Глава 19. Хранитель Потока

Глава 19. Хранитель Потока

Виктор, Василь и дядя Юра смаковали у костра мятный чаёк.

— Я вам, ребята, так скажу, — заговорщически начал Виктор, — В определённое время я обнаружил, что человек, в принципе, может быть либо одних каких-то качеств, ему присущих, либо — других. И когда пытается вместить в себя или выработать другие, пускай желаемые, но не свойственные ему качества, то у него едет крыша.

— Иными словами, ты хочешь сказать, что выше потолка не прыгнешь? — уточнил дядя Юра.

— Нет, я совсем не об этом сейчас. Я не знаю, как бы это пояснить… Вот, есть у нас в городе, например, тамошнее светило одно эзотерическое, по имени Аркадий. Так он утверждает, что все крутые должны стать святыми, а святые — крутыми! И будет вечный кайф. Но я такую картину просто себе не представляю. Можно быть или сверхчувствительным, или непрошибаемым. С моей точки зрения. А ещё, к примеру, если я пытаюсь выйти за свой порог чувствительности, то тут же такие вещи начинают вокруг проявляться, к каким я, мягко говоря, не готов. Меня может просто размазать по стенке, если я снова не спрячусь за некоторую толику своей непрошибаемости. Меня, как личность, просто сотрут.

Василь припомнил события сегодняшней ночи, и ему стало не по себе. Резко заболел желудок.

— А другого так же начнёт плющить, если он вместо чувствительности волю начнет нарабатывать. Его просто в бараний рог будет скручивать. Или же он просто бросит всё резко — и, к примеру, напьется. И не потому, что он — плохой. Недавно я читал Юнга и понял, что всего качеств — четыре, но человек обладает лишь одним, максимум — двумя, если это — смешанный тип. А четвертое, противоположное качество, по всей видимости, ему почву из-под ног вышибает. Эти качества: интуиция, сенситивность, чувственность и разум. Под сенситивами, я так понял, понимаются люди, у которых повышена тактильная чувствительность. Интуитива прёт, если ему вдруг сенситивности добавить, чувственника от ментальных конструкций ломает, сенситив при появлении интуитива крышу в полёте ловит, а мыслитель — от чувственника в зеленые сопли пускается. Может такое быть?

— Очень даже, в особенности — если все они на Поляне, — отшутился дядя Юра.

— Вообще-то, я думаю, что человек-маг должен быть завершённым, то есть, иметь равнозначные четыре качества в себе. Получится равновесный квадрат или крест. А потому, я соответствующим образом работал над собой. Но получилось такое… Врагу не пожелаю. С трудом выкарабкался.

— Что, Виктор, ты пытался в русалку влюбиться? — хихикнул дядя Юра, — Или ощутить разом всю вселенную?

— О неудачных экспериментах распространяться не буду, — отрезал Виктор. Скажу лучше о том, что испытал вчера. Похоже, что у тебя, Юра, вышло невозможное. Причём, на мне довольно мягко. А Василя вообще вырубило. Вот я и прикидываю, что у нас с Василём общего. Он — интуитив, я — на ментале сижу. А опасен ты нам обоим: значит, ты — чувственно-сенситивный тип. И лично я понавидал вчера ТАКОЕ… Все духи леса будут к нам, словом. А русалку ты, часом, случайно упомянул?

Дядя Юра засмеялся и похлопал Виктора по спине:

— И совсем я не опасен. Я — ваши крылья. Только летать научитесь, — пошутил он, — А вообще, дело, быть может, только в энергии: странная она у меня какая-то в последнее время. Чудеса вокруг происходят разные, да и только. Меня многие даже бояться стали. Это — элементали, дать, со мной шутки шутят!

Виктор спустился к реке помыть котелок. Он отдраивал его мелкой галькой. К нему подплывали маленькие рыбки, сновавшие рядом и подъедавшие остатки падающей на дно каши, и тыкались тупыми носиками о его руки и ноги. «Пробуют меня на вкус», — усмехнулся Виктор. К речке подошёл, преодолев небольшой крутой спуск, Василь. Он зачерпнул немного воды и слегка намочил лицо.

— А ты голову туда окуни, полегчает, — посоветовал Виктор, — или даже поплавай немного. А знаешь, о чем я сейчас думаю? — с ходу спросил он.

— О чём?

— Да вот, мне тоже знания открываются, как и тем людям, что эзотерические книжки пишут. В смысле, не по каналу в башку они мне приплывают, как некоторым… Просто, если перечитать массу всяческой эзотерической литературы — тоже можно сделать для себя некоторые выводы. К примеру, какая сейчас раса?

— А хрен её знает, — откровенно признался Василь в своём неведении.

— Пятая, конечно. Так говорят, по крайней мере. А значит, сейчас идёт развитие пятой чакры — горловой. И на плаву те люди, которые ею хорошо владеют, у которых она хорошо развита. Всякие там умельцы говорить на публику, выступать, петь; торговцы сюда же относятся — они тоже меркурианцы. А пятая чакра — это меркурий. Всякие там маклеры, посредники, банкиры, менеджеры. Технологии, которые развиваются, это, опять-таки, что? Средства связи: телевидение, сотовые телефоны, интернет. Так что, развитие идет только в таком ключе. А остальные разработки, другие качества, люди, у которых больше развита какая-либо другая чакра — остались не у дел. И что тогда?

— Правда: что? — спросил Василь.

— Развиться до состояния круга. До целого. Выйти за пределы. Вишудха — это, конечно, хорошо. Но одна только развитая вишудха — этого мало. Чтобы тело заработало гармонично, необходимо уравновесить его. А в человеческом организме сколько чакр? Семь! И равновесия можно достигнуть только через срединную — четвертую чакру, сердечную! Срединный путь — это, на самом деле, путь сердца! Это я только сейчас понял! Когда мы достигаем такого равновесия, сосредоточившись на сердечной чакре, то начинают работать и взаимодействовать все чакры и каналы организма, низший и высший планы! Человек — это что? Это — крест! Низ — верх и право — лево! И всё это надо поднять вверх — и вписать в круг!

— Смотри, как течет река! Стань водой! — хлопнул его по плечу Василь, — Я — человек созерцательный. Пойду лучше и посозерцаю воду, — и Василь пошёл вверх по реке, против течения, задумав дойти так до самой лагуны.

А Виктор набрал в котелок воды и поднялся от реки к костру.

У костра грелись дядя Юра и только что вылезший из палатки Николай.

— Витёк теперь на неделю на лесопилку нанялся. Ушёл с утра, — сообщил дядя Юра, — У них там, дать, срочный заказ. Кормить обещали, может, и денег дадут. А ты, Никола, начинай пока курить бросать. Давно же собирался.

Николай сидел у костерка, подкладывая в него мелких веточек: огонь почти затух. Потом навалил сверху бумаги и сухих листьев и сунул в уже разгоревшийся костёр полено. Оно, потихоньку охватываясь языками пламени, занялось, наконец, яркой вспышкой.

— Да я сам знаю, что давно пора. Попрошу всякие светлые силы мне в этом помочь, — ответил он дяде Юре.

— Хорошо. А ещё, старайся дышать правильно. И энергии мысленно направляй в те участки тела, которые болеть начинают. Хочешь, массажик тебе вкачу, сильный. Правда, из лёгких гадость тогда всякая попрёт, что ты годами накопил… Впрочем, исключительно на теле не циклись. Сосредотачивайся на другом. На дольмен с тобой, дать, снова сходим. Сущностей всяких тут вокруг — прорва! Они о чем-то сообщают, предупреждают. Так просто ничего не бывает, в особенности, необычные вещи обязательно о чём-то сигналят… Иду вчерась, дать, по дороге, с дольменов возвращаюсь. На дороге девушка длинноволосая стоит. Ничего не говорит… только оборачивается и на меня смотрит. Мне аж не по себе стало. Похолодело всё внутри. Чувствую, что не человек это. Я не стал мимо неё проходить: в лес поворотил, а там по другой тропе, что сюда ведёт, вчистил. А сегодня утром, дать, выхожу я к реке умыться. А потоки воды вдруг как-то завертелись в одном месте, около камней, глядь — вот уже и рожа, из потоков воды, и зенки на меня пялит!

— Это точно, дядя Юра, что элементали к тебе неравнодушны, — сказал Николай.

— А среди ночи, ближе к рассвету, лежу я в палатке, и слышу: поют! Чисто так, нежно! Слов не разобрать. Красиво поют. Русалки, наверное, — дядя Юра приподнялся и положил в костёр ещё одно полено.

— Ну что, Никола, чайку вскипятим? — спросил Виктор, вешая на крючок над костром котелок с водой.

— А как же, дать, — ответил за Николу дядя Юра, — давай, я заварки в котелок сыпану, как только вода закипит: что-то настоящего чая захотелось. Трав я, конечно, тоже добавлю, но совсем чуть-чуть.

С речки вернулся Василь в подкатанных до колена, мокрых джинсах. Подсел поближе к костру.

— Я, дать, немного тему меняю, — сказал дядя Юра, — тут, если по дороге на лесопилку идти, в сторону Синей горы, — ну, вверх от лагуны дорога туда уходит, — а потом на пересечении дорог в сторону свернуть и в лес углубиться — есть группа разрушенных дольменов. Невдалеке — холмы небольшие. Древнее захоронение, дать, могильники. Что древнее — так это по камню можно почуять. Место сильное. Но очень странное. Элементалей вокруг — тьма. Структура, конечно, разрушенная. Залатать бы надо. Ближе к вечеру — схожу, наверное, поработаю, если планы мои не изменятся. Глядишь, можь что и смекну, заговорят со мной камни-то…

— Смелый ты человек, дядя Юра! — улыбнулся Виктор, — По ночам по лесу ходить. Вернёшься, наверное, вообще за полночь. Это же далеко отсюда.

— Волков бояться — на печи валяться! Что я, дать, пионер какой, чтобы можно было меня на испуг взять? Тут, кстати, ребят среднего школьного возраста, которые в походы с вожатыми или воспитателями ходят, по-прежнему пионерами за глаза называют. Несколько раз слышал. Так вот, иду я в прошлом году по лесу, а меня несколько пионеров обгоняют. А я возьми да и захрюкай им вдогонку кабаном. Пошутить хотел. А один из пацанов — как вжарил! Потом на дереве я и остальные ребята его отыскали. Сидит наверху, трясётся весь и орёт: «Там кабан!» — «Да нет, говорю, никакого кабана! Хочешь, я ещё раз так хрюкну?» Насилу все вместе уговорили его слезть.

Все засмеялись.

— Я, вообще-то, нынче не шибко пуганый стал: ко всему привыкаешь… Это я поначалу трясся. Если кругом посмотреть — то даже сейчас, если бы все видели то же, что и я, многим жутко бы стало. Вон, сзади Николая, метрах в пяти, дерево, с которого русалочий хвост свисает. А вокруг нас, чуть поодаль — структуры странные ходят. Белые такие, прозрачные. Длинные. На тонких ножках-палочках. Ни на что не похожи.

Василь повернул голову вбок и посмотрел на указанное дерево. И с ужасом успел заметить, как в глубину ветвей постепенно прячется зеленый, серебрящийся хвост.

* * *

Решив слегка прогуляться, Виктор и Василь заглянули в лагерь анастасиевцев. Там было всё очень тщательно прибрано и вылизано до мельчайшей мусоринки. Земля около костра и лавочек была тщательно выметена домашним веничком, привезённым кем-то из города. На столе, возле тарелочки с фруктами, стоял букетик свежих, только что сорванных, полевых цветов. Рядом с нарисованным «кедром» и воззванием Порфирия Корнеевича Иванова появилось изображение дольмена со стрелочкой, направленной вверх, над ним и надписью рядом: «Связь с Космосом и Вселенной». А ниже теперь висел график работы, где пунктом номер один значилась «утренняя медитация и размышления об устройстве Вселенной», а последним — «прощение всех».

За этим уютным столиком под навесом сидела Марина, которая вязала крючком маленькую салфеточку. Увидев показавшихся на тропе Василя и Виктора, она радостно поздоровалась с ними и пригласила к столу. Откуда-то тотчас появились домашние рулеты с маком. Налила Марина гостям и мятного чая с сахаром. Несмотря на простую одежду, потертые голубые джинсы и чёрную футболку без рисунка, девушка, как заприметил Василь, положивший на неё глаз, выглядела довольно-таки гламурно. У Марины были длиннющие тонкие ноги. И на лицо не дурнушка, с большими карими глазами, и тёмные ровные волосы до плеч. Вот только все остальные формы, кроме ног, были для гламура все-таки слишком пышных форм и размеров.

— Я слышал, что тут, недалеко, дольмен есть, который почему-то называют женским. Я не разобрался, почему, но не зря, наверное, так его народ кличет, — начал Виктор, — Мы бы хотели к нему сходить, мы там ещё не бывали. Может, кто проведёт нас? Или — хоть направление покажет, да дорогу объяснит…

— Да, тут неподалёку есть такой дольмен. Мы с ним работаем, и я хорошо знаю к нему дорогу. Но должна вас предупредить, что дольмен этот для мужчин опасен. Ну… как бы это сказать… В общем, говорят, в прошлом году внутрь дольмена залез один молодой парень. Ещё он, кажется, нашёл там и забрал с собой небольшой камешек. И после этого дня его стали преследовать эротические сны, видения и очень бурные сексуальные желания, — Марина покраснела.

— Ну, мы с Василём вовнутрь не полезем, — успокоил Виктор, — просто я тут информацию о дольменах собираю. Больше всего меня интересует их местоположение. Есть у меня кое-какие идеи, но пока мало материала.

— Да я бы, конечно, вас хоть сейчас провела. Но там сейчас Людмила медитирует. Ей мешать нельзя. И к тому же, вначале мне нужно спросить у неё разрешения. Ведь она — лидер нашей группы. Такая умница! Очень духовный человек. Людмила у кришнаитов получила какое-то самое высокое, я в них не разбираюсь, посвящение. Но потом, несколько лет тому назад, ушла от них и занялась собственной духовной практикой. Она получает информацию по каналу и работает с дольменами. С мужем со своим она давно уже живет, как сестра с братом, поскольку её энергетика должна устремляться только к высшему. Она очень сильный, волевой, решительный человек с необычными способностями. Йогин, в общем, настоящий.

— А она полученную информацию как-нибудь вам передает? Записывает, рассказывает? Надо же иногда и с человечеством поделиться, — донимал вопросами Виктор.

— Да, иногда — делится. Говорит о высшей роли в будущем женщин, через которых спасётся земля. Ещё о том, что сейчас существует сорок шесть миров и появляется сорок седьмой… О том, что скоро будет Переход, но точных сроков его никто, кроме посвящённых, не должен знать. Ей иногда открываются очень большие тайны Вселенной, но я не всё помню и не всё понимаю. А вообще, она такой человек, что уже постепенно переходит на космическую энергию, на питание солнечными лучами. Ей уже достаточно бывает в день съесть одно яблоко и выпить несколько стаканов воды, — закончила Марина восторженно. И, глядя на её пышные формы, Василь подумал, что малое количество съедаемого — для неё самый высокий показатель духовной работы.

* * *

— Всё-таки, дядя Юра, иногда мне хочется поверить в то, что Россия родит какую-то новую идею, которая всех сплотит, — и тому подобное… Национальная гордость, что ли, бунтует, не хочется, чтобы наша страна плелась позади всех в хвосте мира, — неспешно размышлял Николай, подливая в кашу немного постного масла.

— Любая, дать, национальная сверхидея сейчас — это начало фашизма, — отозвался дядя Юра, — Свято верю и надеюсь, что её у нас не будет. А светлой идеи — сейчас — наш народ выработать не сможет. Для этого нет условий. И никто не даст сплотиться народу для чего-нибудь светлого и благородного, дубинками разгонят. Победить смогло бы только нечто грубое и сильное. Мы слишком ограничены, слишком обездолены. Снизу, так сказать, мы не сможем создать фонд для добрых дел, потому что всё, что происходит последнее время у нас в стране, исходит сверху, а всё, что исходит от людей, подавляется в зародыше. В результате, мы давно все разобщены и думаем лишь о еде — и подобных нуждах. Какая уж тут духовность, какое благородство? Нас привыкли унижать и гномить на каждом шагу. Без такой обработки, не будучи оболваненным, в нашей стране сейчас и не выживешь.

К тому же, почти каждый нынешний ребенок, я имею в виду, из обычной, нормальной семьи, с детства, дать, знает, что он НИКОГДА не сможет побывать в других странах, иной раз — даже в других городах. В Москву или Питер съездить для него так же реально, как на Луну слетать. Потому что в его семье денег и на кусок хлеба иной раз не хватает. Семья голодает. Какая уж тут романтика, горизонты будущего? Наши дети — маленькие старички. Их, на самом деле, ещё больше, чем взрослых, давит материальность. И с самого детства их программируют на стяжательство и нищету духа. Те люди, что собрались здесь, на Поляне — большие неправильные дети. Изгои, не смогшие реализовать себя в обществе. Да ещё, имеющие совсем другие цели — не те, которые провозглашены обществом рыночной экономики. Иные люди. Та самая соль земли, которой скоро может и совсем не стать. Потому что, даже физически — выживают лишь прагматики. Те, у которых нет ни малейшего внутреннего мирка, а есть лишь внешняя нахрапистая реализация. Те, кто готов пройти вверх по трупам и вырвать последний кусок изо рта ребенка. А оправдание они придумают любое. Например, что лишь такое отношение к миру делает рыночную экономику самой рыночной и экономной, дать, и она несёт прогресс всему человечеству. Грубая сила всегда побеждала в этом мире, душа всё хрупкое и нежное. Только теперь эта борьба идёт на всепланетном уровне.

— Беседовал я с иностранцами, — отозвался Николай, — они меня уверяли, что у нас ещё, в отличие от них, есть куда идти. Что мы — молодая нация. Просторы у нас необъятные, ресурсы…

— Не верю я, дать, что нация может быть молодая или старая, — усомнился дядя Юра, — Все мы родились или от отца Адама и матери Евы, или от полуголых обезьян. Можно быть лишь — или на гребне волны, или падать вниз. Потом — снова подниматься. Почему-то мне кажется, что мы сейчас — всё падаем и падаем. А знаешь, какова, дать, наша главная беда? Я считаю, что это даже не то, что мы — сплошь мужланы неотёсанные, а всех культурных людей у нас, почитай, скоро век, как отсеивали, отстреливали и дискредитировали самыми разными способами. А оставались, дать, лишь инертные массы, самые решительные и лучшие — всегда гибли… Самая главная наша беда — это наша всё ещё остающаяся претензия на крутость. Сверхдержава, чёрт возьми! Мы — не нищие, мы — гламурные! Жрать по будням нечего, дать, а как праздник — столы ломятся! Одевать детей не во что — а на всевозможные выпускные, начиная с «выпускного» в детском садике — тысячи отстёгиваются…

Всё — показушное. Всё — неживое. Сплошная фальшивка. В масштабах страны. Не страна, а памятник самой себе, работы Зураба Церетели… Добром мы своим по нормальному не можем распорядиться, только распродать ресурсы по дешёвке можем. Зато живем весьма по-христиански: и щёки всем, кто хочет, для удара подставляем, и последнюю рубашку отдаём… Жаль только, что в Библии о захоронении радиоактивных отходов ничего не сказано… Может, и хорошо, что нам не дано знать, что дальше будет. Ещё остается возможность надеяться. На то, что скинет со своих плеч природа всю эту рухлядь. Климат, дать, меняется с каждым годом. Может, есть ещё сила, способная всё изменить. Помимо нас и независимо от нас. Взять нашу так называемую цивилизацию — и в мусорник! К лучшему, к худшему — уже всё равно. Просто так, как есть, быть не должно.

— Да, иногда кажется, что приближаются глобальные природные изменения, способные всё же нарушить накатанный сценарий «Золотого Миллиарда», — начал Николай, — Только вот жить в эту пору прекрасную…

— Никола! Обернись! К нам, дать, гости идут! — воскликнул дядя Юра.

Действительно, со стороны дороги к костерку приближались Андрей и Сан Саныч.

— Добрый день! — приподнял кепку Андрей, — Можно присесть? Здравствуй, Юра! Я — Андрей, а это — Сан Саныч, известный грибник и любитель леса, — отрекомендовал он Николаю.

— А я — Николай, сторож этой поляны, — пошутил тот в ответ, — Присаживайтесь!

— Мы с Сан Санычем встретились по дороге, случайно. Набрели одновременно на один очень интересный камень: надгробную плиту с выбитым на ней крестом. Она, по-видимому, раньше вертикально стояла, а потом — упала. Лежит посреди хоженой тропы надгробный камень, и никто его не замечает. На этом камне крест равносторонний выбит. И какая-то надпись. Но её прочесть невозможно.

— Чайку будете? — предложил Николай.

— Не откажемся, — улыбнулся Сан Саныч, — А потом мы решили на здешнюю лагуну прогуляться, уж больно тут места красивые. Так я ещё километра за три от вас, на подходе, сказал, что энергетика места изменилась. Вдруг почувствовал это.

— Вот это да! Это, дать, Никола своей Мандалой кашу заварил. А мы, видимо, привыкли к ней уже, да не замечаем. Да, Никола, к тебе уже экскурсанты начали приходить! Пора гидом становиться. И табличку повесить: начало просмотра — здесь! — хихикнул дядя Юра.

— Неужели, действительно на таком аж расстоянии наша Мандала почувствовалась? — удивился Николай.

— Я хорошо знаю здешние места. Не первый год приезжаю. Здешняя земля много хранит разных напластований эпох и народов. Например, многие думают, что если здесь повсюду холмики встречаются, так это местность такая: холмистая. А это — могильники. Здесь везде, сплошь, захоронения. И места эти таинственные. Разрушений, конечно, много здесь было — и это не только наследие второй мировой. Еще и раньше здесь стали разрушать дольмены: просто, чтобы камень использовать в строительстве. А со второй мировой тут масса железяк валяется: каски, гильзы, патроны… Но, в общем-то, места эти — давно были окультурены, здесь раньше сплошь сады были: потому и растут везде дикие яблони, груши, алыча… Это я всё к тому веду, что сегодня я шёл по лесу, и вдруг почувствовал нечто странное, чего никогда не чувствовал даже в этих, весьма странных, местах: будто здесь, откуда ни возьмись, образовался островок совершенно нетронутого, первозданного леса. В котором властвуют духи, стихии, природные стихиали… С нимфами, козлоногими фавнами, живой и мертвой водой. И у этого природного места есть своя собственная сила и своя энергия. И, между прочим, оно растёт, увеличивается, — поделился Сан Саныч.

— Н-да… Что-то подобное я тоже чувствую. Только, быть может, дело вовсе не в Мандале, — озадаченно проговорил Николай.

— Ну, а как, дать, нынче обстоят дела на большой Поляне? Там как с энергополем? — поинтересовался дядя Юра.

— Приходите, сами увидите, — уклончиво ответил Андрей, — Если интересуетесь.

— Ну я, быть может, как-нибудь и загляну. А для Николая путь туда отрезан. Его ещё в прошлом году вышибли оттуда. Сказали, чтобы он в Магнитах больше даже и не появлялся. Попал Никола в самый чёрный список, — хихикнул дядя Юра.

— Да, было дело, — поведал, улыбнувшись, Николай, — Только я, в отличие от многих, кого выставили — не уехал, а сюда переметнулся. А Магниты тогда не на большой Поляне крутили, а тоже здесь, неподалёку.

— И давно это ты в Магнитах? Лицо твоё мне вроде знакомо, — спросил Сан Саныч.

— Вообще-то, я на Магниты три года назад попал. Случайно. Я, почитай, что местный, из соседнего посёлка. Ехали мы на грузовичке с друзьями к кому-то из здешних в гости: не помню, к Митяю, кажется. По дороге заметили мы тогда странное сборище. Люди кружком стоят, и лица у всех — благостные. Мантру какую-то поют. Наши издали им что-то проорали, руками помахали. В поселке мне стало скучно. Свои вопросы, какие хотел, я решил, а на пьянку-гулянку оставаться не стал. Пойду, подумал, назад, лесом. К раннему утру, глядишь, и домой добреду. Семь вёрст — для бешеной собаки не крюк. И двинул. Так вышло, что некоторые из эзотериков тоже по грунтовке тогда шли, молока в посёлке купили козьего — и к палаткам возвращались. Ну, я с ними по пути и разговорился, меня к костерку пригласили и поначалу очень хорошо приняли. Ну, я там и застрял…

Потом наезжать стал сюда часто, с палаткой. Посвящение мне на дольмене дали. Канал открыли. Люди, правда, другие тогда были, в основном — не те, что сейчас. В прошлом году я тоже сюда подался. И вдруг у меня неожиданно работа сильная покатила, энергии пошли, стал я людей лечить. Просто чувствую, что нужно делать, как энергии эти направить. То с одним пошло, то с другим. Ну, я и рад безумно. А народ почувствовал — действует, и ломанулись ко мне толпой. И тут меня Евграфий просто взял и выпер. Просто так, без объяснений, за что. Уходи, мол, и всё. Информация по каналу пришла, мол, что ты — чёрный. Людей смущаешь, мешаешь работать. Потом я узнал, что за глаза, кроме того, получил титул сильного адепта зла из Атлантиды, — Николай рассмеялся.

— Ну а ты, дать, не сильно расстроился? — подначивал дядя Юра.

— Поначалу — расстроился… Только что всё хорошо было — и на тебе! Во как! — продолжил Николай, — Ну, я из принципа тогда не уехал. Сюда подался. А тут — как началось! Знаки, видения, информация… В общем, совсем — крыша в полёте. Тогда же ещё мысль пришла, будто это место, где сейчас Мандала расположена, самое сильное в округе по энергетике. Находится на пересечении трёх энергетических линий. И, кроме того, имеет собственное сильное энергополе. Как живая структура. В последнее время мне идёт информация, что это место было наработано в древности: тут, возможно, люди селились, наподобие шаманов. Одиночки. На границе мира живых и мира мертвых. В зоне междумирия. Хранители знаний, колдуны, целители. И почему-то это место открылось мне, вошло со мной во взаимодействие. Мне пришла идея создать здесь Мандалу и попробовать лечить людей, усилив с её помощью идущие через меня энергетические потоки. Может быть, это — странная идея. Я нигде о подобном не слышал.

— Интересно всё это, — одобрил Сан Саныч после небольшого всеобщего молчания, — а было ли что подобное, или нет, мы того не знаем. Выкладывали же из камней лабиринты… Стоунхенж есть… Почему бы и не выложить камни концентрическими кругами, как здесь, у тебя? Тем самым обозначить место, а потом — наработать, усилить его. Наша группа экстрасенсов из Новороссийска, сотрудничая с археологами, в прошлые ещё годы, исследовала эти места и обнаружила здешнюю энергетическую аномалию — зону, описывающую на карте треугольник и простирающуюся одним своим углом до берега моря, а еще одним — захватывающую ближайший населенный пункт. Я потом сверюсь дома по точной карте, быть может, центр этого треугольника — как раз-таки здесь.

— Да и твоя Мандала сама по себе работает, как энергетический усилитель! — поддержал Сан Саныча Андрей, — Если не возражаешь, пойдемте все, прямо сейчас, и поработаем с Мандалой немного.

Николай, дядя Юра, Андрей и Сан Саныч подошли к Мандале. Андрей предложил всем стать на самые первые к центру камни, их как раз было четыре. Затем он начал проделывать какие-то сложные пассы.

— Пошла раскруточка! Есть усиление энергии! — обрадовано сообщил Николай.

— Становись теперь в центр, почувствуй её силу, ощути её. Энергия сейчас — мягкая, спокойная. Попробуй работать с ней, направлять её, — посоветовал Андрей Николаю.

Николай стал в центр, рядом с белым яйцеобразным камнем.

— Работая на Мандале, осознай, что ты можешь направить энергию на любого человека, который здесь присутствует, а также посылать её в любое другое место пространства, — сказал Андрей.

— В общем, был бы поток — а работа найдется, — пошутил дядя Юра.

— Только, знаете ли, есть возможность сильно индульгировать, — произнес Николай, — Как мне отличить действительную работу от своих собственных фантазий? Как определить, происходит ли что-нибудь на самом деле?

— Ты чувствуешь поток? Он работает? — спросил Андрей.

— Да, я чувствую очень мощную энергию, которая проходит через меня, — сказал Наколай.

— Тогда — знай, что и для нас она реально существует. Охраняй её и используй. Верь в свои силы и возможности. Только… Помни, что ты не владеешь потоком, а служишь ему. Он ведёт тебя. Но его нельзя использовать для накопления личной силы. Ты — лишь проводник. Что взял — отдай. А люди не обязательно должны знать, что ты с ними работаешь. Не все это должны знать. Работай осторожно, не светись. Завтра я к тебе приведу людей, которых тоже вышибли из Магнита. Им нужно будет здесь немного поработать индивидуально. Пошли им сейчас энергетический привет. Посылай энергию в сторону большой Поляны, а я подкорректирую направление. А завтра узнаешь, почувствовали ли они что-нибудь.

Николай сосредоточился, собирая на себя поток, и некоторое время посылал его, пропуская через себя, в сторону большой Поляны.

— А теперь, попросим космические силы установить контроль над потоком. Запрашиваем у Вселенского Совета разрешения на работу. Обязуемся использовать поток на благо. Да будет так! — провозгласил Андрей, продолжая воздевать вверх руки и принимать сильные энергии.

После окончания работы все вновь собрались под навесом. Николай занялся разжиганием потухшего костра, а дядя Юра пошел собирать сушняк.

— Я сейчас послушал историю про то, как Николая из Магнитов выставили, и думаю… По какому принципу идёт отбор кандидатов на вылет? И скоро ли подойдет моя очередь? Я руководитель хоть малой, но группы, и пока вне подозрений. Хотя группа и разбрелась здесь, и все «мои» заняты, кто чем хочет. Но чувствую: прощупывают меня. И за глаза обо мне странная информация ходит. Что Сан Саныч — означает «сын солнца». И, по словам Евграфия, я то ли человек, то ли сущность какая-то непонятная, но пришел я сюда, в отличие от большинства, только на одно воплощение. Потому и рисунки у меня такие странные: я даже не с другой планеты здесь, а с другого мира.

— Дать, в любой момент вас потом можно объявить как сверхчеловеком, так и недочеловеком. И лучше для большинства — всё же держаться от вас на почтительном расстоянии. Раз вы не такой, как все, — пошутил дядя Юра, который уже притащил к костру охапку хвороста.

— Я думаю, ко мне пока просто присматриваются. Хотя, я не понял, почему именно ко мне проявлен здесь подобный интерес. К примеру, мой друг Петр Семенович Евграфием никак не титулован, хотя я его считаю человеком намного духовнее себя. Кроме того, он более необычен и больше выделяется на общем фоне. Семёнович, к примеру, может неделями выживать в лесу исключительно на сырых грибах и ягодах, каждую травинку здесь поимённо знает и использовать может, легко читает приметы и знаки леса. К тому же, он большой воли и души человек. Очень добрый и чуткий к людям. Многих чуть ли не из петли вытаскивал. Многих утешил в горе, помог и словом, и материально. А ещё, он просто конденсирует природную силу и чистоту — и везет с собой в город. Благодаря этой силе и гармонии он и может потом помогать людям. А живет он здесь — Андрей видел, как… Он даже палатки с собой не взял. Спит прямо на воздухе, в гамаке. На случай дождя — клеёнка, он из неё себе крышу над гамаком соорудил. Вместо сумки или рюкзака — ящичек у него с собой и тележка на колёсиках. Он в этот ящик травы складывает, которые сушит здесь же, на верёвочке… Словом, он — человек особый, странный. А никакого любопытства не вызвал, — продолжил Сан Саныч.

— Просто, засветились вы как-то. Вот и присматриваются к вам некоторые сущности, — ответил дядя Юра, — А друга вашего или не заметили, или трогать боятся, если сильная у него защита сил Света.

— Ладно, Николай, я чая дожидаться уже не буду — пора мне обратно, — приподнимаясь, сказал Андрей. И вдруг, став максимально серьезным, спросил:

— Николай, ты стал хранителем потока, пускай и — на очень краткое время. Ты готов к этому испытанию? Поток всегда дается авансом. Позже его всегда необходимо бывает отработать. Сейчас ещё не поздно тебе бросить всё — и уехать. Но, только сейчас… Позже тебе нужно будет с ним поработать, а затем придётся жить, его лишившись и в изоляции от людей. Когда никто — повторяю, никто! — не протянет тебе руку помощи, при этом ты будешь занимать самое жалкое положение в социуме. Тебе нужно будет это пережить. Тихо, безропотно, стать никем, на неопределенное время, пока снова не придёт срок. Это — не наказание. Это — увы, правило игры…

— Я останусь. Я уже понял, какая это большая радость, и у меня аж захватило дух. Я хочу работать с потоком, пусть — краткое время! — ответил Николай.

— Тогда, благословляю тебя, — сказал Андрей, простирая над ним свою ладонь. Затем прочёл молитву на латыни.

— Постарайся это вспомнить — даже после того, как всё, что было здесь, забудешь. Каждому, кто получил дар, суждена и Голгофа, и воскресение. Легко только маршировать в стаде героев к большому астральному сыру в огромной астральной мышеловке, но трудно идти самостоятельно по неторной тропе… А сможешь ли ты быть героем в темноте, в безвестности, без надежды, никому не нужный, не слышный, не могущий никому и ничем помочь, зная, что твоя истина не стоит и ломаного гроша в этом мире? Но всё имеет конец. И тьма свирепствующая тоже его имеет. Живи в свете. Мир достоин молчания.

Помолчав немного, Андрей, уже будничным голосом, сказал:

— В общем, Николай, сейчас — твоё время. Сюда начнут приходить люди с Поляны. Ты принимай всех желающих. И лечи, очищай. Для всех, кто бы ни притянулся сюда, постарайся быть учителем и другом. Здесь очень сильные и чистые места. И работа, которая будет проводиться здесь, будет совсем не такой, как на Поляне. Здесь люди будут работать или индивидуально, или небольшими группами. Отработка будет у каждого своя. А когда работа будет завершена — придётся закрывать этот канал. Я помогу тебе в этом. Я приду. Так должно быть. Ни один канал не существует вечно…

Когда Андрей, попрощавшись, направился в сторону лагуны вместе с Сан Санычем, то молчаливый Николай долго и сосредоточенно глядел в пламя костра, присев на лавочку, и ничто не нарушало его молчаливых раздумий. Но наконец, дядя Юра, разливая чай по кружкам, громко воскликнул:

— Что, Никола! Приобщимся теперь к чайку. Сколько ни живу здесь, всегда удивляюсь: лесной, травный чай, каша, приготовленная на костре — всегда необычайно вкусны… А в городе то же самое — гадость! Интересно, почему?

Вопрос был риторическим и остался без ответа.

* * *

— Я, Никола, дать, с утра, как ты знаешь, на самые дальние дольмены пошёл, — переменил Юра за чайком тему разговора и раздумий, — И, по глупой уверенности, что всё здесь уже изучил, решил на обратном пути дорогу срезать, пройти по прямой, без дороги, по лесу. Да и заблудился. Вышел в совсем незнакомом месте. Каменные глыбы там наворочены. Скалы слоистые. Река там петлю делает. А из скалы небольшими струйками вода просачивается. Цветы красивые там растут. Решил я вверх подняться на ближайший холм и определить, где же я нахожусь. Вскарабкался на него — а он густым лесом покрыт, абсолютно ничего не видать. Слез я по другую сторону этого холма и пошел по низине. Стебли ежевики за ноги цепляются… Потом где-то брёл по старому руслу реки, дальше — вдоль ЛЭПа. В конце концов, вынесло меня на знакомые места, довольно далеко отсюда: почти у Синей горы. Место узнал, иду уже спокойно. Там, невдалеке, полуразрушенные дольмены есть, я их как-то уже видел. Местные говорили, что по этим дольменам в войну немцы целенаправленно шарахнули, только не знаю, насколько это правда. От этих дольменов я шёл по тракторной колее, которая то грунтовку пересекает, то снова с ней расходится. Так дошёл до реки, пошёл по дороге вдоль неё. Уже на расстоянии, дать, как и Сан Саныч, мандалу твою засёк, за несколько километров отсюда. Сильный энергетический столб, а кругом вибрация идёт. Обрадовался, иду счастливый, довольный, чаёк у костра предчувствую…

И вдруг… Есть там одно место, прямо у грунтовки. Там памятник стоит. На этом месте в войну наш лётчик погиб. И вот там я, ни с того ни с сего, ощутил страшенный ужас. Без всякой причины. Просто — мороз по коже. Животный ужас, на грани инстинкта. Потом уже осмыслил: там будто дыра энергетическая образовалась, обширная. Инферналы прорыв готовят. Кинулся я прочь с тропы, и бежать! Добежал до реки, и — где поскакал вдоль неё по камням, где по воде прямо в обуви пошёл… И так — прыг, прыг, прыг — до самой нашей лагуны. Тут только в себя и пришёл. Очухался, разделся — и в лагуну, с разбега. Хорошо! Вода полностью привела меня в чувство. Не хотел раньше никому рассказывать: позорно так, чуть в штаны не наложил… А теперь — мысль одна возникла. По поводу.

— Ну и что ты по этому поводу думаешь, дядя Юра? Тоже элементали с тобой так шутки шутят? — спросил Николай.

— Да нет, Никола! Не похоже. К элементалям, дать, я привык уже. Даже сам иногда подшучиваю над ними. А тут — как бездна подо мной разверзлась, и слышны муки адовы… И ещё мне показалось… Да ладно, пустое. Проехали.

— Нет, раз начал — договаривай! — настаивал Николай.

— Подумалось мне, что это реакция тёмных на луч нашего потока. Почувствовали они его — и образовали что-то… вроде тени. Почти что проход, прямо сюда, в наш мир. Но эта тень не постоянно где-то зафиксирована, а гуляет с места на место, неподалеку от нашей стоянки. И если вовремя мы канал не закроем, или будем работать не так, как надо — то вся эта потусторонняя хрень прямо сюда и хлынет: нутром чую. Концентрацию света уравновешивает концентрация тьмы, поток благих энергий — поток инфернальных. Они там, в нижней сфере, тоже не кофе с плюшками пьют, у них имеются свои, дать, инфернальные гении, готовящие сюда проход. Так что, нам здесь осторожность нужна. А главное, потом вовремя смыться. Как только, так сразу… А то — не люблю я с теми ребятами, что в инфернальном мире обретаются, вместе сигареты раскуривать.

— Да не дрейфь ты, дядя Юра! Всё путём… Защита стоит мощная, энергии сильные идут. Трансмутация сознания происходит. Преобразующие энергии чистят нашу карму и уничтожают негатив. Работа идёт на лечение и снятие энергетических блоков. Мощная работа! Прежде всего, о ней следует думать.

— Пока — да. И эта работа — для тебя, Никола. Это ты у нас — титан, держащий небесный свод. А я, дать, в сторонке постою и понаблюдаю. Сдается мне, что и я здесь не случайно: инферналам пролезть не дам. Буду начеку. Как говорится… Ах, Никола, смотри! К нам гости! Виктор и Василь девчат каких-то привели! — ахнул дядя Юра.

Действительно, к костру приближались Виктор, Василь, Марина и Людмила. У Марины в руках был целый букетик ромашек и пучок мелиссы, которую она то и дело самозабвенно нюхала.

— Привет! Не помешаем? — весело спросил Василь, — Мы тут с делегацией по культурному обмену. Марина, Людмила, присаживайтесь, — Василь беспардонно приобнял обеих по очереди за плечи, — Они нам показали один замечательный дольмен. А Виктор обмолвился о нашем. О том, что неподалёку отсюда. На котором дядя Юра по ночам работает. Оказалось, что там про него не знают. А Людмила — специалист по дольменам. Со своим, так сказать, она уже давно связь установила. Вот мы ей и предложили познакомиться с нашим. Людмила говорит, что, возможно, для этого сюда и приехала: чтобы наладить взаимодействие между дольменами, их энергетическую связь…

Пока Василь толкал свою речугу-талисман, сама Людмила стояла рядом молча.

Николай мельком взглянул на неё. Максимально короткая стрижка, светло-русые волосы, большие серые глаза… Она казалась худой и измождённой, особенно на фоне оживлённой и веселой Марины. Николай почувствовал глубокий внутренний надлом, даже надрыв, личную безысходность, тупик и сильную замкнутость этой ещё молодой и энергичной женщины.

— Давайте, для начала, все вместе немного поработаем на Мандале! Она допускает к себе не всех, и если работа не пойдет — не обессудьте. Мы поработаем, если удастся сейчас влиться в окружающее пространство, задействовать энергетические потоки, сгармонизироваться, — сказал Николай. Он был несколько взволнован: ведь это были первые люди «со стороны», с которыми ему предстояло работать очищающей и преобразовывающей энергией Мандалы. И он вдруг почувствовал, что начинает чувствовать и осознавать то, что происходит с доверившимися ему людьми, нутром чувствовать их проблемы и энергетику.

— Здесь надо вести себя, как в храме. Это и есть храм: тайный храм природы. С его особыми, известными только ей, законами, — сказал Николай, — Они просты, только надо им довериться… А сейчас я вас немного почищу. А потом, быть может, отправимся вместе и на дольмен. С дольменом у нас дядя Юра работает, он вам о нём и расскажет. Там место тоже непростое, таинственное…