Вокруг Светлояра

Вокруг Светлояра

Про Китеж есть три истории. Одна красивая и романтичная, вторая «древнеполитическая», а третья — страшная и кровавая.

Начнем с первой, потому что вторую нам поведал неизвестный и неопознанный гражданин. Нам — это значит всем участникам нашего марафона по темным местам России.

Итак. Легенда о граде Китеже. «Стоял этот город невиданной красы на берегу не менее потрясающего озера Светлояра. Но вот пришло мрачное время татарского нашествия. Когда враги подошли к городу, то с немалым удивлением обнаружили, что нет здесь крепостных стен, и никто не собирается обороняться. Но как только завоеватели пошли на город, из-под земли вдруг забили многоводные источники, и татары в страхе отступили. А вода продолжала подниматься. И когда стих шум родников, на месте города были лишь волны. Вдали мерцала одинокая глава собора с блестящим крестом. Но и она вскоре исчезла в пучине.»

О «древнеполитическом» Китеже писал Мельников-Печерский:

«...А поблизости Керженца, недалёко от Ветлуги-реки, есть такое место, где во времена стародавние бывали великие народные сходбища. сходился туда народ справлять великие празднества Светлому Яру. На обширной, плоской, безлесной равнине возвышается раздвоенный холм, поросший столетними дубами. Двумя мысами вдается он в обширное глубокое озеро. Воды озера никогда не мутятся; что ни бросишь в них, не принимают, на другой же день брошенное волной на берег выкинет. И то озеро по имени старорусского бога Светлым Яром зовется. В старину на холмах у Светлого Яра на день Аграфены-купальницы языческие требища справлялись, и на тех холмах стоял когда-то град Китеж. И поныне, сказывают, стоит тот град, но видим бывает только очам праведников. Не стало языческих требищ, град Китеж сокрылся, а на холмах Светлого Яра по-прежнему великие сходбища народа бывали. Собирались сюда русские люди старые свои праздники праздновать, чествовать светлого бога Ярилу. В «Навий день», на Радуницу, справляли здесь «оклички» покойников; здесь водили ночные хороводы Красной Горки; здесь величали Микулу Селяниновича, а на другой день его праздника справляли именины Сырой Земли и водили хороводы Зилотовы; здесь в светлых струях Светлого Яра крестили кукушек, кумились, завивали семицкие венки; здесь справлялись Зеленые Святки и с торжеством зажигались купальские костры в честь отходящего от земли бога жизни и света, великого Яра.

Поревновали скитские старцы и келейные матери. «К чему, — заговорили они, — сии нощные плещевания, чего ради крещеный народ бесится, в бубны и сопели тешит диавола, сквернит Господни праздники струнным гудением, бесовскими песнями, долоней плесканием, иродиадиным плясанием?.. Зачем нате сатанинские сходбища жены и девы приходят?.. Зачем в их бесстыдных плясках главами кивание, хребтами вихляние, ногами скакание и топтание, устами неприязнен клич и скверные песни?.. На тех бесовских сходбищах мужам и отрокам шатание, женам и девам падение!.. Не подобает тако творити!.. Богу противно, святыми отцами проклято!..»

И огласили Светлый Яр и холмы над ним «святыми местами». Тут, сказали они, стоит невидимый град Божиих святых, град Великий Китеж. Но не можем мы, грешные, зреть красоты его, понеже сквернится место делами бесовскими.

И стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр с книгами, с крестами, с иконами. Стали на берегах озера читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский «Летописец» и стали читать его народу, приходившему справлять Ярилины праздники. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились — в ночь на день Аграфены-купальницы стали подвешивать к дубам лампады, лепить восковые свечи, по сучьям иконы развешивать.

Поклонники бога Ярилы с поборниками келейных отцов, матерей иногда вступали в рукопашную, и тогда у озера бывали бои смертные, кровопролитье великое. Но старцы и старицы не унывали, с каждым годом их поборников становилось больше, а Ярилиных меньше. И по времени шумные празднества веселого Яра уступили место молчаливым сходбищам на поклонение невидимому граду».

У православных есть поверье: если трижды обойти все озеро, то твои молитвы обязательно будут услышаны. Причем лучше всего это сделать на коленях. В настоящее время по периметру озера сделаны деревянные настилы, которые значительно упрощают данную задачу.

Вот, собственно, с таким багажом знаний мы отправились из Нижнего Новгорода на озеро Светлояр. Сто сорок — сто пятьдесят километров, и мы уже на месте.

Село Владимирское встретило нас большим скоплением людей. Мы спросили направление и отправились к озеру. Вышли на песчаный плес и уже разбили там лагерь, когда подошли мужики и сообщили, что палаточные городки надо ставить дальше — мол, тут запрещено. Пришлось вернуться ближе к селу и найти место, где вроде никому мы не мешали. И не пожалели об этом ни разу. Во-первых, от села к нам тут же стали прибиваться местные, которые сначала робко подходили и спрашивали, откуда мы да зачем приехали, а потом, узнав, что мы журналисты, активно стали предлагать услуги гидов и рассказчиков. Однако было еще рано распечатывать огненную жидкость, и мы решили сходить еще раз двумя партиями на берег и полюбоваться озером.

Пока первая четверка гуляла, на нас повесили приготовление еды. В общем-то, не на нас, а лично на меня. Но зато воду я не носила, костер не разжигала, ветки для него не искала. На обед планировался плов, но наша известность в окрестностях уже достигла неведомых высот, и местные потащились к нам кто с молочком, кто с яйцами, а один мужик притащил пару линей и штук семь карпов. Оказалось — не покупные, тут и ловит, в озере. В итоге в котелке кипела рыбная похлебка, а карпов мы разделали на филейки, вытащили по максимуму косточки, посолили и, щедро обсыпав рыбку тимьяном, завернули герметично в фольгу и положили на угли. Местные восхитились, местные удивились, местные стали дожидаться, когда все это будет готово и можно ли это есть. Похлебка поспела как раз к приходу ребят. Импровизированный стол уже был готов, миски расставлены — все сели есть.

Местные отошли, чтобы не мешать нашей трапезе.

— Народ, а где рыбу-то откопали? — Юлик обжигался, но ел наваристую похлебку с удовольствием.

— Местные притащили. Мы тут теперь типа заезжих звезд из столиц стали. Молоко, творог, яйца — тоже от них. Стоит копейки, но вкуснятина неимоверная. Юлик, ты для своего журнала уже расспросил о местных легендах-страшилках? Или так, впустую к озеру сходили?

— Не, ну почему впустую? Тут рыба-зверь жила, но ушла куда-то. Мужика встретили, разговорились, вот он и рассказал. Теперь меня слушайте.

Большая рыбина в Светлояре ходила, людей пугала. Раньше на горе избушка была, в ней жила одна монашенка преклонных лет. Она издалека приехала, говорили про нее даже, будто была она царского рода. И вот, рассказывают люди, ей видение было: из озера ночью выходит чудовище огромное, зубастое, с хвостом, вроде как рыба.

Уже не так давно водолазы озеро исследовали. Один только погрузился — и кричит, чтобы его тянули назад скорей. Вытащили, а он уже без памяти. В больницу потащили, отходили, а что с ним такое было, что он там увидел, никому не сказывает.

Рыба большая там есть — это точно!

Был еще такой случай. Пришли на берег Светлояра двое мужчин с мальчиком трех лет. Сами пошли купаться, а ребенка на берегу оставили. Искупались, возвращаются на берег, а мальчика нет. Всюду искали — ив лесу, и в кустах. Стали сети в воду забрасывать. Как ни закинут, всё сети пустые. Тогда отец сел на берегу и стал ждать. Хотелось ему знать, куда сын девался. Несколько дней и ночей просидел. И вот в одну ночь подплывает к берегу рыбина великая. Пасть разинула и съесть его хотела. Он перепугался, бросился убегать со всех ног. Убежал он от рыбины, а потом сказал всем, дескать, я знаю теперь, кто моего сына съел.

Выдумка, думаете, все это? А что бы той рыбине и не жить в Светлояре? Это сейчас окунек с ладошку — за счастье, а раньше, как известно, рыба покрупнее водилась. Если еще учесть, что для лесных людей озеро свято было, то с неводом сюда не смели заглядывать. Так что самая обыкновенная щука могла в покое да на обильных озерных харчах в гигантскую рыбину вымахать.

— Круто! Еще чего-нить расскажи.

Так за разговорами и прогулками прошел день, начало смеркаться. То тут, то там загорались на берегах яркие цветки костров и слышались первые гитарные аккорды.

— А слыхали ли вы, молодые люди и дамы. — Как-то очень тихо подобрался к нам весьма благообразный старичок. — Слыхали ли о том, что не такое уж и светлое место было раньше это озеро?

Юлик посмотрел на старичка и пригласил сесть с нами:

— Да вы присаживайтесь к огоньку поближе. Вас, простите, как зовут?

Старичок, закряхтев, пристроился на одном из чурбачков и представился:

— Климент Игнатьевич. Блинов Климент Игнатьевич. — Потом замялся немного и пояснил: — Потомок староверов местных.

Ого, это уже становилось интересно. Если, во-первых, дед не врал и, во-вторых, если в его семье сохранились какие-нибудь сведения и истории.

— Да-да, — продолжил он, — из староверов я. А знаете ли вы, что жил здесь первенец второго царя рода Романовых Алексея Михайловича и его супруги Марии Ильиничны из рода Милославских, названный в честь деда Михаилом? Это ведь он царем должен был стать, а не Петр, который родился у Нарышкиной. Когда Алексей Михайлович женился во второй раз, на Наталье Кирилловне, в России как раз начались гонения на старообрядчество. Не вынеся неправды, злости и зависти собравшихся около государственной кормушки, сам оттесненный от всех государственных и хозяйственных дел царевич Михаил тайно, в метельную ночь, бежал из столицы от греха подальше. Произошло это событие весной 1673 года, аккурат перед самым вскрытием рек. Благословение на побег, что было для того времени обязательным условием, было им получено, скорее всего, от находившегося в заточении протопопа Аввакума.

Мы слушали старичка Блинова, раскрыв рты. Такого поворота событий мы не ожидали. Приехали посмотреть легендарное озеро, а попали в царские интриги.

— А вы вот завтра поутру в лес сходите. Здесь недалеко, в нескольких километрах всего, найдете родник, а за ним полянка в лесу прячется с тремя крестами. Местные-то вам расскажут, что там богатыри русские похоронены, ан нет, не богатыри там лежат, а царь русский и дети его, оттого и кресты старообрядческие. Вот послушайте, что расскажу вам.

Отче Аввакуме, благослови! — возопил вдруг наш рассказчик так, что мы аж подпрыгнули. — Да не бойтесь, — успокоил он, — я так для красочности в лицах вам рассказываю. Это — как бы Михаил был. А вот и Аввакум: — Благословляю тебя, сын мой, на дальнюю дорогу, и неси свет веры, и будь достоин его. Спешить тебе надо, Михаил. Не пощадят они тебя. Им Феодор удобен на престоле — он слабый, им крутить можно, а ты царствовать воспитан, да Нарышкины худородные и голодные изведут тебя, и жену, и детей. Они кормушку не отпустят. Беги! Сокройся на время. Люди за тобой придут сами, ияк тебе пришлю. Иди к соловецким монахам, они скроют тебя.

И двинулся по ранней весне обоз из трех крытых возков и нескольких саней подальше, на север Руси.

Но вот в один из дней прискакал к обозу верховой. Коротко что-то сказал Михаилу, отдал письмо и ускакал. Вскоре началась суета, и обоз свернул в сторону Волги.

Уже поздним вечером на привале в одном из возков нежный женский голос спрашивал:

— Что случилось, Миша, свет мой?

А густой сильный голос отвечал:

— Вот от старца из Пустоозерска весточку получил, — стерегут нас на Соловках. На Светлояр надо уходить, к Нижнему. Старец пишет, что там Потемкин и Салтыков нас встретят.

— Миша, страшно мне. Не за себя. За тебя, за детей наших страшно. Да и пусто там.

— Да какое ж пусто-то, Оленька! Салтыков с Потемкиным там, почитай, уже шестнадцать лет живут. Вот то-то. Отстроились, схоронились. Ну и нас схоронят. Справимся, сдюжим. Только вот жить нам придется тихо, чтоб никто не знал, кто мы такие. от греха подальше. Свои-то не выдадут, а вот остальным не след ничего знать. Завтра, Оленька, весь день тут пробудем, а по ночи уж и поедем.

И вот, ночами, таясь случайного глаза, по готовой вот-вот вскрыться Волге санный поезд с беглецами направился к устью реки Керженец — мимо Городца, Нижнего Новгорода, мимо Макарьевского монастыря со спящей охраной, чтоб по петляющей лесной реке добраться до укрывающихся в лесной глухомани, близ озера Светлояр, от мира и греха родовитых монахов-отшельников Ефрема Потемкина и Сергея Салтыкова, основателей двух раскольничьих обителей.

В странном сонном мареве уходил вдаль обоз наследника, а в это же время в богатых палатах царь Алексей Михайлович, брызжа слюной, проклинал сына и надиктовывал дьяку указ о лишении ослушавшегося и сбежавшего наследника прав на престол.

Прошло время, и тот же царь в струпьях и истекающий гноем лежал в темных спальных покоях. Окна закрыты, духота и вонь, вокруг бабки-няньки и молодая жена с четырехлетним сыном на руках у кровати венценосного супруга. Бабки причитают, дохтура разводят руками, а Наталья Кирилловна, государыня, умоляет супруга не оставить престол без наследника. Государь хрипит и зовет писаря:

— Феодор править будет, пиши!

Никто не видит гримасы на лице государыни, а царь в это время, щуря уже почти невидящие глаза, подписывает указ.

И вот как-то темной зимней ночью прибыл на Светлояр верный человек с двойной горькой вестью: умер царь-батюшка, а править поставил Федора. Закручинился Михаил: никак он не думал, что его жизнь повернет именно в эту сторону. Всю жизнь готовили его на русский престол, а тут теряется враз весь смысл жизни прошлой и жизни нынешней. Тяжко переживал царевич оба эти известия, но, несмотря на уговоры, отказался ехать в отвергнувшую его Москву, решил остаться жить в лесу. Решение это взбаламутило всю Русь. По закону и совести всем должен править полный здравия старший царский сын Михаил Алексеевич — Бог дает Руси царя в старшем сыне почившего.

Недолго процарствовал Федор. Как-то утром играл царь со своим сводным братом Петром. Возился и смеялся. Открылись двери, и вошла вдовствующая государыня. Протянула государю кубок со словами: «Освежись, государь, намаялся ты с Петрушей». Смеясь, Федор с благодарностью принял напиток и жадно выпил. В тот же день, в час пополудни 27 апреля 1682 года, в возрасте 21 года государь скончался.

Девятилетний Петр стал царем.

И вот спустя время поскакал в нижегородские леса отряд во главе с игуменом переславского Никольского монастыря Питиримом, как родившимся и выросшим там, в семье и среде раскольничьей, на поиски старшего сводного брата Михаила.

Узнав об этом, восстала раскольничья Русь, и началась крестьянская война, продлившаяся до 1710 года. Однако это не остановило Петра, и его люди с Питиримом вышли зимой 1707 года к предполагаемому месту жительства государя Михаила Алексеевича, его супруги и шестерых сыновей. Никто из живущих на Керженце, кроме посвященных старцев и связных, не знал его в лицо, не знали, что он ведет жизнь со своей семьей как простолюдин, а не среди знатных — в богатых, всем обеспеченных скитах. Искали Михаила Алексеевича «огненным боем», через пытки, убийства и разорение. Все было без толку. Но вот в один злой день нашли Петровы люди большую поляну недалеко от озера Светлояр, где близ скитов Улангера и Фундрикова в Поломском лесу стоял еще один скит.

Навстречу им вышел еще не старый, статный мужчина с тремя отроками и, коротко кивнув, не здороваясь, с ходу сказал:

— Поклянитесь, поклянитесь, что пожалеете жену мою и троих моих младших сыновей.

И что доложите царю Петру, дескать, сгорел Михаил со всей семьей у вас на глазах.

Весь отряд стоял по краю опушки, и только старший из пришедших, проваливаясь почти по пояс в снег, вышел вперед и со слезами на глазах почти прокричал мужчине:

— Государь, не надо! Умоляю, не делай этого. Петр не сделает тебе плохого, он нас за тобой прислал, в Москву зовет.

— Если бы не пытали вы людей моих огнем и железом, поверил бы вам, — отвечал Михаил. — А так — прощайте. И про клятву свою не забудьте! — Михаил сделал отрокам знак, и они скрылись внутри дома. Затем обошел дом кругом и поджег ветки и хворост, а после зашел внутрь и грохнул засовом. Пламя металось в синих сумерках, озаряя сугробы, а вокруг, сняв шапки и опустив головы, стояли Петровы люди. За деревьями поодаль собрались все жители скита и так же стояли, глядя. Вот провалилась крыша, и взметнулся в небо последний сноп оранжевых искр.

Предупреждая возможное клятвопреступление кого-нибудь из знавших об оставшихся в живых троих старших сыновьях государя Михаила Алексеевича, тайные руководители старообрядцев переселили детей Михаила на Урал, на железный Верхисецкий завод, на дачи Демидовских заводов. «Ищи теперь, Петр, если сможешь, где спрятаны твои племянники.» — сказали старцы. А на следующий день после самосожжения государя среди гари забил родничок.

Утром я проснулась с ощущением дикого похмелья, хотя в предыдущий вечер мы не пили. Муторно, мерзко и как-то серовато — фу! Всю ночь снились пожары, скиты, старообрядцы. И сны все такие тяжелые. Выползла из палатки. Наши все сидели и были весьма задумчивы. Завтрак прошел вяло — так, поковыряли кашу ложками и отставили.

— Ребят, а в чем дело? — Йолка, как самый живчик, решила расшевелить народ. — Рыжий, Тань, вы чего все такие смурные?

— Да так. толи сон идиотский приснился, то ли еще что, — пробормотал Рыж.

— Да мне тоже, Йол, что-то приснилось смутное.

В тот же день выяснилось, что в селе никто не знает Климента Игнатьевича Блинова.

Мы выдвинулись в сторону Нижнего.

Там загрузились в поезд и на следующий день были в Ярославле.

Выгрузив свои шмотки, мы сразу побрели в информационный центр — искать временное пристанище в частном секторе. Уже привычная процедура аренды и — снятая на четыре дня «трешка». Что приятно, заплатили мы всего две тысячи, по пятьсот за сутки. Удивились, конечно, но агент, двадцатилетний пацан, сказал, что это нормальная цена. В поезде не спалось, поэтому как заселились, разгрузились, вымылись и поели, так сразу завалились спать. Программу пребывания в городе оставили на следующий день.

Проспали до позднего вечера и часов в десять сели обсуждать, куда и как дальше. За разговорами время летит незаметно.