7. КДОШИМ

7. КДОШИМ

«Кдошим» по-русски «Святы будьте».

И говорил Бог, обращаясь к Моше так: «Говори со всем обществом сынов Израиля и скажи им: «Святы будьте, ибо свят я, Бог Всесильный ваш. Бойтесь каждый матери своей и отца своего, и субботы мои соблюдайте. Не обращайтесь к идолам и богов литых не делайте себе».

И далее Господь продолжает список запретных деяний: не крадите, не отрицайте истину… не клянитесь ложно, не обирай ближнего своего, не злословь глухого и перед слепым не клади препятствия.

Эти два последних запрета имеют не только прямой, но еще и иносказательный смысл, то есть, не делай препятствий людям, зависимым от тебя, и людям, несостоятельным по природе своей, таким людям, которые не могут тебе ответить тем же.

Далее Господь запрещает предсказывание будущего и колдовство, а также наколотые надписи, то есть татуировки, которые остаются навеки.

Эти и другие подобные заветы Бога, увы, не всегда соблюдаются, но, в общем, хорошо известны современным людям независимо от вероисповедания.

А вот неизвестно или почти неизвестно происхождение этих постулатов. Сегодня мы с вами убеждаемся документально, что первоисточником этих понятий является Тора.

Впрочем, с позиций исторического опыта и с точки зрения еврейских мудрецов особое внимание следует уделять двум важнейшим постулатам Торы. Это: возлюби ближнего, как самого себя, и не будь снисходителен к нищему — не отбирай у богатого, чтобы содержать нищего.

Господь действительно завещает нам любить ближнего, как самого себя. Однако, при переводе этой фразы на христианские языки вкралась смысловая ошибка. Ибо суть слова «ближний» на иврите — это тот, кто разделяет твою судьбу, кто готов разделить и облегчить твои беды, оказать тебе милость.

Поэтому бандит, террорист и погромщик, разумеется, не могут быть ближними. И, вообще, любой носитель зла, как бы близко он не стоял к тебе, «ближним» быть не может. И, наоборот, самый дальний по расстоянию, по конфессии, по языку и привычкам является ближним тебе, если он разделяет твою судьбу и твою беду.

Во время первой оккупации Ростова наша семья жила на втором этаже, а самый близкий и единственный сосед с первого этажа требовал нашей немедленной явки на регистрацию евреев, шантажируя угрозой доноса. Этот близкий сосед, разумеется, не был для нас «ближним», которого можно было возлюбить. Его можно было бы убить, а возлюбить его нельзя. И это не только личное чувство, как нам казалось в сорок первом году, это еще и постулат Торы, которая заповедует нам такое: «Не оказывать сопротивление злу — значит потворствовать злу, значит множить зло и становиться соучастником зла и, следовательно, быть в ответе за зло по закону Торы «Мера за меру».

Сегодня реальными пособниками зла можно считать тех либеральных интеллигентов, которые проявляют по отношению к террористам политкорректность; политкорректность в данном случае является политическим скотоложеством. Среди этих извращенных либералов, увы, немало евреев, которые не являются для нас ближними.

С другой стороны, во время Великой Отечественной войны группа высших офицеров Германской армии, противостоящих кровавому фюреру, передавали в генеральный штаб Красной армии секретные данные стратегического значения. Их выловило гестапо, их зверски пытали и обезглавили в берлинской тюрьме. Эти немцы разделили нашу судьбу и нашу боль. Они ближние нам, и мы возлюбили их, как самое себя.

Заключая анализ этого постулата, следует сказать, что еврейские мудрецы считают, что вся Тора есть развернутый комментарий к этой заповеди о любви к ближнему.

Пожалуй, не меньшее значение для нас, выходцев из ХХ века, имеет еще одна заповедь Господня, которая звучит таким образом: не будь снисходительным к нищему — не отбирай у богатого, чтобы содержать бедного.

Поразительный смысл этой заповеди раскрылся нам относительно недавно.

Октябрьский переворот, названный потом Великой Октябрьской Социалистической Революцией, начинался под лозунгами: «Мир хижинам, война дворцам», «Кто был ничем, тот станет всем», «Экспроприация экспроприаторов».

Последний лозунг быстро и точно перевели на русский язык: «Грабь награбленное». В результате организованного и дезорганизованного грабежа практически вся частная собственность богатых людей и людей среднего класса была реквизирована и конфискована государством или присвоена различными активистами. Это было в 1918 году, когда отобрали у богатых, чтобы содержать бедных. В результате через 2 года все стали нищими, и начался голод до людоедства включительно. А в промежутке — гражданская война, которая выглядела совсем не так, как нам ее показывали на киноэкранах вчера и по телевидению сегодня.

Свидетелем и участником гражданской войны был замечательный и правдивый писатель Исаак Бабель, который, разумеется, закончил свою жизнь в сталинских застенках.

Дадим ему слово!

«Вот письмо на родину, продиктованное мне мальчиком нашей экспедиции Курдюковым. Оно не заслуживает забвения. Я переписал его, не приукрашивая, и передаю дословно в согласии с истиной.

«Любезная мама Евдокия Федоровна. В первых строках сего письма спешу Вас уведомить, что, благодаря Господа, я есть жив и здоров, чего желаю от вас слыхать то же самое».

Далее идут личные дела и переживания. Перейдем ко второй части.

«Во вторых строках сего письма спешу вам описать за папашу, что они порубали брата Федора Тимофеича Курдюкова тому назад с год. Наша красная бригада товарища Павличенки наступала на город Ростов, когда в наших рядах произошла измена. А папаша был в тое время у Деникина за командира роты. Которые люди их видали — то говорили, что они носили медали, как при старом режиме. И по случаю той измены всех нас побрали в плен и брат Федор Тимофеич попались папаше на глаза. И папаша начали Федю резать, говоря — шкура, красная собака, сукин сын и разно, и резали до темноты, пока брат Федор Тимофеич не кончился».

И далее мальчик Курдюков рассказывает, как он сбежал от отца — белогвардейца и снова добрался до буденовских войск. И в это время его другой брат Семен Тимофеич стал командиром полка.

«И от товарища Буденного вышло такое приказание, и он получил двух коней, справную одежду, телегу для барахла отдельно и орден Красного Знамени. А я при ем считался братом. Таперича какой сосед вас начнет забижать, то Семен Тимофеич может его вполне зарезать. Потом мы начали гнать генерала Деникина, порезали их тыщи и загнали в Черное море, но только папаши нигде не было видать, и Семен Тимофеич их разыскивали во всех позициях, потому что они очень скучали за братом Федей …»

В конце концов Семен Тимофеевич все же разыскал своего папу Тимофея Родионыча. И вот как описывает мальчик Курдюков, младший сын Тимофея Родионыча, дальнейшие события.

— Хорошо вам, папаша, в моих руках?

— Нет, сказал папаша, худо мне.

Тогда Сенька спросил:

— А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?

— Нет, — сказал папаша, — худо было Феде.

Тогда Сенька спросил:

— А думали вы, папаша, что и вам худо будет?

— Нет, — сказал папаша, — не думал я, что мне худо будет.

Тогда Сенька поворотился к народу и сказал:

— А я так думаю, что, если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А теперь, папаша, мы будем вас кончать.

И Семен Тимофеич услали меня со двора, так что я не могу, любезная мама Евдокия Федоровна, описать вам за то, как кончали папашу, потому как я был усланный со двора».

В этом коротком рассказе, словно в капле воды, отражается черное солнце великого Октября.

Но ведь еврейские отцы моего поколения, отринув Тору и «еврейские скисающие сливки», ринулись в революционный мир, «открытый настежь бешенству ветров». Это строчки из ранних стихов Багрицкого. Евреи причащались этими губительными ветрами.

Тот же Багрицкий писал с упоением:

Нас кидала молодость в сабельный поход,

Нас бросала молодость на Кронштадский лед,

Боевые лошади уносили нас,

На широкой площади убивали нас.

Но глаза незрячие открывали мы.

Это фрейдовская оговорка у поэта: они, действительно, ничего не видели вокруг себя «слепыми» глазами и, конечно, ничего не понимали.

Еще одна оговорка у другого талантливого еврейского поэта Михаила Светлова:

Пей, товарищ Петров, председательЧека,

Пусть нахмурилось небо, тревогу тая.

Эти звезды разбиты ударом штыка,

Эта ночь беспощадна, как подпись твоя.

Приговор прозвучал. Мандолина поет.

И труба, как палач, наклонилась над ней,

Выпьем что ли, друзья, за семнадцатый год,

За оружие наше, за наших коней.

Без комментариев, как говорится…

Еще одна поэтесса, Вера Инбер, восторженно рифмует переход от войны России с немцами к войне гражданской, братоубийственной:

Но фронт уже не

Тот, а новый:

Разоружение —

Пожар.

Уже не ринется

Ко Львову

Ни пехотинец,

Ни гусар

Уж над Невой

Летят машины,

И час, не твой ли,

Настает

У дома бывшей

Балерины

Заговоривший

Пулемет?

И тот, кто с громом

На ладони,

Летел в тумане

(дни — года)

В запломбированном вагоне

Через Германию

Сюда.

И кто потряс,

Как гром, стихию,

Потряс грозово

Шар земной,

Кто и сейчас

Ведет Россию

Парализованной рукой.

А ведь этот паралитик, который учинил революцию, гражданскую войну, тиф и голод, злобный разрушитель религий и духовности, вдохновитель беспощадного бессудного террора, этот человек родился от матери, урожденной Бланк, которая по субботам вывешивала для детей настенную газету под названием «Шабат».

Между прочим, этот человек совершил государственную измену, ибо будучи гражданином России во время войны с Германией не только проехал по территории Германии в запломбированном вагоне, но и получил миллионы золотых марок на развал русской армии и совершение государственного переворота.

Он умер сравнительно молодым человеком, возможно, не собственной смертью. Все его друзья и сторонники, во всяком случае, практически, были перемолоты обновленной сталинской машиной террора. А когда Надежда Константиновна пыталась что-то возразить, Иосиф Виссарионович оппонировал не без юмора: «Если будете плохо себя вести, мы подберем Владимиру Ильичу другую вдову».

В конце концов, сталинский подручный Лев Мехлис выбросил старуху из кабинета, который она занимала в редакции «Известий», демонстративно рвал ее архив и даже поломал мебель.

А через несколько дней, как раз накануне очередного партийного съезда, где ее появление было нежелательно, она скоропостижно и вовремя умерла.

А ведь при жизни колотилась-то как, наводила «порядок» в детской литературе, боролась с буржуазными веяниями, преследовала Корнея Ивановича Чуковского.

Одним словом: МЕРА ЗА МЕРУ.