Глава 9 Гиала

Глава 9

Гиала

За рулем автомобиля сидела черкешенка средних лет. Ира удивилась — нечасто встретишь таксиста женского пола, а тем более из семьи коренного народа Черноморского побережья Кавказа.

— На 73 километр, пожалуйста.

Машина тронулась. Некоторое время стояла напряженная тишина. Ира это почувствовала, но не могла понять причины сего напряжения. Казалось, что таксистка очень хочет что-то сказать, но не решается. Ира не стала долго гадать о причинах столь странного настроения женщины за рулем и попыталась сама завязать беседу.

— Извините, у меня такое ощущение, словно Вы хотите о чем-то меня спросить.

— Скорее, попросить.

— Не смущайтесь, я слушаю Вас.

— Даже не знаю, как начать.

— Да не стесняйтесь, Вы! Говорите, как есть, а там разберемся.

— Видите ли, моя бабушка сказала, что моим третьим пассажиром за сегодня станет молодая женщина, и попросила обязательно привезти ее к нам в гости. Вы — мой третий пассажир. Моя бабушка очень-очень старенькая. Она — удда.

— Удда?

— Да.

— Извините, а что это?

— Так на Кавказе когда-то называли ведьм. Конечно, моя бабушка никакая не ведьма. Она просто лечит всех — и травами, и заговорами, и еще всякой всячиной. Еще маленькой была — уже лечить умела. Вот старики ее уддой и прозвали. Наверное, и словечко это старинное благодаря ей и запомнилось. Давно уж нет тех стариков, она сама давно глубокая старуха, но до сих пор ее так и зовут — уддою.

— А куда ехать надо?

— Далеко… За Кичмай.

— Так за Кичмаем вроде и дороги нет?

— Хорошей — нет, но проехать можно.

— И Вы что, тоже там живете?

— Да.

— И что, здесь работаете?

— Я — по Лазаревскому району. Клиенты тут в Сочи ехали. Вот девчонки мне Ваш заказ и дали — 73 километр — все ж в родную сторону, — она немного помолчала. — Я очень Вас прошу: съездите, пожалуйста, к нам в гости! Я с Вас денег не возьму и домой отвезу, только, пожалуйста!

Таксистка смотрела умоляющим взглядом, почти готовая расплакаться, а Иру совсем не нужно было уговаривать.

— Давайте договоримся так: на 73 километре у меня дело и не на пять минут. Вы меня там оставите и можете отдохнуть, или еще копейку заработать. Как только я закончу, сразу Вам позвоню. Заберете меня, и поедем к Вашей бабушке. Договорились?

— Да! Конечно! — черкешенка ликовала от счастья.

Ира долго бродила среди шлакоблочных стен. Думать она ни о чем не могла, даже если б захотела. Ее рвало на части. Она, то плакала, то смеялась, прекрасно понимая, что увидь ее кто сейчас — решили бы, что она сошла с ума. Тяжелый неказистый монстр архитектуры вызывал бурю ничем внешне необоснованных эмоций. Ира слышала, как мощные стены поют хором невероятно низких басов, приводя в движение каждую хромосому ее клеток. Ира в мистическом экстазе прижималась к стенам и каталась по полу. Ее рвало на части в невероятном слиянии с чем-то непостижимым, приводя в неистовый восторг. Прошел час, прежде чем дом позволил ей выйти на улицу.

Она стояла во дворе, медленно приходя в себя. Что-то екнуло внутри испугом — как она выглядит после всей этой мистерии? Одежда подверглась тщательному осмотру. Странно, но она оказалась в идеальном состоянии. Ира кинула на траву рюкзачок, присела на него и закурила. Дом умиротворенно улыбался. Ира тоже улыбнулась и подмигнула ему. Дом просиял.

Ира опустила глаза, услышав едва уловимый шелест травы. Метрах в полутора от нее мирно извивалась черная гадюка. Вынырнув из невысокого клевера, она заползла на кусок валявшегося шифера, свернулась кольцами, положила сверху голову и уставилась на Ирину. Удостоверившись, что полностью поглотила ее внимание, гадюка медленно поползла в заросли фундука, периодически останавливаясь и оглядываясь — идет ли Ира за ней. Под старым полуиссохшим деревом хурмы змея снова свернулась кольцами, немного полежала, пристально глядя на Иру, и молниеносно исчезла в высоком папоротнике. Ира подошла к месту, которое обозначила черная гадюка. Там лежал скол какого-то коричневато-зеленоватого камня почти правильной формы величиной с ладонь. «Как чешуя дракона», — пронеслось в Ириной голове воспоминание о книге, выданной Женечкой по запарке. Ира подняла камень и положила в рюкзак. Папоротник зашевелился — гадюка медленно уползала. Ира достала мобильник и позвонила таксистке-черкешенке.

Какое-либо даже подобие, даже грунтовой дороги давно исчезло. Черкешенка лихо петляла среди горного леса по воистину козьей тропе.

— Неужели Вы вот так вот каждый день выезжаете на работу? — в изумлении спросила Ира.

— Да, — просто ответила черкешенка.

— Знаете, а ведь мы с Вами до сих пор не познакомились.

— Лена.

— Ира. Может быть, перейдем на «ты»?

— С удовольствием.

— Лен, как ты здесь ездишь ночью? А если дождь, снег?

— Запросто. Я привыкла. Я с шестнадцати лет за рулем. Отец научил.

Машина выехала на достаточно обширную равнину горного уступа. Колоритный забор из нетесаного горбыля, ухоженный до невероятности сад и белоснежный трехэтажный дом в глубине.

— Вот здесь мы и живем, — сказала Лена, открывая калитку и приглашая Иру следовать за ней. — Не удивляйся, бабушка сама выбрала себе комнату и обстановку в ней. А с Гиалой не поспоришь.

Крохотная комнатка располагалась на третьем этаже. Из мебели в ней находились только пенек и лежанка. Притом лежанка представляла собой кусок распиленного вдоль бревна длиною в рост человека. Постели никакой не было. Вдоль стены на вбитых гвоздиках аккуратно висели четыре длинных белоснежных платья. Такое же пятое обтягивало стройный стан необыкновенно красивой старухи, сидевшей на пеньке.

— Здравствуйте, — тихо поздоровалась смущенная и обескураженная Ира.

Старуха медленно и очень внимательно оглядела ее.

— Да. Это она, — твердым низким голосом проговорила старая черкешенка и взглядом попросила Лену удалиться.

Как только Лена вышла, старуха поднялась с пенька и, легко перепорхнув, уселась на лежанке.

— Садись, — указала она Ире на пенек.

Ира села. Пенек вроде ничем примечательным не отличался от своих лесных собратьев, но сидеть на нем оказалось гораздо удобнее, чем на ином навороченном кресле, соответствующем всем законам эргономики. Ира даже привстала и оглядела его, на что старуха по-доброму усмехнулась.

— Я — Гиала.

— Ира.

— Я — Гиала. Я прожила сто четыре года, чтобы встретиться с тобой, — Гиала немного помолчала. — Впрочем, это не так уж и много… Тебе знаком Зед?

— Зед?

— Сейчас он, конечно же, носит другое имя, но ты должна знать его, — Гиала внимательно, как бы сканируя, оглядывала Иру. — Ты знаешь его, — сказала она не принимающим возражений тоном.

Ира смотрела на Гиалу во все глаза. Неизвестно как, но еще когда удда только упомянула странное имя, она сразу догадалась, что речь идет о Женечке. Теперь у нее не осталось сомнений.

— Женечка… теперь его зовут Женечка… Евгений Вениаминович… Гаров…

— Это неважно. Он искал тебя. Долго искал. И по пути встретил меня. Такова уж судьба…

— А Вы умеете предсказывать судьбу?

— Да.

— А мне сможете предсказать?

— Нет. Потому что у тебя нет, и не может быть судьбы. Ты неподвластна судьбе, даже здесь на Земле.

— Зед — такой же?

— Нет. Он без сомнения велик, но ты — еще выше. Я знаю, ты не понимаешь меня, но это неважно, так как, не понимая, ты все же знаешь, о чем я говорю. Ты — человек, а потому не понимаешь. Ты — бог, а потому знаешь. Не смотри на меня так — ты действительно есть бог. Правда, не совсем в том смысле, который вкладывают в это слово люди.

— Бог, значит… — Ира усмехнулась. — Интересно… Однако, ведь абсолютно всем правит судьба, даже богами!

— Так может показаться, но все по-другому. Большинством правит судьба, но есть и те, кто правит ею. Ты мне не веришь? Правильно делаешь. Все, что я тут болтаю — вздор, глупые бабушкины небылицы. Не умею я по-другому объяснить. Никто не может. От того и придумывают байки всякие. Глупые — верят или не верят. Умные — по-разному. Одни создают религии и думают, что правят миром, другие пишут труды научные о прелестях фольклора. Единицы, отмеченные благостью, вслепую нащупывают в этой галиматье нечто. И только очень немногие знают, но и они не могут объяснить, потому что язык, на котором написана Истина, неизвестен здесь. Подходящих слов нет в речах человеческих. Вот и плетутся небылицы. А ты слушай, читай сказки и легенды. Ты поймешь.

— Гиала, а Зед — тоже бог?

— В общем-то, да, но он другой. Он не такой, как ты.

— А в чем разница?

— Он — велик, но ты — еще выше. Ты не понимаешь этого сейчас — я это знаю. Просто ты еще не осознаешь себя. Когда осознаешь, тогда многое тебе откроется. Главное, не жди чего-то из ряда вон выходящего — это совсем не то, что тебе сейчас может показаться.

Ира задумалась. Что-то в ней испытывало неистовое любопытство, а что-то имело твердое убеждение, что все это полнейшая чушь, и лишь уважение к почтенному возрасту Гиалы заставляет ее сидеть тут и слушать весь этот бред.

— Гиала, расскажите мне про Зеда, — попросила, наконец, Ира.

— Моя прабабушка тоже была уддой. Когда она умирала, позвали меня, а было мне тогда лет семь-восемь. Она взяла меня за руку. Что случилось — до сих пор не знаю, помню только, что стало ужасно страшно… до мозга костей страшно, как больше никогда в жизни. Когда я очнулась, мою ручонку с трудом вытаскивали из мертвой прабабушкиной ладони. Я, рыдая, убежала в лес. Там меня нашел Зед. Он потом часто приходил и учил меня видеть растения, камни, животных… Ведь прабабушка ничему не учила меня. Она мне только силу свою отдала.

— А что значит «видеть»?

— Все светится. Своим светом, своим цветом. Если ты умеешь видеть этот свет и знаешь, как правильно сочетать цвета — ты можешь лечить болезни и тела, и души. Можешь и недоброе творить. Люди слепы и недальновидны. Вот Ньютон, к примеру. На него яблоко упало, и он закон тяготения открыл. Правильно сделал. Хороший закон. Только вот если конкретное яблоко взять, то никто с точностью не скажет, что случится с ним после того, как оно от ветки оторвется, ведь помимо тяготения в этом мире столько всего! А глупые люди слепо верят своим научным открытиям. А ведь научные прогнозы в повседневной жизни сбываются не чаще, чем предсказания гадалки. Почему? Потому, что ни ученый, ни гадалка не могут учесть все условия, силы и обстоятельства. Чем больше принял во внимание при расчете — тем точнее результат.

Старая удда замолчала. Легкая улыбка засияла на ее устах, и слезинка пробежала по щеке.

— Я влюблена в него с первой нашей встречи до беспамятства. Ты была близка с ним?

— Да…

— Тогда ты поймешь меня. Хотя нет… не поймешь… Он ведь не то… не совсем то, что ты… Когда я узнала, что он, считай, бессмертный, я завидовала ему. Теперь — нет. Мне всего каких-то сто четыре года, а я… Я боюсь смерти, как боится каждый, но я с нетерпением жду ее… я устала… устала за каких-то сто лет… Нет, я бы не хотела перемахивать через века, тысячелетия, даже имея вечную молодость. Тогда, когда я была юной, Зед говорил, что я могу родиться вновь. Я мечтаю об этом: чтобы снова родиться, снова встретить Зеда… Я знала, когда он вернулся. Я легко могла бы найти его, но… Но мне тогда уже шел седьмой десяток. Выглядела я хорошо — мне никто больше сорока не давал… А теперь хочу… Хочу вновь увидеть Зеда. Не знаю, захочет ли он видеть меня старухой? Но я — хочу… Ира, можно попросить тебя?

— Конечно.

— Ты можешь и отказаться, я не обижусь. Но, если получится, привези ко мне Зеда. Не сейчас. Если ты согласна, то, когда буду умирать, я пошлю за тобой Лену, и тогда — привези ко мне Зеда.

— Я привезу. Даже если придется тащить его силой.

— Ну-у, силой не надо! — Гиала рассмеялась. — Если он наотрез откажется — приезжай одна. Договорились?

— Хорошо.

— Я понимаю, что окончание жизни не самое приятное зрелище, но я не останусь в долгу. Конечно, я мало чем могу помочь тебе, но… — Гиала многозначительно посмотрела на Иру. — В семнадцатый Лунный день, когда будет лить дождь как из ведра, в час Быка иди навстречу будущему солнцу по старой тропе убыхов. Иди. Зачем? Найдешь, то, что твое…

— Это тоже сказки, или старая тропа убыхов действительно где-то есть?

— Какие сказки! Есть, конечно! — Ира не ожидала такого яростного возмущения Гиалы и немного смутилась. — Думаешь, если я стара, то только и умею, что небылицы рассказывать?! Есть старая тропа убыхов! Теперь это пешеходная дорожка вдоль моря от Мацесты до стадиона. Ты ходила там совсем недавно.

Ира вспомнила, как всего неделю назад спускалась у Лазурки на пешеходку вместе с Генкой.

— Гиала, скажите, что во мне такого необычного? Почему со мной Зед носится как с писаною торбою? Почему Вы назвали меня богом? Ведь боги правят Миром, а я ни то, что Миром — с собственной жизнью управиться не всегда могу.

— Да, Ира, боги правят Миром, только совсем не так, как представляют себе это люди. Человеческая власть весьма опасная штука. Это самая незавидная из всех земных участей. И, тем не менее, многие на все готовы ради нее. Бог властвует, ничем не владея; управляет, ничего не требуя и не навязывая. Воплощаются боги лишь для того, чтобы жизнью своею дать новое правило, закрепить его, и тогда, лет через сто-двести, а то и более, оно становится правилом образа жизни людей. И совсем не обязательно, чтобы образ жизни бога был замечен и привлек внимание современников, ну, соседи, конечно, заметят, не о них речь. Так вот, бог дает некую поведенческую матрицу, которая отпечатывается в информационном поле и постепенно начинает работать.

Гиала замолчала, а Ира задумалась, припоминая мировую историю.

— Да-а… — усмехнулась она, — надо срочно привести в порядок свой моральный облик, и вообще более критично относиться к себе.

Старая удда весело рассмеялась.

— Живи по воле своей, по правилам своим. Ты лучше всех знаешь, как надо. Как надо тебе. Тебе кажется, что твой образ жизни не подходит для массового употребления? А как бы тебе самой жилось среди таких, как ты?

— А я стараюсь быть среди похожих по образу жизни на меня, не всегда получается, но если получается, то просто по кайфу!

— Вот видишь… Ты, конечно, не всегда, а, скорее всего, очень редко вписываешься в шаблоны окружающих, но это правильно, ведь ты несешь новую матрицу, а она потому и новая, что непохожа на современную. Так что живи, как живешь, и поменьше пытайся понять. Все, и боги в том числе, при рождении на Земле наделяются мозгом одного образца, а он не всегда способен переварить то, что ты на самом деле знаешь.

Всю обратную дорогу Лена с Ирой почти ни о чем не говорили. Когда проезжали Мамайку, Ира позвонила Женечке:

— Жень, ты сейчас дома?

— Да, Ир.

— Можно я к тебе загляну?

— Судя по звуку, ты уже где-то едешь?

— Абсолютно верно.

— Отправляйся домой. Я сам к тебе зайду, ладно?

— Как скажешь.

Когда Ира поднялась к себе в квартиру, Женечка уже сидел на кухне за накрытым столом.

— Госпожа Палладина, Вы дали мне ключи от своей квартиры и поэтому я здесь.

— Спасибо за пояснения, но я и сама догадалась.

— А что ж тогда вздрагиваешь от неожиданности?

— Так не сразу ведь!

— Что, «не сразу ведь»?

— Догадалась не сразу.

— А-а-а… — Женечка как всегда был ироничен.

— Ага, — поддержала его настроение Ира.

— Как я вижу, ты не вняла моему совету отдаться сегодня живописи?

— Ты правильно видишь — не вняла. И, знаешь, ничуть об этом не жалею.

— Ира, я уже давным-давно разучился бояться чего-либо, но с тех пор, как потерял контроль над тобой, ты абсолютно всем пугаешь меня до холодного пота, до нервных судорог.

— Людям свойственно бояться, точнее, опасаться неизвестности. Вот я, например, до недавнего времени более всего опасалась тебя.

— Я больше не являюсь для тебя загадкой?

— Отчего же? Просто теперь для меня гораздо большая загадка я сама. Тебя я по-прежнему опасаюсь, а вот себя — по-настоящему боюсь.

Ира приняла решение: рассказать Женечке про дом Радного, а потом раскрыться, чтобы он сам увидел все про Гиалу. Она понятия не имела, как это сделать, но не сомневалась, что у нее получится.

— Я сегодня ездила на дачу Радного. Дом пел для меня. Потом приползла черная гадюка и повела меня вглубь сада. Там я нашла вот это, — Ира протянула Женечке скол коричневато-зеленоватого камня.

Женечка весь напрягся:

— Выбрось, — очень тихо сказал он.

— Жень, не выброшу. Гадюка указала на него, недвусмысленно указала и уползла только после того как я забрала его.

— С каких это пор ты полюбила змей? Насколько я помню, ты всегда боялась их панически.

— Я и сейчас их панически боюсь… но, видимо, не всех.

Ира отнесла камень в комнату. Отнесла не для того, чтобы просто отнести. Предпринятый ею намедни поворот на 180 градусов, с одной стороны вроде как и оставил ее в исходном положении по отношению к тому, от чего она хотела уйти, но с другой… Именно благодаря этому повороту Женечка потерял над ней тотальный контроль. Теперь Ира собиралась проделать по сути то же самое, но в обратном направлении. Она понятия не имела, что именно нужно делать, но отчего-то не сомневалась в успехе.

Когда Ира вернулась, Женечка поменялся в лице не сразу, но сразу очень сильно. Как только пик был достигнут, Ира заговорила:

— В начале XX века ты жил здесь и тебя называли Зед?

Женечка молча кивнул. Ира ожидала перемену в нем, перемену сильную, но не такую… по тональности не такую.

— Как она нашла тебя? Я чувствовал, что она захочет тебя найти, но не верил, честно говоря, что у нее получится.

— Она послала за мной.

— Гиала…

Сознание Женечки растворилось в немыслимых дебрях. Ира с интересом наблюдала за ним. Тоска… Вселенская тоска плыла в его глазах. Ира не предполагала, что он способен на это. Она привыкла воспринимать его блистательно-роскошной, изысканно-безупречной вечно холодной бесконечностью. Эмоции и чувства били ключом, но не из него, а где-то рядом с ним, вокруг. Он излучал их, оставаясь внутренне безмолвным. И вдруг — тоска. Тоска изнутри, из самой глубины. Ира встала у Женечки за спиной и положила свои руки ему на плечи. Он откинул голову, прильнув затылком к ее телу. Глаза смотрели вверх и наполнялись слезами.

— Ты любишь ее? — тихо спросила Ира.

— Да, — также тихо ответил он.

— Зачем же тогда ушел?

— Потому что люблю…

Его лицо менялось каждый миг, становясь то молодым, то старым. Казалось, само время вдруг пустилось в пляс движением Броуна. Ира не перебивала. Прошло минут двадцать, прежде чем он заговорил снова.

— Спасибо, Ир, садись. Я расскажу тебе про Гиалу.

Ее род — потомки Ария, осевшие на Кавказе в незапамятные времена. Их линия удд возобновилась где-то около полутора тысяч лет назад. Дело в том, что это одна из древнейших линий ведьм, но она прервалась, так как девочку, которая должна была стать продолжением, выкрали в отрочестве. Она выжила, но не продолжила эту линию, а положила начало новой где-то в районе Египта. Здесь же линия прекратила свое существование на несколько столетий.

Где-то около полутора тысяч лет назад я встретил девочку из этой семьи, в которой увидел все задатки будущей ведьмы. Я стал учить ее, а, научив всему, чему она смогла научиться, ушел и явился вновь, когда она умирала. Как и положено, одна из ее правнучек унаследовала дар. Я стал и ее учителем. Так и продолжилось. Я учил всех ведьм этой линии и Гиалу в том числе.

Гиала вроде ничем не отличалась от своих предшественниц, только по непонятным для меня причинам нас настигли «стрелы Амура». Ничего в Мироздании не происходит случайно, но я не могу понять смысла вспыхнувшего между нами чувства. Нет, это не банальный инстинкт размножения, толкающий мужчину и женщину в объятия друг друга, и не Вселенская страсть, порождающая галактики. Это нечто сугубо личное. Все юные ведьмы влюблялись в меня, а я никогда даже не пытался устоять перед их прелестью, но проходило время и все становилось на свои места. А Гиала…

В общем, я счел это чувство своей слабостью. Впрочем, так оно и есть. В конце концов, я поступил с Гиалой так же, как поступал и с ее предшественницами. Я никогда не забывал о них, так же, как и о ней, только вот до нее я испытывал в таких же ситуациях чувство выполненного долга, а тут…

Время все расставляет по местам, но уже прошел без малого век, а я ничего не могу с собой сделать. Конечно, в моих временных рамках этот срок не такой уж и большой, но все же. Ведь среди людей я, так или иначе, соотношусь с человеческим временем.

— Она хотела увидеть тебя перед смертью.

— Я знаю. Я обязательно приеду к ней.

Женечка встал с намерением отправиться домой, но уже попрощавшись тормознулся.

— Ир, можно я останусь у тебя?

— Конечно, Жень, — ответила она и пошла стелить постель.

Ира обняла Женечку, как ребенка, и он быстро уснул. А она еще долго не смыкала глаз. Бессонница ее не мучила. Ира ощущала настоятельную необходимость перепросмотреть свою жизнь, точнее те ее моменты, которые касались взаимоотношений с противоположным полом.

«Витя, Витенька, Витюша…» — Ира отчаянно пыталась почувствовать то, что когда-то испытывала, произнося имя Важина. Но… Что-то внутри отчаянно коробилось, лишая слова какого-либо смысла. Тогда ночью на старой убыхской тропе Ира наврала Генке, что до сих пор любит своего бывшего мужа. Да нет, она не Генке наврала, она себя обманывала. Где-то в мозгу осталось как накарябанное на заборе: «Я люблю Витю», — и всё… На самом деле это и было всё, что ее связывало с ним теперь. А тогда? Ира переселилась в себя четырнадцатилетнюю.

В школьные годы Ира испытывала полную уверенность в своей неженственности и непривлекательности, а подруги всеми силами поддерживали ее убеждения. Впрочем, тогда это мало заботило — все силы отдавались творчеству и неуемному стремлению непременно поступить в художественное училище.

И вот — Виктор Валентинович Важин. Предмет восторгов и восхищения — и как художник, и как мужчина. И этот объект несбыточного вожделения целой армии красавиц и умниц всех возрастов и социальных положений, вдруг сам выбирает ее, пусть талантливую ученицу, но по сути корявого неказистого подростка.

Каким трогательным было начало! Вступительный экзамен. Ира — самая младшая из абитуриентов, настроенная именитым мэтром на стопроцентную неудачу, но в глубине души лелеющая заоблачную надежду на успех. Она притаилась за самым дальним мольбертом. Дают задание, а минут через десять в аудиторию с извинениями заходит ОН, безумно красивый и одухотворенный. По телу пробегает дрожь. ОН с чарующей улыбкой медленно движется между мольбертами, одобрительно кивая каждому в поддержку. Наконец подходит к ней, задерживается дольше, чем около других, нежно кладет руку на плечо и, наклонившись, тихо говорит: «Молодец! Дерзай!». Отходит и возвращается вновь, и снова отходит, и снова возвращается, а потом, придвинув стул, садится рядом…

А потом — толпа волнующихся абитуриентов и их родителей в фойе. Где-то идет обсуждение и зачисление. Результаты обещали вывесить только на следующий день, но никто не уходит. Десять часов вечера. В вестибюль спускаются уставшие члены приемной комиссии. Председатель, обращаясь к толпе страждущих, с заметным недовольством подчеркивает, что «завтра будут списки зачисленных, завтра». Важин взглядом пробегает по толпе, находит Иру и идет прямиком к ней:

— Простите, как Ваше имя?

— Ира.

— Ирочка, к сожалению, у меня не получилось отстоять Вас на все сто. К сожалению, техника у Вас действительно слабовата, но это поправимо. Мне удалось убедить комиссию зачислить Вас кандидатом в мою мастерскую. Это значит, что Вы сможете посещать все занятия вместе с остальными студентами, но в списках будете значиться лишь карандашом. До первой сессии. Если удастся успешно сдать — станете полноправной студенткой. Я думаю, у Вас получится, но работать придется много. Вы согласны?

— Конечно! — Ира по-детски ликовала.

Начался учебный год. Важин, уделяя на уроках всем своим ученикам равное количество внимания, на дополнительных индивидуальных занятиях с Ирой научил ее трудиться на износ. Она испытывала немыслимое удовольствие от работы с ним, хоть и уставала смертельно.

Ира своим женским чутьем ощущала, что для Виктора Валентиновича она не просто перспективная, с его точки зрения, ученица. Она чувствовала — он влюблен в нее, но боялась поверить. Она видела, как нелегко ему держать дистанцию, и кровь кипела в ней. Незаметно подкралась решающая ее судьбу сессия.

Проявленные Ирой во время семестра нечеловеческие усилия не остались незамеченными преподавательским составом, ну а на сессии отношение к ней и вовсе поменялось. Ей устроили персональное посвящение в студенты и восторженно поздравляли. Но все померкло, потеряло смысл, когда ОН своими губами коснулся ее щеки. Миг превратился в вечность. Ира ощутила мягкость его сухих губ и шершавость щеки, и нежность мимолетно скользнувшего по ее лицу языка. А потом была дискотека. ОН пригласил ее на танец. Не сам, а по всеобщему преподавательско-студенческому требованию. Им аплодировали, не подозревая, какие электромагнитные бури носились меж двух тел.

Все каникулы Ира провела за мольбертом и никакие мамины уговоры, по поводу необходимости отдыха, действий не возымели. Ведь любое другое занятие сулило нестерпимые муки любовного томления, и назад в училище она летела быстрее несущего ее самолета.

Ира часто бывала у Важина дома. Собственно говоря, большая часть дополнительных занятий проходила именно там. Если задерживались допоздна, Важин провожал ее в общежитие. В тот день тоже засиделись.

— Все, Ирочка, тебе пора.

Вышли в прихожую. Нужно было обуться, одеться, но почему-то они не спешили, встретившись взглядом. Ира вдруг осознала, что он никогда не сделает первый шаг, потому что она его ученица, потому что она совсем юная, если не сказать, еще ребенок. Она остро почувствовала, что если сейчас просто уйдет, что-то оборвется и больше никогда не склеится.

— Поцелуйте меня…

Важин улыбнулся и нежно коснулся губами ее щеки.

— Не так… — еле слышно прошептала Ира.

Он видимо хотел что-то возразить, а может, даже прочитать нравоучительную проповедь, но вместо этого впился в нее своими мягкими сухими губами и прижал к себе ее тело.

— Ира, ты понимаешь, что так нельзя? — шептал он ей, задыхаясь в неистовых ласках.

— И по-другому — тоже.

Он подхватил ее на руки, и они оказались в постели.

А дальше все понеслось как в сказочном сне. Ира купалась в его ласках и заботе. Странно, но влегкую пронзающий женские сердца своей красотой, обаянием и харизмой, Важин мучительно боялся потерять Иру. Она действительно стала для него единственной. Стала для него единственной еще до того, как стала его.

Любила ли она его тогда? Тогда казалось, что да. А теперь? А теперь собственные наблюдения убивали холодным цинизмом: тогда ее тело жаждало секса, а самолюбие тешила сладость победы. И всё? Всё… всё… только и всего.

Что нашел в ней Важин? То, что обычно взрослые мужчины определенного типа ищут в юных девах: наивность, трепетность, трогательность, а заодно восхищение и благоговение пред его персоной, так необходимое мужскому самолюбию. И невдомек самовлюбленному придурку, что юная наивная дева с роковой неизбежностью повзрослеет и либо станет старой инфантильной дурой, либо превратится в монстра под названием «стерва» и сожрет склонного к самопочитанию представителя мужского пола с потрохами.

Ира поняла, как крупно ей повезло, что Важин, не выдержав ее успеха, стал спиваться, иначе ей, скорее всего, еще долго, если не всю жизнь, пришлось бы тащить за собой тяжеленный мешок собственных детских иллюзий.

Что было после Важина? Во-первых, стойкое нежелание повторять раз пережитое. Но в ней осталась страстная, сильная, так и не растраченная жажда любви. И она сказала себе: «Хочу просто любить!».

Примерно через месяц «небесная канцелярия» в точности исполнила ее заказ. Объект оказался весьма странным, но влюбилась Иришка в него по уши, что называется, с первого взгляда. Взаимностью отвечать он ей не собирался (впрочем, этот пункт в заказе не значился), но несколько раз они оказывались в одной постели. О! Что это было! Особыми сексуальными изысками он не владел, но инстинктивно умудрялся в нужное время в нужном месте и с требуемой интенсивностью погладить или поцеловать. Ира с ума сходила, и, в конце концов, ей это выматывание собственных нервов порядком надоело. «Хватит!», — сказала она себе, но еще долго при случайных встречах с ним у нее мучительно-сладостно тянуло низ живота.

«Хочу быть любимой!» — так она сформулировала следующий заказ. Ожидание его исполнения заняло всего недели две. Новый объект тоже оказался не менее странноватым, но с совершенно другими «мышами». Влюбился он в Иру безумно. В постели оказался, в общем-то, сносен, но терпеть его там Иришка могла только что здоровья для. Он звонил ей денно и нощно, преданно смотрел влюбленными глазами и «целовал землю, по которой ступила ее нога». Вся эта галиматья Ире осточертела очень быстро. Оказалось, что быть безответно любимой во сто крат хуже, чем безответно любить. Это все равно, что трезвому находиться в изрядно подпившей компании.

Не без труда избавившись от навязчивого обожателя, Ира поняла, что она больше ничего и никого не хочет, но слепо предусмотренный природой инстинкт размножения слепо требовал свое.

Ира никогда не страдала недостатком мужского внимания, хоть и считала свои дамские достоинства гораздо ниже среднего. В общем, за свою жизнь она в совершенстве научилась сбрасывать представителей мужского пола с хвоста, при этом, не имея никакого понятия об искусстве обольщения. Ей просто не для чего было этому учиться.

В один прекрасный вечер Ире вдруг стало ужасно жаль себя: какая она бедная-несчастная, никому ненужная! Процесс приступа тотальной жалости к себе, постоянно перебивали телефонные звонки представителей пола противоположного с предложениями от чашечки кофе до Луны с неба. Ира с достоверно звучащей откровенностью поведывала: кому о плохом самочувствии, кому о занятости; и продолжала страдать. В какой-то момент до нее дошло, что убедительный повод к данному саможалению, мягко говоря, отсутствует. Она ну совсем не лишена внимания представителей противоположного пола, вот только представители эти отчего-то ее требованиям не соответствуют. Собственно, а каковы эти самые ее требования?

Ира бросила бесплодные страдания и села разбираться в себе. В течение часа-двух она определилась со всеми своими запросами, начиная от внешности потенциального кандидата на свою благосклонность и заканчивая родом деятельности и интересами.

На этот раз «небесная канцелярия» приняла заказ как срочный, и уже на следующий день Ира оказалась за столиком одной из сочинских кафешек рядом с объектом целиком и полностью соответствующим всем пунктам поданной заявки.

Ухаживал он очень красиво, прямо как в хорошо поставленной мелодраме, а Иру воротило от всего этого невыносимо, но бросить было жалко — полное соответствие вожделению просто поражало своей идеальной точностью. В конце концов, она сама чуть ли не силой затащила его в постель, надеясь: вдруг соитие поможет побороть неприязнь. Ночь действительно стала решающей. Больше Ира с ним не встречалась, хоть он и продолжал названивать где-то еще полгода.

Этот случай окончательно убедил Ирину в том, что она ничего не понимает ни в себе, ни в мужчинах. Она расписалась в своей беспомощности и отдала сию сферу жизни на волю божью.

И через некоторое время материализовался Игорь Александрович. В постели он проявил себя очень даже ничего. Вместе с тем, на Ире не циклился, а, следовательно, не вводил в ранг собственности, что для нее имело особую важность. Он не претендовал на статус единственного мужчины в ее жизни, и, разрядки ради отправляясь на поиски приключений, Ира с чистой совестью пользовалась счастливой возможностью не считаться с наличием Игоря в своей жизни, при этом он всегда оставался, как говорится, под рукой. С ним она чувствовала себя полностью раскованной — не требовалось подбирать слова и стиль поведения. К тому же не без его участия она переквалифицировалась в дизайнеры и стала неплохо зарабатывать.

Женечка повернулся во сне и положил на Иру свою руку.

Женечка… До времени совсем недавнего она никогда не задумывалась ни о его роли в своей жизни, ни о своих чувствах к нему.

Более изысканного любовника в своей жизни она не встречала.

Более преданного друга в своей жизни она не встречала.

Более интересного и надежного делового партнера в своей жизни она не встречала.

Он во всем был супер — супер, органично соответствовавший всем ее потребностям. Ире казалось странным — почему она не влюблена в него? А собственно… она ведь сама по доброй воле безжалостно вычеркнула муки любви из своей жизни! И в этом тоже он поразительно точно соответствовал ее запросам!

Ира намеренно рассматривала ситуацию с позиции себя «до», так как теперь, то есть «после», она начала смутно догадываться об истинных причинах происхождения особенностей отношений с Женечкой. По крайней мере, ей так казалось. Она, безусловно, любила его, но эта любовь не имела никакого отношения к их межполовому общению. Он вызывал чувства самые теплые и бескорыстные.

— Ирка! Хватит мне кости мыть! — Женечка светился довольной улыбкой Чеширского Кота.

— А ты не подслушивай!

— А я и не подслушиваю — я подглядываю…

— Я, вижу, Вы, Евгений Вениаминович, безмерно счастливы, что доступ к моему сознанию для Вас вновь открыт, а?

— Батюшки! На «Вы»! По имени-отчеству!

— Женечка-а! А на вопрос ответить!

— На вопрос? А что Вы спросили, уважаемая Ирина Борисовна? А-а! Счастлив ли я вновь иметь возможность ковыряться в Вашем драгоценном сознании? Как бы поточнее выразиться… Мне стало спокойнее, но мужское самолюбие, тем не менее, уязвлено, ведь доступ ныне у Вас под контролем…

Женечка стянул с нее одеяло и коснулся языком соска. Горячая волна дрожью прокатилась по телу, и Палладина Ирина перестала терзать свой мозг требованием определений своим взаимоотношениям.