Глава 25. На новом месте

Глава 25. На новом месте

Сергея, как только он отоспался, как ранее и Наталью, заставили пойти и обязательно окунуться в воду. И он, вместе с дядей Юрой, сразу же спустился к реке. К этому времени Людмила ушла в свой лагерь, а уже вернувшуюся с вещами Наталью Николай заставил срочно выбрать удобное место для палатки. Наталья долго бродила туда-сюда, и два из предполагаемых мест расположения были отвергнуты Николаем. Затем Наталья уже отчаялась и обреченно вышла из-под кроны деревьев прямо на заросшую длинную поляну и села там между двух небольших невысоких деревец, выросших на открытом месте, и сказала, что, в конце концов, поставит палатку прямо здесь. Неожиданно Николай одобрил выбранное ею место, и, не став наблюдать, как Наталья самостоятельно поставит палатку, ушёл к костру. Дядя Юра и Сергей, вернувшись от реки, подсели к Николаю, на деревянные лавочки. Поставив палатку, сюда подтянулась и Наталья.

— Ребята! — обратился к Наталье и Сергею Николай, когда все наконец-то уселись вокруг костра, — Не знаю, как у вас работа пойдёт, но со мной, когда я сюда попал, начало происходить нечто, похожее на отработку старой кармы: лезли в голову события из прошлых жизней… То в форме просто информации, а то — во снах и видениях. Нужно было их потом отработать в голове с точки зрения плюс: проиграть их так, как должно было быть, а не так, как случилось. И тогда — картина сразу уходит. Ещё, быть может, информация какая абстрактная начнёт поступать: о мире, о Вселенной. О других мирах. Мне, к примеру, идут сейчас символы и знаки… Сам не знаю, что с ними дальше делать. А ещё — структурки тут разные ходят. Бояться их не надо, с ними можно поговорить, подружиться… В общем, милости просим к нашему костру!

— Некоторые считают, вроде бы — такая им идёт информация, что будет здесь когда-нибудь духовный центр, — сказал Николай после небольшого раздумья, глядя в пламя костра, — Места здесь действительно замечательные, необыкновенные места… А как бы вы представили себе новый духовный центр? Говорят, чтобы что-то появилось, нужно сначала создать мыслеобраз…

— Ну… Я бы создал здесь что-нибудь, похожее на японские дома, — сказал Сергей, — И чтобы это всё хорошо сливалось с природой, гармонировало с ней. А кругом было много красивых растений, водопады, фонтаны… А в одном из заданий я сделал бы куполообразный потолок. Там был бы одновременно и планетарий, и большая статуя Будды в центре, это был бы также зал для медитации. И в нём были бы собраны различные изображения богов, святых и героев…

— Что ж! Хотелось бы верить, что это так и будет. Собралось бы здесь побольше сподвижников, возникла бы община, единение, — размечтался Николай.

— А мне кажется, — осадил его дядя Юра, — что нашим единением и так скоро заинтересуются лесники, менты и правоохранительные органы… Потом запретят собираться под каким-нибудь благовидным предлогом: к примеру, сделают Поляну территорией летнего палаточного пионерлагеря. Синюю глину со здешних мест будут грузовиками выкачивать. А воду по бутылкам разливать и продавать по цене лимонада… А около лагуны поставят придорожный кабак, куда будут заворачивать новые русские проездом на море и участники мотоциклетных гонок по горам… Впрочем, это я так, ёрничаю. Авось, всё-таки до этого не дойдет. Но пока мне больше всего, дать, в этих местах нравится именно то, что здесь пока почти совсем не пахнет цивилизацией.

Немного погодя, после «восстановительного» чайка, Николай решил показать Наталье и Сергею лагуну и подъем на скалистую гору, находящуюся сразу за ней: с этой горы открывался великолепный вид на окрестности. Чтобы попасть к лагуне, надо было пересечь мелкую, но быструю реку, прыгая по выступающим камням.

— Упражнение на внимание, — прокомментировал Николай, — главное — не сорваться в воду, а для этого интуитивно чувствовать, какой камень может оказаться «предательским»: или скользким, или нетвердо стоящим. Иногда — главное скорость: нужно, не успевая поскользнуться, прыгать дальше.

И Николай ловко поскакал по камням. Наталья довольно успешно, для первого раза, форсировала препятствие, только лишь пару раз поскользнувшись, но удержав равновесие. А Сергей выбрал для перехода довольно опасную гряду валунов, находящуюся выше по течению. Там поток был уже, но стремительней, и Сергей решил попытаться перейти реку одновременно с Натальей. И у него голова пошла кругом, когда он вдруг услышал под собой рокот реки, почти человеческое бормотание. Заслушавшись, он чуть не упал в воду. Его спасла хорошая координация движений и мгновенная реакция на пошатнувшийся под ногами камень.

— Молодец, — похвалила его Наталья уже на берегу, — Я бы в том месте переходить не рискнула. Ну что, пошли? Николай уже, наверное, купается: лагуна здесь, за поворотом дороги.

— Подожди! — попросил Сергей. При этом он потянул Наталью за рукав немного назад, — Слушай!

В полной тишине отчетливо звучала мелодия говорливой речки.

— Кажется, ещё миг — и я начну разбирать слова! — сказала Наталья, — Никогда такого не слышала! Говорящая вода! Удивительное место. Надо будет в другой раз здесь посидеть, помедитировать немного…

Лагуна же их очаровала. Кристально чистая, холодная вода, прозрачная до самого дна. Николай тут же быстро и шумно нырнул. Остальные, немного помявшись и попробовав ногами холодную воду, всё-таки тоже последовали его примеру.

— Ух, ты! Здорово! — завопила Наталья, нырнувшая в лагуну с обрывистого берега, сразу на глубину. Ледяная вода разом обожгла её — но потом будто тёплая волна прокатилась по телу.

Было видно, как глубоко под водой плавают шустрые, довольно крупные рыбки с красными плавниками. Тихонько опускались, кружась, на воду одиночные высохшие листья. Если не издавать всплесков, а плыть тихо, неспешно, то вокруг казалось неестественно тихо и таинственно: только слегка журчала вода, наполняя естественный природный бассейн, а вокруг высились живописные камни, лес и скалы. Над водой летали синие стрекозы с чёрными полупрозрачными крылышками.

— Здесь кто ни пробовал ловить рыбу, ни у кого не получалось, — говорил, уже одеваясь, Николай, — Рыба какая-то умная. Не клюёт… Ну, что: вылезайте уже — теперь пойдем на скалу! Не отставайте: сами вы, если отстанете, тропки наверх от грунтовки не найдете. Она идёт над крутым уступом, над гранитными плитами, нужно вначале подтянуться и залезть на них в определенном месте.

И вот они, уже преодолев гранитную плиту, похожую на бетонную — настолько же гладкую, да и направленную почти вертикально — стали подниматься выше по узкой тропке. Тропка вилась по опасному краю уходящего вверх лесистого склона, огибая деревья. Им приходилось в крутых местах цепляться за обнаженные корни деревьев, обвитые лианами, хвататься за скальные уступы и крепкие, хорошо укоренившиеся на каменистой почве, степные травы.

— А дальше здесь будет очень крутой подъем. Осторожней! Смотрите внимательней, за что можно ухватиться, не упадите! Зато, каких-то несколько метров — и мы уже на вершине! — бодро сказал Николай.

Действительно, вот и самая вершина! Здесь только камни и травы. Чабрец и бессмертник, дикий чеснок, незнакомые небольшие растения с маленькими, мясистыми листьями. А чуть пониже, спускаясь террасами в сторону реки, идут ровные площадки, поросшие колокольчиками и слегка колючими и довольно высокими растениями с крупными жёлтыми цветами. Деревья и кустарники здесь не растут, они остались на другой, пологой стороне возвышенности. Та сторона, что не обращена в сторону лагуны, имеет закруглённую форму и заросла непроходимой порослью странных деревьев с большими круглыми листьями, рыжеватыми и красноватыми. Если же стоять на открытом месте и смотреть на оставшуюся внизу реку, то впереди видишь несколько уступов-террас, а дальше слоистая скала почти вертикально уходит вниз. Там, глубоко внизу, и течет река: там лагуна, где они только что купались. Отсюда, сверху, виден и лес за рекой, и небольшая полянка за ним, а за полянкой — снова лес, и повсюду, с трёх сторон — горы. Близкие — зелёные, дальние — голубые, похожие на морские волны.

— Смотрите! Орёл полетел! — указал Сергей на птицу высоко в небе.

— Это тебе знак идёт. Хороший знак, — сказал Николай.

Наталья присела на плоский камень — и будто растворилась, постепенно уносясь мысленно ввысь, пролетая над горами, и уже будучи сознанием очень далеко отсюда. Ей привиделось очень странное видение, которое она вряд ли смогла бы в точности передать. Вначале было вихревое движение вверх по светящейся спирали, вокруг мирового древа, ветвями уходящего в бесконечность. Видение сопровождалось объясняющими ей что-то голосами. Дальше шёл ряд сменяющихся картинок: строительство храмов, сражения, войны… Во всем этом сквозило ощущение чего-то очень знакомого, но не уловимого памятью. Картинки сменяли друг друга и уносились прочь слишком быстро — так, что за них невозможно было уцепиться.

Более чётким ощущался только самый последний образ. Это был великолепный город с башенками, куполами, дворцами; а вот и что-то вроде длинной-длинной галереи с колоннами, уходящей вдаль. С неё и открывался вид на окрестности. Резные золотистые колонны, узорчатые навесные потолки, расписанные узорами, орнаментами и картинами, изумрудные стены с лёгким точёным рисунком… Повсюду здесь присутствуют люди: много людей. Пёстрая, многоликая толпа. На всех восточные одеяния, цветастые халаты, туфли с загнутыми вверх носами, на некоторых — длинные, заостренные кверху головные уборы, делающие их похожими на колдунов или звездочётов. А вот девушка необычайной красоты в едином порыве устремилась к краю и вскочила на перила — и тут же была подхвачена подлетевшей к ней большой белой птицей. Они летают на таких птицах! Но, только что девушка на птице поднялась чуть повыше в воздух — и вдруг, одновременно со всех сторон, стал нарастать неясный гул… Страх, общее смятение. Девушка на большой белой птице разворачивается и с тревогой смотрит вниз. А все люди, как под действием налетевшего ветра, тоже оборачиваются назад — и замирают, будто остекленев мгновенно. На тысячи звенящих осколков, острых и стеклянных, распадается мир. Меркнет яркий день…

И — снова светящаяся спираль, уходящая в небо, вихри золотого света…

Наталья неожиданно для себя моментом возвращается.

— Наталья, что с тобой? — оказывается, это Сергей судорожно трясет её за плечи.

— Да зачем ты её так жёстко выдергиваешь? Успокойся. Она и сама отлично умеет возвращаться. А ещё — такое, что нам с тобой и не снилось. Относись к таким явлениям спокойней, дай ей и полетать немножко, — урезонил Сергея Николай, — Лучше, давай с тобой подумаем, что на месте вот этой полянки, внизу, могло быть раньше? Ландшафт-то был, скорее всего, таким же. Мне недавно на этом самом месте картинка в голову пришла. Будто там, по ту сторону реки, расчищена гораздо более просторная и ровная площадка. Гораздо больше, чем сейчас занимает полянка. И на ней — очень много народу. Одежда на всех из льна и кожи. Причём, люди хоронят какого-то важного человека. Даже, может быть, вождя. Подмостки деревянные. На них лежит тело, одетое в белые длинные одежды. Оно украшено цветами. А погребение будто будет огненным: подмостки подожгут, как только все простятся с вождём. Женщины плачут, а мужчины стоят молча… В общем, возможно, что так когда-нибудь здесь и было… В этих краях очень много разных народов селилось, с разной культурой. А река часто была символом разделения двух миров: мира живых и мира мёртвых. Так, недалеко от того места, где мы сейчас стоим с палатками, тоже есть погребения: старые небольшие могильники. Ну что, спускаемся?

* * *

У костра сидел дядя Юра, уже приготовивший на всех обед. Все пришедшие налили себе по полной тарелке супа и принялись есть. Николай нарезал мягкого, вкусно пахнувшего хлеба.

— Главное, дать, что мне здесь нравится, в этих местах — это интенсивность событий, что ли… Насыщенность ими. И осязаемая, физическая реальность происходящего, — говорил, лежа на лавочке лицом к костру и опираясь головой на руку, дядя Юра, наблюдая за тем, с каким удовольствием поглощается его стряпня, — А то в городе я уже иной раз, дать, перестаю ощущать: я это, не я… Сплошная виртуальная реальность с заданными событиями. С дурацкой, надо сказать, программой… Эфемерный такой серенький мирок. Иногда кажется, дать, что вся планета становится эфемерной. Интегрируется в инфернальный мир. Чего, собственно говоря, и хочет дьявол.

— Не, знаю, но нюхом чую, что нынешнее развитие ему, по-видимому, на руку… Компьютеры там, интернет… Иллюзии событий и жизни. Не зря у тех, кто на этом всём «зависает», порой едет крыша. Для того чтобы человек в реальности рехнулся, приспешникам зла надо приложить какие-никакие усилия. А так… Человек же думает, что он просто играет… Отдых у него такой. Он расслаблен. А тут — раз, и нет собственного осознания. Съели, — отвечал в тон ему Николай.

— Я, дать, Никола, недавно байку слышал. Будто бы это в самом деле было… Идёт мальчик лет десяти по улице, в ушах — плейер. Прямо по курсу — столб. Кто-то из прохожих его за руку отдёргивает, орет: «Мальчик, ты же сейчас в столб врежешься!» А тот ему спокойно так, дать, отвечает: «Ничего, восстановлюсь на следующем уровне!» Каково? А впрочем, Никола, интернет, игрушки всякие — по идее, дать, нейтральны. Просто, идею — её завсегда можно в таком вывернутом и идиотском виде реализовать, что небу жарко станет. А вот главное, о чём действительно некоторые силы позаботились — так это о том, чтобы человеку по — нормальному жить было невмоготу. И чтобы он повсюду искал спасения, в водке ли, в компьютере ли — всё равно. И в этом отношении, уж конечно, не знаю какие там силы бесовские — больше всего о России заботятся…

— Не знаю, дать, — продолжал после некоторого молчания дядя Юра, — Говорят, это потому, что у нас здесь — сильная духовность. А быть может, наоборот, дать, слабая… Какое звено легче всего выбить? Слабое, конечно! Выбьют — а дальше разрастётся беда, как пожар. Как раковая опухоль. Но уж если не выйдет — пиши пропало. Совсем ничегоськи тогда у них не выйдет!

— Ну, вот, и выходит, дядя Юра, что приходится просто сцепить зубы и ждать. И на гнилые предложения не реагировать. И систему существующую — не поддерживать и жить так, будто тебя и нет вовсе. Всю энергию направить вовнутрь. На развитие духа. Просто — чтобы как-то продержаться.

— Чего, Никола, мне в тебе всегда нравится, так это умение ждать. А я — человек, дать, которому ещё и внешнее развитие подавай. Как растопку для внутреннего. Хожу, езжу по разным группам. Внедряюсь, изучаю. И ни с кем не в ссоре. Просто потому, что меня всерьез не воспринимают. А я, дать, изучаю, мотаю на ус и делаю выводы. Говорят, что с меня — всё, как с гуся вода: не меняюсь, дать, ни от чего, ничто не берет… Всё-таки, неконтактный ты человек, Никола! Совсем от общего стада отбился, — рассуждал дядя Юра.

— Да, что и скрывать — неконтактный… Сын-то у меня родился, как я отшутился на прошлый твой упрек в неконтактности, но… Где он, а где — я! Послали, значит, меня куда подальше. С моими эзотерическими закидонами и неумением деньгу зашибить… Развод и девичья фамилия, в общем. Или — уже новая, по новому мужу. О том не ведаю. Так что я — один, как старый ворон.

— Ну что ж, Никола! Жизнь — она полосатая, — вздохнул дядя Юра.

Костер уже давно пылал вовсю, а Николай всё подкладывал и подкладывал в него заготовленные заранее поленья. Наконец, спохватился, встал, сходил набрал котелок воды в речке и засыпал в него пшена. Затем, повесив над костром котелок, устроился напротив дяди Юры на деревянной лавочке, поглядывая, как горит огонь.

— Видишь этот сорняк? — нарушил снова молчание дядя Юра, — Тот, что растёт между камней? — И он показал на небольшую травку, пробившую рыхлую каменистую породу, — Как ты думаешь, мог бы тут прорасти, к примеру, садовый тюльпан?

— Нет, конечно. Но ты это о чем?

— О том, дать, что сорняки более живучи, чем культурные растения. Культурные растения — они как люди, живущие в обществе: имеют все болезни социума, социальные и биологические. Они ограничены в своем распространении: им нужен теплый полив, удобрения… В людском, дать, варианте — условия комфортного проживания, удовлетворение массы потребностей… Ну, и возможностей, дать, больше: для образования, для духовного роста. Зато и подверженность эпидемии в связи с теснотой, хлорированная вода и искусственная пища. Ненатуральность, искусственность жизни.

А теперь, дать, такой вопрос: а как и возможности такие иметь к развитию, как в социуме, и одновременно — такую мощь духа и тела, как у сорной травы, то есть не подвергаться болезненному влиянию этого самого социума? Мы ведь, все-таки, не тюльпаны, мы, к примеру, еще и перемещаться можем. В общем, задача — как жить в обществе, и быть свободным от него. Хотя бы в области духа. Ибо общество прежде всего больно духом. Вот и все, кто попал на Поляну, эту задачу для себя пытаются решить. Человек Поляны — это человек, свободный от происходящего в области духа, или же хотя бы пытающийся быть таковым. Тем самым, пытающийся совместить в себе и качества тюльпана, и качества сорняка, — заключил дядя Юра.

— Так вроде ж, нельзя быть свободным от общества.

— Нельзя. Свободны полностью только йоги в Гималаях. Но пытаться — надо. Особенно, от общества, существующего только для печатания и промывания денег, когда всё остальное, кроме удовлетворения материальных потребностей — вне такого общества. Всех остальных называют нынче — маргинальные, дать, структуры. А имеет право на существование только то, что приносит доход… Понятно, что такому обществу не нужны свободные. Ему нужны оголтелые… В общем, кого устраивает то, что вокруг происходит, тот пусть и живет по законам данного общества. А я — не хочу.

— И я — не хочу. Но я — вообще случай особый. Ни работы, ни прописки. Таких у нас называют БОМЖ, — усмехнулся Николай, — Живу у тётки. Подрабатываю, где придется. С женой развёлся. Так что, я в обществе, в общем-то, и не живу вовсе. Нигде не числюсь.

— А мне, Никола, до полного аскетизма ещё, дать, далеко. Живу пока на общей грядке, ем из общего корыта… Ты, Никола, живи как можешь. У тебя путь особый: ты можешь ни под кого не подстраиваться, тебя не съедят: зубы поломают, — сказал дядя Юра.

— Не знаю, чей путь сложнее: мой или твой. Не прост ты, ой, не прост! Между групп, говоришь, ходишь туда-сюда? И — связываешь между собой то, что ещё связать возможно… Что бы я без тебя делал здесь, один, как перст, сорняк ты тюльпанный, лещина огородная! Ты появился — люди рядом появились. Ты уйдешь — никого не будет! — вздохнул Николай.

Дядя Юра рассмеялся тихонько.

* * *

Наталью потянуло прогуляться одной на полянку, что находилась рядом с лагуной, за небольшой кромкой леса, отделяющей её от реки. На одном из краёв этой самой полянки росла старая, не очень большая, груша, и потому, как сообщил Николай, многие из эзотериков называли полянку «грушёвой», и в другие годы на ней тоже крутили Магниты. Изобилие в диком лесу плодовых деревьев — груш, яблонь, алычи — не удивляло Наталью после того, как Николай рассказал, что, по сообщению местных жителей, до революции здесь было множество фруктовых садов, одичавших после советской власти.

Наталья облюбовала местечко неподалеку от груши и присела, созерцая окрестности и решив немного здесь помедитировать. Неожиданно почти сразу в её голове возникло видение. Будто, неподалеку от неё находится некое строение, а может, и средство передвижения, в форме белого удлиненного яйца, у которого медленно, с нескольких сторон сразу, открываются круглые люки-двери и выдвигаются лестницы, по которым вниз спускаются люди, одетые во что-то, похожее на серебристые скафандры.

Ещё миг — и видение исчезает. По-прежнему жужжат, перелетая с цветка на цветок, пчёлы, летают бабочки-голубянки, раскачиваются головы ромашек. Наталья поднялась, будто испугавшись чего, и быстро пошла прочь с этой поляны…

У реки на том самом месте, которое запомнилось ей раньше своими говорливыми потоками, на камне сидел Сергей. Думая, что он сейчас погружён в себя, Наталья решила не мешать и обойти его стороной. Но Сергей приподнял голову, повернулся к ней и позвал её. Тогда Наталья подошла и присела рядом.

— Когда ты ушла, мне у костра стала идти информация. Дядя Юра и Николай работали на мандале, а я сидел под навесом и пытался читать. И тут мне такое стало катить… Будто я в фашистской Германии… Учёный, занимающийся экспериментами над людьми… Нет, я не ставил никаких жутких опытов. Я изучал результаты опытов, проведённых другими. И сделал важное открытие… Я работал в бункере, глубоко под землей. Я уже несколько месяцев не выходил наружу. И долго, очень долго я боролся с собой: делал выбор между гордостью ученого, чье имя останется в веках, как мне показалось, и необходимостью скрыть свои изыскания, важность которых не оставляла сомнений. Я не хотел служить рейху. Но, в своё время не смог отказаться от перспективной работы… Ещё и потому, что иначе меня ждала бы военная служба. В качестве рядового. Иногда на меня там, в бункере, начинали накатываться волны безумия… Впрочем, именно их я усиливал и изучал. Я был на сломе, на пределе, в нервном истощении. Мне жутко хотелось спать. Мне хотелось послать к чертям все мои графики, схемы, исследования, все мои достижения. Меня угнетала бессонница.

Я вызвал к себе секретаршу — единственного человека, которому я не был безразличен. По-моему, это была ты… Мы с тобой — в гитлеровской Германии… Ужас!

Я попросил у тебя снотворного. Но, в конце концов, сорвался и выложил тебе всё. Ты побледнела. Схватила мою рабочую тетрадь с записями и стала судорожно их просматривать. Потом вдруг вырвала несколько листков и разорвала их — один за другим — на мелкие клочки, и ещё, и ещё… Я смотрел на это спокойно. Мне было уже всё равно… Вдруг в комнату ворвался кто-то из охраны и увидел, как ты уничтожаешь последний лист записей. Он стрелял в тебя, но промахнулся, и не стал повторять вторично, только слегка ранив тебя в руку. Скорее всего, он подумал, что ты смалодушничала, решив, что все мы вот-вот попадем в плен, и стала уничтожать все записи по этой причине. А потому, махнув рукой, он приказал нам выходить наверх. Наверху дул свежий, холодный ветер. Я думал, что нас арестовали, пока не понял, что, видимо, просто собирались взорвать бункер, и потому вывели всех наверх и теперь выносили все записи, какие показались им важными, и аппаратуру. Была ранняя весна. Я впервые за много-много дней увидел пронзительно-синее небо и белые, мягкие облака. Впрочем, уже где-то поблизости воняло гарью и слышались выстрелы. Ближайший отсюда город был взят противником. И почему-то у меня на душе было легко. Хотя я и не знал, что нас ждёт впереди…

Сергей долго-долго молчал. Потом буднично закончил: «Такие вот дела».