Глава 44 С Махатмой Ганди в Вардха

Глава 44

С Махатмой Ганди в Вардха

«Добро пожаловать в Вардха!». Этими сердечными словами и подарками в виде свертков хаддара (домотканой хлопчатобумажной ткани) Махадов Десай, секретарь Махатмы Ганди, приветствовал мисс Блетч, мистера Райта и меня. Наша небольшая группа, только что прибывшая на станцию Вардха ранним августовским утром, была рада избавиться от пыли и духоты вагона.

Отправив багаж на запряженной быками повозке, мы с мистером Десаем и его спутниками Бабаса-Хебом Дешмукхом и доктором Пингейлом сели в открытую автомашину. Проехав немного по грязным деревенским дорогам, мы прибыли в «Маханвади», ашрам святого политика Индии.

Мистер Десай сейчас же провел нас в рабочий кабинет, где, скрестив ноги, сидел Махатма Ганди. В одной руке он держал перо, в другой – листок бумаги. На его лице играла широкая, сердечная, полная тепла улыбка.

«Привет!» – написал он на хинди. Был понедельник, его еженедельный «день молчания».

Хотя мы виделись впервые, мы глядели друг на друга с любовью. В 1925 году Махатма Ганди почтил своим посещением школу Ранчи и оставил в книге для гостей сердечный отзыв.

Маленький святой, весивший лишь сто фунтов, излучал физическое, душевное и духовное здоровье. Его ласковые карие глаза сверкали умом, искренностью и пониманием. Этот государственный деятель состязался остроумием и выходил победителем в тысяче юридических, социальных и политических сражениях.

Ни один другой мировой вождь не достиг такого прочного места в сердце своего народа, какое занимает Ганди в сердцах миллионов неграмотных индийцев. Их непосредственное уважение выражено в его знаменитом титуле «махатма», что означает «великая душа»[1]. Только ради них Ганди ограничил себя столь широко известной по фотографиям и рисункам набедренной повязкой. Это – символ его единства с угнетенными массами, которые не в состоянии позволить себе ничего большего.

«Все обитатели ашрама целиком в вашем распоряжении, пожалуйста, обращайтесь к ним при любой надобности». С характерной вежливостью Махатма вручил мне эту наскоро написанную записку, когда мистер Десай повел нашу компанию из кабинета в помещение для гостей.

Наш вожатый провел нас через фруктовые сады и цветущие поля в небольшое строение с черепичной крышей и окнами на чердаке. На переднем плане, во дворе находился колодец, из которого, как объяснил мистер Десай, брали воду; рядом стояло вращающееся колесо для размалывания риса.

Оказалось, что в каждой из наших маленьких спален обстановка сведена к самому необходимому минимуму – к койке, сплетенной из веревок. Чисто выбеленная кухня могла похвалиться только краном в одном углу и очагом для варки пищи – в другом. Ухо ловило простые звуки этой новой Аркадии – крики ворон и воробьев, мычание коров, удары долота камнетёса.

Заметив путевой дневник мистера Райта, мистер Десай, открыл его и вписал туда обеты Сатьяграхи[2], которые брали на себя строгие последователи Махатмы, сатьяграхини.

«Ненасилие, истина, неприсвоение чужого, воздержание, нестяжание, физический труд, умеренность в пище, бесстрашие. Равное уважение ко всем религиям, свадеши (пользование товарами домашнего производства), отрицание неприкасаемости. Эти одиннадцать обетов необходимо соблюдать в духе смирения».

На следующий день Ганди сам подписал этот лист, поставив также и дату 27 августа 1935 года.

Я насладился тихим ланчем со святым политиком Индии в его ашраме в Вардха. Август .

Спустя два часа после нашего прибытия нас позвали к столу. Махатма уже сидел под сводом портика ашрама во дворе, прямо напротив его кабинета. Около двадцати пяти босых сатьяграхинов сидело на корточках перед медными тарелками и чашками. Все общество хором пропело молитву, затем началась еда. В больших медных горшках находились чапати (пресные хлебцы из пшеничной муки), политые гхи; подали также талсари (вареные овощи, нарезанные кубиками) и лимонное варенье.

Махатма ел чапати, вареную свеклу, немного сырых овощей и апельсинов. Около его тарелки лежала большая кучка очень горьких листьев ним, замечательного очистителя крови. Своей ложкой он отделил часть своей порции и положил на мое блюдо. Я нескоро проглотил ее с водой. При этом мне вспомнилось детство, когда мать заставляла глотать это неприятное кушанье. Но Ганди ел пасту из нима понемногу, без всякого отвращения. В этом незначительном случае я заметил способность Махатмы отвлекать по желанию свой ум от органов чувств. Я припомнил, как несколько лет назад он подвергался операции по поводу аппендицита. Отказавшись от обезболивания, святой весело разговаривал во время операции со своими учениками, и его спокойная улыбка свидетельствовала о том, как мало внимания он обращает на боль.

Днем мне удалось поговорить с выдающейся ученицей Ганди Мадленой Слейд, дочерью английского адмирала, ныне называвшейся Мира Бен[3]. Энергичное, спокойное лицо зажглось энтузиазмом, когда она на безупречном хинди рассказывала мне о своей ежедневной деятельности.

«Работа по преобразованию деревни так благородна! Наша группа поставила себе задачу очистить их уборные и землянки. Крестьяне неграмотны, учить их можно только наглядными примерами. Каждое утро наша группа в пять часов утра отправляется в окрестные деревни»,– весело рассмеялась она.

С восхищением глядел я на эту высокородную англичанку: подлинно христианское смирение дало ей силы выполнять работу мусорщицы, обычно выполняемую в Индии только неприкасаемыми.

«Я приехала в Индию в 1925 году,– рассказала она мне,– в этой стране я почувствовала, что „вернулась домой“. Теперь я никогда не пожелала бы возвратиться к моей прошлой жизни и прежним интересам».

Мы немного поговорили об Америке. «Я всегда радуюсь и удивляюсь,– сказала она,– когда вижу глубокий интерес к духовным вопросам, который проявляют многие американцы, посещающие Индию».[4]

Вскоре в руках и Миры Бен оказалась чарка (прялка). Благодаря усилиям Махатмы чарки стали вездесущими в сельских районах Индии.

У Ганди были значительные экономические и культурные основания для возрождения домашних ремесел; однако он вовсе не предлагл фактическое отрицание всего современного прогресса.

Машины, поезда, автомобили, телеграф играли важную роль в его собственной гигантской жизни! Пятьдесят лет служения обществу, тюремное заключение и жизнь на свободе, ежедневная борьба со множеством практических мелочей, жестокая реальность мира политики только укрепили его уравновешенность, откровенность, здравый смысл и слегка юмористическое отношение к человеческому спектаклю.

В шесть часов мы ужинали в гостях у Бабасахаба Дешмукха. В семь часов, во время вечерней молитвы, мы опять были в ашраме Маханзади и поднялись на третий этаж, где тридцать сатьяграханов собрались в кружок около Ганди. Он сидел, скрестив ноги, на соломенном мате, а перед ним на небольшом возвышении лежали старинные карманные часы. Заходящее солнце бросало свои последние лучи на пальмы и баньяны; слышалось жужжание ночных насекомых и пенье сверчков. Атмосфера была полна спокойствия, и она глубоко захватывала меня.

Мистер Десай начал пенье торжественного гимна, группа вторила ему. Далее последовало чтение из «Гиты». Махатма знаком попросил меня прочесть заключительную молитву. Чувствовалось сильное божественное единство мысли и устремлений! Невозможно забыть эту медитацию под ранними звездами на крыше ашрама в Вардха!

Точно в восемь часов Махатма прекратил свое молчание, геркулесова работа его жизни требовала от него расчета времени по минутам.

«Привет, свамиджи!» – на сей раз Махатма приветствовал уже не на бумаге. Мы только что спустились с крыши в его кабинет, просто убранный квадратными матами; стульев не было; на низком столике лежали книги, бумаги и несколько обычных ручек (авторучек нигде не было видно). В углу тикали какие-то непонятные часы. Ощущалась всепроникающая аура мира и благоговения. Ганди улыбнулся одной из своих чарующих улыбок, широко раскрыв беззубый рот.

– Много лет назад,– объяснил он,– я начал еженедельно соблюдать молчание в течение одного дня для разбора корреспонденции. Однако теперь эти двадцать четыре часа приобрели жизненную духовную необходимость. Регулярные периоды молчания – это не мучение, а благословение.

Я от всего сердца согласился с этими словами[5]. Махатма расспрашивал меня об Америке и Европе; затем мы говорили об Индии и о состоянии всего мира.

– Махадев,– обратился Ганди к мистеру Десаю, когда последний вошел в комнату,– приготовьте, пожалуйста, для свамиджи аудиторию в Паун-Холле. Завтра вечером он побеседует там о йоге.

Когда я попрощался с Махатмой, он заботливо вручил мне бутылочку с маслом цитронелли.

– Москиты в Вардха ничего не знают о принципах ахимсы[6], свамиджи,– сказал он со смехом.

На следующий день, рано утром, наша небольшая группа позавтракала кашей из цельной пшеницы с патокой и молоком. В половине одиннадцатого нас позвали в ашрам. В портике состоялся второй завтрак в обществе Ганди и сатьяграхинов. На сей раз в меню был включен неотшлифованный рис, новые сорта овощей и семена кардамона.

В полдень я гулял около ашрама и прошелся дальше, где паслось несколько невозмутимых коров. Защита коров – это страсть Ганди.

«Для меня корова обозначает весь мир существ ниже человека: и этот мир способствует расширению симпатий человека за пределы его собственного рода,– объяснил Махатма.– При помощи коровы человек вынужден уяснить свое тождество со всеми живыми существами. Мне ясно, почему древние риши избрали корову для апофеоза. Корова была лучшим спутником индийца. Она несла изобилие, она не только давала молоко, но также и сделала возможным земледелие. Корова – это поэма сострадания; и человек проникается состраданием к этому доброму животному. Она стала второй матерью для миллиона людей. Защита коровы означает защиту всего мира немых Божьих творений. Призыв к милосердию, исходящий от существ низшего порядка, тем более силен, что они бессловесны».

Ортодоксальный индиец обязан ежедневно выполнять некоторые религиозные обряды. Один из них называется «бхута яджня», предложение пищи животному царству. Эта церемония символизирует понимание человеком своих обязанностей по отношению к менее развитым формам творения, инстинктивно отождествляющим себя с телом. Такое отождествление отягощает и человеческую жизнь; однако животные лишены освобождающего инструмента разума, который составляет особенность человека.

Бхута яджня, таким образом, подкрепляет готовность человека помочь слабейшему, подобно тому, как он, в свою очередь, получает поддержку – бесчисленные благодеяния высших незримых существ. Став чуждым земле, морю и небу, человек отрезал себя от оживотворяющих даров природы. Однако действие безмолвной любви преодолевает непроходимую эволюционную преграду между природой, животными, человеком и астральными ангелами.

Другими ежедневными яджня являются «питри», «нири». Питри Яджня – это предложение жертвы предкам, как символ признания человеком своего долга перед прошлым, сущность мудрости которого и поныне освещает человечество. Нири Яджня – это предложение пищи чужим или бедным, символ нынешних обязанностей человека, его долга по отношению к современникам.

Вскоре после полудня я исполнил Нири Яджня, посетив ашрам Ганди для маленьких девочек. Мистер Райт сопровождал меня в этой десятиминутной поездке. Крошечные детские лица под яркими длиннополыми сари были подобны цветам! В конце короткой беседы на хинди[7], которую я вел прямо на открытом воздухе, небеса неожиданно отверзлись, и хлынул ливень. Со смехом мистер Райт и я влезли в автомобиль и среди полос движущегося серебра поспешили в Махамохан. Такая сила заключена в тропическом ливне, какой блеск!

Вернувшись в дом для гостей, я опять поразился крайней простоте и явным признакам самопожертвования, которые виднелись повсюду. Обет бедности был принят Ганди в ранние годы его супружеской жизни. Отказавшись от обширной адвокатской практики, приносившей ему годовой доход более чем в шестьдесят тысяч рупий, Махатма затем роздал все свое состояние бедным.

Шри Юктешвар бывало, посмеивался над обычными искаженными концепциями отречения:

«Разве нищий может отречься от состояния? – говаривал учитель.– Если человек плачется: мое дело пришло в упадок, меня бросила жена, я отрекусь от всего и уйду в монастырь! – то, о каком отречении от мирских благ он говорит! Не он отрекся от богатства и любви, а они отреклись от него».

С другой стороны, святые подобно Ганди, не только шли на ощутимые материальные жертвы, но также совершали и более трудное отречение – отречение от эгоистических мотивов и личных целей. Они растворили свое внутреннее существо в потоке всего человечества.

Замечательная жена Махатмы, Кастурабай, не возражала, когда он не отложил ничего из своего состояния для нее и для детей. Поженившись в ранней юности, Ганди и его жена после рождения четырех сыновей приняли обет воздержания[8]. Со спокойным героизмом Кастурабай играла свою роль в той напряженной драме, которой сделалась их совместная жизнь. Она следовала за мужем в тюрьму, разделяла с ним его трехнедельные посты и полностью несла свою часть тяжелого бремени других бесконечных обязанностей. Она следующим образом воздала должное Ганди:

"Я благодарю вас за то, что вы дали мне почетную возможность быть вашим сотоварищем и помощником в течение всей жизни. Я благодарю вас за то, что наше супружество было самым совершенным, основанным на брахмачарья, а не сексуальности. Я благодарю вас за то, что вы сочли меня равной себе в вашей длящейся всю жизнь работе на благо Индии. Я благодарю вас за то, что вы не были одним из тех мужчин, которые тратят свое время на игры и развлечения, на скачки, женщин и вино, которые устают от своих жен и детей, подобно тому, как дети быстро устают от своих игрушек. Как я благодарна вам за то, что вы не были одним из тех мужей, которые посвящают свое время накоплению богатства за счет чужого труда.

Я так благодарна вам и за то, что вы поставили Бога и свою страну превыше личной выгоды, за то, что вы имеете смелость следовать своим убеждениям и своей полной и безусловной вере в Бога! Как благодарна я судьбе за такого мужа, который поставил Бога и свою страну выше меня! Я благодарна вам за вашу терпимость ко мне и ко всем свойственным юности недостаткам, когда я ссорилась с вами и ворчала по поводу тех перемен, которые вы произвели в нашем образе жизни, начиная с самого большого и кончая самым малым.

Маленькой девочкой я жила в доме ваших родителей, ваша мать учила меня быть смелой и храброй женой, сохранять любовь и уважение ее сына, моего будущего мужа. Когда прошли годы, и вы стали самым любимым вождем Индии, я не боялась, что вы меня бросите, как может того бояться женщина, чей муж поднялся на верхние ступени успеха,– что нередко случается в других странах. Я знала, что смерть застанет нас все еще мужем и женой".

Много лет Кастурабай исполняла обязанности казначея общественных фондов, которые обожаемый всеми до идолопоклонства Махатма способен доводить до миллионов. Существует множество смешных историй о том, как в индийских домах мужья беспокоились, когда их жены надевали какие-нибудь драгоценности, отправляясь на выступления Ганди. Магическая речь Махатмы, призывающего помочь угнетенным, производила чудеса: золотые браслеты и алмазные ожерелья сами переходили с рук и шей их богатых обладательниц в корзину для пожертвований.

Однажды общественный казначей Кастурабай не смогла отчитаться в расходе четырех рупий. Ганди после должной проверки счетов безжалостно предал гласности совершенную женой растрату в четыре рупии.

Я часто рассказывал эту историю перед аудиториями моих американских учеников. Как-то вечером одна находившаяся в зале женщина поднялась с решительным лицом:

– Махатма он или не Махатма,– воскликнула она,– но если бы он был моим мужем, он ходил бы у меня с синяком под глазом после такого публичного оскорбления!

После нескольких веселых шуток, которыми мы обменялись по вопросу об американских и индийских женах, я дал более подробное разъяснение:

– Госпожа Ганди считает Махатму не мужем, а учителем, который имеет право делать ей замечания по поводу даже незначительных ошибок. Через некоторое время после того, как Кастурабай получила публичное порицание, Ганди был отправлен в тюрьму по политическому обвинению. Когда он спокойно прощался со своей семьей, жена склонилась к его ногам. «Учитель,– сказала она смиренно,– пожалуйста простите меня, если я когда-нибудь вас обидела!»

В три часа дня в Вардха я отправился в кабинет Ганди, памятуя о предыдущем приглашении. Святой, способный сделать из своей жены преданную ученицу – редкое чудо! Ганди взглянул на меня со своей незабываемой улыбкой.

– Махатмаджи,– спросил я, усевшись подле него на циновке со скрещенными ногами,– дайте мне, пожалуйста, ваше определение ахимсы.

– Непричинение вреда любому живому существу мыслью или делом.

– Прекрасный идеал! Но мир всегда скажет: разве нельзя убить кобру, чтобы спасти ребенка или спастись самому?

– Я бы не мог убить кобру, не нарушив двух моих обетов: обета бесстрашия и обета ахимсы. Я скорее попытался бы успокоить змею внутренними вибрациями любви. Я не могу снизить мои стандарты, руководствуясь обстоятельствами.– Затем с поразительным чистосердечием Ганди добавил: – Должен признаться, что я не смог бы вести этот разговор так спокойно, если бы передо мною находилась кобра.

Я обратил внимание на несколько европейских книг о диете, лежавших на его письменном столе.

– Да, диета важна в движении сатьяграха, как и во всех иных делах,– сказал он, улыбнувшись.– Поскольку я защищаю полное воздержание для сатьяграхинов, я всегда стараюсь найти наилучшую диету для этой цели. Необходимо подчинить свой вкус прежде, чем контролировать инстинкт размножения. Полугодовая или односторонняя диета не будет выходом из положения. Победив внутреннюю жадность к пище, сатьяграхин должен продолжать соблюдение рациональной вегетарианской диеты, содержащей все необходимые витамины, минеральные соли, калории и так далее. При помощи внешней и внутренней мудрости сексуальная жидкость сатьяграхина легко преобразуется в жизненную энергию всего тела.

Мы с Махатмой сравнивали известные нам хорошие заменители мяса.

– Авокадо – вот прекрасная вещь,– сказал я.– Около моего центра в Калифорнии множество рощ авокадо. Лицо Ганди засветилось интересом:

– А не будут ли эти деревья расти в Вардха? Тогда мои сатьяграхины воспользуются новым блюдом.

– Я обязательно пришлю в Вардха несколько саженцев авокадо.– Затем я прибавил.– А как насчет яиц? Эта пища содержит много белков. Разрешена ли она для сатьяграхинов?

– Только неоплодотворенные яйца.– Махатма засмеялся, вспомнив один случай: – Много лет я не соглашался употреблять их, да и теперь сам их не ем. Одна из моих невесток как-то умирала от истощения, и доктор настаивал, чтобы ее кормили яйцами. Я не соглашался и посоветовал дать ей какой-нибудь заменитель яиц.

«Гандиджи,– сказал доктор,– неоплодотворенное яйцо не содержит жизненной спермы, и при пользовании им не произойдет убийства».

Тогда я охотно согласился на то, чтобы невестка ела яйца, и скоро она совсем поправилась.

За день до нашего разговора Ганди выразил желание научиться крия-йоге Лахири Махасайа. Меня тронуло такое отсутствие предвзятости и дух исследования, присущие Махатме. Он подобен ребенку в своем божественном любопытстве; он обнаруживает ту чистую восприимчивость, которую имел в виду Христос, говоря о детях; «Их есть царствие небесное».

Подошло время, которое я обещал выделить для обучения. В комнату вошло несколько сатьяграхинов, мистер Десай, доктор Пингейн и другие. Все они желали изучить технику крия-йоги.

В начале я научил свой небольшой класс физическим упражнениям йогода. Они заключаются в том, что создается мысленный образ тела, как некоего комплекса из двадцати частей: воля направляет энергию последовательно во все эти отделы. Скоро каждый из присутствующих вибрировал передо мною, подобно человеческому мотору. Действие упражнений явственно проявлялось на двенадцати частях тела Ганди, ибо его тело было почти целиком доступно взору. Хотя и очень худой, но он не производил неприятного впечатления; кожа его тела оказалась гладкой и лишенной морщин[9].

Позднее я посвятил всю группу в освобождающую технику крия-йоги.

Махатма с почтением изучал все мировые религии. Тремя главными источниками его убеждений о ненасилии являются писания джайнов, Новый Завет и социологические труды Толстого[10]. Он изложил свой символ веры следующим образом:

"Я верю, что Библия, Коран и Зенд-Авеста[11] столь же боговдохновенны, как и Веды. Я верю в институт гуру; но в этом веке миллионы должны оставаться без гуру, ибо редко можно найти человека, сочетающего совершенную чистоту с совершенным знанием. Однако не следует отчаиваться и сомневаться в возможности открыть истинность своей религии – ибо основные положения индуизма, как и любой великой религии, неизменны и их легко понять.

Подобно всякому индийцу, я верю в Бога и Его единство, в перевоплощения и освобождение... Я могу описать мои чувства к индуизму не иначе, как мои чувства к своей жене. Она волнует меня как ни одна другая женщина в мире; и не то, чтобы у нее не было недостатков: я смею сказать, что у нее их больше, чем я сам вижу. Но я всегда ощущаю нарастающую связь с нею. То же самое я чувствую и по отношению к индуизму со всеми его ошибками и ограничениями. Ничто не доставляет мне большей радости, чем музыка «Гиты» или «Рамайаны» Тулсидаса. Когда мне казалось, что наступает мой последний час, «Гита» была моим утешением.

Индуизм не есть религия исключительности. В ней есть место для почитания всех пророков мира[12]. Это не миссионерская религия в обычном смысле слова. Индуизм, несомненно, усвоил свои принципы из многих источников. Но это усвоение происходило незаметно, в процессе эволюции. Индуизм учит каждого человека почитать Бога в соответствии со своей собственной верой, или дхармой[13],– и потому он живет в мире со всеми религиями".

О Христе Ганди писал: "Я уверен, что если бы он жил сейчас среди людей, Он благословил бы жизни многих из тех, которые, может быть, даже никогда не слыхали его имени... совершенно так, как написано: «Не всякий, говорящий Мне: „Господи! Господи!“ войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного»[14]. Уроком Своей жизни Иисус дал человечеству великую цель единственную задачу, к достижению которой мы все должны стремиться. Я верю, что Он принадлежит не одному лишь христианскому миру, но целому человечеству, всем странам и народам".

В последний вечер, проведенный в Вардха, я обратился к собранию, созванному мистером Десаем в Паун-Холо. Комната была переполнена до самых подоконников: беседу о йоге собралось послушать более четырехсот человек. Я говорил сначала на хинди, потом по-английски. Наша небольшая группа вернулась в ашрам как раз вовремя, чтобы пожелать Ганди спокойной ночи и еще раз взглянуть на него, окутанного атмосферой мира и занятого перепиской.

Когда я поднялся с постели в пять часов утра, еще стояла темная ночь. Но в деревне уже проснулась жизнь; сначала мимо ворот ашрама проехала повозка, запряженная быками, затем прошел крестьянин с тяжелой поклажей, которую он нес на голове, с большой осторожностью. После завтрака мы втроем нашли

Ганди, чтобы сделать прощальной пранам. Святой поднимается в четыре часа утра для ранней молитвы.

«До свиданья, Махатмаджи! – Я склонился к его ногам,– Индия пребывает в безопасности благодаря вашему труду».

Со времени этой идиллии в Вардха прошли многие годы. Темная пелена мировой войны затянула землю, океаны и небеса. Среди великих вождей народов Ганди оказался единственным, кто предложил практическую ненасильственную линию поведения, вместо преклонения перед вооруженной мощью. Для того, чтобы исчезли страдания и были устранены несправедливости, Махатма пользовался ненасильственными средствами, которые вновь и вновь доказывали свою эффективность. Он определяет свою доктрину в таких выражениях:

"Я нашел, что жизнь продолжает существовать среди разрушения. Поэтому должен существовать закон, более высокий, чем закон разрушения. Только под действием такого закона, хорошо организованное общество будет разумным, а жизнь станет достойной человека.

Если таков закон жизни, мы должны поступать в соответствии с ним в нашем повседневном существовании. Где бы ни вспыхивали войны, где бы нам не встречался противник, побеждайте его любовью. Я нашел, что известный закон любви оказался справедливым в моей жизни, а с законом разрушения этого никогда не было.

У нас в Индии имелось наглядное подтверждение действия этого закона в самом широком масштабе. Я не утверждаю, что ненасилие проникло в глубину всего трехсотшестидесятимиллионного народа индии; но я утверждаю, что оно в невероятно короткий срок проникло в него глубже, чем любая иная доктрина.

Чтобы достичь душевного состояния ненасилия, необходим довольно строгий курс подготовки. Состояние ненасилия – это жизнь, полная дисциплины, подобная жизни солдата. Совершенное состояние будет достигнуто только тогда, когда разум, тело и речь придут в должное соответствие. Всякая проблема придет к своему решению, если мы согласимся сделать закон истины и ненасилия законом жизни".

Мрачное развитие политических событий во всем мире неумолимо указывает на ту истину, что без духовного прозрения человечество погибнет. Если не религия, то наука пробудила в людях туманное ощущение неустойчивости и даже несубстациональности всех материальных предметов. Куда же осталось теперь идти человеку, если не к своему источнику и Корню, не к Духу, пребывающему внутри его?

Припоминая течение истории, можно с полным основанием установить, что человеческие проблемы никогда не решались с помощью грубой силы. Первая мировая война вызвала появление снежного кома ужасной кармы, оледенившего всю землю, и из него выросла вторая мировая война. Только теплота братства в состоянии растопить нынешний колоссальный запас кровавой кармы, которая иначе может перерасти в третью мировую войну. Эта триада двадцатого века внушает ужас! Пользование логикой джунглей вместо человеческого разума в решении спорных вопросов превратит в джунгли всю землю. Если люди не достигнут братства в жизни, они обретут это братство в общей насильственной смерти. Разве для такого позора Божественный Разум с любовью позволил человеку открыть способ пользования атомной энергией?

Войны и преступления никогда себя не оправдывают. Миллиарды долларов, которые превращаются в ничто при взрывах военных материалов, были бы вполне достаточны для того, чтобы построить новый мир, почти свободный от болезней и совершенно не знающий нищеты. Из обители хаоса, страха, голода, эпидемий и пляски смерти, земля превратилась бы в область мира, процветания и роста знания.

Призыв Ганди к ненасилию обращен к высочайшему сознанию человека. Пусть народы вступают в союз не со смертью, но с жизнью, не с разрушением, но с созиданием, не с ненавистью, но с творческим чудом любви.

"Нужно прощать любое зло,– говорит «Махабхарата»,– Сказано, что продолжение рода есть результат проявленного человеком прощения. Прощение – это святость; силою прощения держатся миры. Прощение – это сила сильного, это – жертва, это – спокойствие ума. Прощение и мягкость суть качества того, кто исполнен самообладания. Они представляют особую вечную добродетель".

Ненасилие – это естественное следствие закона прощения и любви. «Если в битве за справедливость потребуется пожертвовать жизнью,– провозглашает Ганди,– нужно быть готовым, подобно Иисусу, пролить собственную кровь, а не кровь других людей. И в результате в мире будет пролито меньше крови».

Когда-то будут написаны эпические произведения об индийских сатьяграхинах, встречавших ненависть любовью, насилие – ненасилием, позволявших беспощадно убивать себя, но не бравших в руки оружия. В некоторых сохранившихся в истории случаях получались необычные результаты: противники бросали ружья и бежали, пристыженные, потрясенные до глубины души видом людей, которые ценят чужую жизнь выше своей собственной.

Если потребуется, я подожду целые столетия,– говорил Ганди, но не буду добиваться освобождения моей страны насильственными, кровавыми средствами". Евангелие предупреждает нас: «Все, взявшие меч, мечом погибнут»[15]. Махатма писал:

"Я называю себя националистом; но мой национализм охватывает всю вселенную. Он включает в себя все нации земли[16]. Мой национализм предполагает благосостояние всего человечества. Я не желаю, чтобы Индия эксплуатировала хоть одно человеческое существо. Я хочу, чтобы Индия была сильна, чтобы она могла передать эту силу другим народам. Не таково нынешнее положение в Европе: там ни одна нация не передаст другим свою силу.

"Президент Вильсон предложил свои прекрасные четырнадцать пунктов. Однако он заявил: «В конце концов, если эта наша попытка добиться мира не удастся, у нас есть наше оружие, к которому мы сможем прибегнуть». А я хочу изменить этот взгляд и скажу: «Наше оружие до сих пор оказывалось бесплодным; теперь давайте изыщем что-нибудь новое, давайте испробуем силу любви и силу Бога, который есть Истина. Добившись этого, мы не будем нуждаться ни в чем другом».

Благодаря тому, что Махатма обучил тысячи истинных сатьяграхинов (тех, кто принял одиннадцать суровых обетов, упомянутых в первой части этой главы), которые в свою очередь распространяли его весть, терпеливо воспитывая у масс индийского народа привычки к пониманию духовного и, в конце концов, и материального преимущества ненасилия, благодаря тому, что он вооружил народ оружием ненасилия – несотрудничеством с несправедливостью, готовностью переносить оскорбления, тюрьму и даже смерть, не прибегая к оружию, благодаря завоеванию симпатий во всем мире силою бесчисленных примеров героического мученичества сатьяграхинов,– Ганди смог драматически обрисовать практику ненасилия, его торжественную силу, решать вопросы без войн.

С помощью ненасильственных средств Ганди уже добился большего количества политических уступок для своей страны, чем любой другой вождь прочих стран, включая, конечно, военные столкновения. Ненасильственные средства были с поразительным успехом применены для искоренения всех недостатков и зол не только на политической арене, но также и в тонкой и запутанной области индийских социальных реформ. Ганди и его последователи устранили множество распрей между индийцами и мусульманами, существовавших с давних пор. Сотни тысяч мусульман считали Махатму своим вождем. Неприкасаемые нашли в нем своего неустрашимого и успешного защитника. «Если мне придется родиться еще раз,– писал Ганди,– я хотел бы родиться среди неприкасаемых, ибо благодаря этому я смог бы оказать им более действенные услуги».

Махатма Ганди – это поистине «великая душа»; но именно неграмотные миллионы распознали в нем человека, достойного такого титула. Этот смиренный пророк достиг почитания в своем отечестве. Самые темные крестьяне оказались способны откликнуться на возвышенный призыв Ганди. Махатма искренне верит в прирожденное благородство человека: его никогда не разочаровывали неизбежные неудачи. "Даже если оппонент обманывает его двадцать раз,– писал он,– сатьяграхин готов довериться ему в двадцать первый раз, ибо безотчетная вера в человеческую природу составляет самую сущность его убеждений".[17]

Один из критиков заметил: «Махатмаджи, вы – исключительный человек. Вы не должны ждать, что мир будет действовать так, как действуете вы».

«Как странно мы заблуждаемся, воображая, что можно укрепить тело, но нельзя вызвать к жизни скрытые силы души,– отвечал Ганди.– Я все время хочу показать вам, что если у меня и имеются некоторые из этих сил, то я остаюсь таким же хрупким смертным, как и любой из вас, что во мне никогда не было и нет ничего сверхъестественного. Я простой человек, подверженный заблуждению, подобно всякому другому смертному. Однако я обладаю тем качеством, что у меня достаточно смирения для признания своих ошибок и устремления своей деятельности по другому пути. Я обладаю нерушимой верой в Бога и Его доброту, ненасытной страстью к Истине и Любви. Но разве эти качества не присущи каждому человеку, хотя бы в зачаточной форме?» Он прибавил: «Если мы смогли совершить новые феноменальные открытия, предложить новые изобретения в области феноменального мира, разве мы должны объявлять о своем банкротстве в духовной области? Разве невозможно умножать исключения до тех пор, пока они станут правилом. Разве человек всегда должен быть сначала животным, а потом уже человеком? Разве он должен вообще оставаться животным?»[18]

Американцы могут с гордостью припомнить успешный эксперимент в области ненасилия, произведенный Уильямом Пенном в XVII веке. Он основал колонию в Пенсильвании, где не было ни крепостей, ни солдат, ни народного ополчения, даже не было оружия. Среди жестоких пограничных войн и кровопролитий, между новыми поселенцами и краснокожими только пенсильванские квакеры не знали мучений. «Других людей убивали, избивали; но их никто не трогал, ни одна женщина из поселений квакеров не подверглась нападению, ни один ребенок не был убит, ни один мужчина не был подвергнут пыткам». Когда же наконец квакеры были вынуждены уступить управление штатом людям других убеждений, «вспыхнула война, и многие пенсильванцы были убиты. Но среди убитых было только три квакера, да и то эти трое оказались отпавшими от веры и взявшими оружие для самозащиты».

«Обращение к силе во время первой мировой войны не смогло принести спокойствия,– заявил Франклин Делано Рузвельт.– И победа и поражение оказались одинаково бесплодным. Мир должен усвоить этот урок».

«Чем больше орудий насилия, тем больше несчастья для людей,– учил Лао-Цзы.– Триумф насилия кончается погребальным плачем».

"Я борюсь за мир во всем мире, меньшего я и не желаю,– заявил Ганди.– Если индийское движение придет к успеху, на основе сатьяграхи, на основе ненасилия, оно даст новый смысл патриотизму и – если можно сказать со всем смирением – и самой жизни".

Прежде чем отбросить прочь учение Ганди, назвав его непрактичным и мечтательным, пусть западный читатель сначала поразмыслит над следующим определением сатьяграхи, данным учителем из Галилеи:

"Вы слышали что сказано: «око за око, и зуб за зуб». (Исход, 21, 24).

«А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».[19]

Эпоха Ганди с поразительной точностью космического хронометра превратилась в век человечества, уже повергнутого в отчаяние и приведенного в запустение двумя мировыми войнами. Теперь на гранитных стенах его жизни является божественная рука, которая чертит предупреждение против дальнейшего братоубийства и кровопролития.

В ПАМЯТЬ МАХАТМЫ ГАНДИ

«Это был отец народа в полном смысле слова, и его убил безумец. Миллионы скорбят, ибо погас свет... Свет, горевший в этой стране, не был обычным светом. Он будет виден в этой стране целую тысячу лет, и весь мир также будет видеть его»,– сказал премьер-министр Индии вскоре после того, как Махатма Ганди был убит в Нью-Дели 30 января 1948 года.

За пять месяцев до этого события Индия мирным путем добилась национальной независимости. Работа семидесятивосьмилетнего Ганди была закончена и он понимал, что час его близок. «Ава, принести мне все важные бумаги,– сказал он внучке утром трагического дня.– Я должен отметить сегодня. Завтрашний день может никогда не наступить». Во многих местах своих статей и речей Ганди делал намеки, свидетельствовавшие о том, что он предчувствовал свой конец.

Медленно опустившись на землю с тремя пулями в слабеющем и быстро угасающем теле, умирающий Махатма поднял руки в традиционном индийском жесте приветствия, безмолвно свидетельствуя этим свое прощение. Будучи в течение всей своей жизни невольным артистом, Ганди достиг высочайшей вершины артистического мастерства в момент смерти. Все самопожертвование его бескорыстной жизни сделало возможным этот заключительный жест любви.

«Будущие поколения, возможно и не поверят, что такой человек во плоти и крови ходил по земле»,– писал Альберт Эйнштейн, воздавая хвалу Махатме. Сообщение из Ватикана гласило: «Убийство Ганди вызвало здесь глубокую скорбь. Ганди оплакивают, как апостола Христианских добродетелей».

Жизни всех великих существ, пришедших на землю для служения высшей добродетели, преисполнены символического значения. Драматическая смерть Ганди во имя единства Индии высоко вознесла его послание к миру, каждый континент которого раздираем враждой. Это послание выражено в следующей пророческой фразе:

«Ненасилие явилось среди людей, и оно живет. Оно – предвестник мира во всем мире».