Альфонс Уррак, доминиканец
Альфонс Уррак, доминиканец
Альфонс Уррак, инквизитор Авиньонета, принадлежал к людям, живущим прошлым. С жаром, со страстью отыскивал он кальвинистов и лютеран и предавал их в руки гражданских властей. Но с еще большей страстью, с каким-то поистине устрашающим наслаждением копался он в человеческой почве Лорагэ, отыскивая корни былой ереси катаров, — корни, которым удалось выжить в таинственном подземном мраке! Ибо он знал, как знал я сам, что в треугольнике, образованном Тулузой, Фуа и Каркассонном, еще рождались альбигойцы и у них на лбу был особый знак, невидимая печать Господа, помогавшая им узнавать друг друга.
Былое загадочным образом постоянно возвращалось к доминиканцу Альфонсу Урраку, и он беспрестанно переживал смерть своих собратьев по ордену, заколотых в замке Авиньонет три века назад кинжалами еретиков. Он так страдал от того давнего преступления, словно это ему, а не его собратьям вонзили кинжал в сердце; он никак не мог забыть о том убийстве. Ему хотелось воскресить умерших убийц и замучить их, однако он не владел тайнами некромантии и не верил, что воскрешение возможно, ибо по причине людской злобы Господь трижды накинул на тайну сию ночной мрак.
Обладая властью в Авиньонете, Альфонс Уррак раскинул сети, дабы обнаружить детей убийц и отыскать в их жизни какой-нибудь скрытый проступок, за который их можно было бы наказать. Он плавал по рекам генеалогии, расспрашивал о судьбах людских, составлял таблицы браков и рождений детей в этих браках. Похоже, он действительно верил, что это те же самые люди, возродившиеся в своих потомках.
Самоубийца из Авиньонета жил простой и одинокой жизнью, читал книги, пил только воду, и звали его Раймон д’Альфаро, то есть он носил имя неистового Раймона д’Альфаро, проводника мстителей из Монсегюра, уничтоживших инквизиторов, — имя того, кто нанес врагу первый удар. И я внезапно все понял: если спустя три века неистовый превратился в отшельника, возможно, он испытывал смутные угрызения совести о том давнем преступлении. Так вот почему Альфонс Уррак, не имея возможности подвергнуть его казни земной, приговорил его останки к повешенью вместе с разбойниками с большой дороги…
Альфонс Уррак, доминиканец, судья-инквизитор, столь загадочным образом вырванный из давно минувшей эпохи, был аскет, аскет, как и я сам, как и последний из рода Альфаро. Спал в узкой келье, постился и истово молился; мирское не представляло для него никакого интереса, оно было для него чем-то призрачным. Подлинная реальность отошла в прошлое, в те времена, когда святые люди из Рима начали битву с проклятыми из Лангедока. И только замок в Авиньонете являлся настоящей крепостью, построенной из превосходных камней, ибо в его стенах доминиканцы размышляли о наказании еретиков и обеспечивали победу Иисуса. Он постоянно видел кровавые пятна и, хотя за истекшие века их отмыли сильными струями воды, по-прежнему различал невидимую для остальных кровь, пролитую одиннадцатью монахами.
Получив аудиенцию, я вошел в замок и, следуя за провожатым-монахом, прошел через три зала, где царила поистине гробовая тишина. Трижды пригнув голову под тремя висевшими над дверями распятиями из черного дерева, я вошел в зал суда, где увидел четвертое распятие, вырезанное из такого же темного дуба, и едва не вскрикнул, решив, что у меня начались галлюцинации…
Голова судьи-инквизитора по делам веры была точно такой же формы, какой моя собственная голова, такая же тяжелая и массивная. Один и тот же скульптор, состоявший на службе у природы, выточил нам выдающиеся скулы, острый подбородок и запавшие глазницы. Лицо инквизитора, словно обтянутое лощеным пергаментом, поразительно напоминало мое собственное. Казалось, я вижу перед собой собственного брата, только этот брат был воспитан безжалостным отцом в далеком краю, на планете из холодных камней, где все существа были добродетельны, а потому не ведали жалости.