ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 29 сентября 1917 г.

Поверьте, я испытываю глубокое удовлетворение от возможности некоторое время находиться среди вас, причем на том месте, где нам надлежит возвести зримый знак нашего волеустремления[1], — того устремления, при помощи которого мы хотим теоретически и практически углубиться в духовную науку.

Поскольку это духовнонаучное устремление связано с наиболее внутренним, наиболее интимным в человеке, мы будем время от времени возвращаться к вопросу о том, каков, собственно, основной характер нашего устремления. И, надо сказать, что в современной трагической ситуации основной характер нашего устремления встречает ярко выраженное неприятие. Мы ведь наблюдаем, как уже более трёх лет в мире распространяется нечто такое, что поначалу не требуется подробнее характеризовать. Ибо все мы это чувствуем, все ощущаем и должны сказать: то, что теперь проносится над миром, есть выражение, есть результат устремления, противоположного тому, чему посвящено наше с его внешним знаком — этим Строением. Если попытаться заново уяснить, какое духовное течение наиболее приемлемо для человечества, то мы должны сказать: оно должно быть противоположным тому, что привело к устрашающим, трагическим событиям последних лет. Вот что мы должны снова уяснять, если искренне не хотим остаться безучастными к тому, что теперь происходит в мире и потрясает его. Мы должны сказать: эти годы выглядят так, как если бы время растянулось, как резина, как если бы, памятуя о том, что было до этого всемирного помешательства, прошли не годы, а столетия.

Конечно, и в наше время найдется много людей — такие были во все времена, — которые как бы проспали современные события, не сохранили бодрствования в отношении этих событий. Только бодрствующие, оглядываясь сейчас на то, что наполняло их души последние четыре–пять лет, имеют такое чувство, как если бы перед этим они находились под впечатлением старинной книги или картины, которая написана столетия назад. Как бы отодвинутыми в далекую даль, далекую временную перспективу выглядят события, которые происходили с нами до начала этого всемирного помешательства.

Кто независимо от происхождения этих событий, бодрствуя в духовнонаучном смысле, вглядывается в мир, тот может заметить, что же, собственно, там надвинулось. И многие из наших друзей могут припомнить (я неоднократно вынужден обращать на это внимание) ставшие уже стереотипными ответы на вопросы, которые постоянно возникают на публичных лекциях. Как вам известно, все время звучит один такой вопрос: как быть с этим доказанным статистикой приростом населения и учением о повторных земных жизнях? Народонаселение на земле увеличивается со страшной скоростью. Как же увязать это с установленным духовной наукой фактом, что на землю приходят одни и те же души? И я постоянно вынужден отвечать: только видимость, что статистика безукоризненно установила, что население земли увеличивается, — просто принимаются во внимание недостаточно продолжительные периоды времени, чем для этого необходимо; чтобы прийти к правильной постановке такого вопроса, рассматриваются слишком короткие промежутки времени. И я всегда говорил, что, быть может, недалеко то время, когда люди с ужасом убедятся, что началось убывание населения. Ответ на такие вопросы приходится давать уже с начала столетия.

В духовной науке всегда так: невозможно коротко и ясно дать ответ на многие вопросы, потому что наши современники еще не готовы принимать некоторые истины в правильном разрезе. На многое приходится только намекать. Если вы заглянете в лекции, которые были прочитаны мной в Вене незадолго до начала этой ужасающей мировой катастрофы, то вы найдете там одно место, где говорится о социальной карциноме[2], о социальной раковой болезни, которая поражает все человеческое развитие. При помощи этого и других подобных намеков должно было быть указано на предстоящее в человеческом развитии с требованием это осмыслить. Ибо такое осмысление — единственное, что может сделать нас в истинном смысле бодрствующими. Бодрствование — вот что нужно нам, а также и всему человечеству. И если духовная наука хочет выполнить свою задачу, то в первую очередь она должна инициировать полное бодрствование. Ведь одно знание только о происходящем в чувственном мире и о законах, которые разум открывает в чувственном мире, в высшем смысле означает сон. К полному бодрствованию человечество придет только тогда, когда сможет развить понятия, идеи о духовном мире, который находится вокруг нас, как воздух и вода, как звезды, как Солнце и Луна. И как человек, когда он целиком отдается ночью внутренним процессам, происходящим в его теле, является спящим и не имеет никакого представления о происходящем вокруг, вне его телесного мира, так человек спит, когда он предается только внешнему чувственному миру и миру рассудка, а также законам природы, господствующим во внешнем чувственном мире, и не имеет никакого представления об окружающем его духовном мире.

Примечательно, что именно в последнем столетии, а заметнее всего на переходе от XIX к XX веку, человечество так кичилось своим духовным прогрессом и своими научными достижениями, а вместе с тем никогда бессознательная, инстинктивная жизнь не была так распространена, как в это время, и вплоть до наших дней бессознательно–инстинктивное все больше проникало в человечество. Отказ от видения находящегося вокруг нас духовным образом, отказ считаться с этим духовным — вот в чем, в конечном счете, причина этой ужасающей мировой бойни. И никак не скажешь, что за годы, которые стоят столетий, если их переживать в бодрствующем состоянии, человечество достаточно научилось чему?то в связи с разразившимися ужасами. К сожалению, можно сказать только прямо противоположное.

Что же является характерным из того, что повседневно, ежечасно бросается в глаза, если прослеживаешь, о чем думают современные люди, или, лучше сказать, отказываются думать, отказываются желать? Собственно, самым характерным является то, что, в сущности, во всем мире никто не знает, чего хочет. Никому не приходит в голову, что то, чего можно правомерным образом желать — неважно, как эта правомерность толкуется отдельными представителями разных народов, — гораздо лучше может быть достигнуто, если избежать этих страшных кровавых событий; а эти страшные кровавые события совершенно бесполезны для достижения желаемых результатов.

Вообще же в этих событиях господствуют таинственные взаимосвязи. Но если вы возьмете многое из того, что только намеками в ходе лет было сказано в наших духовнонаучных лекциях, то вы обнаружите, что и в отношении самого значительного из событий последних лет многое было достаточно ясно указано. Если вы возьмете только то, что в последние годы, говорилось о характере русского народа[3] и о противоположности русского народа и западно- и среднеевропейских народов, то вы убедитесь, что для понимания событий, которые на первый взгляд неожиданно и бурно разыгрались в последнее время, вам не понадобится ничего другого; то же самое относится и к тому, что принято сейчас называть русской революцией, — событию, которое ворвалось как своего рода возмездие, но внутренне совершенно понятное кармическое возмездие, причем это слово надо понимать как технический термин, не вкладывая в него морализаторского смысла.

И не только русские, не только европейцы, а человечество во всем мире еще долго будет размышлять о событиях, которые теперь разыгрываются на востоке Европы гораздо более таинственным образом, чем, собственно, принято думать. Ибо там выступило на поверхность то, что готовилось столетиями. И то новое, что хочет образоваться, сегодня еще являет совершенно иной облик, совершенно не похожий на тот, что собирается принять. Будущие поколения еще будут иметь возможность наглядно отличить видимость от реальности на примере того, что образуется в ближайшие десятилетия на востоке Европы. Ведь нынешние поколения как раз принимают майю за реальность, а не за майю. Они принимают происходящее за чистую монету. Но это неверно. То, что декларируется, не совпадает с преследуемыми целями.

При этом западные народы плохо оснащены для понимания декларируемых на поверхности целей. Почему же они так плохо оснащены? Это может показаться поразительным для современного человека — не для вас, а для «нормального» современного человека (ведь, примкнув к Антропософии, вы уже выбываете из числа «нормальных» людей), — но современность в гораздо большей степени, нежели какая?нибудь другая эпоха, требует от человека того, к чему он менее всего стремится: духовно–научного понимания. Для «нормального» человека современности прозвучит в высшей степени удивительно, что порядок из хаоса современности возникнет не ранее, чем достаточное число людей потрудится над усвоением духовнонаучных истин. В этом состоит всемирно–историческая карма.

Пусть себе говорят люди, которые верят, что нынешняя война похожа на предыдущие, что мы вскорости заключим мир, подобный предыдущим мирным соглашениям, — пусть они в это верят. Это люди, которые любят майю, люди, которые не могут отличить истину от заблуждения. Пусть эти люди сами каким?то образом заключают видимость мирного соглашения: порядок произойдет из хаоса, пронизывающего современный мир, только тогда, когда взойдет заря духовнонаучного постижения. И если вы ощутите своим сердцем: долго еще не будет порядка, — ибо, может быть, вам что?то подсказывает, что люди еще долго не станут трудиться, чтобы взошла заря духовной науки, — то будете правы. Но тогда вам придется также признать, что порядка из этого хаоса долго не будет. Он наступит не раньше, чем духовнонаучное постижение проникнет в человеческие сердца. Все остальное было бы чистой видимостью, только кажущимся успокоением, под которым постоянно будут тлеть угольки. Ибо порядок впервые возникнет из этого хаоса, когда постигнут его причины.

Да, этот хаос возник из бездуховной концепции реальности. Духовный мир нельзя игнорировать без последствий. Можно верить, что игнорирование духовного мира останется безнаказанным, можно верить, что допустимо отдаться понятиям и представлениям, заимствованным исключительно из чувственного мира, можно так верить, и это всеобщая вера современного человечества. Но это заблуждение. Нет, самое превратное из заблуждений состоит в том, что, выражаясь тривиально, духам понравится, когда их игнорируют. Примите это за эгоцентризм, за тщеславие духов, хотя применительно к духовному миру нужна другая терминология, нежели в нашем физико–чувственном мире. Итак, примите это за тщеславие духов, но духи становятся мстительными, когда их игнорируют. Таков закон, такова железная необходимость: духи мстят за себя. И среди множества других характеристик, которые можно дать современности, правильной является и такая, когда можно сказать: современный хаос в человечестве — это месть духов за то, что их так долго игнорировали.

Припомните, сколь часто здесь и в других местах я говорил: существует таинственная взаимосвязь между человеческим сознанием и разрушительными силами Вселенной, именно силами деградации. Да, существует таинственная взаимосвязь между разрушительными силами Вселенной и сознанием. Она состоит в том, что одно может заменять другое — с одной стороны, а с другой — должно служить ему следующим образом.

Допустим, была бы такая эпоха, скажем, в последние двадцать или тридцать лет XIX века, когда человечество так стремилось бы к духовному, как оно в последние два, три десятилетия XIX века стремилось только к материальному познанию и меркантильным действиям. Допустим, в конце XIX столетия человечество устремилось бы к духовным переживаниям, к духовному познанию, к духовной практике. Что бы тогда произошло? Что бы произошло, если бы люди стремились к познанию духовного мира и, исходя из духовного мира, заложили бы основы физического мира, вместо того, чтобы в последние десятилетия XIX века, повинуясь инстинкту, все больше и больше гоняться за тем познанием, которое, в конечном счете, наибольший триумф празднует в изготовлении смертоносных орудий и считается только с материальными приобретениями? Что произошло бы, если человечество стремилось бы в социальной сфере обрести духовное познание и спиритуальные импульсы? Это была бы компенсация в отношении разрушительных сил! Степень бодрствования людей повысилась бы, вместо того, чтобы проспать происходившее в последние десятилетия XIX века. Степень бодрствования людей повысилась бы, и в первые десятилетия XX века не понадобилось бы вносить разрушение, если бы сознание людей было более сильным. Духовное сознание должно быть сильнее чувственно–материального. Будь сознание сильнее в последние десятилетия XIX века, разрушительным силам не понадобилось бы проникать в первые десятилетия XX века.

Самым интенсивным, самым проникновенным, но и, хотелось бы сказать, в познавательно–теоретическом отношении самым ужасающим образом это сказывается, когда знакомятся со многими умершими, которые пришли в духовный мир, — будь это в последние десятилетия XIX века или в первые десятилетия XX века. Среди них находятся множество душ, которые здесь в суете земной жизни, в погоне и стремлении к материальному, не имели возможности пробудить свое сознание воздействием спиритуальных импульсов. Многие прошли через врата смерти, не имея ни малейшего представления о тех понятиях и идеях, на которые указывают эти импульсы. Если бы здесь на земле, прежде чем эти души прошли врата смерти, для них существовала бы возможность принять спиритуальность в свои представления и в свои понятия, то они пронесли бы ее через врата смерти. Это та ценность, в которой они нуждаются после смерти. Но ее они не смогли получить.

Знатоку духовной истории — так называемой духовной истории последних десятилетий XIX века и первых десятилетий XX века — прекрасно известно, что слово «дух» ни разу не было правильно применено: его применяли к самым разным вещам, но только не к тому, чем действительно является дух. Так что души не имели здесь никакой возможности познать дух. И они должны были это компенсировать. Теперь, когда они через врата смерти вступили в духовный мир, они испытывают страстную жажду. Чего же так страстно жаждут эти души, которые прожили здесь жизнь в материализме? Они жаждут принести разрушительные силы в физический мир. В этом состоит компенсация.

Невозможно разделаться с такими вещами при помощи удобных понятий. Если стремятся в этой области познать реалии, то надо возыметь чувство к тому, что в египетских Мистериях называлось железной необходимостью. Это устрашает, но необходимо, чтобы разрушение имело место, ибо прошедшие через врата смерти тоскуют по разрушительным силам, в которых они могли бы жить, после того, как здесь они не смогли получить компенсации при помощи спиритуальных импульсов.

Порядок из хаоса возникнет не раньше, чем люди решат действительно вместить в свои души эти серьезные истины, а также допустить эти серьезные истины в идеи, которые пронизывают политику современного мира. И если эти истины звучат пессимистически и вы думаете: как далеко еще человечество от подобных требований, — то вы правы. Но пусть из этого правомерного пессимизма последует внутреннее требование, причем это должно быть бодрствующим требованием, когда у вас возникает возможность, — в том жизненном положении, в которое вы поставлены, — пытаться пробуждать души в направлении, в котором духовная наука может посылать свои импульсы. Конечно, наше время дает тому мало возможностей, но надо действительно честно и откровенно, в доступной тому или другому форме, обращать внимание на факт, что современность вызывает у умерших стремление, резонирующее с тем, что мы, живущие здесь на физическом плане, переживаем с таким ужасом.

Если обдумать, насколько удобно так живописать своим ближним сферу, в которую вступает человек, прошедший врата смерти, если проследить за елейными проповедями — а в наше время и политики пошли по стопам проповедников — с их удобными представлениями о духовном мире, то можно составить себе живое представление о том, насколько далеко от действительности удобное тщеславие ведущих людей современности. Когда слушаешь речи таких ведущих людей, — а эти ведущие люди в жизни как раз отмечены тем, что они весьма далеки от того, чтобы управлять, а, наоборот, сами управляются всевозможными бессознательными силами, причем редко правильными, — и когда сравниваешь эти речи с тем, что необходимо современности, тогда видишь, насколько серьезна, бесконечно серьезна ситуация.

Ведь наш физический мир непосредственно граничит с другим, сверхчувственным миром. И никогда не было столь интенсивным воздействие этого метафизического мира, как в наше время. Только люди не замечают этого; его не замечают даже тогда, когда оно становится ужасающим, устрашающим, когда оно выворачивает душу. По современному миру проносятся столь мощные пропагандистские лозунги, что, собственно, великое множество людей должно было бы насторожиться. Но, как правило, этого не наблюдается, по крайней мере, не заметно, чтобы это происходило.

Некоторые из наших друзей могут припомнить, как часто за последние три года[4] я обращал внимание на то, что, когда в будущем — к сожалению, современные критики этого не делают, хотя вполне могли бы, — будет написана история этой так называемой войны, невозможно будет употребить те же самые методы — эти сказки, эти легенды, как их ни назови, — которыми в наше время пишется история. Нынешнее историческое исследование возникает благодаря тому, что ученые господа, как их величают в миру, просиживают месяцы, годы, десятилетия в библиотеках, штудируют дипломатические документы, чтобы написать исторические труды. Должно настать время, когда исторические исследования, возникшие таким способом, по большей части превратятся в макулатуру. Историю последних лет невозможно будет написать таким методом, если у человека голова в порядке. Ибо причины современного хаоса никогда не раскроются тем, кто до сих пор писал историю, но только тем, кто имеет живое чувство того, что это значит, когда достойный сочувствия человек нашего времени поставлен перед судом и вынужден бросить в лицо обвинителям горькие слова, итог его состояния: это произошло и в это мгновение я потерял рассудок! Эти слова произнес Сухомлинов[5], человек вполне достойный, собственной персоной: там он потерял рассудок.

В это же самое время много других потеряли свой рассудок, не он один. Что же это за миг в ходе времен, который может быть определен тем, что люди вынуждены утверждать: они потеряли рассудок? Это тот миг, когда Ариман со своим воинством находит доступ к роду человеческому и к человеческим деяниям. Когда человек бодрствует в своем сознании, когда это сознание ни в коей мере не является пониженным и парализованным, тогда ни Ариман, ни Люцифер не имеют к нему доступа. Но когда оно понижено, когда к нему надо применять формулу: я потерял рассудок, — в этот момент Ариман со своим воинством вступает в мировую историю. Тогда происходят вещи, которых не записывают в дипломатические документы, тем более — замечу в скобках — что за последние десятилетия во всем мире в них написано поистине мало чего разумного. Но независимо от того, что происходит в наше время и что привело к этому хаосу, ведь действуют не только люди, здесь, прежде всего, участвуют ариманические существа, которые ищут доступ к человеку через понижение его сознания. Я знаю, что многим из сидящих здесь доподлинно известно, что сразу после начала нынешней мировой катастрофы я давал такое разъяснение: когда хотят говорить о причинах этой катастрофы, не надо этого делать, опираясь на документы, а необходимо в связи с этими мировыми событиями указывать на тот факт, что Ариман духовным образом нашел доступ к человеческой истории.

Необходимо только, чтобы такие вещи принимались с надлежащей серьезностью, чтобы не просто абстрактно–формальным образом, но действительно конкретно принимались в качестве реалий. Пусть те, кто не хотят знать об этих вещах, сегодня потешаются, когда говорят: Ариман нашел доступ к развитию человечества. Когда такие люди смеются над этими словами, над ними еще посмеется мировая история!

Никак не скажешь, что лежащие на поверхности суждения, представления и понятия за последние годы являют особую зрелость. Совсем нет! Ни разу не было понято, когда в разных местах и по разному поводу за полтора года указывалось, что возникнет нечто, требующее внимательного, бодрствующего наблюдения, а не просто поверхностного ознакомления. И когда приводят конкретно то или иное, что призвано указать человеческой душе на это возникающее явление, всегда не достает бодрствующей духовности для правильного восприятия таких указаний. И вот они осуществились. И приходится констатировать, оно принимается не как имеющее глубокие, глубокие корни на вполне определенной почве. Ведь раз оно имеет столько?то и столько?то строк, а они содержат предложения, то они так и расцениваются как столько?то строк, содержащих столько?то предложений, ибо современное человечество совершенно не приспособлено усматривать, в чем коренятся такие предложения, а попросту некритично принимает их.

Возможно, вы поняли, что я имею в виду. Вы поняли, что под все более ясно выступающим уже в течение полугодия я разумею послание Папы римского[6]. Я просмотрел множество изданий, чтобы хоть где?нибудь найти такое суждение, которое, собственно, должно следовать в связи с этим посланием Папы, — вопрос, который неизбежно должен возникнуть в душе человека. Примите только во внимание, что уже с XVI столетия — мы об этом часто говорили — берет свое начало то, что сегодня называется государством. Разумеется, те занятные люди, которых сегодня по всему миру зовут историками, говорят о государстве как о чем?то давно возникшем. Но эти историки очень плохо знают реальную историю. Современное государство не старше четырех–пяти столетий. А до этого было нечто совершенно другое. И очень важно знать об этом, действительно уяснить себе это. Святой престол в Риме поистине гораздо старше современных государств, и его существование было в свое время хорошо обосновано и многое принесло в мир. Я пытался разыскать, возник ли в ком?то такой вопрос: почему современное административное образование, возникшее четыре–пять столетий назад, не может найти возможности, исходя из себя самого, прийти к определенному порядку? Почему оно равняется на ветхий святой престол как на предмет актуальной дискуссии, которая в наше время имеет место здесь и там?[7]

Я хотел бы знать, кто согласится кататься на коньках по миллиметровой толщины льду! Ибо понятия, которыми располагает современный человек, чтобы составлять о чем?то суждение, по сравнению с импульсами, которые вливает Святой престол в современную жизнь, это миллиметровая толщина льда над водами, которые находятся под ним. И то, что сегодня пишут и говорят, напоминает катание на коньках по льду миллиметровой толщины, ибо никто не стремится к пониманию происходящего — ведь дело не в том, чтобы взять в руки документ и проследить, какие в нем стоят фразы, а в том, чтобы знать, что одна и та же фраза может иметь совершенно разный смысл в зависимости от того, откуда она произошла.

Современность повсеместно взывает к серьезности, к основательности, к поиску взаимосвязи вещей, к поиску реального, а не внешней видимости. А этого лишается современный человек, когда заявляет: ну да, таково положение вещей, оно мне еще непонятно, поэтому я не хочу в него встревать. Совершенно неудивительно при той невероятной поверхностности всеобщего современного образования, что все считают себя сведущими, имеющими обо всем суждение. Но когда говорится, что нельзя судить таким образом, а нужно сначала подготовить базу для суждения, то современному человеку это представляется очень трудным. Да, ему вряд ли понравится, что необходимо сначала иметь базу, а затем составлять суждение.

Необыкновенно много для ближайшей перспективы зависит как раз от действительного понимания движущих сил, от понимания того, что хаос поистине не станет меньше, если — допустим это гипотетически — Святому престолу удастся добиться видимости порядка. Нет ничего более ошибочного, чем когда кто?то сегодня скажет: ах, какая разница, как наступит мир, хотя бы и трудами папы! Самое главное, что при сложившихся обстоятельствах не повредит, если мир придет трудами папы, это самоочевидно; все сводится к тому, в каком смысле его добиваются, кто в этом задействован.[8]

Надо снова уяснять душой, что наше время от нас ежечасно, ежеминутно требует: бодрствуй! И только тот в наши дни поймет духовную науку, — антропософски ориентированную Духовную науку — кто в состоянии постигнуть, что человечество поставлено перед выбором: либо настанет постижение духа, либо останется хаос. Перелицованный хаос нисколько не лучше нынешнего, кровавого. Если в ближайшие годы у нас не будет ничего другого, кроме того же самого, а возможно и более изощренного материализма, если дойдет до того, что на основе случившегося за последние три года (а заспанное человечество до сих пор не отдает себе в этом отчет) возникнет новая погоня за материальными благами, которая многими воспринималась бы как дары мира, то души снова, проходя через врата смерти, будут испытывать страстное стремление к разрушению. И разрушение не прекратится!

Самое главное — составить себе представление, обрести чувство, внутренний импульс относительно необходимости спиритуализации! И прогресс возможен в той мере, в какой это удается. Кто хоть немного хочет постичь дух эпохи и поверять время серьезными истинами вроде тех, которые мы часто — и сегодня тоже — проводили перед своей душой, у того возникнет весьма своеобразное ощущение от всего ужасающего, от всего безнадежно тривиального и поверхностного, что ныне пишут и говорят.

Представьте себе компанию детей, которые ломают у своих родителей все — кастрюли, тарелки, стаканы. Кто?то видит это и думает, как бы удержать их, чтобы они не входили в кухню, в столовую и вообще туда, где можно что?то сломать. Наконец, ему приходит в голову, как их удержать. Присутствующие при этом — они как раз собираются стать воспитателями детей — приходят вот к чему: надо позаботиться о том, чтобы разбить все, что можно, чтобы ничего не осталось. А когда больше нечего будет ломать, тогда разрушению придет конец! Не знаю, много ли наберется тех, кто не посчитает таких воспитателей за дураков. Это ясно и так. Но когда считающие себя умудренными опытом люди провозглашают на весь мир: надо вести кровавую войну, пока сам собой не наступит мир, надо сначала все разрушить, чтобы на земле нечего было разрушать, — то это принимается за мудрость. Убивать, чтобы искоренить убийство, — это почитается за мудрость!

Для тех, в ком еще сохранилась хоть капля логики, это не более мудро, чем когда воспитатель говорит детям: чтобы больше ничего не ломать, надо быстро разбить все, что есть до последнего кусочка, и тогда нечего будет ломать. Почему последнее называется глупостью, а первое — перспективной политикой? Ибо современные люди перестают думать именно тогда, когда это требуется в наибольшей степени: когда мысли касаются судьбоносных вопросов.

Об этом мы поговорим завтра и увяжем это с некоторыми серьезными духовными истинами.