5. «ВЕЛИКОЕ ДЕЛАНИЕ»
5. «ВЕЛИКОЕ ДЕЛАНИЕ»
Многие исследователи считают, что первые манифесты розенкрейцеров написал Иоганн Валентин Андреа — немецкий пастор, признавшийся в авторстве «Химической женитьбы…». Его жизнь была изучена вдоль и поперек: ничего интересного! Но в книге Мэнли П. Холла «Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии» мы обнаружили любопытный абзац:
«Это долго и много обсуждавшийся вопрос — а не использовал ли сэр Френсис Бэкон имя Андреа как псевдоним — с разрешения самого Андреа? Кстати, по этому поводу есть две чрезвычайно важные ссылки, встречающиеся к этакому замечательному попурри, „Анатомии Меланхолии“. Этот том впервые был напечатан в 1621 году, и вышел он из-под пера Демокрита Младшего, которым впоследствии оказался Роберт Бертон. Его подозревают в близком знакомстве с сэром Френсисом Бэконом. Одна ссылка лукаво предполагает, что в год публикации „Анатомии Меланхолии“ основатель Братства R.C. был все еще жив. Это утверждение избегло внимания исследователей розенкрейцерства.
В той же работе появилась небольшая сноска огромной важности. Она просто содержит слова: „Йог. Валент. Андреа, лорд Веруламский“. Одна эта строчка определенно соотносит Иоганна Валентина Андреа с сэром Френсисом Бэконом, который и был лордом Веруламским, и как раз эта запись говорит о том, что оба этих человека были одним и тем же лицом».
Мэнли П. Холл посвятил целую главу алхимическим криптограммам. Он писал: «Священная наука нуждалась в священном языке». Эта нужда была вполне объяснима: в средневековой Европе вовсю полыхали костры Святой Инквизиции. Даже много позднее, когда нравы смягчились, необходимость в шифрах сохранилась. Арго, симпатические чернила, особые шрифты, нарушение нумерации страниц, путаница с датами, абсурдные слова и целые темные абзацы, виньетки, тайные алфавиты и столбцы цифр, секретный язык архитектурных пропорций, особые символы, притчи и аллегории — таков был далеко не полный арсенал сокрытия опасных мыслей. Алхимия, к примеру , называлась «Великим Деланием» (другой перевод — «Великая Работа»), а ее цель обозначалась целой дюжиной слов и символов — «Философский Камень», «Магистериум», «Красный Лев», «Божественное Дитя», знак спирали… Себя алхимики именовали «артистами», «знатоками Искусства», «работниками Тайного Пламени» или просто «садовниками». (В «Золотой цепи» дворец расположен на мысе Гарднера: в переводе с английского — «садовник»). Но те, кто получил «Философский Камень», называли себя «Птицами».
Легендарный алхимик Филалет прямо предупреждал: «Я так исказил философские истины в этой книге, что если только не воспринимать метафорически все изложенное мною, читатель не поймет ничего и лишь напрасно потратит свои деньги».
Один из героев ефремовского «Лезвия бритвы» — итальянец Андреа. Очевидно, этот персонаж следует «воспринимать метафорически», — тем более, что во второй главе романа не очень кстати упомянут фараон Эхнатон — легендарный прародитель розенкрейцерства.
Вернемся к Ильфу и Петрову: Корейко — человек с «ветчинным рылом» — прячет свой чемоданчик в камере хранения Восточного вокзала, а заветный миллион Бендер получает от него на Восточной магистрали. Восточный вокзал столицы — Казанский. Какие же сокровища хранились в казанском «чемоданчике»? Об этом могут рассказать детали, кажущиеся несущественными: в первом романе — общежитие студентов-химиков имени Бертольда Шварца (он был монахом и знаменитым алхимиком), во втором — артель химпродуктов «Реванш». Нельзя не вспомнить и знаменитый алхимический трактат Гельвеция «Vitulus Aurelus» — «Золотой Теленок». А кто направляет Бендера к цели? Его возлюбленная, — девушка, которую он встретил на лекции по химическому оружию! Вот еще одно совпадение: в начале «Двенадцати стульев» делопроизводитель Воробьянинов («Великое Делание») регистрирует брак («Химическая женитьба»), а почти в конце герои смотрят гоголевскую «Женитьбу».
Про грибоедовского метрдотеля Арчибальда Арчибальдо-вича сказано, что в прошлой жизни он имел отношение к флоту — командовал пиратским бригом в Караибском море. Булгаков неспроста использует это архаичное название: «кара» по-татарски — «черный» (ср.: Карадаг). Не видится ли здесь намек на Бартини — бывшего военинженера Черноморского флота?
«Говорили, говорили мистики, что было время, когда красавец не носил фрака, а был опоясан широким кожаным поясом, из-за которого торчали рукоятки пистолетов, а его волосы воронова крыла были повязаны алым шелком, и плыл в Караибском море под его командой бриг под черным гробовым флагом с адамовой головой». Немало тайн скрывается в этих строчках. «Алый шелк», «вороново крыло», «адамова голова», гроб и черное покрывало («под черным гробовым флагом») — известные алхимические символы, обозначающие стадии процесса трансмутации.
К этим знакам мы еще вернемся, а пока заметим, что метрдотель — то же самое, что управдом, но происходит от слова «мэтр» — учитель, наставник, профессор. (Мэтром дважды называют профессора Воланда). Может быть, Булгаков имеет в виду годы перед отставкой Роберто Бартини — «время, когда красавец не носил фрака»?
«По лестнице поднимался вверх бегом одинокий фрачник. — Граф Роберт, — шепнул Маргарите Коровьев…». Первый гость на балу Воланда («черноволосый красавец» и «недурной алхимик») неявно ассоциируется с метрдотелем. Второй — «одинокий фрачник» граф Роберт, а последний — «одинокий гость» барон Майгель. Сходство гостей с Воландом тоже несомненно : в Варьете на маге был «фрак дивного покроя». Булгаков подсказывает: «Все их имена спутались в голове, лица слепились…». «Слепим» имена и лица: барон Роберто Бартини — наставник, маг и… алхимик?! Это объясняет странные слова Воланда: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?»