Глава 7 Золотой принцип

Глава 7

Золотой принцип

Незапланированные учебным планом каникулы подошли к концу. Утром одиннадцатого мая мальчишки улетели доучиваться и готовиться к летней сессии.

Проводив ребят в аэропорт, Ира вместе с Алиночкой возвращалась из Адлера на маршрутке. Небесное создание без умолка щебетало о предстоящей ей и Владу в середине августа свадьбе, а Ира, кивая ей с приклеенной улыбкой, думала о своем и смотрела в окно.

В расписании на завтра значился поход в горы для Радного. Ира уже не раз раскаялась в своем опрометчивом предложении, но до сего дня неотвратимость неизбежности скрашивал Влад, а теперь она предстала перед Ирой во всей красе. За окном проплыл цирк, и Ире до боли захотелось окунуться в детство. Она глянула на часы. Времени было вполне достаточно, чтобы добраться до дому, перекусить, переодеться и отправиться на представление. Ира попрощалась с Алиночкой, бесцеремонно оборвав на полуслове ее свадебные излияния, и вышла на Театральной, дабы пересесть на маршрутку, которая подвезет ее прямо к дому.

В квартире напротив Натали яростно препиралась с Дашунькой.

— Эй! Народ! Чё опять поделить не можете?

— Иришка! Привет! Да вот, воюем — в комнате своей убрать никак не может.

— Дашунька, в цирк хочешь?

— Да-а-а-а!!! — радостно завопило дитя.

— У тебя десять минут. Если успеешь — едем.

Дашунька улетела в свою комнату с бедламом собственного производства на ликвидацию последнего. Там зашуршало, загремело и задзинькало с невероятной интенсивностью. Испуганная Наташка было рванулась, но Иришка ее не пустила.

— Справится.

Мороженое, разноцветные шары, попкорн и поролоновые клоунские носы, и, конечно же, сахарная вата! Иришка с замиранием сердца смотрела на выступление гимнастов и эквилибристов, канатоходцев и дрессировщиков. Она от души хохотала над незамысловатыми проделками клоунов. В общем, вела себя так, что даже маленькая Дашунька громким шепотом сообщила матери, что тетя Ира, наверное, впала в детство. Наташа шикнула на дочь, — уж больно громким оказался шепот — а Иришка рассмеялась, чмокнула Дашуньку и изрекла: «Устами младенцев глаголет истина!». Она даже выскочила по зову клоунов на сцену вместе с ребятней поскакать на скакалке. Правда, тут ей ненадолго пришлось повзрослеть. Длинный тощий клоун в разноцветных громадных башмаках, зеленых в крапинку штанах, лиловой в полосочку фуфайке и ярко-желтом парике оказался Генкой, тайно влюбленным в нее другом ее бывшего мужа.

В те далекие времена он тщетно пытался поступить в театральный, учился в «кульке», снимался во всевозможных массовках и работал со своими программами и номерами по Домам Культуры и кабакам. Генка всегда был мастером импровизации и вот теперь лихо разыграл целую сценку с висящим у Иры на шее мобильником. На глазах у целого зала ничего не подозревающих и отчаянно хохочущих зрителей он технично вписал в ее записную свой номер, а заодно и набрал его, чтобы Иришкин, в свою очередь, навсегда отпечатался у него в телефоне. Он позвонил минут через десять-пятнадцать после представления:

— Ирчик, когда время повидаться будет?

— Генка, ты чудо! Знаешь, завтра я очень занята, а вот послезавтра — с удовольствием.

— Где? Когда?

— А вот этого не знаю. Я позвоню тебе.

— О’кей! Буду ждать. Надеюсь, не забудешь, а то я напомню!

— Геночка, конечно не забуду! Сколько лет, сколько зим!

— Ладно, жду.

— До встречи!

Ира выключила мобильник.

— Это кто? — глаза Наташки готовились выпрыгнуть из орбит.

— Это — Генка. Мы с ним знакомы были, когда я еще училась. Он сам тогда учился в институте культуры и все в театральный поступал. Я ему костюмы всякие шила, реквизит делала. Сто лет не виделись!

— А откуда у него твой номер?

— Наташ, ты что, не видела? Он же мне в мобильный свой вписал и набрал.

— Когда?

— Как когда? Сегодня, в цирке.

— Да ты ведь от нас не отходила?

— Ну как не отходила?! А на арену?

— Так я тебя все время видела, никто, кроме клоуна, к тебе не подходил.

— Наташа, вот этот клоун и есть Генка.

— Ничего себе! А я-то думала: вот Ирка, попёрлась, на свою голову, и влипла.

— Да-а… Генка, он мастер на импровизации. Вон, даже ты ничего не заподозрила.

Майский лес! Ковры незабудок, устилающие крутые склоны, цветущий рододендрон, горланящие на все голоса в предлетнем очумении птицы…

«Главные» задохлись после первого же подъема. К счастью, такой крутой и затяжной хоть и сразу, но единственный на всем пути, которым собиралась провести их Ирина. Хорошо, что понедельник — на обычно людном экскурсионном маршруте ни души. Ира заставила всех умыться и испить водицы в роднике, предупредив, что по пути их встретится много, и каждому следует таким образом отдать дань уважения. Радный не сопротивлялся, а вот «главные»…

— Ирочка, это ведь вода не прошедшая никакой специальной обработки! Мало ли какие микробы и вредные микроэлементы могут здесь присутствовать. Я водопроводную воду никогда не пью. А это! Вы ж гляньте, она ж прям из-под земли течет!

— Простите, а какую воду Вы пьете?

— Покупаю родниковую.

— Вот это вот и есть, самая что ни на есть родниковая вода.

— Так ведь она не прошла никакой обработки!

— А вот это самое ценное — она настоящая, натуральная, без консервантов, стабилизаторов, эмульгаторов и прочей нечисти.

Радный сначала молча наблюдал за разворачивающейся сценой, но потом пришел Ире на помощь:

— Умойся и пей, — тихим каменным голосом скомандовал он главному дизайнеру и тем же тихим каменным голосом добавил, обернувшись к главному инженеру. — И ты пей, только умойся сначала.

«Главные» повиновались, правда, вид у них был как у Сенеки, пьющего из чаши поданной Нероном. Согласились, что вода действительно удивительно вкусная, но потом, улучив момент, между собой сожалели, что ни у того, ни у другого не оказалось с собой левометицина на всякий случай (а вдруг!).

Родники встречались на пути часто, и постепенно «главные» привыкли к требуемому Ирой ритуалу. К тому же темп она задала приличный, и пить им все время хотелось.

Миновали поселок. Благополучно перешли мостик через Агву. А дальше… В общем-то обычный подъёмчик, но «главные» завопили, что они не альпинисты, что страховки нет. Радный вновь уладил возникшую проблему, и, преодолев препятствие, надо сказать, достаточно легко, в чем Ира и не сомневалась, «главные» почувствовали себя покорителями Эвереста. Они галдели и препирались всю дорогу и порядком Ирине поднадоели.

На Поляне Дружбы, показав им развалины старинного храма и наплетя длинную занимательную легенду, придуманную тут же, она дала им богатую почву для размышлений и междусобойных дискуссий, чем на время избавила себя от необходимости постоянно отвечать на ставший вечным у них вопрос: «А долго ли еще идти?». Но, к сожалению, ненадолго.

Тропинка до Ажека, вообще-то, очень даже хорошая. Подъемы и спуски на ней, конечно, есть, но не крутые и не затяжные. Так думала Ира, пока не потащила сюда эту компанию. «Главные» ныли и стонали на каждом подъемчике. Ира, совершенно не подумав о последствиях, о чем потом ужасно сожалела, решив малость подбодрить их, сказала:

— А вы представьте, что на обратном пути это будет спуск, и сразу станет легче.

Так думала наивная Ира. Однако инженерно-дизайнерские, пропитанные главностью, а, значит, и большей дальновидностью, мозги, тут же выдали своим обладателям неутешительный прогноз. Теперь «главные» ныли не только на подъемах, но и на спусках, представляя их подъемами на обратном пути. К тому же они с неотвратимым постоянством по очереди спотыкались чуть ли не на каждом сучке и камушке.

Впрочем, стенания «главных» — это мелочи жизни. Ира с интересом наблюдала за Радным. Он, как всегда, молчал, не считая замечаний персоналу по поводу отношения к родникам и альпинизму. Удивительным для Иры оказалось другое: Радный, при его несусветных габаритах, двигался очень легко, дыхание не сбивалось, подъемы и спуски, а также выступающие из-под земли корни и камни ничуть не препятствовали его спокойному свободному движению. Создавалось впечатление, что горы и леса для него, как и для Ирины, — дом родной. Это радовало и озадачивало одновременно, ведь Ира, изначально, представляла себе его эдакой офисно-спортзальной цацей. Разговорить Радного не получалось по причине комка в горле неизменно возникавшего при каждой мимолетной идее к нему обратиться.

— Ну вот, почти пришли, — сказала Ира и повернула с тропинки вниз по склону.

Спустились к Ажечке впадающей в Сочинку.

— Пришли? — с надеждой спросили в один голос вконец измотанные «главные».

— Почти, — ответила Ира и повела их дальше узенькой тропочкой вдоль реки. — Теперь — на другую сторону, — сказала она и, легко перепрыгивая с камушка на камушек, оказалась на противоположном берегу.

Не менее легко рядом с ней оказался и Радный, а вот с «главными» вышла заминка. Ира и Стас по очереди несколько раз переходили речку туда и обратно, показывая, как это делается, но насмерть перепуганные ударники умственного труда, истошно вопя, не трогались с места. В конце концов, Ира предложила соорудить для них мостик из подручных средств. Сначала добавили к уже имеющимся еще несколько булыжников, чтоб заменить необходимость перепрыгивания с одного на другой возможностью перешагивания, но «главные» отказались даже пробовать. Потом перекинули через течение бревнышко, любезно принесенное речкой в непогоду. Главный инженер, ступив на него, покачнулся, его подхватил главный дизайнер, и они вновь завопили.

Помощь пришла, точнее, приползла неожиданно.

— Смотрите, какая гадюка! — восхищенно воскликнула Ира, глядя на мирно выплывшую на берег метрах в трех от «главных», поблескивающую в солнечных лучах глянцево-черную змею.

Трясущиеся «главные» по стойке смирно стояли рядом с Ирой и Радным. Воспользовались они камнями или бревном осталось неизвестным даже для них самих. Ира мысленно поблагодарила гадюку. Ей показалось, что та в ответ на ее мысленную благодарность улыбнулась, подмигнула и на прощанье помахала хвостом, грациозно уползая вверх по отвесному склону.

— Какая она молодец! — улыбнувшись, еле слышно проговорила Ира.

— Гадюка? — так же тихо спросил Радный, и Ире показалось, что в его глазах нечто очень странно блеснуло.

— Угу… — сдавленно выдавила Ира. Ответить нечто более членораздельное не получилось из-за сердца решившего разнообразия ради постучать в глотке.

«Главные» ничего не видели и ничего не слышали, так как мужественно ползли вдоль речки, боясь ненароком свалиться в последнюю.

И вот перед ними открылось поражающее воображение великолепие куполообразного каньона Ажековского водопада. Бурные восторги «главных» эхом отскакивали от скал и тонули в грохоте воды. Руководители производственного отдела мебельной фабрики единодушно согласились, что все их мучения стоили того.

— А теперь — раздевайтесь! — Ира с энтузиазмом начала стягивать с себя одежду.

— Что!?

— В родниках — пьют и умываются, а здесь — купаются.

— Что!?

— Да вы не переживайте! Уже май, вода, скорее всего, не холодная.

— Не холодная — это как? — настороженно поинтересовался главный инженер.

— Ну, градусов десять-двенадцать уже есть.

«Главные» переглянулись и с надеждой посмотрели на босса. Ничего утешительного. Он, покорно следуя примеру Ирины, избавлял тело от лишних для купания изделий текстильной промышленности.

Ира уплыла к водопаду, искоса кидая взгляды на Радного. Ледяная вода, обжигающая не хуже кипятка, его явно не смущала, и плавал он более чем уверенно.

«Главные» в воду так и не залезли, как Ира их ни уговаривала. Они смотрели на нее и на босса с мистическим ужасом в глазах. Их восторги по поводу красот утихли быстро, и перед внутренним взором выстроилась в неизбежной последовательности полоса препятствий предстоящего обратного пути.

— Спасибо, — сказал Радный, подавая Ире полотенце, и это было его предпоследние слово за тот день, произнесенное в присутствии Ирины. Последнее слово прозвучало уже около ее дома — он сказал «до свидания».

Вернувшись домой, Ира строго-настрого запретила себе думать о сегодняшнем походе и о Радном вообще. Она давно нашла для себя золотой принцип:

а) вобрать в себя как можно больше впечатлений, касающихся непосредственно и косвенно объекта (субъекта);

б) четко сформулировать задачу;

в) напрочь выгнать из сознания любые мысли на эту тему, то есть намеренно забыть, и позволить подсознанию свободно обрабатывать информацию;

г) когда придет время — приступить к работе без мыслей и чувств, чтобы эти мысли и чувства, какими гениальными бы они ни были, не мешали подсознанию свободно «перелить» обработанные данные в сознание.

В ее жизни почти всегда очень к месту вдруг происходило что-то неожиданное, но очень необходимое. Сейчас этим к месту неожиданным, но необходимым оказался Генка. Ох, как не зря она сходила в цирк! Как не зря выползла на арену! Генка — давний друг из полузабытого прошлого. Она с ним сто лет не виделась! А значит… а значит он, как никто другой поможет ей переключиться, даже полностью отключиться от дня сегодняшнего, вчерашнего и позавчерашнего, а заодно и вообще последних нескольких месяцев.

Генка в свое время приходился другом ее бывшему мужу. Он без сомнения обладал незаурядным актерским талантом, но с поступлением в серьезный театральный ВУЗ у него как-то не клеилось. Генка, не теряя времени, учился в «кульке», был завсегдатаем всех театральных и киношных массовок, работал сразу в нескольких ДК и выступал, выступал, выступал. Выступал, не брезгуя никакой площадкой. Правда, как его занесло в цирк, Ира не знала. Это произошло уже после ее отъезда.

В их узком кругу он официально носил звание тайно влюбленного (в Ирину), так как о своей тайной влюбленности во всеуслышание заявлял при каждом удобном и даже неудобном случае. Он действительно относился к ней очень трепетно, но по-братски, а посему приступов ревности у Важина никогда не вызывал. К тому же для его трепетности существовали вполне банальные причины — весь его реквизит, все его костюмы были придуманы Ириной «бриллиантовой головкой» и изготовлены ее «золотыми ручками».

Из-за своей невероятной худобы, да еще будучи тонкокостным, Генка казался невероятно длинным, хотя ростом был чуть выше среднего. Благодаря постоянной крайне выраженной мимической активности, его лицо, расположенное на непропорционально большой, высоколобой голове, рано покрылось отчетливыми бороздами и складками, которые добавляли ему выразительности и особого шарма. В общем, внешность полностью соответствовала его эксцентричной натуре. Ира не раз шутила: «Тебе бы в клоуны пойти — знаешь, сколько на гриме сэкономишь?!» Генка все отшучивался, и вот — клоун. Единственное, ее совету не пользоваться гримом, он не внял, и на арене Ира узнала его только по стилю выходки с ее мобильным.

Вообще, обращение с телефоном на сцене было его коньком. Во времена учебы Генка на жизнь себе зарабатывал отнюдь не копеечными (а по большей части и просто дармовыми) выступлениями. Он, помимо всего, занимался, как тогда говорили, спекуляцией и фарцовкой. Мобильные, естественно, в те времена еще в природе не существовали, и Генка просто-напросто раздавал своим клиентам и партнерам номера телефонов всех организаций, где его можно было застать. Во время выступления он вытаскивал телефонный аппарат на сцену и доводил зрителей до истерического хохота, ведя деловые переговоры. Пословица «за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь» в его случае перевоплощалась с точностью наоборот: «гонись за двумя зайцами — авось и третий (вполне возможно, что и четвертый, и пятый, и…) попадется». Ира называла его «мастер на всю голову». Вот только в театральный он никак поступить не мог.

Как-то подошло время очередных вступительных, и Важин, пользуясь своим положением в богемной среде, решил ему помочь. Он встретился в непринужденной обстановке с одним из членов приемной комиссии и аккуратно завел разговор о Генке. Они почти договорились (мнению Важина доверяли не только в сфере изобразительного искусства), но тут прозвучала фамилия Генки и члена (комиссии приемной) как подменили. Пухленький интеллигентик, томно потягивающий коньячок, вмиг превратился в демона безумия. Он визжал, трясся, хрипел и брызгал слюной. Важин не разобрал ни слова, но понял, что причины отказа, официально учить его друга актерскому ремеслу, очень серьезны. Он попытался, чисто из любопытства, выяснить эти причины у самого Генки, но тот лишь состроил неповторимую, подвластную только ему гримасу и промолчал.

Злые языки поговаривали, что воистину гениальный комик за время вступительных экзаменов умудрялся переспать со всеми преподавателями женского пола и женами преподавателей мужского, а потому приемная комиссия, состоявшая как раз из последних, чуть разбавленная убежденными старыми-престарыми девами, гнала его, не в меру гениального, подальше от институтских ворот. Но это — всего лишь сплетни. В узком кругу своих, сексуальной озабоченностью Генка никогда не отличался. А с другой стороны… в каждой сплетне есть доля сплетни.

Ира вволю нахохоталась, вспоминая выходки и курьезы, героем которых блистал Генка, и набрала его номер.

— Батюшки!!! Ирчик!!! — завопил он вне себя от радости.

— Привет, — сдержанно, но очень тепло ответила она.

— Ирчик, я сегодня в ночь в Бэтмане, в Лазурке, так что если еще остались силы — ползи сюда.

— Генка! Даже если б не осталось, все равно б приползла.

— Ирчик! Я тайно влюблен в тебя! — стенался он героем-любовником.

— Ах! Генка! — подражая ему, вторила Ира. Они посмеялись над собственным экспромтом, и перешли на почти серьезный тон. — Во сколько?

— Начало в одиннадцать, а я в десять буду ждать тебя в лобби.

— О’кей! До встречи.

Без десяти десять Ира переступила порог отеля Рэдиссон САС «Лазурная». Генка уже ждал ее у входа. Без грима и костюма она сразу узнала его, хоть он заметно изменился за эти годы. Нет, не постарел, а как-то высох и стал еще более рельефным. Взаимное приветствие получилось в двух экземплярах: очень сдержанное у входа и очень бурное в гримёрке. Пока Генка готовился к выступлению, они, вспоминая былое, обменивались колкостями, оттягивая на более спокойное время серьезный разговор, давно не видавших друг друга, старых друзей. Закончив приводить себя в надлежащий вид, Генка вызвал по телефону администратора зала.

— Солнышко мое, свет Натальюшка, вот это вот — мой старый-престарый друг, гениальнейший художник Ирина Палладина. Пожалуйста, отдельный столик и полное изобилие. Впишешь на мой счет.

— Гена… — попыталась было возразить Ира.

— Будет качать права — не обращайте внимания. Да, Наташенька, еще, принеси, пожалуйста, меню — я сам сделаю заказ во избежание объявления гениальнейшим художником голодовки.

— Ген, ну зачем ты? Я и сама в состоянии оплатить свои расходы. Тем более, представляешь, какие здесь цены? — попыталась Ира отстоять свое право на независимость, когда администратор вышла за меню.

— Ира, ты вообще представляешь, какие здесь цены?! Позволь мне получить удовольствие. В конце концов, я ведь тайно влюблен в тебя.

— Ген, насколько я в курсе, Лазурка дерет много, а платит мало.

— Ирчик! Ну скажи мне, родненькая, пожалуйста, когда я жил на деньги от выступлений, а?

«Солнышко, свет Натальюшка» принесла меню. Генка, ни о чем не спрашивая Иру, сделал заказ. Он хорошо помнил все ее гастрономические пристрастия. Ире иногда казалось, что он замечает абсолютно все и абсолютно все всегда помнит. Недаром она прозвала его «мастер на всю голову». Близилось время выхода на сцену, и Генка попросил «солнышко, свет Натальюшку» проводить Ирину к ее столику.

Генка подарил Ире сказочную ночь. Она давно так не расслаблялась. Он действительно абсолютно все замечал и абсолютно все запоминал. Запоминал не умом, а всем своим существом. Будучи невероятно общительным человеком, Геннадий вращался в самых различных кругах и, впитывая в себя все тонкости человеческой (и не только) сущности, затем мастерски выдавал на сцене всю соль извечного божественного фарса. Ира удивилась, встретив его на арене цирка, а теперь вообще не понимала, что он там забыл.

Время пролетело незаметно. На сцене продолжал скакать, заполнявший Генкины паузы на переодевания, кордебалет, а к ней подошла «солнышко, свет Натальюшка» и передала просьбу Геннадия зайти в гримерку.

Он ждал ее уже разгримированный и переодетый, бодрый и веселый, как будто изнуряющей ночи на сцене вовсе не было.

— Ирчик, скажи честно, если устала. Я отвезу тебя домой. А если нет — пошли бродить!

— Генка! Пошли бродить!

Они вышли из здания и спустились на пешеходку. Рассвет едва намечался. В звенящей предутренней тишине еле слышно шуршал галькой морской прибой.

— Искупаемся? — спросил Гена.

— Наш… — удивленно и радостно, громким шепотом подражая прибою, прошелестела Ира.

Они разделись полностью, благо время суток не вменяло в этикет обязательность плавок и купальника, и поплыли в прохладной воде.

— Ну вот, Ирина Борисовна, — начал Генка, когда они вновь оказались на пешеходке, — душеньку Вашу бесценную я, как истинный Баб Ёг, накормил, напоил, в море прополоскал, а вот теперь Вам, милая Вы моя, и ответ держать само времечко. А скажите-ка мне, разлюбезная, почему это я, бродя по свету по белому, ни разу не видал Ваших выставок-то, персональных-то, а?

— Не беру уж я давно краски всякие, да и кистью не вожу боле по холсту.

— Так почто ж тогда, распрекрасная, мужика-то ты свого ухайдокала? Ввергла в зависть-то его в чернушшую, в пьянку горькую, беспробудную.

— Да никуда я его не ввергала!

— Да знаю, знаю и в том не виню. Сам дурак! Ты мне лучше скажи: серьезно, что ли, не пишешь?

— Да. Серьезней некуда.

— И давно?

— Последнюю написала в ночь ухода. И всё.

— Во, дела! Знаешь, я, когда узнал, что ты все бросила и уехала, хотел найти тебя, и даже попытался поначалу, но потом понял — раз так сделала, значит, всерьез хочешь многое из своей жизни вычеркнуть.

— Знаешь, я действительно его безумно любила… И сейчас, до сих пор люблю, но не того, от которого ушла. Я не уловила момента, когда умер в нем тот, кого я по сей день люблю. Знаешь, очень страшно хоронить любимых, но еще страшней, когда его оболочка вроде как рядом, ты можешь ощущать ее тепло, целовать, обладать — а это не он. Он — умер. Знаешь, последнее время, ложась с ним в постель, я чувствовала омерзение измены, своей измены тому, кого люблю, с тем, кто до безобразности нагло занял место любимого.

— Ирчик… старые раны разбередил?

— Да нет… Шрам давно затянулся. Уже не больно.

— Чем сейчас занимаешься?

— Дизайном.

— А в какой сфере?

— Вообще, в основном занималась полиграфией, немного интерьерами и ландшафтом, а недавно сделала большой проект по мебели.

— Палладина, я тебя поздравляю! Из талантливого, даже гениального живописца, пусть в узких кругах, но достойно признанного, переквалифицироваться в рисовальщика визиток и чертежника табуреток! Потрясающая карьера!

— Генка! Не язви! Знаешь…

— Ирчик, не заводись! Я знаю — ты все способна превратить в шедевр. Только вот всегда нужно помнить, что талант, это не Дар Божий — это Крест. Громадный тяжелый Крест, который ты обязана нести всю жизнь, и нести правильно, иначе… Иначе все пойдет наперекосяк.

— Знаешь, Ген, по-моему, я правильно несу этот Крест. В моей жизни все здорово. Мне нравиться жить так, как я живу.

— А за последнее время с тобой ничего странного не происходило, а?

— Происходило, но…

— Ирка, спинным мозгом чувствую, за последние полгода-год не я первый тебе о твоем живописном прошлом напоминаю. Признайся — так?

— Признаюсь — так. Ты хоть о нем знаешь, а первый напомнивший понятия не имел вовсе.

— А вот это — как?

— Он, без задней мысли, ничего не подозревая, показал мне мою последнюю работу.

— И что?

— В смысле — что?

— Ирчик, так ведь это знак! Серьезный знак! Когда это случилось?

— Этой зимой.

— И ты до сих пор ничего не пишешь?

— Я боюсь… и работы много было… Поехали ко мне, я покажу тебе мебельные эскизы, ну и все остальное.

— Решила оправдаться наглядным материалом?

— Генка!!!

— Едем, едем. Ты даже не представляешь, как я хочу увидеть твои работы, что бы они собой ни представляли и в каком бы жанре ни были выполнены, и какими средствами.

Они поднялись по лестнице в районе стадиона. Уверенно светало. У «Золотого колоса», будто по заказу, ждало такси.

Не успели они войти в квартиру, как ворвалась всклоченная спросонья Наташка.

— Ир, ты уже проснулась?

— Я еще не ложилась и только что пришла. Познакомься — Геннадий Васильевич Логинов. Ты его уже видела. На арене цирка.

— Очень приятно — Наташа, — вовсю жеманилась Натали.

Генка тут же подхватил ее манеру и выдал сторицей в поцелуе руки и сообщении, что для такой очаровательной особы он просто «Генусик». Наташа густо покраснела и выскочила из Ириной квартиры, как пробка из бутылки, забыв, зачем пришла, точнее, какой повод для этого придумала.

— Что это было? — Генка состроил такую уморительную рожу, что с прослушиванием ответа пришлось повременить по причине приступа неукротимого смеха, приключившегося с «ответчицей».

— Это, Геночка, ФСБ и ЦРУ, а по совместительству СМИ местного значения.

— Понятно. А я, было, подумал, наивный, что это — всего лишь face control.

— И face control тоже. Кофе?

— Давай.

Они переместились на кухню, где Генка отогнал Иришку от плиты и сам принялся хозяйничать. В итоге на столе красовался целый шикарный завтрак.

— Генка, так не честно!

— Уж извини, Ирочка, но я хорошо знаю: хоть ты и на кухне — бог, но терпеть ее не можешь, или что-то изменилось?

— По поводу кухни ты прав, но я о другом.

— О чем?

— Я тебе про себя рассказываю, а вот о тебе ничего не знаю. Как ты? Где ты? Цирк — это ведь так, блажь?

— Ну почему? Ты ведь сама меня в клоуны отправляла!

— Так ведь несерьезно же!

— Ладно, колюсь. В цирке действительно несерьезно. Денег попросили в помощь, а я попросился поработать. Естественно, отказать не смогли, а теперь и как уйти — не знаю. «Геннадий Васильевич! Ну, пожалуйста! Ну, еще в одну Тмутаракань съездим!». Вот уж два года так маюсь. Сам не рад.

— Генка! Да ты у нас, никак, олигарх, раз цирк у тебя спонсорскую помощь клянчит!

— Ну, до олигарха мне еще далековато, но от нищеты не страдаю. У меня несколько небольших предприятий в разных странах. Так что с голоду умереть мне пока не удается. Ирчик, я бы с удовольствием вложил в тебя деньги, а потому давай посмотрим, что ты творишь и вытворяешь.

— Ген, подожди! Расскажи мне все-таки, как у тебя с театром-то?

— С театром? Ну, поступать в театральный мне окончательно надоело не так уж и давно. Историю-то эту знаешь? Почему не брали?

— Наслышаны…

— Сам придумал! Видишь ли, поступать начал по юной дурости, потом в привычку вошло, а потом прикалываться начал.

— Догадывалась… А с театром-то, все-таки, что?

— С театром? Ну что с театром, плюнул на всех и открыл свой в одном Запупыркино-Мамайске. Не понравилось. Не могу с кучей народа работать. В общем, я сам себе театр, как всегда и было.

— Генка, знаешь, чего понять не могу? Вот ты без пяти минут олигарх, цирк спонсируешь… Взял бы да себя раскрутил. Ты ведь гений! Генка, я ничего подобного никогда нигде не видела! Тебе действительно никакие театральные институты на фиг не нужны! Ты сам — шедевр! А при вложении некоторой суммы, которая для тебя, догадываюсь, не проблема, мог бы стать еще и сенсацией.

— А зачем? Деньги у меня и так есть, а слава… Знаешь, без нее спокойнее жить на белом свете. Ты ведь сама такая же. Широкая известность в узких кругах — вот самая достойная и приятная слава из всех слав.

— Да… ты прав…

— Давай, показывай, чем занимаешься.

Переместились в комнату. Ира достала папку с портфолио, а заодно включила компьютер.

— Что здесь?

— В папке? Визитки, буклеты и прочая дребедень.

— А в компе?

— Эскизы мебели.

— Начнем с них.

Генка быстро листал файлы, постоянно повторяя «угу».

— Значит так, госпожа Палладина, — изрек он, добравшись до конца папки, — я скину тебе на e-mail фотки, сделанные в разных племенах типа Чумба-Юмба, и пришлю образцы, используемых у них материалов. С тебя — линия в стиле полученных впечатлений. Ни в коем случае не стилизация. С кем ты делала эту коллекцию?

— ОАО…

— Хозяин кто?

— Радный Станислав Андреевич.

— Стас?! — Генка аж весь просиял. — Знаю. Хороший мужик.

Иру почти не удивило знакомство Генки с Радным. У нее еще в студенческие годы закралось подозрение, что людей, которых Логинов так или иначе не знал бы, просто не существует.

— С тебя, Ирчик, — разработка, со Стаса — производство. Я сам с ним поговорю. С меня — деньги, реклама, сбыт. А теперь давай бумажки с картонками.

Ира подала ему временно отложенную папку. Не менее стремительно, чем компьютерные файлы, он просматривал «бумажки с картонками» и вдруг резко затормозился на одной из визиток.

— Ты знакома с Гаровым?

— С Гаровым? — Ира как-то сразу не смогла понять о ком идет речь. Сердце бешено забилось.

— С Гаровым Евгением Вениаминовичем.

Фамилия, а затем фамилия, имя и отчество резанули слух чем-то смутно знакомым. Ира глянула на визитку. Она почти ни разу не слышала в живом звучании фамилии, имени и отчества Женечки, и оттого сильно растерялась. Ее била уже знакомая дрожь. Генка держал в руках «японскую» визитку.

— Я частенько сотрудничаю с ним в плане разноязыких визиток, а заодно иллюстраций.

— Так значит Юлия Град — твой псевдоним?

— Да.

— И она молчит!!!

— А ты не спрашивал.

— Я?! Я спросил — «чем занимаешься»?

— Спросил.

— Так что ж, умолчала?

— Не знаю…

Генка схватился за телефон.

— Женич! Ты сволочь! Я тебе столько рассказывал про Палладину, а ты, гад, даже не намекнул, что она и есть Юлия Град, что вы знакомы и даже сотрудничаете! — из трубки доносился веселый смех Женечки. — Так что, давай, стол накрывай. Мы с Ирчиком сейчас будем.

Женечка встретил их у подъезда. Судя по объятиям, с Генкой они были закадычными друзьями.

— Женич! Ты даже не представляешь, какая ты сволочь! — весело вопил Генка, когда они уселись за столиком в Женечкиной гостиной. — Это же надо! Я ему все уши прожужжал про Палладину, а он даже бровью не повел! Женич, Ирка — это же супер! Это же просто нечто! И вообще, я в нее уже давно тайно влюблен!

— Видимо, именно поэтому ты устроил ей пытку лишением сна? Посмотри, ее аж дрожь бьет! Совсем девчонку доконал!

— Неправда! Она — железная. Ей все нипочем!

— Я знаю, — Женечка загадочно улыбнулся. Он пересадил Иру с дивана на кресло, встал за спиной и попросил закрыть глаза. Она отключилась. Показалось, что минула целая вечность. — Легче?

Ира взглянула на часы. Прошло не более минут трех-пяти, но чувствовала она себя как после целой ночи полноценного сна.

— Да…

Между Женечкой и Генкой действительно существовала какая-то очень прочная связь. Это ощущалось, что называется, за километр. Иру изгрызало любопытство, почему Женечка никогда не признавался Генке, что хорошо знает ее, при этом очень внимательно выслушивал эмоциональные рассказы последнего о ней. Ведь Женечка никогда ничего не делал просто так, в особенности, если дело касалось ее, Ирины. Это она твердо себе уяснила. Пришлось уяснить. Женечка заставил.

Он искренне радовался, тому, что его уловка сработала. А в том, что ситуация с Генкой — это какая-то Женечкина уловка, Ира не сомневалась. И вообще, он ведь просто мог уложить ее, глобально не выспавшуюся, вымотанную и действительно смертельно уставшую, спать, но он проделал с ней нечто, нечто в ущерб себе. Действительно в ущерб себе — он за эти три-пять минут, аж постарел на несколько лет.

Генка с Женечкой весело припирались, а Ира вдруг решила заново просмотреть свой сон про сожжение. В ту же секунду Женечка бросил на нее быстрый жесткий взгляд:

— Правильно придумала.

Ира переключилась на видение. Давненько она этого не делала, но усилий не потребовалось. Она почти мгновенно оказалась над толпой. Грубая ткань сдавила тело. Солнце слепит. Черный священник отчаянно горланит то молитвы, то проклятия. В общем, как всегда уже в который раз. Она даже не успела попытаться что-либо предпринять — все произошло само собой. Как всегда все то же самое только ранее не замечаемое. Священник в очередной раз взывал к небу. Луч солнца скользнул по его прикрытому черным капюшоном лицу. Ира и раньше все это видела, просто священник ее всегда мало интересовал, как самый малоприятный персонаж разворачивающихся событий…

Ира медленно приходила в себя, чувствуя полную апатию ко всему, и всеми силами держась в этом спасительном на данный момент состоянии. Она лежала в спальне, не помня, как туда попала, а из гостиной доносились голоса сцепившихся не на шутку Генки и Женечки.

— …Гаров! Ну ты и сволочь! Разве не мог…

— А разве я тебе говорил, что это не так?

— Не говорил, но и…

— Генка! Мог бы и сам догадаться. По крайней мере, зимой.

— Ты же, кажется, в курсе, что я слепой!

— В курсе.

— И рад радешенек!

— Есть немного. Знаешь — гарантия, что ты не будешь проявлять излишнюю активность.

Накладываясь на яростную перепалку Женечки и Генки, перед Ириными глазами хаотичным потоком всплывали яркие и четкие фрагменты ее жизни. То из раннего детства, то из времен гораздо более близких к сегодняшнему дню, но предшествующих началу работы над «японской визиткой». Во всех этих эпизодах то на заднем, то на среднем плане в поле бокового зрения мелькал Женечкин силуэт. Как и в случае с повторными просмотрами зимнего сна, Ира не сомневалась, что не сейчас себе это нафантазировала.

— Сам-то, небось, еще до ее рождения знал!

— Верно, Логинов. Знал. А как родилась, глаз с нее не спускал. Видишь ли, в отличие от тебя, я никогда не забываю, что все мои знания полная туфта, и умею не выказывать излишней прыти. А ты — нет.

— А со мной-то раз за разом, ой какой прыткий всегда!

— Отнюдь. Я никогда не проявляю ненужную инициативу, пока ты сам на меня не натыкаешься, и ты, между прочим, прекрасно об этом знаешь. Знаешь, что нельзя лезть со своими знаниями и умствованиями за пределы себя.

— Ага! Знаю, но не догадываюсь!

— К счастью, догадываешься. И не просто догадываешься, а полностью об этом проинформирован, но, к несчастью, имеешь склонность болтать и делать гораздо больше, чем следует.

— И что я сделал не того на этот раз?

— К счастью, пока вроде ничего лишнего, и это воистину поразительно! Впрочем, это не твоя заслуга.

— Ну да! Это всецело твое достижение!

— И не мое в том числе. Она сама от тебя удрала и сама нашла, когда посчитала нужным.

— Ага! Просто не догадывается об этом!

— Это ее сугубо личное дело. А твое дело в отношении всего, что не касается твоего сугубо личного, следовать золотому принципу: говорить и предпринимать ровно столько, сколько невозможно не сказать и не предпринять.

— Все же считаешь, что я переборщил, предложив…

— Если бы ты кинулся со своими идеями только теперь — решил бы, что изрядно перебарщиваешь.

— Женич, а ты не перебарщиваешь! Заставить ЧЕЛОВЕКА, я подчеркиваю, ЧЕ-ЛО-ВЕ-КА, пережить всю эту жуть еще раз!

— Генка! Ну откуда в тебе это слюнтяйское человеколюбие!?

— Да, Гаров, твое человеколюбие слюнтяйством ну никак не назовешь! Если твоему другу суждено умереть от рук палача — ты, Женич, становишься палачом, дабы сократить его мучения!

— Мог бы не напоминать.

— Извини! Не думал, что тебя это как-то заденет!

— Уважаемые человеколюбцы, смените тему, — сказала Ира, заходя в гостиную. Женечка с Генкой моментально осеклись и застыли с идиотским видом. — Чем зазря воздух сотрясать, лучше придумайте, за что мне в первую очередь хвататься: за особняк Радного, или за твою книгу, Женечка, или за новую, предложенную к разработке тобой, Геночка, коллекцию мебели, или бросить все и по многочисленным просьбам трудящихся заняться живописью, а?

— Браво! — Женечка аплодировал, а Генка все еще не мог прийти в себя.

— И вообще, я есть хочу.

Женечка незамедлительно исчез на кухне.

— Ты как? Ирчик! — изумленно осведомился Генка.

— Великолепно! Кстати, ты когда мне фотки скинешь?

— При первой возможности.