на улицу. А раздвоение личности проявляется тем, что в ней живут как бы два человека, как будто какое-то время ходит и разговаривает один человек, потом все резко меняется, и она даже другим именем себя называет. Гена ей каморку дал, в которой койка стоит, тумбочка, и она там живёт. Он говорит: «Я не могу её выбросить на улицу». И она у него убирается и моет всё. Гена считает, что на нем лежит ответственность за всех людей, которые у него работают.

У него регулярно проходят чайные церемонии. Прежде, чем сесть, все кланяются на восток. Потом три чайничка приносят. Сначала они пьют зелёный чай, потом белый, потом красный. Всё по порядку. Гена сидит посередине на деревянном, низеньком, широком столике, а все остальные сидят вокруг него.

Целители, действительно, все странные люди, все почему-то ходят в просторных одеждах. У одного, например, уже старого, даже дряхлого, очень толстого, большая бляха на животе на цепи висит, прямо на пупке большущий такой круг. Кошка там чёрная у него с котятами.

Гена как-то раз пришел в школу в костюме, с галстуком, тортик принёс, и ему на ресепшене все в один голос: «Ой, Гена, какой ты красивый! Ты наш благодетель!» А он потом говорит: «А меня все любят в школе». Как же каждому человеку хочется, чтобы его любили! Причём, безусловно…

Юля говорит: «Я вот смотрю на Никаса. Возможно, что он ко мне ничего не испытывает, но он всегда подходит, благожелательно разговаривает, я грубого слова от него не слышала. И, по крайней мере, он не врёт. Если он высказывает свою точку зрения, он не лукавит. Он говорит своим женщинам сразу: «Я не помню всех своих женщин. Сегодня ты со мной, а завтра ты идёшь домой». То есть хотя бы сразу расставляет точки над «И». Меня подкупает, что Никас вообще со мной общается. Ведь я и он — большая разница на самом деле…»

Хотя один раз и Никас перестарался, просто повергнув Юлю в шок. Дело в том, что Юля неплохо рисует, ещё до поступления в МГУ она окончила Художественную школу. Никас согласился посмотреть на её работы, и она привезла ему свои лучшие картины — портрет подруги и пейзажи. Она рисовала их ещё в одиннадцать лет, и преподаватели в художественной школе эти её работы очень хвалили. Потом она ему позвонила, чтобы узнать его мнение.

«Я ему об искусстве, — рассказывала она, — а он мне:

— А что ты сейчас делаешь?

— Я на работе.

— А после работы?

— Домой поеду.

— С такими сиськами и домой? Ну-ка быстро ко мне!

Называется, поговорили о высоком!