Глава 14. Так вот ты какой!

Глава 14. Так вот ты какой!

После того, как солнце опустилось за горы, обступающие низину со всех сторон, стало довольно быстро темнеть. Звёзд на небе в этот вечер было мало: снова начали наползать облака, быть может, постепенно начиная снова собираться в тучи.

Вернулся, наконец, дядя Юра, совершивший обзорный обход всех знакомых дольменов, и присел тихонько на лавочку напротив Николая. Неспешно достал пряники из сумки, налил себе чайку.

— Я, дядя Юра, всё о ерунде какой-то разглагольствую, а так ещё и не спросил, как у тебя дела, жизнь? Давно же не виделись, — обратился к нему Николай.

— Да, целый год, как обычно, — отвечал Юра, — Всё у меня — слава Богу, все живы и здоровы. Всё идет потихоньку, своим чередом. Да вот, дать, самого меня что-то в последнее время постоянно в разные слои кидает: лешие, русалки, духи леса… Домовые… Знаешь, ведь это всё действительно существует. И как-то всё это ко мне притягивается, что ли… В общем, я это вижу. И жутко, но интересно. Только вот, последнее время, дать, меня все эти сущности настолько преследуют, что и другим, если они рядом оказываются, мерещиться начинают. Меня уже люди немного побаиваться начали.

— Хорошо, что немного, — засмеялся Николай, — Ну, а как ты вообще с миром внешним уживаешься? Ничего? — спросил он.

— Да ничего, дать. По-прежнему: то крышу кому-нибудь починю, то замок врежу… А работаю всё там же. Всего вместе на хлеб хватает. На пряники, дать, не всегда, — и Юра снова с удовольствием надкусил пряник, — А Люба моя хлеб в последнее время сама печёт. И здорово получается! Люблю свежий хлеб, с пылу с жару. Ну, а ты как, Никола?

— Живу, не жалуюсь, — задумчиво промямлил Николай, — Когда-то, давно уже, в Москве, я как-то… Можно сказать, сфотографировался. Есть там такие приборы — за плату можно ауру свою запечатлеть. Показывают они мне снимок, и говорят, что ещё ни у кого такой ауры не видели. Смотрю, а вместо ауры у меня — радуга! Ну, и ответь теперь, как может жить такой радужный человек? Конечно же, хорошо!

— Да, Никола, я тебе прямо скажу: есть у тебя сила, — сказал Юра, — правда-правда, я не шучу.

— Да она у всех есть. Только управлять мы ею не умеем. Я поначалу не понимал: что такое? Захожу, у брата в душевой моюсь — у него водопровод из строя выходит, прихожу к друзьям в гости — у них свет отрубается… И так, как в анекдоте, подряд «восэмь раз». В общем, туши свет и сливай воду… Пока ещё не понял, как её по сторонам не расшвыривать, энергию-то…

— Никола, а ты мне скажи прямо: как ты думаешь, что нас всех ждёт, в смысле — Россию? — спросил дядя Юра.

— Не знаю. Никто этого не знает сейчас. По всем прогнозируемым параметрам, мы все должны были уже подохнуть, — помолчав, ответил Никола, — Ничего хорошего я в ближайшем будущем не вижу. Дрюкнули всех нас сильно. Чтобы мы все озверели, вцепились друг другу в глотки за пищу, одежду и жилище, чтобы ничего от нас другого не осталось, кроме как одно зверьё безмозглое. На поверхности уже и сейчас — одни бездари, что корчат из себя политиков, артистов, художников, писателей… Все они хотят быть сливками, хоть таланта не имеют. Все рвутся в эту клоаку известности, телевидения, так называемой гламурности…

Но, с другой стороны, даже индейцы в резервации как-то выживают. А сейчас, как поётся в одной любительской песне — «резервация — здесь»… Вот иностранцев и раньше всегда поражала наша способность выживать. Видел однажды, какое удивление было написано на лице одного немца, когда у него на глазах мой друг на берегу моря починил свой старый шлепанец, какой любой западный человек, не задумываясь, положил бы в урну… А друг взял какой-то найденный гвоздичек, проволочку — и так всё скрепил, что не видать стало даже, что с шлёпанцем были проблемы.

Да, по всем параметрам цивилизованного мира, многие из нас — как тот самый старый шлёпанец… Живём на тридцать долларов в месяц. В обветшалых домишках с сортирами во дворе, в коммуналках, общагах… Трепыхаемся ещё как-то. И в процессе зарабатывания на жизнь у многих на саму жизнь времени уже не остается. И дошло уже до такого маразма, что молодых людей в вузах, школах ЗАСТАВЛЯЮТ развлекаться из-под палки: всякие там насильственные конкурсы самодеятельности устраивают… Так и живем. Как в оккупированной стране, которая захвачена жирной лапой другого государства в государстве: некоей страной Московией, которая ко всему тянет свои жирные лапки, повсюду у неё есть свои представители…

Но то, что сейчас на поверхности, все эти «сливки», весь этот мусор — так это всё ненастоящее. Да, они победили. Взяли в свои руки все средства массовой информации, создали свою «культуру», свой язык гламурных журналов, промыли всем мозги и отлично процветают… Но — всё равно дрожат и боятся, что в любой момент их господство может рухнуть, как карточный домик. Потому что глубоко в душе, или что там у них на её месте, они чувствуют, что не имеют ни на что на это никакого права, что заняли чужое место. И потому — злятся. И устраивают пир во время чумы. Развратничают. И это уже не остановить. У них во всём своя круговая порука, в их структуру не внедриться. Но они — лишь иллюзия людей. Тени. Развернись, ударь, плюнь посильней, и этот виртуальный мир рассыплется в прах. Только всё дело в том, что ударять пока нельзя. Надо ждать. Ждать, когда эта каша сама протухнет. Слишком далеко всё зашло.

— Ну, теперь понятно: ты здесь лежишь и ждешь, Никола? — спросил Юра.

— Жду… Я не дурак играть в чужую игру по чужим правилам, — неожиданно серьезно ответил Николай, — А ещё, не люблю общаться с трупами. Воняют сильно. А я не некромант…

Он замолчал, и повисла гнетущая тишина. Молчал, глядя в костер, и дядя Юра.

— Я сейчас здесь считаюсь чо-орным, — объявил вдруг Николай, продолжая разговор после небольшой паузы.

— А когда и где ты считался белым и пушистым? — хихикнул Юра.

— Да, меня-то здесь и раньше, благодаря Евграфию, люди чурались. Ему я пришёлся не по вкусу: за то, что у меня своя голова на плечах есть и за то, что я не слишком-то рьяно бегал контакты устанавливать. Но теперь ещё и Витёк ко мне прибился, для пущего антуражу. Видел его? Он недавно из зоны вышел: отсидел, в смысле. За что сидел — про такое не спрашивают, да и, скорее всего, за какую-нибудь мальчишескую глупость, не похож он на злодея. Возвращаться ему некуда. Как попал именно в эти места — не знаю. Сложный он какой-то в общении. Как ни странно, замкнутый, даже стеснительный. И расписанный, как Третьяковская галерея ходячая… Сплошь в татуировках. Жил он здесь со мной всю прошедшую зиму, даже в лютые морозы, мы тогда в строительный вагончик, что у лесопилки, к мужикам напросились. Нас пустили. Заодно, использовали как сторожей: сами как раз к семьям ушли. Так я здесь в этом году и отзимовал. Не скажу, что это было приятно и просто. Но для меня это был своего рода эксперимент…

— Неконтактный ты человек, Никола, — заметил дядя Юра.

— Почему — неконтактный? — вздохнул Николай, — Очень даже контактный. У меня три месяца назад сын родился.

— Поздравляю.

— А как тебе место, где я стою? — спросил Николай, — Что здесь могло быть раньше? Почему-то всех отсюда вышибает, совсем мало людей могут тут находиться. И в основном — мужчины. Быть может, в этом месте когда-то жили колдуны? Маги?

— Очень даже может быть, — помолчав, ответил Юра.

В это время из леса вынырнула одинокая фигура: это был вернувшийся с «шабашки» лёгкий на помине Витёк. У Витька в руках была, неизвестно каким чудом завалявшаяся у кого-то в сарае, старая советская авоська, наполненная картошкой, и полиэтиленовый пакет, в котором вырисовывалась бутылка и торчал хвостик довольно крупной сушёной рыбы. Витёк выглядел чрезвычайно довольным.

— Ну, как дела? — спросил у него Николай.

— Вот, держи — это я заработал, — И Витёк протянул ему авоську с картошкой, — а то, я тебя несколько дней уже на харчи раскручиваю, — А тут у меня ещё и вино домашнее. Вкусное. Мне на пробу налили стаканчик. Давайте, разопьём! Наливать?

— Мы с Юрой, по сложившейся традиции, в первый день его приезда ночуем на дольмене, прямо сейчас и выдвинемся, только чай допьем. Пора уже. А ты — приобщайся, не обижай старину Вакха. Василя и Виктора кликни — они где-то поблизости сушняк собирают. И рыбу обязательно съедайте, а то ночью, сам знаешь, дикие коты, а вернее, одичавшие домашние, сбегутся на запах, — сказал Николай.

Витёк и «кликнул». Василь и Виктор, будучи уже неподалёку, тут же поспешили приблизиться к костру с охапками сухих веток.

— Ну, что? Мы с дядей Юрой ночуем сегодня на дольмене. Это у нас традиция такая. В первую ночь после приезда Юры — сразу туда, — пояснил Николай, теперь для Виктора и Василя, — Ты, Виктор, видел этот дольмен, так что, если захотите — так приходите и присоединяйтесь к нам попозже, вместе с Василем. Сделаем вместе раскрутку. Ну, а пока мы там вдвоем помедитируем, на ту энергетику настроимся, место наработаем. Витька не зову — устал ты, наверное? — Николай повернулся в сторону Витька.

— Да, я — нет, не пойду к вам. Не сегодня. Устал, намаялся, — сказал Витёк, — Вина вот выпью, порасслабляюсь немного — и спать пойду. Да и жутко там, наверное. Это точно не для меня.

* * *

— Ну что, друзья? По последней? — спросил Виктор, — знаете ли, очень люблю наблюдать за тем, как алкоголь действует на разных людей. Если они не пьяницы, конечно. Иногда приходилось наблюдать, как народ по пьяни откалывает совершенно невозможные вещи. Например, человек может такую позу принять — какая там йога! По трезвому ни за что не повторит. Или, помню, как ребята по пьяни вдевятером на одном мотоцикле ехали… С люлькой, конечно.

— Что-то меня уже совсем сморило. Спать пойду. Я ведь сегодня с пяти утра напахался. А вы допивайте остатки, — сказал Витёк.

— А как же классический пьяный треугольник? — усмехнулся Виктор.

— Простите, ребята, просто уже — сил никаких нет, — ответил Витёк и пошел к своей «палатке» — сооружению из веток и прозрачной клеёнки.

Когда он растворился в темноте, Василь, неожиданно схватив бутылку и выпив изрядно прямо из горла, одним прыжком вскочил на лавочку и шепеляво заорал:

— У тебя — спид, и значит мы — умрём!!!

И, соскочив с лавочки, устремился в сторону леса.

— Эй, ты куда! — не понял Виктор.

— Щас вернусь! А вощще — двинем, что ли, на большую Поляну? Посмотрим, что там происходит? — крикнул Василь.

Он вернулся быстро. Только достал из своего рюкзака, закинутого к Витьку, сломанный пионерский горн — и протрубил отбой.

— Странно действует это вино, — пробормотал Василь, ворочая слегка заплетающимся языком и продвигаясь по тропинке в сторону, как он решил, большой Поляны, — От того, что организм уже успел стать «экологически чистым», что ли? Но это же совсем мало: бутылка вина на троих… А ноги — совсем не слушаются. Такого раньше я не испытывал. Но наслышан о действии молодого домашнего вина. Может, оно молодое, а?

— Интересно, куда мы идём? — пробормотал в ответ Виктор, — Не видно ни зги. Но мне кажется, что об этот пень я уже спотыкался.

— Мало ли пней на дороге? А вот, кажется, колея от трактора, её раньше ещё не было. Мы правильно идём! — ответил неунывающий Василь.

Дорога иногда слегка освещалась отдалёнными вспышками молний. Вновь, скорее всего, далеко отсюда, где-то над морем, проходила гроза.

— Пробирался я куда-то.

Что-то локтем задевал,

— запел вдруг Василь.

— Скажи, только честно, а чего ты хочешь от жизни? — вдруг спросил его Виктор.

— Ну вот, опять ты со своей философией! Где-то далеко-далеко, на краю галактики, есть цивилизация серебряных струн. Я хочу увидеть её одним глазком, — усмехнулся Василь.

— Я серьёзно… Правда, некоторые на полном серьёзе хотят и видеть, и слышать что-либо этакое… Ну, и увидят. А дальше — что?

— А дальше — будут хвастаться друг перед другом: кто Эль Морию видел, а кто — смесь хорька, барсука и штопора. Обмен, так сказать, опытом.

— Эй, Василь! Здесь поворот! А дальше — грязь! Возможно, лужи! — предупредил Виктор.

И действительно, под ногами зачавкала грязь, а дальше пошла и старая, завонявшаяся лужа.

— Ч-черт! Я в лужу влез! — раздосадовано воскликнул Виктор.

— Хэй-хо! Делай, как я! Оп-паньки! — закричал Василь, и плюхнулся с разбегу в лужу обеими ногами. И его, и Виктора окатило холодными грязными брызгами.

— Ты что? Чокнулся? — обиделся Виктор.

— Да ладно тебе, ты и так уже в лужу наступил! — примирительно похлопал его по спине Василь.

Обходя, все-таки, следующую, огромную лужу, они свернули в сторону от дороги и пошли по траве, влезли на какой-то небольшой пригорок и вновь спустились в низину. Умудрившись сбиться с пути, не найдя продолжение грунтовки, дальше они пошли по низине. Там протекал небольшой ручеёк, и они пошли по его руслу, как по дороге. Чем дальше они шли, тем круче нависали с обеих сторон берега. Шлёпая босиком по ручью, Василь чуть было не упал прямо в воду и ухватился за идущего впереди Виктора.

— Ну, и куда ты нас завёл? — усмехнулся тот. Повернём обратно, что ли? Сдавайся!

— Русские не сдаются! — ответил Василь, — Давай, ещё вперёд! Там, кажется, берега понижаться начинают.

Левый берег стремительно понижался, но оказался покрытым совершенно непролазным лесом. Но, наконец, после последующего снова высокого обрыва, они увидели ровную площадку, освещённую выглянувшей в проём между тучами луной, и на эту площадку, цепляясь за кусты и деревья, можно было подняться по не слишком крутому подъёму. Когда они выбрались наверх, Виктор воскликнул:

— Василь! Смотри! Я знаю это место, мне про него рассказывали! Это — так называемый грязевой источник с синей глиной! Здесь, неподалеку, должна быть ещё и рукотворная «Скала» — нагромождение камней.

Действительно, это было то самое место. Скала мрачно вырисовывалась на фоне мрачного неба, освещаемая луной и отсветом далёких молний. Большая плотная грязевая лужа, к которой они поднялись, бурно пузырилась неподалёку от края: в этом месте грязь выходила из-под земли. Воздух возле грязевого источника был какой-то тяжелый, быть может, вследствие выходящих из-под земли вместе с грязью газов.

— Эй, Василь! Иди сюда! Нам теперь терять всё равно нечего! — позвал Виктор, который первый приблизился к луже и стоял на краю источника. Он похлопал по поверхности лужи своей голой пяткой.

— Ого, какая плотная!

Грязь была очень густая и смачно чавкала. Виктор зашёл прямо в неё и улегся в лужу, хлопая, лёжа, руками по гладкой грязевой поверхности.

— Ты знаешь, Василь, здорово! Как на воздушной подушке! Грязь — плотная, и сильно выталкивает!

Когда он вылез, Василь от его вида пришёл в полный восторг:

— Здорово выглядишь! Намажь глиной ещё и лицо! Никто не узнает! Вылитый инопланетянин!

Виктор намазал и лицо, аккуратно зачерпнув ещё немного грязи. Василь же следом плюхнулся в только что освободившуюся лужу и воскликнул:

— Кайф!

— Ах, ч-чёрт, — выругался Виктор и достал из кармана штанов пачку размокших сигарет и коробку спичек.

А Василь продолжал барахтаться в луже с большим удовольствием.

— Я — одна большая жаба! — проорал он. Затем тоже намазал и лицо и вылез. Подобрал свой старый пионерский горн, отброшенный в сторону перед погружением, и сыграл «подъем».

— Василь, ты сейчас не на человека похож, а чёрти на что. Встретишь ночью на тропинке… Бр-р. В штаны наложишь.

— Спасибо. Ты — тоже красавчик, — Василь прошлёпал под деревья, — После Скалы здесь тупик, значит, нам — в другую сторону! Там какая-никакая тропа есть! Я снова по ручью не хочу идти.

— Да, лучше — по тропе. Сюда же за глиной с Поляны по тропе ходят, значит, на торную дорогу выйдем, — Виктор направился вслед за Василем.

— Эх, сходить, что ли, на большую Поляну — там наверняка большой тусняк. Магнит какой-нибудь. И девочки есть. Попугать их немного. Сказать: мы — инопланетяне! Давайте устанавливать контакт!

— Ты — Дарт Вейдер с планеты Вулкан, словом? Всё бы тебе, Василь, с девочками контакты устанавливать! — хмыкнул Виктор, — Нет, в таком виде шлёпать аж туда не хочу, да и поздно теперь уже, заблудились мы порядком. Пока мы туда допрёмся, наверняка там все уже спать будут.

— Просто люблю, когда у людей смещается точка сборки и слегка приподнимается крыша. Именно слегка, конечно!

— И часто ты её кому-нибудь смещал? — спросил Виктор.

— Даже не знаю. Вряд ли это я. Хорошая крыша летает сама. Но ко мне часто приходят разные люди и рассказывают о разных нестандартных вещах. Потом, правда, переходят на то, что начинают плакаться в жилетку и душу изливать. Везёт мне на такие вещи. Здоровенные лбы, а плачут, трясутся… Надоело быть жёстким оператором.

— А это — как?

— Гибкий оператор — это когда другой человек сидит в дерьме по самые уши, а ты вокруг изгибаешься, советы подаёшь, руку помощи протягиваешь… Зазеваешься, а он — хвать! И вот уже вы оба в дерьме, а потом вместе вылезаете. А жёсткий оператор — это когда ты ходишь вокруг, и изводишь, и дразнишь его до тех пор, пока он сам не вылезает, чтобы тебе морду набить. А потом вы вместе с ним пьёте водку.

— А девчата на плечи тебе не кидаются?

— Бывает. Иду я недавно по городу, а навстречу знакомая девчонка с парнем. Она друга своего бросила, и ко мне: Вася, мол, дорогой, здравствуй! Давно не виделись. Чмок-чмок в обе щеки. Я обалдел.

— А ты, видать, парень не промах… А они очень сильно расстраиваются, когда ты их бросаешь? — цинично спросил Виктор.

— Когда как, — признался Василь, — Иногда — с истерикой, битьем посуды и криками в туалете.

— Ну, это ты, парень, далеко зашёл. Выкидываешь людей в своеобразный наркотический план, а потом у них ломка начинается. Но это — не смещение точки сборки, конечно. Это — самый настоящий шантаж. Они только раскрылись, а их — хвать, и держат. Главное, при этом свободной энергии много высвобождается. И помнят тебя долго. Считают самым необычным эпизодом своей жизни… Да? — спросил Виктор.

— Кто — держат?

— Да лучше этого, пожалуй, и не знать…

— Ты что? Решил, что информацию считываешь? Небось, сам такое практиковал, — отрезал Василь.

— И это было… По молодости. Пока не понял — скоро зарвусь. И ходу назад не будет. По балконам к девчатам лазил, водку распивал и о всяких тараканах в голове рассказывал. Оно хорошо идёт — под водку-то. Система защиты у людей не срабатывает. Устанавливается одно большое общее пьяное поле, — грубо заметил Виктор.

— Можно подумать, что сейчас ты не пьешь. Завязал. Вон, как сегодня ужрался, — засмеялся Василь, хотя ему стало совсем не весело.

— А ты в этом уверен? — вдруг резко, чётко и бесстрастно спросил Виктор. И посмотрел на Василя. Василю стало неуютно. В свете луны на него смотрел совершенно трезвый и совершенно мрачный человек.

— Я за долгие годы работы научился филонить от пьянства. Страна у нас такая, что ты нигде не будешь свой, если не пьёшь. Прежде всего — на работе. А «не свой» на работе долго не продержится, выживут. У меня своя разработанная методика, как не пить, но казаться пьющим со всеми, а потом — пьяным. Это очень просто. Легко убедить пьющего человека, что ты с ним тоже пьешь. Главное, за нужные верёвочки вовремя дёргать, беседу какую-нибудь серьёзную начать. Да свои полные рюмки на его пустые вовремя менять, когда уже «хорошо пошло». А потом вдышаться в чужое состояние, усилить его и сформировать у всех своих собутыльников нужный тебе образ, нужную картинку. При этом необходим сильный контроль и полная незамутненная трезвость. А как у тебя с контролем?

— Ну, я с людьми взаправду пью. Но иногда совершенно не пьянею. Это всё перерабатывается в разговор. И в энергию. Если чувствую, что слишком много выпил, то я пассы делаю. По Кастанеде. Помогает. Сразу наступает трезвость. Хотя, иногда при этом наизнанку выворачивает. Я для себя давно уже выбрал практику. Решил, что невозможно развивать одновременно и дух, и тело. Я не аскет. И не философ. А на развитие сразу и того, и другого — жизни не хватит. Многие пробовали и ломались. Поскольку с телом у меня выходит лучше, энергии всегда дуром было, то я решил развить хотя бы тело. Тем более, что этот путь, в общем-то, бесконечен: вплоть до магических путешествий развиться можно. В общем, то, что я выбрал — это пассы и йога…

— Нет, ты выбрал зубы и клыки, — перебил Виктор.

— Почему? Ни чёрной магией, ни вредительством каким, ни экспериментами над другими людьми я не занимаюсь. Всё, что я хочу — просто выжить! Иначе здесь — сдохнешь. И не такие ломаются.

— Н-да… — пробурчал Виктор, — Ты бы ещё в качалку пошёл, мускулы наращивать. Думаешь, пассы — это насилие над телом? Физкультура? Пассы, семинары, водка и девочки! Ну ты и фрукт!

— А хоть бы и так, кто ты такой, чтобы мне морали читать? — взъярился Василь, — И что ты можешь предложить взамен? Алкоголь — форточка для души… Ты что, думаешь, люди от счастья пьют, или — для балдежа? Пьют, когда душа горит, для перехода в иное состояние: хоть чуть-чуть, хоть на время. Проблемой обычно бывает не водка, водкой её заливают. А если ты человеку помочь хочешь — приходится с ним пить горькую.

— Просто, при этом не ты управляешь событиями, а они — тобой, — упрямо сказал Виктор, — в зависимости от того, кто припрется и с каким напитком, ты будешь с тем говорить, то пить и… с той спать. Кроме того, идиотский вопрос: что развивать, дух или тело? Тут ты попался. Я с этим вопросом уже встречался, только в тот раз — с точки зрения «духовника». И я в тот раз суть дела преподнес так: что лучше, если вам принесут бутылку без вина — или вино без бутылки? Тот выбрал пролитое вино… А ты — пустую тару! Только дело в том, что её кто угодно и чем угодно заполнить сможет. Дерьмом, к примеру, тоже.

В это время они, идя по тропке вдоль ручья, вышли на развилку дорог и свернули направо, услышав с той стороны шум реки.

Василь, немного пришибленный разговором с Виктором, вскоре первым вышел из леса и увидел впереди, на открытом, освещенном луной месте, реку. Он сразу воспрянул духом и начал продвигаться по широкой, шедшей по краю леса дороге, сворачивающей к реке, ловкими быстрыми прыжками, словно дикий кот.

— Здесь, скорее всего, будет брод, тут дорога к реке подходит, а ты сворачивай потом на тропку, что идет вдоль берега. Дальше река должна стать глубже, давай, найдем хороший подход! — посоветовал вслед ему Виктор.

Некоторое время спустя они дошли до небольшого открытого пространства на берегу. Василь, проломившись через негустой кустарник, первым ступил на небольшую полянку. В воде послышались какие-то бурные шлепки. Затем кто-то громко вскрикнул.

— Ой! Русалки! — заорал Василь. На той стороне реки раздался женский визг, а потом — смех.

— Можно с вами познакомиться? — крикнул Василь.

Вслед за ним при свете луны на полянке показался и Виктор, который крикнул:

— Эй! Не бойтесь! Мы не лешие и не инопланетяне, мы просто синей глиной намазались!

Василю же он сказал:

— Намерел ты себе девчат сегодня попугать, вот тема и вывалилась!

Две женщины голышом выскочили из реки на другой берег, и одна из них крикнула:

— Ну, вы нас и перепугали! Приходите к нам в лагерь, расскажете, откуда вы взялись! Идите по нашей стороне реки, по тропинке, и дальше там увидите лагерь. У костра обогреетесь!

Изрядно потрудившись, отмывая свою одежду от слоя глины, а также старательно смывая лечебную грязь с волос, Виктор и Василь, наконец облачившись в холодную и мокрую одежду, решили действительно нанести незнакомкам визит и погреться у чужого костра, а не тащиться по лесу, отбивая дробь зубами от холода.

* * *

…На следующее утро Василь с трудом разлепил глаза. Поспать ему удалось часа четыре, не больше. Сквозь филигранные листья липы пробивался тоненькими лучиками слабый солнечный свет. Василь не сразу понял, что находится в положении весьма странном: он лежал как бревно, положенное своими краями на два других бревна, то есть, он находился между двумя противоположными лавочками: концы ног — на одной, а голова — на противоположной. И в таком положении он спал! Сверху чья-то добрая душа накинула на него старую ватную куртку. Василь попытался припомнить события прошлой ночи. Её окончание он помнил смутно.

Выйдя из лагеря анастасиевцев, когда они обсушились там у костра и познакомились с купавшимися ночью в реке Мариной и Тамарой, они двинули назад по отчётливо видной в свете луны грунтовой дороге. Виктор, не доходя немного до лагерного костра, повёл Василя на ближайший дольмен, где должны были ночевать сегодня Николай и дядя Юра.

Вдруг Виктор, шедший впереди по грунтовке, приостановился, пропуская попутчика вперед, и неожиданно и громко проорал ему в левое ухо:

— Василь! Я тебя, наконец, раскусил! Нет, ты не останавливайся, иди, иди! А то вовремя не успеем!

Василь двинулся дальше, повернув голову в сторону Виктора.

— Главная твоя беда, как, впрочем, и многих, — ты не хочешь жить всерьёз. Ты думаешь, что это всё — лишь репетиция, а настоящая жизнь будет где-то не здесь и не сейчас. Ты думаешь, что можно филонить, прикрываясь пивом, водкой, девочками, компьютерными игрушками, расслабухой, работой — и называть это жизнью. Своей жизнью. Духовная работа — отдельно, а жизнь — отдельно. И пусть тебе прокручивают те её серии, которые хотят: мультики — так мультики, рекламу — так рекламу, порнографию — так порнографию. Ты не хочешь сказать миру: стоп! Выключить этот грёбанный телевизор, держа руку на пульте. Дело именно в этом: рука должна быть на пульте! Ты хочешь любить, не любя, работать, не работая… И ещё скажешь, что это всё — не от тебя зависело, и за всё это ты не отвечаешь! Ты — это лишь то белое и пушистое, что сидит глубоко внутри и сюда носа не кажет! Ты можешь сколько угодно времени толковать о планете серебряных струн или даже, ради самоутверждения, пару раз вытащить кого-нибудь из ментального дерьма, ты можешь даже читать книги про Карлоса Кастанеду… И кого ты этим удивишь? Хочешь сказать, что ты сам никогда не бываешь в дерьме, ты ведь такой продвинутый! Сплошной смайл во все зубы и сплошной Карнеги! «Как разбогатеть и завести себе массу друзей!» — и Виктор, выйдя вперёд, прошелся перед Василём, изображая неприличную походку, балансируя задом.

— …А в самом деле, тебе на всё наплевать, не только на всех своих друзей со всеми их проблемами — но и на себя самого. Ты просто плывешь по течению. Тебе скучно. Ты даже пассами занялся от скуки. Тебе и на них наплевать, по большому счету.

— Это почему же? — мрачно спросил Василь.

— Это потому, что ты и в пассы не вкладываешь душу! Действуя, как некий эзотерический киборг. Ты при этом — не здесь и не сейчас, а в глубокой прострации. Пассы для тебя — лишь разновидность физзарядки. Ты думаешь, если сказано, что во время пассов не надо видеть или представлять себе энергии, то и живым человеком при этом быть не обязательно? Ты никогда не отделаешься при этом от единого энергетического корыта, из которого мы все вбираем энергии пупком, хапая их друг у друга, ты обречён быть зависимым и уязвимым. Ты не вывернешься наизнанку, не станешь настоящим видящим, настоящим человеком знания. Эти наивные магнитчики, над которыми ты смеёшься, всё же живут всерьёз и пытаются всерьёз соединить в себе силы неба и силы земли, и они и то ближе к состоянию магов и видящих, чем ты. Они работают с полной отдачей. Они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подключают своё энергетическое тело одновременно к двум потокам, и им такое начинает свистеть! А ты просто выполняешь все свои пассы заученно — автоматически, а в действительности — без всякого НАМЕРЕНИЯ, так как вся твоя жизнь говорит о том, что нет в тебе в действительности никакого намерения!

За время разговора они свернули с широкой грунтовой дороги на узенькую тропку и дошли по ней до небольшой, освещённой луной полянки, видимой через просвет между деревьями. Здесь Виктор остановился.

— Делай сейчас пассы вместе со мной. Ты их знаешь. Только теперь — делай их так, будто от этого зависит твоя жизнь. Здесь и сейчас! И — да воссоединится небо и земля!

Повторяя движения за Виктором, Василь «захватил» что-то над своей головой и стал «спускать» вниз. Затем он «захватил» что-то внизу и поднял вверх. Минута — и он услышал звон в ушах. Затем свело желудок, и он почувствовал, что его вот-вот вырвет. Он перестал видеть обращённое к нему лицо Виктора, от которого видимыми ему остались только глаза.

— Пойдем! — сказал Виктор, — Мы почти пришли. На этой полянке — дольмен.

Василь пошёл за Виктором дальше и вскоре увидел сидевшего прямо на дольмене, в позе лотоса, дядю Юру, читавшего молитву Франциска Ассизского. Впереди дольмена, у его круглого входа, подняв руки к небу, стоял Николай. Над дольменом и дядей Юрой возвышался ровный и широкий столб света, уходящий в звёздное небо.

— Ведь кто дает, тот получает,

Кто сам себя забывает, тот находит,

Кто прощает, тот будет прощён,

Кто сам в себе умирает,

Тот пробудится для новой жизни.

И если мы в тебе умираем,

Мы входим в вечную жизнь.

И вдруг у Василя зашумело в ушах. Зазвенели вокруг маленькие светящиеся мушки, больно впиваясь со всех сторон в тело. Изображение мира исчезло. Вместо полянки он теперь видел вибрирующие и переливающиеся длинные, бесконечные нити синеватого, красноватого, золотистого цветов, а между ними — большие шары, похожие на мыльные пузыри с радужной оболочкой. Всё стало понятно и просто, будто так было всегда, будто ему открылась теперь истина, которая была, есть и будет после… Этим небывалым чувством хотелось поделиться с кем — нибудь, рассказать, как это здорово. Но никого рядом не было.

Как Василь оказался у костра, в лагере, он не помнил. Он ничего больше не помнил и ощущал себя полными дровами. И действительно деревянный, как полено, он спал параллельно одной из лавочек, а проснувшись, соскользнул задницей вниз и теперь сидел на земле и тупо смотрел по сторонам.

В это время от реки к костру поднимался Виктор, неся только что помытую посуду и котелок.

— Так вот ты какой, северный олень! — вместо «доброго утра», крикнул он Василю. Василь, неожиданно для себя самого, дико, с каким-то подхрюкиванием, захохотал.