1. — Юность Будды

1. — Юность Будды

Между непальскими отрогами Гималаев и рекой Рохини процветала когда-то племя Шакья. Это слово означает Силы. Обширные болотистые равнины, увлажняемые горными потоками, труд человека превратил в богатый и цветущий край, перемежающийся густыми лесами, рисовыми плантациями, обширными лугами с пасущимися великолепными лошадьми и тучными коровами. Здесь, в шестом веке до нашей эры родился ребенок, носящий имя Сиддхартха. Его отец Шуддходана был одним из многочисленных царей этого края, суверенно правящего в этой области, как это сегодня официально осуществляют раджи. Имя Гаутама, которое традиция дала основателю буддизма, вероятно указывает на то, что его отец был выходцем из семьи ведических певцов, носящих это имя. Ребенок, который был посвящен Брахме перед домашним очагом, где горел огонь Агни, должен был также стать певцом и заклинателем душ, но певцом особого рода. Он не должен был прославлять ни Аврору с розой на груди и блестящей диадемой, ни солнечного Бога со сверкающим луком, ни Амура, стрелами которого являются цветы, и одно дыхание которого одурманивает подобно сильным духам. Он должен был запевать мрачную мелодию, странную и грандиозную, и попытаться завернуть людей и богов в звездный саван Нирваны. Огромные неподвижные глаза этого ребенка, светившиеся под необычайно выпуклым лбом (именно таким традиция всегда изображала Будду), смотрели на мир с удивлением. В них была бездна грусти и смутное воспоминание. Гаутама провел свое детство в роскоши и праздности. Все ему улыбалось в пышном саду его отца — заросли роз, пруды, заросшие лотосами, ручные газели, прирученные антилопы и птицы всевозможных оперений и расцветок, которые кишели в тени асокая и манговых деревьев. Но ничто не может прогнать преждевременную тень, которая лежит на его лице, ничто не может успокоить тревогу его сердца. Он был из тех, кто не говорит, поскольку слишком много думает.

Две вещи отличают его от остальных людей, отделяют от подобных ему, словно бездонная пропасть: с одной стороны, безмерная жалость к страданиям всех живых существ; с другой — страстный поиск основы всех вещей. Голубь, терзаемый ястребом, собака, гибнущая от укуса змеи, наполняли его ужасом. Рев диких зверей в смотровых клетках для животных казался ему более мучительным, еще более ужасающим, чем предсмертные хрипы их жертв, и его трясло крупной дрожью, но не от страха, а от сочувствия. Как он мог, после таких эмоциональных потрясений, веселиться на царских празднествах, участвовать в жизнерадостных танцах, присутствовать при битвах слонов, наблюдать за кавалькадами мужчин и женщин, шествующих под звуки барабанов и кимвалов? Почему Брахма создал этот мир, полный ужасных мучений и безрассудной радости? Куда стремятся, куда идут все существа? Что ищут эти стаи перелетных лебедей, которые весной улетают выше облаков, к горным вершинам и возвращаются в сезон дождей к Ямуне и Гангу? Что находится за черными горными массивами Непала и громадными снежными куполами Гималаев, громоздящимися в небе? И когда удушливым летним вечером певец, славящий какую-то женщину, выходил на сводчатую галерею дворца, почему зажигалась одинокая звезда, сверкающая на красном горизонте знойной долины, изнывающей от жары и черной от оцепенения? Для того ли, чтобы ему сказать, что она тоже дрожит от неутоленной любви? Означает ли это, что в том отдаленном мире та же мелодия зарождается в безмолвии космоса? Что здесь внизу царит та же истома, то же бесконечное желание? В этот или иной раз и как бы разговаривая сам с собой, молодой Гаутама задавал эти вопросы своим друзьям, наставникам, родителям. Его друзья, смеясь, отвечали: «Какое нам до этого дело?» Брахман-наставник говорил: «Может быть мудрые отшельники это знают». Его родители вздыхали: «Брахма не хочет, чтобы это знали».

Чтобы не нарушать обычая, Гаутама женился и имел от своей жены ребенка по имени Рагула. Это событие не могло ни рассеять его смятения, ни изменить направленность его мыслей. Молодого принца должны были взволновать нежные узы, которыми приковали его сердце влюбленная супруга и невинное дитя. Но что могли значить для этой души, терзаемой мировой скорбью, ласки женщины и улыбка ребенка? От этого он с еще большей тревогой воспринимал фатальность, которая привязывала его к мировому страданию, и желание освободиться становилось от этого еще более острым.

Легенда собрала в один эпизод впечатления, которые привели Гаутаму к его решительному шагу. Она сообщает, что во время прогулки Гаутама встретил старика, больного и покойника. Вид тела, шатающегося и дряхлого, тела, больного чумой и покрытого язвами, и разлагающегося трупа подействовали на него подобно удару молнии, раскрыв ему неизбежный конец всякой жизни и наиболее мрачную сторону человеческих страданий. Именно тогда он решил отказаться от царского венца и навсегда покинуть свой дворец, семью и ребенка с тем, чтобы посвятить себя отшельнической жизни. Эта легенда собирает в одной драматической сцене и в трех примерах опыт и размышления долгих лет. Но эти примеры — поразительные, они тщательно вырисовывают характер, раскрывают побудительные причины всякого существования. Один документ на языке пали, который восходит к пятому веку после смерти Будды и в котором еще ощущается живое предание, передает его разговор с учениками: «Повседневный человек, человек безрассудный испытывает отвращение и ужас перед старостью. Он знает, что старость его настигнет. Но он добавляет: «Это меня не касается». Думая об этом, я чувствую, как рушится во мне вся отвага юности». Это факт, что во всех проповедях Будды и во всей буддийской литературе старость, болезнь и смерть вновь и вновь повторяются, как три типичных примера неизбежных бед человечества.

Гаутаме было двадцать девять лет, когда он принял окончательное решение оставить дворец своего отца и полностью порвать с прошлой жизнью с тем, чтобы искать освобождения в одиночестве, а истину — в медитации. Предание в простых и трогательных словах рассказывает о его молчаливом прощании с женой и ребенком. «Прежде, чем отправиться, он подумал о своем новорожденном сыне: «Я хочу видеть своего ребенка!» Он идет в комнату своей жены и находит ее спящей на ложе, усеянном цветами, с рукой, лежащей на головке ребенка. Гаутама думает: «Если я уберу руку жены, чтобы взять ребенка, то я ее разбужу. Когда я стану Буддой, я снова приду, чтобы увидеть своего сына». Снаружи его ожидал конь Кхантака, и сын царя умчался, никем не замеченный. Он удалился от своей жены и ребенка с тем, чтобы найти покой для своей души, для мира и для богов, но они двигались за ним, как тень. Мара, соблазнительница, ожидала часа, когда мысль желания или чувство несправедливости поднимутся в этой душе, сражающейся за спасение, мысль, которая даст ей власть над ненавистным врагом»[55].