Влюбленный = Сенер = Оппозиция = Обоюдность Средний термин = Произведение Современные Аватары Колдуна Глава VI СОВРЕМЕННЫЕ АВАТАРЫ КОЛДУНА

Влюбленный = Сенер = Оппозиция = Обоюдность

Средний термин = Произведение

Современные Аватары Колдуна

Глава VI

СОВРЕМЕННЫЕ АВАТАРЫ КОЛДУНА

Колдуны в XIX столетии? Настоящие колдуны? Эта гипотеза не выдерживает критики!

— Мсье аббат, я не боюсь ее защищать.

— Вы шутите? В наше-то время! Колдуны… В блузе и во фраке?

— В сутане и даже в монашеской рясе.

— Полноте! Вы просто играете словами; я тоже питаю к этому слабость. — Я говорю совершенно серьезно и надеюсь вам это доказать.

— Что ж, попробуйте; но вам будет трудно меня убедить. Не стану скрывать от вас, что по характеру я скептик… Видите ли, мы, духовенство, совершили огромную ошибку, принимая всерьез это жалкое отродье. Помилуйте, какие виселицы и костры! Этих субчиков следовало ставить под душ. Таково мое мнение. Да и кто не знает, что все колдуны вымерли в средние века?

— Вы начинаете с досадного утверждения, мсье аббат! Вы доверяете расхожему клише, это я признаю; но согласитесь со мной, что оно ошибочно. Не прошло и ста лет с тех пор, как римская Инквизиция приговорила к смерти графа Калиостро…[497]

— Как франкмасона!

— И как колдуна. В приговоре содержится прямое обвинение в «суеверной Магии»… Впрочем, мсье аббат, мы отклонились от темы. Не угодно ли вам уделить мне часок для беседы? Ручаюсь, что, имея на руках доказательства, я смогу вас убедить.

Было два часа пополудни. Мы поднялись ко мне, и аббат ** вышел из моего дома лишь с наступлением темноты, полностью убежденный как в реальности магических способностей, так и в нынешнем многообразии случаев колдовства.

Должен признаться, что у меня было чем переубедить его: несколько уникальных и поистине неопровержимых досье. Я глубоко сожалею о том, что могу представить только их фрагменты. Не говоря уже о рамках моего произведениях, некоторые мотивы высшего порядка принуждают меня к осторожности, о которой я, возможно, сумею однажды забыть.

Эти документы относятся к религии знаменитого чудотворца Эжена Вентра, и в частности, к делам и поступкам одного из его духовных наследников.

Однако мы рассмотрим некоторые другие вопросы, прежде чем приступить к еретику Вентра и преемникам его гностической секты. Ими я собираюсь завершить данное рассуждение.

Верите ли вы, что магнетизеры, спириты и медиумы — не колдуны?.. Они занимаются колдовством точно так же, как г-н Журден говорит прозой — неведомо для себя[498]. Хотя немалое их число делает это сознательно!

И если бы кто-то стал цепляться к моим словам, ссылаясь на общее мнение, отличающее Гипноз и Спиритизм от Черной магии и ее чар, то я возразил бы, что это мнение ошибочно. Но, дабы не начинать со спорного тезиса и стремясь сразу же обратиться к самому существу вопроса, рассказав о феноменах, в характере которых невозможно усомниться, я предпочел открыть эту главу неожиданным антуражем: это будет сидевильский дом священника, время действия — 1851 год.

Возможно, в анналах Магии нет ни одного уголовного процесса, в котором чудеса подтверждались бы более достоверно и устанавливались бы более неопровержимо, чем в этом скромном деле, разворачивавшемся перед Мировым судом Йервиля (департамент Нижняя Сена) в начале 1851 года.

Этот процесс не придется по вкусу любителям показного колдовства, привыкшим к величественным постановкам зрелищных судебных драм. Пусть же они презрительно сморщат губы и вполуха прислушаются к результатам следствия, на первый взгляд, неприметного завершившегося, к тому же, слушанием в административном департаменте полиции: тем не менее, мы сожалеем о том, что эти мнимые интересующиеся решили пожертвовать очевидной сутью театральной форме и не поняли того огромного интереса, который связан с безусловными фактами, удостоверенными под присягой таким количеством неопровержимых свидетелей.

Обстоятельство, которое, отмечая это дело неизгладимой печатью оригинальности, с первого же взгляда отличает его от всех подобных процессов, состоит в том, что жалоба была подана не на колдуна, а, наоборот, исходила от него самого.

Пастух Торель обратился к г-ну мировому судье кантона, предъявив иск о возмещении убытков со стороны кюре Сидевиля за три удара дубиной, которыми это духовное лицо щедро его «попотчевало».

Дело ведет свое начало с заключения в тюрьму некоего Г**, сельского колдуна, известного на всю округу своими притязаниями на познания в области оккультной медицины. Этот негодяй вежливо препроводил на кладбище множество своих больных под видом эффективного лечения; другие пациенты должны были очень скоро к ним присоединиться. Осужденный по доносу кюре Тинеля, Г** изрек несколько туманных угроз и поклялся отомстить за себя…

Пастух Торель, подавший жалобу в йервильский суд, был, по его же собственному признанию, тайным уполномоченным Г**, верным исполнителем высшей воли учителя, чьим смиреннейшим и почтительнейшим учеником он себя называл.

А теперь краткое изложение фактов, единодушно удостоверенных под присягой более чем двадцатью свидетелями[499]. Передо мной лежит весьма подробный и обстоятельный рассказ всё того же маркиза де Мирвиля[500], одного из очевидцев этих феноменов.

Два мальчика, двенадцати и четырнадцати лет, готовившиеся стать священниками, воспитывались в доме г-на кюре Сидевиля. Именно на них обрушилась яростная месть Тореля, который позаботился предварительно установить флюидическую связь, подойдя к младшему мальчику под видом уличного торговца.

С тех пор подлинный «вихрь» феноменов охватил дом священника, потрясенный до основания ударами, которые с такой силой наносились по его плотным стенам и перегородкам, что давшее трещины здание грозило разрушиться. Любопытные, сбегавшиеся сотнями, неоднократно и в течение многих часов «прочесывали» эти места во всех направлениях, но им так и не удавалось, даже в самый разгар бури, раскрыть причину этих ударов, во множестве сыпавшихся на все поверхности дома. Тем не менее, они слышали друг друга на расстоянии двух километров (здесь я подозреваю арбитров в некотором преувеличении), и во время обследований не была упущена ни одна деталь, как снаружи, так и внутри. Но грохот так и оставался необъяснимым.

Тем временем таинственный агент соблаговолил проявить свой интеллект, отбивая ритм некоторых мелодий, которые он любезно разнообразил по желанию присутствующих.

Г-н де Мирвиль попал сюда неожиданно и вступил с Незримым в диалог при помощи стуков: один удар означал да, а два были равносильны слову нет; большее число ударов соответствовало, в обычной прогрессии, классификационному шифру всех букв алфавита.

Благодаря этому изобретательному приему, которым с тех пор, возможно, стали злоупотреблять, Дьявол — ибо г-н де Мирвиль полностью соглашался с этим основным наименованием — отвечал с безошибочной проницательностью, весьма остроумной находчивостью и невозмутимой самоуверенностью на все вопросы, которые ему задавали: например, об имени, возрасте, местожительстве и положении множества посторонних людей, неизвестных в этом краю. Похоже, демон никогда еще не выказывал большей любезности?..

Затем у безжизненных предметов возникло желание пуститься в пляс: столы начали кувыркаться, стулья — разгуливать по всем комнатам; а ножи, щетки и служебники вылетали в одно окно и влетали в другое!

Совок приглашал каминные щипцы на мазурку, которая немедленно исполнялась; утюги отступали в глубину комнаты, преследуемые пламенем очага, который развертывался, извиваясь, подобно змее.

Оконные стекла разлетались вдребезги; самая тяжелая мебель поднималась и повисала в воздухе. Огромный пюпитр, нагруженный книгами, всей массой бросился в лицо г-ну Р… де Сен-В… и затем, резко остановившись в нескольких миллиметрах от его лба, упал к его ногам, произведя не больше шума, чем перышко.

Все эти факты констатировались и подтверждались постоянно растущим числом достойных уважения свидетелей, съезжавшихся со всех окрестностей: назовем, в числе прочих, гг. де В…, помещиков из города Э, доктора М… из Бакевиля, аббата Л…, викария из Сен-Роша, и, наконец, мэра и муниципальные власти Сидевиля.

Что же касается ребенка, которого коснулся Торель, то он постоянно видел позади себя тень незнакомца в блузе. Спустя несколько дней ему показали Тореля, и мальчик не раздумывая сказал: «Это он!»

Один из присутствовавших священников заявил, что четко видел столб сероватого пара, который, колыхаясь, двигался за одержимым ребенком. Несколько других видели, как этот пар извивался, то сжимаясь, то расширяясь, а затем с шипением исчезал в щелях двери.

Ребенок был в ужасе; его нервное состояние вызывало серьезное беспокойство; вскоре наступили судороги. Вдруг он увидел, как из камина вылезла черная волосатая рука все услышали шлепок сильной пощечины. Ребенок заплакал — и все с изумлением могли различить четкий отпечаток пяти пальцев на его щеке. Бедняжка выскочил на улицу в тщетной надежде увидеть, как рука, исчезнувшая в камине, выйдет через верхнее отверстие!

Между тем один из церковных служителей, неотлучно находившийся в доме, робко отважился на неслыханное предложение. Он сознался, как когда-то читал в одной книге по колдовству, что Невидимки боятся острия шпаги. Почему бы не попытать счастья? Сказано — сделано: так что после нескольких неудачных попыток (магический Агент так хорошо умеет скрываться!) произошло событие величайшей важности для оккультистов, и мы просим читателей взять его на заметку, поскольку оно разоблачает природу этих феноменов в первую очередь… Когда попытки оказались безуспешными и уже решено было от них отказаться, последний удар шпаги высек потрескивающее пламя в сопровождении пронзительного свиста. Комната тотчас же наполнилась белым дымом, таким густым и зловонным, что пришлось открыть окна, чтобы он рассеялся…

Это неожиданное явление придало уверенности участникам поединка с Невидимкой; эксперимент был вновь продолжен.

Вдруг в комнате прозвучало слово, тихо, но отчетливо произнесенное: «Простите», — сказал голос. Все хорошо его слышали.

Шпаги убрали и вступили в следующий диалог: «Простить… (возразили эти господа), да, конечно, мы простим тебя и даже больше того: мы проведем всю ночь в молитвах, чтобы Господь простил тебя, в свою очередь… но при одном условии: кто бы ты ни был, завтра ты сам придешь просить прощения у этого ребенка. — Ты прощаешь нас всех? — Так вас много? — Пятеро, включая пастуха. — Мы прощаем вас всех…»

Как только прозвучали эти слова, все феномены прекратились, словно по волшебству, и в доме воцарилась тишина до самого рассвета, первые лучи которого осветили группу коленопреклоненных священников.

После полудня в дом явился человек: это был Торель, с опущенными глазами и напряженной осанкой. Его лицо, которое ему никак не удавалось спрятать под фуражкой, было покрыто царапинами и в нескольких местах кровоточило…

— Вот человек, который преследует меня уже две недели! — воскликнул ребенок и задрожал всем телом.

Когда кюре спросил его о мотивах его визита, Торель ответил, что его прислал учитель: он пришел за органчиком.

— Нет, Торель, вы пришли по другой причине… Но откуда у вас все эти ссадины? — Пастух хотел уклониться от ответа. Аббат Тинель продолжал: — Скажите откровенно: вы пришли попросить прощения у этого ребенка. Вот что вас сюда привело… На колени, Торель! — Ну, ладно… прости! да… прости! — воскликнул мерзавец и подполз на коленях к ребенку, к которому он протягивал руки. После этого прикосновения все заметили, что состояние бедного малыша ухудшилось и феномены возобновились с удвоенной силой!

Вторая встреча священника с пастухом состоялась в мэрии. Торель, в присутствии многочисленных свидетелей, упал на колени, как и накануне:

— Простите, прошу у вас прощения… — но на сей раз он начал ползти в сторону кюре:

— За что вы просите прощения, Торель? Объяснитесь!

Тем временем Торель продвигался вперед и уже почти коснулся сутаны…

— Не прикасайтесь ко мне, во имя Господа, или я ударю вас!

Тогда-то кюре Сидевиля, забившись в уголок городской ратуши, нанес по руке колдуна три удара дубиной, легшие в основу процесса…

Феномены, опущенные мной в этом кратком изложении, несущественны. Я не знаю ни одного другого дела, столь же богатого всякого рода констатациями. Нам нечего больше желать: ни четкости, ни частоты, ни разнообразия чудес, не говоря уже о добровольном участии самых серьезных свидетелей и полном совпадении самых торжественных заверений.

Мировой судья Йервиля был ошеломлен: никогда еще подобные утверждения не оглашали зал его суда. В своем приговоре, довольно расплывчатом и «темном», он, по крайней мере, отдал должное единодушию свидетельств. Ответчик-кюре был объявлен непричастным к делу; Торель же, которому было отказано в иске, был приговорен к уплате всех судебных издержек (судебное постановление полицейской службы наложения штрафов г. Иервиля от 4 февраля 1851 г.).

Перед нами современный и совершенно определенный пример Черной магии в узком смысле этого слова.

У Тореля есть такие же основания называть себя колдуном, как у Ока или Гофриди. Пуристам не пристало отказывать ему в этом наименовании, которое его деяния оправдывают как по сути, так и по форме.

В действительности, его не менее заслуживают и другие современные некроманты, которых оправдывает их внешность.

Я дал определение колдовства: использование во зло оккультных сил природы. Магнетизм подпадает под это определение в большинстве случаев; Спиритизм — почти во всех случаях.

Попытаемся включить понятия об этих двух искусствах в одну общую формулу.

Что такое Магнетизм, по словам самих магнетизеров? Подчинение[501] мыслящего существа воле другого существа; я перевожу: подавление свободной воли[502].

И что такое Спиритизм, по признанию самих же его апологетов? Вызывание мертвых; я перевожу: временное возвращение к низшей форме бытия тех душ, которые эволюционируют в сторону более совершенной формы[503].

Таким образом, если бы не высшая цель, преследуемая (а затем достигаемая), которая узаконивает нынешнее зло, совершенное с целью грядущего большего блага, я бы сказал, что деяния магнетизеров и спиритов в принципе злотворны.

Что же касается некоей силы, приводимой ими в действие для достижения этих результатов, то никто не станет всерьез спорить о том, что ее можно называть оккультной.

Из чего вытекает, что, в принципе и без исключений, магнетизеры и спириты, использующие оккультную силу для совершения дурного деяния, являются, сознательно или неведомо для себя, колдунами.

И я прихожу к этому выводу, исходя из их собственных посылок!

А что, если бы я взял в качестве отправной точки те принципы, которые провозглашает, в иной области, традиционная наука магов? Не посягая на изложение книги II, я могу лишь намекнуть на то, к каким выводам нас привели бы подобные посылки.

Состояние магнетического подчинения есть, в конечном счете, не что иное, как временное умопомешательство существа, прежде свободного, а ныне одержимого. Эта более или менее деспотическая и более или менее длительная одержимость — дело рук даймона[504] (вампирического и паразитического существа), которого магнетизер потенциально вызывает в личности пациента.

Правда, бывают разные случаи. Если внушение ограничивается принуждением пациента в определенном случае с целью совершения единичного факта, то даймон остается потенциальным вплоть до необходимого часа и тотчас же погибает, как только он переходит от потенции к действию. Но если внушение продолжается с целью детерминировать целый ряд подобных действий, часто долгосрочных, то даймон, представляющий собой виртуальное звено, живой субстрат этих действий, детерминированных в потенции, реализация которых растягивается на пути к будущему; этот даймон завладевает тогда пациентом и обладает им в прямом соответствии с детерминизмом, где движется скрытая жизнь этих действий, которые неизбежно должны наступить[505].

До сих пор речь шла о Магнетизме.

Что же касается Спиритизма, то мы скажем только, что мнимое вызывание так называемых духов, как правило, приводит лишь к явлению и даже созданию существ не менее лемурических и паразитических, всегда бесполезных, очень часто вредных и порой непоправимо гибельных.

Госпожа Блаватская прозорливо предсказывала, что крайним последствием распространения спиритизма на Западе в скором времени станет гарантированная гибель и полный распад множества душ — бессознательных жертв Аллана Кардека и его подрывной доктрины.

Кое-кто был удивлен тем, что я высказываю столь недоброжелательное мнение о спиритизме и упорно борюсь с разновидностью религии, среди апологетов которой — большое число уважаемых авторов и даже настоящих ученых. Скажу больше: подобные спириты (например, Луи-Мишель де Фиганьер) поражают оккультистов мощью своего интеллекта и смелостью своей интуиции. Их произведения, это хаотическое смешение света и тени, изобилуют оригинальными и глубокими суждениями; и их изучение в свете оккультизма может оказаться весьма полезным.

Вы видите, что я вовсе не отрицаю пристрастно достоинства спиритов. Я проявляю суровость по отношению к одной из самых замечательных в целом доктрин лишь по причине ужасных последствий, к которым она роковым образом приводит: это душевный промискуитет и духовная анархия.

Докторам Спиритизма недостает умения распознавать духов.

Я уже говорил и заявляю, что невозможно установить, не попадая тем самым в ловушку Супостата, непосредственные отношения с высшими Разумными существами и даже с Душами, освобожденными от телесных пут. В Китае и в других странах культ Предков освящает реальность этих связей; но эти связи могут устанавливаться лишь на иерархической лестнице. Здесь необходимы наука, о которой не подозревают даже адепты Спиритизма, и использование методов, тайну которых может поведать только инициация[506].

Не следует полагать, что Спиритизм — это новейшее изобретение. Лемурические формы, которым во все времена, по-видимому, нравилось выдавать себя за души умерших, обманывали людей задолго до того, как Стучащие духи, «эмигрировав» из Нового Света, заполонили Старый своим шумным присутствием; и задолго до того, как Аллан Кардек сформулировал свое спиритическое «Евангелие», а барон Гульденштуббе добился феноменов непосредственного письма, которыми он так возгордился.

Вызывание любимых мертвецов и окружающих гениев Космоса было обычаем, знакомым всем античным народам: и даже способ общения, ставший обязательным — вращающиеся и говорящие столы — был введен в употребление в самые отдаленные времена. Весь Восток прибегал к нему за много столетий до нашей эры, и, если не выходить на пределы классической области греко-латинской эрудиции, Тертуллиан заверяет нас, что во времена Империи не было ничего более обыденного, чем гадательные столы — mensae divinatoriae — отвечавшие тому, кто обращался к ним, при помощи системы стуков. Тот же автор сообщает также о прорицающих козах — capellas divinatorias, — которые своими раздвоенными копытами отбивали ответ посредством перкуссионного алфавита, также заранее известного.

У Аммиана Марцеллина можно также прочитать, каким жестокостям подвергало любителей такого рода оракулов усердие первых императоров, обращенных в Христианство.

Когда в 1852 году в Европу проник американский метод спиритического общения вместе с полным набором вращающихся столов, говорящих столиков и стучащих оракулов (knockings, rappings), это произвело фурор, вызвало исступленный восторг… Поначалу столы скрипели, подскакивали и «вальсировали» при наложении рук, затем — без всякого соприкосновения. Впоследствии в соревнование вступили шляпы, стулья и круглые столики на одной ножке.

Но пляска мебели вскоре показалась банальной; чудесное нарастало crescendo[507]: карандаши писали сами по себе; появились, в свою очередь, светящиеся руки, подобные деснице ангела на пиру Валтасара; их видели, к ним прикасались, их ощупывали… Наконец, Незримое, познакомившись ближе с хозяевами материального мира, проявляло себя, уплотнялось и материализовалось: фантомы являлись в четких, живых формах.

Что же было необходимо и что, в конечном счете, по-прежнему необходимо сегодня, для того чтобы увидеть, как совершаются все эти чудеса? Требуется только одно условие, всегда и повсюду неизменное: присутствие посредника, или медиума.

Если бы мы нас спросили, что же, в сущности, представляет собой медиум, то мы описали бы его как мужчину (или женщину), больного витальным «недержанием», который истощает себя, питая своей флюидической субстанцией (слишком экспансивной и склонной к заимствованиям) целую толпу паразитирующих ларв, кишащих и размножающихся в его астральной атмосфере, в его оккультном нимбе.

Если же это определение показалось бы публике «темным», то мы попросили бы ее терпеливо дождаться выхода в свет нашего второго септенера, где будут даны последние уточнения[508].

Любые эзотерические комментарии были бы здесь неуместны и, что еще хуже, преждевременны. Но мы испытываем сильную склонность «расцветить» эту первую книгу, носящую чисто документальный характер, пояснительными замечаниями, или вставками.

Таким образом, sine qua поп[509] условие чудес, в которых спириты хотят видеть непосредственное воздействие бесплотных душ, — это совершенно пассивное посредничество хорошего медиума. Вокруг него бушуют вихри феноменов, очень похожих на сидевильские, описанные выше[510].

Мнимые Духи общаются с помощью стуков? Но этот алфавит поразительно напоминает тот, который придумал г-н де Мирвиль в доме священника.

Они проявляются в форме привидений? Но эта форма полностью сходна с фантомом, который, следуя по пятам за младшим семинаристом, постоянно находился позади него.

Со стороны зрителей, всё происходит точно так же, как в Сидевиле: одни из них, подобно мальчику, видят человеческую форму; другие, подобно церковным служителям, различают только движущийся столб пара; и третьи, наконец, вообще ничего не воспринимают, как это случилось с некоторыми свидетелями, съехавшимися со всех окрестностей.

Аналогии этим не ограничиваются. Тяжелые предметы перемещаются, взлетают, разгуливают по комнате и возвращаются в исходную точку; или, поднявшись на несколько футов над землей, бесшумно опускаются вниз.

Туманные формы обрисовываются и сгущаются; появляются руки… (Как не вспомнить здесь руку, давшую бедному мальчугану увесистую затрещину?)

Чаще всего светящиеся или телесного цвета, эти руки выступают из движущейся мглы. Их резко очерченные контуры становятся неясными в районе запястья: там линия начинает колебаться, трепещет в виде ореола и, в конце концов, теряется в результате неуловимых переходов в расплывчатом водовороте предплечья.

Эти руки осязаемы; те, кто прикасался к ним, охотно сравнивают их с кожаными перчатками, наполненными теплым воздухом[511], в них не чувствуется костей, и если мы, схватив их, захотим силой удержать или насильно потянуть их к себе, для того чтобы увидеть руку, с которой соединена эта кисть, то всё превратится в смутный набросок: скопление загадочной, рыхлой субстанции, тающей между пальцами…

Иногда появляются также черные и волосатые руки, как в Сидевиле. Во всех случаях они действуют с абсолютной свободой и совершенной непринужденностью, так что нельзя сомневаться в том, что они соединены с вполне живым и нормальным, хотя и невидимым человеческим телом. Когда рука четко обрисовывается, одинокая и лишенная видимой опоры, нередко можно увидеть, как незримое тело, в свою очередь, объективируется; эти полные или частичные коагуляции растворяются так же легко, как и уплотняются.

Очевидно, эти экстериоризации истощают медиума: чем их больше, тем более уставшим он кажется. Тогда, ощущая потребность пополнить запасы нервной силы, он хватает за руки какую-нибудь молодую и здоровую особу, которая тотчас подвергается флюидическому высасыванию этим «салонным» вампиром. Это чудесное ощущение истомы, сопровождаемое дрожью… И в действительности, окружающая температура понижается на несколько градусов менее чем за одну минуту. Ледяные дуновения движутся во всех направлениях, наподобие сквозняка. Эти атмосферные явления усиливаются преимущественно в момент важных объективаций посредством их объема и четкости.

Медиумы более или менее взаимосвязаны со всеми этими призраками. Я объясню свою мысль.

Когда неосторожный зритель случайно ударяет или же ранит светящиеся или сгустившиеся в человеческую форму привидения, которые проявляются вокруг этих болезненных существ, последние немедленно испытывают результат ранения, нанесенного фантому. Если используемое оружие является острым, то кожу медиума вскоре «разукрашивает» царапина или, по крайней мере, след в виде рубца.

Этот отражательный феномен обычно не имеет тяжелых последствий, когда нападающий поражает лишь ларву, движущуюся в тайном нимбе медиума; но случай становится намного более серьезным, если острие задело саму субстанцию экспериментатора при выходе астрального тела[512].

На одном публичном сеансе, проводившемся в Нью-Йорке 3…, мощным медиумом материализаций, некий янки счел остроумным испытать свой «бульдог»[513] на фантоме, в которого он выстрелил в упор. Тотчас же, в нескольких шагах позади, раздался крик отчаяния: бедный медиум упал без сознания, с глубоким кровоподтеком на груди; тем не менее, пуля в него не попала, а застряла в стене с противоположной стороны; так как американец, сидя как раз в промежутке, отделявшем медиума от сгустившегося призрака, целился прямо перед собой и, стало быть, в противоположном направлении от медиума. Пораженный отражательным путем, этот последний более месяца находился на грани жизни и смерти. Он с большим трудом оправился от удара.

Этот поистине типичный факт был удостоверен для меня одним из самых серьезных людей, который сам был очевидцем этой печальной сцены.

Здесь уместно будет провести новую параллель со случаем пастуха Тореля, чье лицо демонстрировало все шрамы от ударов, нанесенных накануне его астральной форме. Это подводит нас к упоминанию еще одной из множества деталей, которые мы опустили при кратком изложении сидевильского дела. Кюре Тинель зарядил свой пистолет мелкой дробью, чтобы палить по воробьям. В самый разгар таинственной бури он выстрелил в направлении шума. Ребенок, который один отчетливо видел форму пастуха, заявил, что две дробины угодили тому прямо в лицо. На следующий день на физиономии Тореля нашли вполне отчеливый след от двух дробин!..

Тождественность феноменов всегда остается неоспоримой, идет ли речь о Спиритизме или Колдовстве; и нам остается лишь множить здесь примеры и свидетельства. Если же наши читатели настроены скептически и не расположены признавать подобные чудеса, то пусть они посетят какой-нибудь спиритический сеанс, и их недоверие будет сломлено красноречивостью фактов.

Существуют всевозможные медиумы: одних называют медиумами физических эффектов, то есть вокруг них наблюдаются такие феномены, как, например, стуки, перемещения объектов, левитация и т. д.; другие называются медиумами материализаций: в их присутствии сгущаются видимые и осязаемые формы, то светящиеся и полупрозрачные, то окрашенные и непрозрачные; то живые существа, то даже неодушевленные предметы; то устойчивые и вполне развитые объекты, то непрочные и готовые распасться скопления. Наконец, есть те, кого называют медиумами воплощений.

Последний случай нельзя считать наименее поразительным и, в особенности, наименее заслуживающим рассмотрения.

Эти медиумы на время гостеприимно предоставляют свои тела существам, которые в них воплощаются и, завладевая их органами, приводят их в движение и управляют ими по своей прихоти. В этой категории феноменов мы были свидетелями необычных, ошеломляющих сцен… За несколько секунд добровольный одержимый изменяется, исправляется и преобразуется от начала до конца по внутреннему образцу завладевающего им даймона.

Волшебная палочка Цирцеи не была, разумеется, более проворной, а ее воздействие — более чудесным. Медиум становится неузнаваемым: его поза, голос, взгляд и жесты резко меняются; трансформируются даже черты его лица. Это внезапная метаморфоза всей его личности…

Перед вами — другой человек. И — пугающая деталь! — порой кажется, что Тот, кто находится там — существо, известное зрителю, существо нежно любимое, умершее много лет назад… и вдруг воскресшее в оболочке незнакомца, одолжившего свое тело, — первого встречного, который в этот момент не знает ни имени, ни самого факта прошлого существования оживающего в нем мертвеца!

Но как можно сомневаться? Сходство, бесспорное и в то же время парадоксальное, становится тем более впечатляющим, что оно утверждается скорее в психической, надмирной и как бы одухотворенной, нежели в пластической и материальной форме; ведь оно должно приспосабливаться к врожденным чертам медиума: костяк в самом деле не изменяется, и лишь мягкие, мясистые поверхности формируются по морфогенному шаблону внутреннего ваятеля, чье моментальное искусство властно проявляется изнутри наружу.

Это автоэкстериоризация: сквозь телесную оболочку заклинателя обнаруживается внутренний заклинаемый. Мимолетная душа запечатлевает свое собственное изображение на лице медиума, испытывающего ее тесные, виртуальные, сверхфизические объятия…

Свершилось: физиономия воплотившегося существа «приклеилась» к пассивной модели посредника, предложившего себя для воплощения.

И какое волнующее, незабываемое зрелище!

Вы вновь узнаете жесты и позу; голосовые интонации любимого человека; устами медиума он говорит с вами о былом; он ворошит старые воспоминания, погребенные в глубине вашей души, тайну которых разделял с вами лишь он один!

Ваши глаза увлажняются от слез; непреодолимое волнение сжимает вам сердце. Больше не может быть никаких сомнений, это Он!..

И вы возвращаетесь домой потрясенным, уверенным в том, что вновь увидели его, — а по правде говоря, вы были введены в заблуждение и обмануты элементалем или даже ларвой вторичной атмосферы.

Это двусмысленное существо, это псевдопсихическое зеркало отразило образ покойного, всегда живой в дарохранительнице вашей души. Наделив силой и четко обрисовав, для того чтобы их воспроизвести, старинные отпечатки, уже готовые изгладиться из вашей памяти, эта ларва поведала вам о вашей душе…

Можно представить себе ужасающее значение подобных мистификаций… Элементали, подобно всем двойственным и полусознательным существам негативного Света, «намагничены» извращенными инстинктами[514]. И мораль тех, кого они посещают, обычно не в силах противостоять им.

Большое число медиумов скатилось по этой наклонной плоскости до самого болота, где души коснеют в наигнуснейшей извращенности. Для многих из них Онанизм — лишь самое безобидное последствие этого нравственного вырождения. Мне известно, что некоторые из них питаются humano semine[515] эта отвратительная привычка перешла у них в состояние бешеной мании, так что они ходят из одного дома в другой, предлагая свои постыдные услуги.

Я знаю тех, кто несет на своем лице нестираемый стигмат этого глубокого расстройства инстинктов. Среди них даже есть один медиум, из числа самых сильных и самых известных, которому природа заранее уготовила необычную участь. Вовсе не следуя за своими коллегами по пути сексуальных отклонений, он лелеет лишь одну мечту: о нормальной любви. Это женщина с самым красивым сложением на свете, но с мужской головой и победоносными усами. Этот андрогин совершенно благоразумен и обладает весьма учтивым нравом. Двое из моих друзей кое-что знают о нем…

Но довольно об этом.

Вы могли прочитать в первой главе, какие более чем непристойные «подвиги» свойственны неуловимым и изменчивым существам, снующим вокруг профессиональных медиумов (см. стр. 115–116). «Пляска» столов, даже если ее добиваются в семейном кругу, представляет большую угрозу для чести женщин, целомудрия юных дев и невинности детей. Отцы и матери (восклицает ученый, хорошо осведомленный в спиритических явлениях, г-н Бонжан из Шамбери), если вы не хотите, чтобы у ваших дочерей развились преждевременные чувства; супруги, если вы дорожите покоем своих «половин», остерегайтесь магнетической цепи вообще и «пляски» столов в частности!

Никто не удивится, если мы вменим в вину Магнетизму губительные последствия, когда его используют безрассудные экспериментаторы, не вполне посвященные и лишенные высокой и строгой морали.

Семь лет назад я наблюдал успех следующего преступного опыта: один врач, чье имя я не стану называть, внушил во сне некоей юной еврейке, что стакан воды, который она обнаружит рядом с собой при пробуждении, будет наполнен страшным ядом. Тем не менее, ей дано было приказание выпить его одним залпом.

— Но Саломея умрет от него, — возразила еврейка (эта юная пациентка проявляла во сне две различные индивидуальности: она имела обыкновение говорить о самой себе как о совершенно безразличном третьем лице).

— Да, Саломея умрет от него, — зловещим эхом вторил ей доктор.

Девочка проснулась и не задумываясь осушила стакан. Ее лицо тотчас же исказилось гримасой:

— Что я выпила? У меня всё горит! На помощь!..

Несчастная, не сохранив ни малейших воспоминаний о том, что ей было предписано во сне, полагала, что действует добровольно.

Через шесть минут после приема этой чистой воды ее вырвало, между двумя судорожными припадками, большим количеством алой крови.

Испуганному доктору хватило времени лишь на то, чтобы вновь усыпить ее и свести на нет прежнее внушение посредством нового.

Ему нетрудно было этого добиться; однако ему не удалось устранить травматические последствия этого безобразного эксперимента. Бедный ребенок увидел смерть вблизи: в его желудке открылась округлая язвочка, и девочка была обязана медленным выздоровлением от столь серьезного недуга лишь своему крепкому юному здоровью. С другой стороны, молодой практикующий врач, который не был злым человеком, полностью излечился, как я полагаю, от непреодолимой тяги к рискованным экспериментам.

Я видел также, как хорошенькая девочка из народа, очень скромная и порядочная, разделась донага и исполнила в этом «наряде» очень вольный ригодон. При этом присутствовало одиннадцать человек, в том числе трое молодых докторов, четверо студентов и один фармацевт — все молодые люди!

Чтобы добиться этого принесения в жертву ее последней стыдливости, не потребовалось даже усыплять ее. Достаточно было взять ее за руку и пристально посмотреть ей в глаза, дважды повторив приказание снять платье… Она была в буквальном смысле околдована: ею завладел бес нечестивого танца.

Когда она снова оделась и вышла из очарованного состояния, ей рассказали о том, что она сделала, и девочка покраснела до самых ушей, но не захотела ничему верить.

Это было предусмотрено. Автор фривольной проделки, к нашему удивлению, назвавший ее «небольшой подлостью», грубо завладел одной уликой, наиболее оскорбительной для бедной девочки, но также и самой неоспоримой… По предъявлении этого вещественного и неопровержимого доказательства она расплакалась навзрыд.

И когда ее возвратили излишне доверчивому отцу, за один луидор доверившему свою дочь д-ру **, никто не посмел хвастаться успехом столь низменного злоупотребления доверием. Сама девочка тоже молчала, глотая обиду, которую она смогла забыть только шесть лет спустя!

Наконец, я видел своими глазами, как один мальчик нанес собственной матери три сильных удара кинжалом в область сердца (разумеется, речь идет об одном из тех театральных кинжалов, лезвие которых прячется в рукоятке благодаря искусно встроенной пружине). Пациент, которому было шестнадцать лет, находился в состоянии бодрствования, но под деспотической властью внушения.

Те, кто знает, как часты случаи рецидивов в повелительном внутреннем акте, определяющем выполнение внушенной воли, поймут всё безрассудство этого третьего эксперимента.

Каким бедствием становится Магнетизм в неосторожных или бессовестных руках! К тому же авторы трех «подвигов», рассказанных выше, не были злобными людьми и вовсе не преследовали преступных целей. Они всего-навсего повиновались нездоровому любопытству, прикрытому, в их собственных глазах, достойным именем «научного рвения»: при необходимости они сослались бы на те привилегии экспериментальных вольностей, которые считаются неотъемлемыми на суде современной совести.

Но представим себе преступника, достаточно образованного для того, чтобы приспособить классические приемы гипнотизма к осуществлению своих скверных замыслов. Если он наткнется на чувствительных пациентов, то воспользуется ими как тайными «руками», чтобы поразить того, кто служит препятствием для его устремлений; между тем как, усмехаясь и прячась в тени, где его никто не обнаружит, он будет дожидаться, пока его жертвы, сраженные одна за другой, не устелят своими трупами дорогу, которую преграждали их стесняющие личности.

Так будьте же осторожны! Я утверждаю, что этот презренный негодяй мог бы не только украсть, убить и так далее через других людей, но также скрыться от всех нескромных подозрений.

Рассказывают, как ученые-психологи, и вместе с тем умелые физиологи, сумели в подобном случае разоблачить злодея, распутав очень сложный клубок его гипнотизерских хитростей; но я утверждаю, что эти козни были просто неумело подстроены. Провидение позволило, чтобы этот человек, считая невозможным, что подозрения падут, в первую очередь, на него, упустил какую-то деталь в тех мерах предосторожности, которыми он себя окружил. И в самом деле, его расчеты даже вышли за пределы того, что важно было предусмотреть в любых других обстоятельствах. Он говорил себе: «Я знаю свою сомнамбулу; в бодрствующем состоянии она не сохраняет никаких воспоминаний о том, что я внушил ей во время гипноза. Поэтому я вобью ей в голову, что она должна убить N…; совершая это преступление, она будет думать, что действует по своей воле. Для пущей уверенности я могу убедить ее также в том, что она ненавидит N…, виновного в какой-то мнимой несправедливости по отношению к ней; стало быть, она сознается судьям в том, что убила N… из мести. И все поверят ей». Негодяй прекрасно рассудил; всё, что он предусмотрел, в точности осуществилось[516]. К несчастью для него, двойной чудесной случайности было угодно, чтобы: 1) следственный судья, несколько лет назад пристрастившийся к гипнотизму, был умственно обращен именно в эту сторону и 2) он неизвестным образом узнал, что обвиняемый обычно выступал пациентом подлинного виновника. Это оказалось достаточно, чтобы погубить последнего. Судья сразу же почуял истину; посоветовавшись с компетентным другом, он решил усыпить человека, который впрочем, упорно утверждал, как это и было предусмотрено, что действовал по своей доброй воле, из мести. Уснув, он тотчас же вспомнил о своих предшествующих подобных состояниях, и гнусные, мрачные козни выявились сами собой.

Но гипнотизер мог бы предвидеть эту невероятную случайность. Даже удивительно, что столь решительный преступник не принял мер предосторожности и не внушил немедленное самоубийство фактическому исполнителю деяния[517]. Любой человек сказал бы: «Он убил из мести и покончил с собой из-за угрызений совести».

Даже допуская, что подобный мерзавец «поскупился» бы на два трупа вместо одного — но разве этот человек отступил бы перед еще одним злодеянием? — он, по крайней мере, мог бы внушить своей сомнамбуле, чтобы она не сохраняла никаких воспоминаний в своих последующих загипнотизированных состояниях, и даже убедить ее в том, что ее больше никогда нельзя будет усыпить.

Все внушения, сделанные чувствительному пациенту, сбываются с математической точностью. Даже проистекая из различных источников, они соединяются и сцепляются между собой с неумолимой логикой. Душа сомнамбулы — мягкий воск, затвердевающий под пальцами месильщика; главное для магнетизера — первым приступить к лепке[518]. Следующий эксперимент, в достоверности которого я ручаюсь, служит неопровержимым доказательством этого.

Один молодой доктор из числа моих друзей, не усыпляя мадемуазель Б…, внушением сократил ей мышцы ладони. Я тотчас же попытался вступить с ней в довольно близкий контакт, чтобы вернуть эту судорожно сжатую ладонь в ее нормальное состояние, но тщетно. Пассы, дыхание, внушения, приказания, сформулированные на все лады — напрасный труд!

Выбившись из сил, я сказал девушке: «Усните!» Она стоя, на месте, уснула. Я старательно убеждал себя в том, что весь ее организм находится в моей власти — кроме судорожно сжатой ладони, которая упорно мне сопротивлялась! Меня осенила мысль: «Я разрываю, — воскликнул я, — всякую связь и всякие отношения между доктором и вами!» Тщетно; судорога не поддавалась этим усилиям. С опозданием убедившись в своей беспомощности, я, наконец, разбудил мадемуазель Б…, и доктор подошел к ней, чтобы разрушить первое внушение. Они оба остолбенели: я разорвал всякую суггестивную связь между ними, так что и он, в свою очередь, потерпел неудачу. Далее следует любопытный момент, довольно новый, как я полагаю, для этого эксперимента: мне пришлось вновь усыпить мадемуазель Б… и восстановить связь между нею и моим другом, чтобы он смог, наконец, расслабить эту упрямую ладонь.

Когда мы задумываемся об относительном всемогуществе, которое, благодаря Месмеру, может обрести первый встречный над некоторыми пассивными или боязливыми натурами, мы порой испытываем искушение высказать суровое суждение об этом человеке, граничащее с несправедливостью. Говорят о скверном подарке, преподнесенном человечеству этим знаменитым медиком, легкомысленным вульгаризатором науки, которой следовало бы заниматься так, как некогда занимались ею жрецы, и которой религиозная древность обучала, к тому же, своих адептов в крипте мистерий, в тени алтаря, где боги проявляли свое действительное присутствие ?????, Шехина, в самом средоточии Сияющего света ??? ??? ???, Айн-Соф-Аор. В эту сакральную атмосферу никогда не проникал дракон низшего Астрала. Там были неведомы миражи иллюзорного ????, Асия — и даже снаружи святилища алчные ларвы убегали в испуге при виде тех, кто хотя бы раз пересек учетверенный мистический круг Завета. Последние несли знак на своем челе; их духовно возродило крещение огненным принципом. С тех пор они могли уйти, покинуть Мемфис или Фивы и вернуться к себе на родину… Врачеватели душ и целители тел, они чувствовали, что им поручено Свыше распространять в мире непосвященных вечно чистое и благотворное излучение этого пламени, чей охранительный очаг незримо теплился в глубине скинии.

Увы, сегодня вездесущая астральная ложь обволакивает нас в своем бурном потоке; кадуцей Гермеса и Эскулапа превращается в руках злых людей в истребляющий меч, если только он не становится палочкой самой низменной и мерзостной гоэтии. О, чудодейственная палочка! Поднявшие тебя ученые неловко обращаются с тобой и доходят даже до отрицания твоего существования, пока ты еще сияешь в их руках…

Это потрясающее могущество, которое некогда становилось уделом высших посвященных, после того как они — глубоко признательные и возвышенные даже в своем унижении — зажигали атанор в тайных лабораториях алхимиков-розенкрейцеров средневековья и Возрождения (Иехиилов, Авраамов-иудеев, Парацельсов, Фладдов и Ван Гельмонгов), было полностью обесчещено при посредничестве Месмера, вульгаризатора, отдавшего его в невежественные, неумелые и извращенные руки.

Был ли Месмер интуитивным первооткрывателем или посвященным — вот в чем вопрос. В первом случае, даже несмотря на недочеты и неувязки его системы, он был замечательным изобретателем, и, по справедливости, на него нельзя возлагать ответственность за те злоупотребления, к которым должно было привести его открытие. При другом предположении он был великим преступником, предателем и осквернителем.

Для того чтобы Магнетизм был благотворным, он должен был оставаться скрытым. Но в нынешнем положении нам отступать некуда: возможно, было бы лучше, если бы посвятители вообще не предпринимали подобного разглашения; но, в конечном счете, они сказали либо слишком много, либо слишком мало: пусть же они говорят, раз уж не сумели смолчать.

Если Магнетизм в настоящее время не будет обнародован в своем подлинном свете, он неизбежно вызовет страшный кризис в нравственной сфере: если вечная проблема свободной воли разрешится отрицательно, то мы увидим, как душевный компас начнет резко колебаться и утратит свою нормальную ориентировку. Наконец — предзнаменование больших космических катаклизмов — понятия Зла и Добра вновь будут смешаны.

Этой крайней опасности можно было избежать, по примеру фиванских и элевсинских иерофантов предназначая подобное могущество только для адептов иерархического учения, с гарантией посвящения. Но уместно ли теперь на этом настаивать? Зачем упрекать в свершившихся фактах? Лучше сказать пару слов о современных теоретиках Магнетизма и их попытке, конечно же, благородной, спасти его от позора шарлатанского использования, приравняв к другим наукам.

Честь и хвала Делезам, Пюисегюрам и Дюпоте, любившим Магнетизм такой возвышенной любовью и стремившимся постичь его сущность! Хотя они и не добились полного успеха, их настойчивая проницательность, пытаясь разгадать великие законы природы, по крайней мере, получила в качестве награды твердую веру в то, что эти законы существуют. Эти непосвященные интуитивно почувствовали некоторые отражения истины-синтеза.

Честь и хвала даже магнетизерам-психологам из школы Брейда! Если, неспособные постичь природу великого агента и таинственные законы, управляющие астральными приливами, они вздумали всё это просто отрицать, то, по крайней мере, они построили очень поверхностную, но необычайно строгую теорию, дающую точный отчет о феноменальной видимости. Внушение — отличный способ группирования и классификации фактов, не более, но и не менее.