Глава 18. Раскол назревает

Глава 18. Раскол назревает

Мишка Возлюбленный беседовал у костра с матушкой Марией, которая рассказывала ему о чём-то благоговейным голосом.

— Я не устаю повторять, что главное сейчас — это выходить на Отца-творца, соединяться с ним в любви. На землю идут сильные энергии, а это значит, что скоро будет Переход. Что ты об этом думаешь? — закончила она и оценивающе посмотрела на Возлюбленного.

— Ну… Не знаю. Я, наверное, не достоин того, чтобы попасть в шестую расу. Что же тогда со мною сделают? — спросил тот осторожно.

— Не представляй Переход как небесную кару. Кого-то, к примеру, уничтожить — совсем не нужно Творцу. Просто однажды все проснутся утром, и увидят, что мир преобразился. А те, кого здесь не останется, переместятся телом и сознанием на другие планеты, соответствующие их уровню развития, и будут там пребывать, чтобы когда-нибудь, через тысячелетия, уже вместе с обитателями тех, других планет — достигнуть уровня шестой расы. А здесь, на Земле, уже начнется новая эпоха!

— А что нужно сейчас делать? Как работать над собой? — спросил Мишка, вальяжно отставив в сторону ножку и слегка ей притопывая.

— Главное, милый, что нужно делать — это постоянно доносить до сознания других, всех и каждого, знания об этом грандиозном событии, создавая группы и привлекая к космической работе всё новых и новых людей. Кроме того, всегда нужно быть готовым многое воспринять и вместить. Ещё нужно как можно внимательней следить за своими мыслями. Сейчас это особенно актуально. Не проявлять ни в коем случае ни к кому ненависти. Только любовь!

— Возлюбленные мои! Как я вас всех люблю! — завопил после этих слов Мишка.

Поляна освещалась мягким, поворачивающим к закату, солнцем. По небу плыли тихие облачка. Где-то неподалеку от поляны и лагеря паслись коровы, пригнанные из ближайшего селения, и сюда доносился мелодичный звон побрякивающих на их шеях колокольчиков.

Гера с тарелкой каши присел на краешек того же бревна, где сидела матушка Мария.

— А вот и молодой человек, который на Поляну случайно попал, — важно произнесла матушка Мария, продолжая разговор, — Видно, что он интеллектуал до мозга костей, и ничего, кроме своего компьютера, не видит. Теперь я понимаю, почему в Каббале говорится, что все учёные — абсолютно мёртвые люди.

— В к-какой Каббале? — решил поинтересоваться Гера, — это же — т-тайное учение. Не для в-всех.

— Как это — не для всех! У нас, в Университете Эзотерических знаний, её преподают! Сейчас время такое, что древние знания открываются! Время, как говорится, пришло!

— Ах, как замечательно! — воскликнул Возлюбленный.

— Время не стоит на месте! — продолжала Матушка Мария, — Скоро весь наш мир преобразится! Я тебе, милый, так скажу: сейчас никому нельзя стоять в стороне. Такие перемены происходят! Ты, быть может, в чем-то и умен, но в этом вопросе ты глуп! И не знаешь, в какое замечательное и важное время мы живем! Наступила эпоха единения с творцом и открытия всех сакральных знаний, мои дорогие! — и матушка Мария со смаком отхлебнула из чашечки немного чая с мятой.

— Н-ну, например, я л-лично никаких преобразований к лучшему вокруг себя не замечаю. Кроме того, что бедные становятся всё б-беднее, а богатые — б-богаче. В-вообще, до вселенского б-братства нам как-то д-далеко ещё. Мне кажется, что мы п-переживаем застой и в-великую депрессию. М-ментальную, астральную и к-каузальную.

— Вот об этом-то я и говорю всегда: если человек видит мир в чёрном цвете, то он в таком мире и живет. Какие ты условия себе мысленно создашь, в такие и попадешь в действительности. Если всё время думать только о хорошем, медитировать… К примеру, медитируешь на деньги — будут деньги, медитируешь, чтобы всё хорошо сложилось — так оно и будет. И всё тебе дадут, всё приложится. Какое сейчас может быть противостояние богатых и бедных? Ни один бедняк себя бедным считать не должен: он же в любой момент разбогатеть может! Поехать на какое-нибудь «Поле чудес» или в «Дом — 2», или поучаствовать в передаче, разыгрывающей призы. Этикеток, в конце концов каких-нибудь насобирать, и что-нибудь выиграть. Хлоп — и он уже богатый! Разве у нас есть неравенство? Вот, например, Михаил… Он из семьи новых русских. А тоже сюда, к нам, приехал! Послушал у себя в городе духовных, продвинутых людей, и всё понял. Что скоро будет ПЕРЕХОД. И что главное у человека — душа! Тебе в жизни не везло, поэтому ты и озлобился. А надо всех любить. И помнить, что всё идёт по божественному плану. Вот, например, очень хорошее духовное упражнение, от которого сразу мир в душе наступает. Я с вами им поделюсь. Нужно представить мысленно пластинку в форме шестиугольника, такую, как как ячейка или соты. Это — твоя матрица, каков ты есть. А рядом нужно представить другую ячейку: такую, какой должна быть твоя матрица по божественному плану. А потом начать накладывать мысленно одну на другую. Этим упражнением ты стираешь негатив, наработанный тобой при жизни… И ещё: представь себе сферу…

— Какого цвета? — спросил Мишка.

— Никакого. Просто сферу. И заключи в неё свою болезнь или проблему. А рядом представь другую сферу: там всё исцелено, и проблема решена. После мысленно накладывай вторую сферу на первую и очищай её. И так работай над собой каждый день. А главное, после каждой такой работы соединяйся с Творцом!

Гера недоуменно посмотрел на матушку Марию и тихо пробурчал себе под нос: «Так работай…над собой.»

— Существует эзотерический ВУЗ, — продолжала матушка Мария, — основанный Грабовым и его последователями, где можно пройти посвящения и получить знания. По окончании выдаётся диплом. Обучение платное, конечно. Отдельно платишь за каждую степень. Ну, а как вы хотели? Даром в этом мире ничего не делается. Тем более, важные эзотерические знания не даются. Зато потом — как много будет тебе дано, как много всего откроется! Целая наука, древние знания, теперь стали доступны: бери и получай. Даются ещё и посвящения. И по науке у нас там тоже можно пойти, можно даже профессором стать!

— Меня, наверное, интересуют совсем другие знания, — сказал Гера.

— Ну, что ж! Только, что может быть важнее духовных знаний? Но, впрочем, как для кого! На вкус и цвет — товарищей нет. Кто-то, к примеру, уже дорос до того, чтобы с отцом-творцом в духе соединиться, а кому-то ещё нужен простой и банальный секс. Это зависит от уровня сознания. А вообще, как говорит Каббала, весь мир движется чувствами.

— Неужели? — усомнился Гера.

— Весь наш видимый мир основан на наслаждении! — захлёбываясь от восторга, воскликнула матушка Мария, — Так говорит Каббала!

— Да это просто какой-то большой к-кабалистический Зигмунд Фрейд получается, — заметил Гера.

— Фрейд, по-моему, тоже в чём-то был прав. Кстати, сейчас всё даже в этом, чисто сексуальном плане развивается и совершенствуется. Недавно я смотрела журнал «Вот так!». Раньше там все женщины голые были, а теперь — в купальниках. Хотя, надо сказать, что пик высочайшего чувственного наслаждения вам не даст никакой секс, пик наслаждения — это соединение в Любви с Отцом-Творцом!

— По-видимому, — промямлил Гера, — отец-творец — это т-такой большой чувственный эзотерический глюк!

Когда вся толпа схлынула на Магнит, Гера остался один у потухшего костра. Он самозабвенно слонялся туда-сюда, бормоча себе под нос что-то только что сочинённое и тихонько бренча на гитаре. Наконец, из своей палатки вылез Мишка Возлюбленный, подошёл к лавочкам и навесу.

— Ну надо же! Представляешь, заснул! Чёрт знает сколько продрых в палатке. Залез сейчас, думал, полежу, аутотренингом позанимаюсь до Магнита, а меня в сон поклонило… Слушай, дружбан, а сбацай мне что-нибудь на гитаре, только без серьёза! А я пока соображу, что здесь есть поесть. А то я так и не поел, болтовнёй увлёкся.

— С-сбренчать, без серьёза? Легко! Только, если на меня накинется кто из палаток за то, что я несерьёзный — защищай! — усмехнулся Гера.

— Да ладно, чего там, братан, не бойся! Здесь все свои, — усмехнулся досадливо Мишка.

Тогда Гера присел на лавочку и запел:

— Печально я парил

Над миром и над сутью,

Желудок марш играл,

За дверью пел сосед.

Не знал, зачем я был,

И мир казался жутью,

Но умирать пока

Я что-то не хотел.

И мокрый, словно мышь,

Убогий, как калека,

Попавший кур в ощип,

Надменный, как индюк,

Ненужный никому

Вторую четверть века,

Жевал я свой салат

В прокуренном дыму.

И думал о душе

Со страстью мизантропа,

Я был Наполеон,

Идущий завтра в бой.

Удачливый софист,

Наследник-друг Мазоха,

С перепросмотром свой

Я проводил отгул.

Подсчитывал грехи,

А также вес калорий,

И тарабанил марш

Фалангами руки,

Опасный и больной,

Свихнувшись от теорий,

Я был — почти что Бог,

Стирающий носки.

В безумстве я курил

Шестую сигарету,

И пальцем мух давил,

Слюнявя потолок,

В прострации читал

Помятый лист газеты,

В которой друг вчера

Принёс мне свой пирог.

И требовали там

Младых и энергичных —

Ни по каким статьям

Я им не подходил.

А дальше список шёл

Вещей продажных, личных.

И — кошек и собак,

Чтоб кто-то их купил.

На списке «Продаю»

Дошел я до маразма,

А дальше список шел

Намеренных знакомств.

Огромная статья

О качестве оргазма…

Схвативши этот лист,

Я с ним в сортир пошел.

Пришел, доел салат —

Ничто чтоб не пропало,

И выпил травный чай —

Чтоб насморк подлечить.

Подумал о душе, о снах,

Об Аватарах…

Такие вот дела.

Такая вот — и жизнь.

Такие вот дела…

Такая вот — и жизнь…

— Ха-ха-ха! — засмеялся Мишка, — Прикольно! — И захлопал в ладоши.

— С-спасибо! — поклонился Гера, — А то м-меня за мои песни обычно бьют.

Мишка воспринял эти слова как шутку.

— На то, что здесь некоторые наезжают слегка — не обращай внимания, это только базар. Меня, к примеру, Владимир Сергеевич постоянно пилит. В основном, за магнитофон. Но, в принципе, здесь все — добрейшие и милейшие люди: особенно по сравнению с моими коллегами в офисе… Я здесь просто-таки душой отдыхаю! — Мишка сейчас был похож на белое сияющее облако. Впрочем, весьма худое и в тёмных солнцезащитных очках.

Вскоре Гера полез в палатку, чтобы положить туда порядком замученную гитару.

По соседству с ним Владимир Сергеевич, который не ходил на Магниты принципиально, тщательно и рьяно подметал землю вокруг своей палатки. Несомненно, воображая при этом, как он очищает от мусора и грязи всю планету.

И тут в палаточный городок ввалился так называемый «дядя Фёдор», великовозрастный сынуля Анны Степановны, которая желала приобщить своего оболтуса к духовной жизни и вот уже второй год возила его на Поляну. У Фёдора были довольно заметные для окружающих проблемы с головой, которой он в детстве сильно ударился об лестницу. Он часто прикладывался к бутылочке, писал стихи и нигде не работал. Но подрабатывал. За что получал плату исключительно выпивкой. В общем-то, именно таким образом его и приучили к водке собутыльники. Дядя Фёдор каждый раз выходил из дому с твёрдым намерением больше никогда не пить. Но, если ему наливали, да ещё и «заработанное», то он никак не мог отказаться. Только вот пить дяде Фёдору с его головой было — ну вот ни капли нельзя. И вскоре он стал к тому же хроническим алкоголиком.

Даже здесь, на Поляне, дядя Фёдор умудрился напиться. Наведался с утра в поселок, помог мужикам на лесопилке и получил плату самогоном.

— Р-раступись! — зычным голосом проорал дядя Фёдор Владимиру Сергеевичу, криво маршируя к палаткам, и грязно выругался, — Дайте я пройду прямо!

После этого, описав не слишком сложную кривую, он во весь свой высокий рост завалился между двух палаток, зацепившись за натянутую, привязанную к колышку, веревку. Встать на ноги он после этого не смог, и, приподняв голову и опираясь корпусом на руки, глядя снизу на застывшего столбом Владимира Сергеевича, мрачно произнёс:

— Всё чистятся, чистятся! Есть люди, которые вечно всё чистят: и внутри, и снаружи. А я — наоборот! Вечно собираю, внутри и снаружи, всякую человеческую грязь, а потом выжигаю её водкой! Думаете, мне легко? Карма такая у меня!

В прошлый приезд на Поляну дяди Фёдора, год тому назад, Евграфий сообщил Анне Степановне, что её сын — ни кто иной, как следующее воплощение Владимира Маяковского, который искупает таким неожиданным образом грех самоубийства. И «Маяковский» научился здесь оперировать такими понятиями, как «карма», «отработка» и прочее. После этого, являясь домой пьяным, он гордо стал заявлять матери, что чистит вокруг себя пространство, стягивая на себя чужие проблемы, и потому — пьёт. А ещё, что мать сама виновата в том, что у неё такой сын. Такова её карма, ничего другого она не заслуживает, а потому должна всё терпеть…

Валяющийся на пузе Фёдор тяжело вздохнул и покосился на Владимира Сергеевича угрожающе. Выдал длинную многоэтажную тираду, а затем прибавил:

— Что, терпеливец! Ненавидишь небось меня, а? А я — всех люблю! Всех! Потому и пью! — при этом он смачно сплюнул.

Гера, сидя в палатке, подумал, что надо бы отсюда потихоньку выбираться и поскорее исчезнуть подобру-поздорову куда-нибудь подальше. А то, как бы дело до драки не дошло. К счастью, палатка Андрея располагалась выходом в сторону леса…

Удаляясь по склону всё дальше от палатки, заворачивая всё левее и левее, Гера наконец оказался у ближайшего ручья, который живописно стекал вниз между больших, будто навороченных каким-то бешеным великаном, камней. Гера и сам стал спускаться вниз вместе с водами ручья, в сторону реки. В одном месте ручей стекал сверху с высокой тёмно-серой глыбы тоненькой живой струйкой. Здесь любители острых ощущений по утрам любили совершать омовения, становясь под эту струю или, набрав полное ведро воды, выливая его на себя. Неподалеку от этого небольшого водопадика лежал ствол дерева, поваленного, по-видимому, во время бурного половодья. Сейчас на нём, спиной к ручью, а головой в сторону леса сидел одинокий человек. Спускаясь, Гера сбил ногами несколько камней, которые покатились вниз. Сидящий обернулся. Это был Вадим, лидер ставропольской группы. Он жестом пригласил Геру присесть рядом с собой.

— Садись, поразмышляем немного вместе, — предложил Вадим, когда Гера приблизился. И Гера из вежливости принял приглашение и присел на краешек бревна.

— Ты, я знаю, здесь недавно. И что ты думаешь о Магнитах? — неожиданно и прямо спросил Вадим, считавшийся одним из мэтров Поляны.

— Да… Что с-сказать, я — человек новый, здесь я случайно. К тому же, я незнаком с этой практикой. И, как здесь мне сообщили, слишком интеллектуальный для неё, — промямлил Гера.

— Могу сказать, что эта штука работает. Хотя, я тоже последнее время считаюсь некоторыми на Поляне слишком интеллектуальным, — вздохнул Вадим, — Ведь я — не из тех, кто, как говорится, «просто посылает любовь»… Для меня отношения с Магнитами намного сложнее. Раньше я был скептик. Но есть вполне объективные данные, показывающие, что происходит. К примеру, способ фотографирования каким-то определенным способом, на специальной сверхчувствительной пленке. При этом фотографировании отражается появление во время Магнита весьма странных явлений. Различных полей, шаров, света от работающих чакр… Люди нашей группы здесь показывали такие фотографии всем желающим, можно ознакомиться.

Кроме того, есть люди, которые преследуют во время Магнита свои собственные, вполне определённые, цели. Я далёк от мысли считать этих людей «чёрными» или ещё какими-то… Просто, проблема висит над человеком и гнетёт его постоянно. А когда он лезет в Магнит, проблема никуда не девается. Вот и начинают что-нибудь просить во время Магнита у высших сил, кто — похудеть хочет, кто — вылечиться, кто — экзамен сдать. И, ты знаешь, срабатывало: худели, вылечивались, сдавали… И это только те, кто признавались, без всякой задней мысли. А кто ещё и какие свои личные программы сюда закладывал? Мы ведь даже знаем, что здесь, собственно, происходит… В общем, всё это работает, только мы не знаем как. И это — только одна сторона вопроса, — Вадим помолчал немного и продолжил:

— А другую… я, увы, увидел совсем недавно. И, боюсь, что слишком поздно. В то время как я мудрил и экспериментировал с построениями, с использованием контактёров, с ментальными разработками, кто-то тут занимался подспудно совсем другими делами. Меня постепенно, ведя закулисную игру, отодвинули — пока просто на второй план. Но скоро уберут совсем. Некоторые хотят занять моё место. Да, быть может, как считают многие, я слишком усложняю работу ментальными построениями.

Но это — моя концепция Магнитов, концепция экспериментирования, и я не хочу от неё отступать. Изменить что-то конкретно, пойти кому-то навстречу, пропустить его идею — пожалуйста! Но превратить всех в оголтелое подчиняющееся стадо, которое бегает по пятам за своими пастырями с желанием целовать им ноги — нет! А увлекшись своей темой, своими ментальными экспериментами по поводу построений в Магните, я проморгал то, что происходит здесь ВНЕ Магнита. И меня обставили. И кто? Человек более талантливый, духовный, разбирающийся в Магнитах лучше, чем я, который мог бы стать, хорошим учителем для разных, непохожих друг на друга, людей?

Нет! Просто — серая бездарность, что плетёт сети и устраивает закулисные игры. Сделав ставку на чужие амбиции, раздувая распри, потакая чужой зависти… До меня доходят сведения, что меня уже в приватных беседах обвиняют в чернухе, в недостатке в моей работе света и любви. Осталось только публично анафеме предать… Увы, ещё хорошо, если закулисные деятели делают всё это просто из личных амбиций и желания баланду на халяву похлебать у костра, а не являются подставными утками, намеренно создающими раскол. Знаешь принцип троянского коня? Запускается в группу человек со спецзаданием развалить её изнутри. Как, к примеру, казачество развалили. Очень простой, подлый и действенный способ… Тупое стадо! Иногда хочется купить в посёлке домашнего вина, взять с собой пару человек — и смыться на какую-нибудь гору, пикничок устроить…

— Так в чем же д-дело? Могу составить компанию, — предложил Гера. Нас с моей г-гитарой иногда именно для таких случаев в запасе и держат!

— Спасибо. Это я пока — так, теоретизирую. На самом деле, настроение сейчас совсем не то. Если честно, то я скорее всего вообще на всё плюну и уеду. Всё к тому идёт. Прости, что вылил на тебя эти ментальные помои, — улыбнулся Вадим, поднимаясь с бревна, — Что ж… Пойду. Пора! Посмотрю, что там происходит, если только совсем уже не закончили. На Магнит… Как та лягушка из анекдота — опять на болото!

* * *

— Это вы правильно изволили заметить! — важно разглагольствовала матушка Мария после Магнита, удобно устроившись у костерка, — Надо обязательно равняться на великих, сметь дерзать! Разговаривать надо с ними почаще, думать о возвышенном, а не о мирском! Недавно я видала Отца Творца, в трёх лицах, и такое испытала благоговение! Такой свет исходящий почувствовала!

— При подобных контактах, конечно, информацию каждый раз надо тщательно проверять: не от лукавого ли она! — заметил важно Владимир Сергеевич, — кроме того, не всем же дано высшие миры видеть. И главное, это чтобы большинство людей исправно совершало свой ежедневный труд и все они чётко знали и исполняли свои непосредственные обязанности. И эти обязанности, чаще всего, отнюдь не обязанности пророка, допустим. Некоторые родились для того, чтобы быть просто дворниками. И надо, чтобы они свой маленький труд выполняли вдохновенно. И убедить их в этом — наша главная большая космическая задача.

К костру в это время подошли Наталья и Сергей, чтобы выпить чая, да и втайне надеясь подкараулить здесь Андрея, который должен же сюда был когда-нибудь подойти. Неподалеку отсюда околачивался и Гера, который подмигнул вновь пришедшим и неожиданно включился в предыдущую беседу.

— А знаете, я с детства мечтал стать ассенизатором! — сказал он с чувственным придыханием, — Представляете, какая вдохновенная работа! Дерьмо же — тоже нужно кому-нибудь вывозить. И вот я, весь в белом, подъезжаю, забрасываю шланг — и качаю, качаю! А оно всё никак не убывает! Его всё больше и больше! И в этом — именно в этом, заметьте! — моя большая космическая задача! Да, глубоко в душе, такой большой космический ассенизатор во мне пропадает!

— Любишь ты всё шуточки шутить! А жизнь — дело серьёзное! — гневно вскричал Владимир Сергеевич, и, вскочив как ужаленный и оставив наполовину недоеденную кашу, убежал куда-то. Наверное, аппетит у него неожиданно пропал, да и уже съеденное не впрок пошло.

— Молодежь! Такого человека обидели! — пробурчала матушка Мария, обращаясь почему-то к Сергею.

— Матушка Мария! Встаньте, пожалуйста! Я хочу с вами немного поработать! — неожиданно предложил Сергей, резко изменившись в лице. И было в его голосе что-то такое, что заставило матушку Марию неожиданно повиноваться. Она встала навытяжку и закрыла глаза. И теперь, проводя руками над головой матушки Марии, Сергей выполнял какие-то простые пассы.

— Вы были жрецом в древнем Египте. А я — простым подмастерьем художника, который расписывал гробницы. У вас был младший брат, служивший Сету. Он подарил мне отравленный амулет в виде жука-скарабея. Я принадлежал к другой магической школе, с которой сторонники Сета вели тайную борьбу. Мой учитель предупредил меня, и я избег смерти… Сейчас я вижу вас в мужском обличье и с маской бога Тота в руке. В другой руке у вас жезл. Картинка расплывается. Информация ушла. Познал — познался.

Да будут развязаны узлы кармы!

Матушка Мария блаженно улыбалась:

— Да, я вижу! Вижу Египет!

— … А теперь вы стоите в огромных подземных залах, где собраны картины, ковры и всякие редкости. Наверное, это частный музей, — продолжил Сергей после небольшого перерыва, — Вы пригласили сюда вашу знакомую, молодую девушку, чтобы показать ей одну из картин. На ней изображена особа, очень похожая на саму эту девушку… Но это — лишь предлог. В действительности, вас попросил зазвать её к себе один очень влиятельный человек, испанский инквизитор. Он хотел захватить её в свои руки и превратить в свою пленницу. Эта девушка, а она приходилась мне сестрой, боялась и ненавидела этого хищного человека. Но вот вы ведете её по залам, постепенно приближаясь к картине, у которой она останавливается, поражённая. Вы смотрите на девушку и на картину, и ещё более, чем раньше, поражаетесь сходством. Почему-то только теперь вы осознаёте, что девушке грозит беда. Сейчас сюда ворвутся наёмники и схватят её. И в последний момент, не желая быть причастной к злодеянию, слыша уже шаги на лестнице, вы шепчите ей: «Это они! Простите меня! Скорее, скорее! Я знаю здесь потайной ход!» И затем, отодвигая одну из картин с помощью особого механизма, показываете девушке спуск вниз, узкую винтовую лестницу. Она поспешно скрывается — а вы задвигаете картину на место… Дальнейшая информация сокрыта. Познал — познался. Пусть развяжутся узлы кармы…

После следующей паузы, во время которой матушка Мария молча стояла, вытянув руки по швам, Сергей продолжал:

— А теперь я вижу похороны магистра тайного ордена. Он умер внезапно, когда ещё не назначен был преемник. Я вижу похоронную процессию, толпу людей в чёрном. Я вижу и себя со шпагою на перевязи. Я вижу вас в образе пожилого мужчины — члена ордена, читающего последнюю прощальную речь над усопшим. Ваши слова подхватываются присутствующими. Мы все опускаемся на колени… А дальше информация теряется в сумбурных далёких образах. Они расплываются. Познал — познался. Пусть развяжутся узлы кармы…

— А теперь, — продолжил Сергей, держа обе руки над головой матушки Марии, — сбросьте все кольца, драгоценности, старинные платья и костюмы, шпаги и кинжалы, жезлы и перстни, короны и венцы прошлых времён. Будьте просто собой. Ибо развязываются старые кармические узлы. Даётся новый путь, открыт новый виток развития… Отстегните шпагу от пояса… Вот так. Снимите кольцо с пальца левой руки. Полюбуйтесь, как играют изумруды… А теперь — отдайте его тьме времен. Снимите старую корону, она мешает вам воспринимать энергии. Вот так… Теперь с легкостью расстаньтесь с шёлком и бархатом. Только… вот это кольцо. На указательном пальце правой руки… Оно не снимается.

— Оно — особенное! — озаряясь внутренним светом, сказала матушка Мария, — мне уже рассказывали о нём!

— Да, оно — особенное. Оставайтесь с ним. И теперь — возвращайтесь. Возвращайтесь сюда! Назад! В данное место и данное время! Мы возвращаемся! Познал — познался. Развязаны узлы кармы. И мы вернулись, — и Сергей отстранил руки от головы матушки Марии. Она открыла глаза. Недоумённо огляделась вокруг, всё ещё сохраняя следы лучезарной улыбки на лице.

— Спасибо, мои родные! — сказала она, — Вот мы и развязали ещё один кармический узелок… Я потрясена! Я столько сейчас всего видела, как сейчас вижу вас, так реально… И — столько всего пережила! А теперь я, пожалуй, пойду. Мне надо это всё осмыслить, вместить, — и она поспешно удалилась в сторону своей палатки.

— П-почему-то она чем-то напоминает мне Б-блаватскую. Такая же неугомонная, что ли, — в застывшую пустоту уронил Гера.