2

2

Пора, пожалуй, указать первопричину моих сомнений и поисков. Всему живому свойственен страх смерти, и чтобы убедиться в этом, вы можете произвести мысленный опыт — первый из многих, какие предстоит вам сделать, читая эту книгу. Вообразите, что вы исчезли из мира живых, вдумайтесь в эту идею, представьте, что вы никогда не увидите своих близких и друзей, не разделите постель с женщиной, не прочитаете новую книгу, не поедете ловить лосося на канадских озерах, не полюбуетесь ярким весенним небом, не побываете там, где не успели побывать; словом, вас нет, а мир, равнодушный к этой потере, продолжает свое движение в грядущее. Эта мысль не просто вас огорчит — вы ощутите тоскливое томление, предчувствие неотвратимой потери, жестокость Бытия; возможно, вам даже захочется влезть на статую Свободы и спрыгнуть вниз — в знак протеста против такой несправедливости.

Жутковатый эксперимент, не так ли? Однако необходимый; лишь проделав его, вы осознаете недолговечность и хрупкость собственного существования. Впрочем, я вас утешу, мой дорогой читатель; ведь смысл того, что я собираюсь вам рассказать, заключен в простом и ясном утверждении: есть во Вселенной Высшая Сила, частицей которой являемся мы все, и потому жизнь наша — вечна.

Лишь тот, кто не осознал этой истины, испытывает ужас перед небытием. Конечно, не каждое мгновение — в противном случае мы не смогли бы жить и, вероятно, кончили бы прогулкой на статую Свободы и коллективным суицидом. Но страх перед неизбежным с особой силой поражает нас, как минимум, два раза: в детстве, когда мы узнаем, что под Луной ничто не вечно, включая нас самих; и в тот момент, когда мы понимаем, что добрались до последней черты.

Это справедливо для тех людей, чей путь от рождения к смерти свершается в относительной безопасности, без катастроф, несчастных случаев и скоротечных болезней. Солдаты — я имею в виду воевавших солдат — не входят в эту категорию. Война— это очень большая катастрофа и очень несчастный случай; попавший под ее жернова испытывает ужас смерти с неотвратимой и сводящей с ума регулярностью. Я знаю об этом не понаслышке — я воевал.

В 1942 и 1943 гг. я дрался над Коралловым морем и мысом Эсперанс, над Рабаулом и Филиппинами; в 1944 и 1945 гг. — над Францией и Италией, в третьей эскадрилье «Белоголовых Орлов». Я был летчиком-истребителем, и грань, отделявшая от смерти меня и моих друзей, была подобна яичной скорлупе — такая же тонкая, хрупкая и непрозрачная.

Но хватит о печальном. Я вспоминаю прошлое в силу иных причин: тогда вопросы, с которых начата эта глава, встали передо мной во всей своей пугающей безнадежности. Что есть жизнь? И что есть смерть? Что там, за гранью Бытия?.. Поверьте, когда летишь над океаном и ждешь, что самолеты джапов вот-вот вывалятся из облаков и отправят тебя к Великому Духу Маниту, вопрос о жизни и смерти становится животрепещущей проблемой. Помню, что в такие минуты я горько сожалел, что не родился телепатом и не могу прочесть мысли японских летчиков или хотя бы их намерения насчет своей персоны — мысли их, скорее всего, остались бы непонятными, так как японского я не знал. Но телепатия — это слишком; было бы греховно претендовать на этакую мощь, и я готов был сделаться хотя бы энергетическим вампиром. Всего лишь на пару секунд, чтоб высосать все силы из джапа, когда он заходит мне в хвост и жмет на гашетку.

Вопросы о жизни и смерти перемежались с такими дикими идеями, и теперь, полвека спустя, я нахожу им только одно оправдание: я был непозволительно молод. Но молодость — отнюдь не синоним глупости; пустые мечты юных лет уходят, а опыт и здравый смысл остаются. Поэтому мне кажется, что те патрульные рейды над Тихим океаном стали началом моих сомнений и поисков. Я сомневался в том, что смертен, и я не мог принять религиозные доктрины — ни христианско-мусульманскую, сулившую Элизиум либо Инферно, ни буддийскую, обещавшую цепь бесконечных перерождений. Следовательно, я должен был искать, идти своим путем и не поддаваться унынию.

Процесс раздумий и поисков был прерван на несколько лет, когда, вернувшись домой из la belle France, я завершал образование. Потом пытался разбогатеть, но вовремя понял, что бизнес — не моя стихия: любитель яблочных пирогов не создан вгрызаться в печень ближних. Я решил, что могу пригодиться армии, и обратился за советом к генералу Джеральду Стоуну, моему сослуживцу и бывшему командиру. Все остальное заняло считанные дни; я не успел опомниться, как очутился на авиабазе Райт-Паттерсон, штат Огайо, в должности помощника Стоуна. Предметом моих забот был ангар 18.

Здесь полагалось бы поставить многоточие, но, в силу определенных обстоятельств, которые будут рассмотрены в дальнейшем, я могу поделиться с читателями некоторой информацией.

Первое. Мы не одиноки во Вселенной. В нашей Галактике существуют другие обитаемые миры, другие формы жизни и другие цивилизации, так что можно полагать, что в будущем земное человечество не останется без друзей и врагов.

Второе. Космические пришельцы, которых я для удобства буду называть энлонавтами[9], присутствуют на Земле и в Солнечной системе. Данный факт на протяжении трех последних десятилетий прекрасно известен ограниченному кругу лиц — главам некоторых правительств (включая США, Британию, Францию, Германию, Россию и Японию), высокопоставленным военным и гражданским специалистам.

Я не собираюсь как-либо доказывать этот факт — например, с помощью фотографий, видеозаписей и свидетельств ученых, проводивших исследования инопланетной техники и останков экипажей в ангаре 18. Во-первых, я не располагаю подобными доказательствами, а если бы они у меня имелись, то это означало бы, что я нарушил присягу и свой долг и в тайне вынес с базы Райт-Паттерсон строго секретные материалы. Во-вторых, мой труд посвящен не пришельцам из космоса, а попытке истолковать Великую Тайну Бытия; ergo, энлонавты и все связанное с ними интересуют меня лишь постольку, поскольку данные обстоятельства приближают нас к разгадке Тайны.

Но один снимок, который публиковался в научных изданиях, я все же приведу. Взгляните на рис. 1: перед вами — изображение Каллисто, самого внешнего из «галилеевых спутников» Юпитера. Это фотография-реконструкция, выполненная Стивеном Скайсом, сотрудником Научно-исследовательского центра имени Эймса, НАСА, в 1980-х гг. — по снимкам, переданным «Вояджером-1» и «Вояджером-2»[10]. Отчетливо виден объект, похожий на гигантский кратер правильной формы (90 миль диаметром) с четырьмя светлыми точками — предполагаемая база пришельцев. Я думаю, что, поглядев на этот снимок, вы поймете: другие доказательства излишни.

^{Рис. 1. Правильной формы кратер на поверхности Каллисто — база инопланетных пришельцев.}

Третье. Выше я упомянул, что энлонавты присутствуют на Земле и в Солнечной системе. Именно «присутствуют»; любой другой термин — исследуют, изучают, наблюдают — был бы не слишком подходящим. Мы не представляем их цели, не знаем, откуда они явились и зачем, и есть большие сомнения, что они желают что-либо изучить — скажем, нашу планету или же нас самих. Они не испытывают к нам ни вражды, ни дружеских чувств, ни особого любопытства; похоже, они заняты какими-то собственными делами, а все остальное им, как говорится, по барабану.

Я должен отметить, что этот вывод мы сделали не сразу.

В любой стране, по ту и по эту сторону «железного занавеса», высшие чиновники реагируют на столь необычные факты одинаково и независимо от того, как их титулуют — «господин президент» или «товарищ генеральный секретарь». За половину века их реакция прошла четыре стадии: полное отрицание, нервная истерия, опасливый интерес и относительное спокойствие. Первый из этих этапов пришелся на годы войны, когда всякий замеченный НЛО считался в лучшем случае галлюцинацией или атмосферным явлением, а в худшем — тайным оружием противной стороны. Период неверия был завершен в 1947–1948 гг. двумя инцидентами, Росвеллским и Атцектским[11], после которых ответственные персоны в Штатах уже не могли отрицать очевидное — в конце концов, они получили возможность не только увидеть, но и пощупать.

Результатом явилась истерика, тянувшаяся до начала 60-х гг., — практически до первых полетов в космос. Я думаю, Гарри Трумен полагал, что пришельцы уже заключили союз со Сталиным, а у Эйзенхауэра[12] имелись такие же подозрения насчет Хрущева. Отсюда вывод: столкнувшиеся с большевиками пришельцы вот-вот испепелят американский материк таинственными икс-лучами. Я удостоился поста хранителя «погремушек» (так Стоун называл привезенные на базу артефакты) в самый разгар истерического процесса, и должен признаться, что не испытываю ностальгии по тем временам.

Но годы шли, и все утряслось само собой. Никто не мешал нам летать в ближний космос, высаживаться на Луне и отправлять беспилотные аппараты к Венере и Марсу; равным образом, пришельцев не слишком интересовали наши войны, забавы с эйч-бомбами, компьютерами и генетикой, а также эпидемии СПИДа и диабета. В результате период опасливого любопытства (который я датирую 1961–1971 гг.) плавно сменился эпохой относительного спокойствия, которая длится, по моим наблюдениям, до сих пор. Факт обозначен, сановная публика привыкла, и у нее есть более насущные дела — последствия землетрясений и финансовых кризисов, борьба с терроризмом и выборы в конгресс. В конце концов, что миру в этих пришельцах? На них свет клином не сошелся, есть факты поудивительней… Например, такой: мы обитаем на раскаленном шаре, в каких-то сотнях миль от мест, где плавятся базальты, — и ничего!

Должен признаться, что я согласен с этим мнением. У нас действительно есть более насущные дела.

Четвертое. Однако вы, дорогой читатель, вправе спросить, хотя бы из чистого любопытства, почему мировая общественность не информирована об изложенных выше фактах. И я вам отвечу следующее:

• во-первых, информирована вполне. Более того, завалена информацией! Не проходит дня, чтобы в газетах и по ТВ не появился десяток сообщений об энлонавтах, а общее количество статей, книг и фильмов на эту тему уже не поддается разумной оценке. Ваше дело — выбирать, где правда, а где — ложь;

• во-вторых, напомню, что человеческое мышление отличается определенной инерционностью. Это значит, что новые идеи могут появляться когда угодно, ибо их рождают гении, но публика должна созреть для перемен. Половина столетия — вполне достаточный период, чтобы мы привыкли к мысли о присутствии чужого разума и смирились с тем, что мы ему, в сущности, безразличны.

Признаюсь, что этот процесс привыкания был не стихийным, а управляемым. В нем участвовали крупные специалисты — такие как Дональд Мензель, Жак Вале, Дональд Кейхоу, Эдвард Кондон, Эдвард Раппельт, Аллен Хайнек, доктор Робинсон[13] с целым штатом высоколобых дармоедов и многие другие. Как правило, они не ведали, что творят (за исключением Кейхоу и Раппельта), но усердно публиковали статьи и книги, писали отчеты и выступали с лекциями, смысл которых был таков: вряд ли, очень, знаете ли, вряд ли, но… чем черт не шутит! Вся эта кампания великолепно организованной дезинформации сводилась к одному — не дать разыграться страстям.

Ибо в противном случае, если бы страсти разыгрались, случилось бы нечто ужасное — вспомните, к примеру, панику в Лондоне в день радионашествия уэллсовских марсиан![14] А теперь представим, что в тот период «холодной войны» и всеобщей подозрительности ООН и национальные правительства признали бы энлонавтов как свершившийся факт и объявили об этом с помощью средств массовой информации. И что бы тогда произошло? Союз народов и племен перед лицом космической агрессии? Или умиротворение в человецах и ожидание сказочных благ, которые принесут с небес братья по разуму?

Так считают мечтатели и кинопродюссеры из Голливуда, но я уверен, что результат был бы иным: ракетный залп и выжженные пустыни на месте наших городов, в которых потом бродили бы двухголовые мутанты.

Но сейчас, когда сменилось два поколения, мы осознали мысль о пришествии чужих; она уже не ужасает нас и, в сущности, не влияет на нашу жизнь. Это обстоятельство, а также развал коммунистической империи и смягчение напряженности между Востоком и Западом, делает ситуацию более благоприятной и позволяет мне приоткрыть краешек тайны. Разумеется, в допустимых пределах.

Пятое и последнее. Я рассказываю вам о некоторых событиях моей жизни лишь для того, чтобы подвести фундамент под все последующее изложение. Вам должно быть ясно, почему я выбрал определенную дорогу, именно эту, а не другую, ибо различных путей к постижению Истины немало и каждый из нас, в соответствии с собственным разумом и Предопределением Творца, может шагать своей дорогой. Хотите, следуйте за мной. Я не буду пугать вас или зря обнадеживать, но постараюсь провести мимо темных омутов страха и светлых туманов необоснованных надежд в море реальности; оно не темное и не светлое, а синее, каким и полагается быть морю. И лишь от вас зависит, рискнете ли вы отправиться в плавание или станете вечно пускать пузыри у его берегов.

Итак, вернемся в мое далекое прошлое, в те дни, когда я заведовал хранилищем «погремушек». Чем, собственно, мы занимались? Разумеется, исследовали их, но с крайней осторожностью; на первых порах наша задача состояла не в максимальном выжимании информации, а в том, чтобы сохранить для будущего драгоценные образцы. Разумный подход, ибо в 50-х гг. техника физико-химических анализов, равно как и хирургический инструментарий, были настольно примитивны, что вызвали бы усмешку даже у древнеегипетских жрецов. «Унивак»[15] тогда казался чудом, электронный микроскоп — мечтой, а хирурги и патологоанатомы орудовали ножами и клещами — вроде тех, какими бравые коммандос в голливудских фильмах перекусывают проволоку. Но за три-четыре минувших десятилетия мы сделали гигантский шаг вперед. Томограф, лазерный скальпель, автоматические приборы — рентгеновский дифрактометр, ЯМР, ИК, УФ и масс-спектрометры, мощные компьютеры и базы данных, программы кластеризации, трехмерного проектирования, расшифровки структур кристаллов и белковых молекул — вот далеко не полный список наших достижений. Без них мы знали бы о «погремушках» не больше, чем кактус, произрастающий на пляже Акапулько.

На протяжении ряда лет мы проводили исследования, пользуясь все более совершенной аппаратурой, и открывали поразительные вещи — скорее не в техническом, а в биологическом и психофизическом плане.

Но главное состояло в том, что, изучая наших замороженных энлонавтов, доискиваясь тайн их анатомии и жизненного назначения, мы получили шанс взглянуть на самих себя. Непредвзятый взгляд — это очень важно; а бросить его удается лишь тогда, когда имеешь нечто для сравнения. Нечто такое, что побуждает удивиться знакомому с давних пор и снять шляпу перед общеизвестным.

По логике событий сейчас наступает момент, когда мы можем поговорить об энлонавтах с большей подробностью — о том, что удалось узнать хирургам, биохимикам и генетикам, об анатомии посетивших нас гостей, о сомнениях касательно их биологической природы и остальных любопытных вещах. Однако вы вправе поинтересоваться, как все это связано с нашей темой, с Великой Тайной Бытия, с понятиями о душе, загробном мире и посмертным существованием. Должен заметить, что тут имеется прямая связь, ибо привычный нам феномен человека выглядит не столь уж обыденным и тривиальным на фоне созданий, которые не являются людьми. Так, например, мы поглощаем с пищей белки, жиры и сахара-углеводы и энергию нашим клеткам доставляет сахар-глюкоза, а у пришельцев цикл питания выстроен совсем иначе; наш мозг обладает корой и подкорковыми структурами, серым и белым веществом, тогда как у энлонавтов подкорковые области не обнаружены; они способны черпать энергию в окружающем пространстве и «прокачивать» ее через свой организм, а нам такой процесс грозит нарушением психики. Есть и другие отличия, но самое главное в том, что эти чуждые существа не зафиксированы после гибели в астральном пространстве — а значит, не обладают душой. Данный факт вначале был лишь рабочей гипотезой и подтвердился гораздо позже, в 1979 г., когда мне удалось разыскать на редкость сильного ясновидца, и я вам об этом расскажу — в своем месте и в свое время. А до того нам предстоит разобраться с феноменом души, с биоэнергией и представлениями об астрале, чтобы вывести их из сферы мистического в область реального, доступного изучению, к посильным для вас экспериментам.