3
3
За два года с лишним, со времени, когда дон Хуан решил учить меня о силах союзников, до поры, когда он посчитал, что я готов учиться в прагматической форме, как участник, — то есть в той форме, которую он признавал учением, — он постепенно обрисовал общие черты двух союзников, о которых ранее шла речь. Тем самым он подготовил меня к обязательному итогу всех наших разговоров, закрепляющему суть всех его учений, — к состояниям необычной реальности.
Сначала он говорил о силах союзников очень мало, от случая к случаю. Первые упоминания о них в моих записях проскакивают среди других тем.
Пятница, 23 августа 1961 года
— Трава дьявола (Jimson weed, дурман) была союзником моего бенефактора, могла бы стать и моим тоже, но я не полюбил ее.
— Почему тебе не нравится трава дьявола, дон Хуан?
— У нее есть серьезный недостаток.
— Она что, слабее других союзников?
— Нет. Пойми меня правильно. Она так же могущественна, как и лучшие из союзников. Но есть в ней нечто, что мне лично очень не нравится.
— Можешь ты сказать мне, что это?
— Она портит людей. Она дает вкус силы слишком рано, не укрепив их сердца, и делает их властными и непредсказуемыми. Она делает их слабыми в самом центре их великой мощи.
— Есть ли какой-нибудь способ избежать этого?
— Есть способ преодолеть, но не избежать. Всякий, чьим союзником становится дурман, должен заплатить эту цену.
— Как можно преодолеть ее действие, дон Хуан?
— У травы дьявола четыре головы: корень, стебель с листьями, цветы и семена. Они отличаются одна от другой, и всякий, кто становится ее союзником, должен учиться о ней в этом вот порядке. Самая важная голова в корнях. Сила травы дьявола покоряется через корень. Стебель и листья — это голова, которая лечит болезни; если ее правильно использовать, то эта голова будет подарком для человечества. Третья голова — в цветах, и ее используют, чтобы сводить людей с ума, или делать их послушными, или убивать. Человек, чей союзник дурман, сам никогда цветы не принимает — как не принимает он стебель и листья, если только сам не болен. Всегда принимают корни и семена, особенно семена — это четвертая голова травы дьявола и самая могущественная. Мой бенефактор обычно говорил, что семена — это «трезвая голова», единственная часть, которая может укреплять сердца людей. Трава дьявола со своими «сотрудниками» сурова, говорил он, потому что она стремится быстро убить их, что обычно и делает, прежде чем они доберутся до секретов «трезвой головы». Рассказывают, впрочем, о людях, которые распутали все секреты «трезвой головы». Вот настоящий вызов для человека знания!
— Твой бенефактор распутал эти секреты?
— Нет, не распутал.
— Встречал ли ты кого-нибудь, кто сделал это?
— Нет. Ведь и жили они в те давние времена, когда это знание было важным.
— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто встречал таких людей?
— Нет, не знаю.
— Знал ли твой бенефактор кого-нибудь из них?
— Знал.
— А почему он сам не добрался до тайн «трезвой головы»?
— Приручить траву дьявола и обратить ее в своего союзника — одна из самых трудных задач, какие я знаю. Например, мы так и не стали с ней одним целым, наверное, потому что она никогда мне не нравилась.
— Можешь ли ты все еще использовать ее как союзника, несмотря на то что она тебе не нравится?
— Могу. Тем не менее я предпочитаю этого не делать. Может, для тебя все будет иначе.
— Почему ее называют травой дьявола?
Дон Хуан безразлично пожал плечами и некоторое время молчал. Наконец сказал, что трава дьявола — это временное имя (su nombre de leche). Еще он сказал, что есть другие названия для травы дьявола, но их нельзя употреблять, потому что произнесение имени — дело серьезное, особенно если учишься использовать силу союзника. Я спросил, почему назвать имя это так уж серьезно. Он ответил, что имена оставляются на крайний случай, чтобы использовать их, только когда зовешь на помощь, в минуту большого напряжения и нужды, и он заверил меня, что рано или поздно такое случается в жизни всякого, кто ищет знания.
Воскресенье, 3 сентября 1961 года
Сегодня после обеда дон Хуан выкопал и принес с поля два растения Datura.
Сначала, совершенно неожиданно он завел разговор о траве дьявола, а затем позвал меня пойти с ним в холмы и поискать ее.
Мы доехали до ближайших холмов. Я достал из багажника лопату и пошел за доном Хуаном в один из каньонов. Некоторое время мы шли, пробираясь сквозь чапараль, густо разросшийся на мягкой песчаной почве. Дон Хуан остановился у небольшого растения с темно-зелеными листьями и большими беловатыми цветами, похожими на колокольчики.
— Вот она, — сказал он.
И сразу же начал копать. Я попытался помочь ему, но он отказался энергичным движением головы и продолжал копать яму вокруг растения, глубокую с внешнего края и с горсткой в форме конуса, поднимающейся в центре круга. Закончив работу, он опустился перед стеблем на колени и пальцами расчистил мягкую землю, открыв примерно на четыре дюйма большое трубчатое и раздвоенное корневище, толщина которого заметно отличалась от толщины стебля, сравнительно более хрупкого.
Дон Хуан взглянул на меня и сказал, что растение — самец, так как корень раздваивается как раз в точке соединения со стеблем. Затем он поднялся и отошел, что-то разыскивая.
— Что ты ищешь, дон Хуан?
— Хочу найти палку.
Я начал смотреть вокруг, но он остановил меня.
— Не ты. Ты садись вон там, — он указал на кучу камней, футов на двадцать в стороне, — я сам найду.
Через некоторое время он вернулся с длинной сухой веткой. Используя ее как копалку, осторожно расчистил землю вокруг обеих ветвей корня. Обнажил их на глубину приблизительно двух футов. Когда копнул глубже, почва стала такой плотной, что палка уже не помогала.
Он остановился и сел передохнуть. Я подошел к нему. Долгое время мы молчали.
— Почему ты не выкопаешь его лопатой? — спросил я.
— Она может порезать и поранить растение. Мне потому нужна была палка, принадлежащая к этому месту, что если вдруг я ударю корень, повреждение не будет таким серьезным, как от лопаты или от чужого предмета.
— Что за палку ты нашел?
— Подойдет любая палка дерева паловерд. Если не найдется сухой, придется срезать свежую.
— Можно ли взять ветку от какого-нибудь другого дерева?
— Я сказал тебе — только паловерд и никакое другое.
— Почему, дон Хуан?
— У травы дьявола очень мало друзей, и паловерд — единственное дерево в этих местах, что дружит с ней. Единственное, которое хватает, цепляется за нее (lo unico que prende). Если поранишь корень лопатой, пересаженная трава дьявола не вырастет для тебя, но если вред будет нанесен такой палкой, можно надеяться, что растение даже не почувствует этого.
— Что ты собираешься делать с корнем теперь?
— Я собираюсь его срезать. Тебе нужно уйти. Ступай поищи другое растение и жди, пока я не позову.
— Ты не хочешь, чтобы я помог?
— Ты поможешь, только если я тебя попрошу об этом.
Я отошел и начал высматривать другое такое же растение, еле справляясь с желанием подкрасться и понаблюдать за ним. Через некоторое время он присоединился ко мне.
— Теперь поищем самку, — сказал он.
— Как ты их различаешь?
— Самка выше и растет вверх, от земли, поэтому выглядит она как маленькое деревцо. Самец широкий, разрастается у земли и выглядит скорее как густой куст. Когда мы выкопаем самку, ты увидишь, что у нее единое корневище, которое идет довольно глубоко, прежде чем раздвоиться. У самца же корневище раздваивается прямо от самого стебля.
Мы вместе осмотрели поле дурмана. Затем, показав на одно растение, он сказал:
— Вот самка.
Он начал выкапывать ее так же, как первое растение. Когда корень очистился, я смог увидеть, что он соответствует описанию. Я опять ушел, как только он был готов срезать корень.
Когда мы вернулись домой, он развязал узел, в который положил растения дурмана. Сначала взял более крупное, самца, и обмыл его в большом металлическом тазу. Очень осторожно очистил почву с корня, стебля и листьев. После кропотливой чистки он отрезал корень от стебля — коротким зазубренным ножом сделал поверхностный надрез по окружности в месте их соединения, а затем разломил их. Потом взял стебель и разложил все его части на отдельные кучки листьев, цветов и колючих семенных коробочек. Он отбрасывал все сухое или испорченное червями и оставлял лишь целые части. Связал вместе обе ветви корня двумя бечевками, сломал их пополам, сделав поверхностный надрез в месте соединения, и получил два одинаковых по размеру куска корня.
Затем он взял кусок грубой материи и поместил на нее сначала два куска корня, связанные вместе. На них положил листья аккуратной стопкой, затем цветы, семена и стебель. Сложил ткань и связал концы в узел.
То же самое он проделал со вторым растением, самкой, за исключением того, что, дойдя до корня, не разрезал его, а оставил развилку целой, как перевернутую букву Y. Затем сложил все части в другой тряпочный узел. Когда он все это закончил, было уже совсем темно.
Среда, 6 сентября 1961 года
Сегодня в конце дня мы вернулись к разговору о траве дьявола.
— Я думаю, нам опять надо заняться этой травой, — внезапно сказал дон Хуан. После вежливого молчания я спросил:
— Что ты собираешься делать с растениями?
— Растения, которые я выкопал и срезал, мои, — сказал он. — Это все равно, как если бы они были мной самим. С их помощью я собираюсь научить тебя приготовлению травы дьявола.
— И как же ее готовят?
— Траву дьявола делят на порции (partes). Каждая из порций различна, у каждой есть своя уникальная задача и предназначение.
Он открыл левую ладонь и отмерил на полу расстояние от конца большого пальца до конца безымянного.
— Это моя порция. Свою ты будешь отмерять своей рукой. Теперь, чтобы овладеть травой, ты должен начать с первой порции — от корня. Но, раз я привел тебя к ней, ты должен будешь принять первую порцию от моего растения.
Он сходил в дом и вынес матерчатый сверток. Сел и развернул его. Я заметил, что это мужское растение. Там был лишь один кусок корня. Он взял этот кусок, оставшийся от первоначальных двух, и поднес его к моему лицу.
— Это твоя первая порция, — сказал он, — я даю ее тебе. Я сам срезал ее для тебя. И отмерил ее как свою собственную; теперь я даю ее тебе.
На секунду у меня мелькнула мысль, что я должен буду грызть корень как морковку, но он убрал его в маленький хлопчатобумажный мешок.
Он пошел на задворки, сел там, скрестив ноги, и круглым каменным пестом начал разминать корень внутри мешка. Плоский камень служил ему ступкой. Время от времени он мыл оба камня, а воду сливал в небольшой долбленый сосуд из дерева.
Работая, он очень мягко и монотонно пел неразборчивую песню. Размяв корень в мягкую кашу внутри мешка, он положил мешок в деревянный сосуд. Туда же положил ступку и пестик, наполнил сосуд водой и поставил его во что-то вроде кормушки для свиней у забора.
По его словам, корень надо мочить всю ночь и оставить вне дома: тогда он схватит ночной воздух (el sereno).
— Если завтра будет солнечный жаркий день, это будет превосходным знаком, — сказал он.
Воскресенье, 10 сентября 1961 года
В четверг, 7 сентября, было очень ясно и жарко. Дону Хуану понравился добрый знак, и он несколько раз повторил, что траве дьявола я, видимо, нравлюсь. Корень мок всю ночь, и около десяти часов утра мы пошли к задней части дома. Он взял сосуд из кормушки, поставил на землю и сел рядом. Мешком потер дно сосуда. Поднял мешок немного над водой и отжал вместе с содержимым, а потом опустил в воду. Он повторил эту процедуру еще три раза. Затем, отжав мешок, бросил его в кормушку и оставил сосуд на жарком солнце.
Через два часа мы опять пришли туда. Он принес с собой небольшой чайник с кипящей желтоватой водой. Очень осторожно наклонил сосуд и слил верхнюю воду, сохранив густой осадок, накопившийся на дне. Полил из чайника кипящей водой на осадок и снова поставил сосуд на солнце.
Это повторилось три раза с интервалами более часа. Наконец он вылил почти всю воду, наклонил сосуд под таким углом, чтобы содержимое освещалось вечерним солнцем, и оставил его.
Когда через несколько часов мы вернулись, было уже темно. На дне сосуда образовался слой каучуковидной субстанции. Она напоминала недоваренный крахмал, была беловатой или светло-серой. Пожалуй, там набралась бы полная чайная ложка. Дон Хуан занес сосуд в дом и поставил кипятиться на огонь немного воды. Я вынул кусочки почвы, которые ветер набросал на осадок. Он засмеялся.
— Эти комочки земли никому не повредят.
Когда вода закипела, он вылил почти полную чашку кипятка в сосуд. Это была та же самая желтоватая вода, которой он пользовался раньше. Она размочила осадок, образовав раствор, похожий на молоко.
— Что это за вода, дон Хуан?
— Отвар из фруктов и цветов того каньона.
Он вылил содержимое деревянного сосуда в старую глиняную чашку, похожую на цветочный горшок. Раствор был еще горячим, поэтому он подул, чтобы его остудить. Попробовал его сам и затем протянул кружку мне.
— Теперь пей, — сказал он.
Я автоматически взял кружку и без размышлений выпил всю воду. На вкус она была горьковата, хотя горечь еле ощущалась. А самым заметным был едкий запах. Вода пахла тараканами.
Почти тотчас я начал потеть. Тело очень разогрелось, и кровь прилила к ушам. Перед глазами возникло красное пятно, мышцы живота начали сокращаться болезненными спазмами. Через некоторое время я уже больше не испытывал боли, но мне стало холодно, и я буквально обливался потом.
Дон Хуан спросил, не вижу ли я черноты или черного пятна перед глазами. Я сказал ему, что вижу все в красном цвете.
Я стучал зубами из-за неконтролируемой нервозности, которая накатывалась на меня волнами, как бы излучаясь из середины груди.
Затем он спросил, не боюсь ли я. Его вопросы казались мне не имеющими никакого значения. Да, конечно же, я боюсь. Но он спросил опять, не боюсь ли я ее. Я не понял, о чем он говорит, и сказал «да». Он засмеялся и сказал, что на самом деле я вовсе не боюсь. Его беспокоило, вижу ли я по-прежнему красное. А единственное, что я видел тогда, — громадное красное пятно прямо перед глазами.
Через некоторое время я почувствовал себя лучше. Нервные спазмы постепенно прекратились, оставив лишь приятную усталость и сильное желание спать. Я не мог держать глаза открытыми, хотя все еще слышал голос дона Хуана. Я заснул. Но ощущение погруженности в глубокий красный цвет оставалось всю ночь. Даже сны были красного цвета.
Я проснулся в воскресенье около трех часов дня, проспав почти двое суток. У меня немного болела голова, было неспокойно в желудке, и я испытывал очень острые перемещающиеся боли в кишечнике. За исключением этого, все остальное было как при обычном пробуждении. Я нашел дона Хуана дремлющим перед домом. Он улыбнулся мне.
— Все прошло хорошо позапрошлым вечером, — сказал он, — ты видел красный цвет, а только это и важно.
— Что было бы, если бы я не увидел красного?
— Ты видел бы черное, а это плохой признак.
— Почему это плохо?
— Когда человек видит черное, это значит, что он не создан для травы дьявола. Его будет рвать черным и зеленым.
— Он умрет?
— Я не думаю, что умрет, но он будет долго болеть.
— Что случается с теми, кто видел красное?
— Нет рвоты, и корень дает им приятные ощущения, а это значит, что они сильны и имеют насильственную натуру — как раз то, что любит трава дьявола. Так она соблазняет. Единственная беда: эти люди кончают тем, что становятся рабами травы дьявола в обмен на силу, которую она им дает. Но в этих делах мы не имеем никакого контроля. Человек живет для того, чтобы учиться. И если он учится, то такова его судьба, одинаково — во благо или во вред себе.
— Что мне надо делать дальше, дон Хуан?
— Теперь ты должен посадить отросток (brote), который я отрезал от другой половины первой порции корня. Ты принял половину позапрошлой ночью, и теперь вторую половину надо посадить в землю. Она должна вырасти и принести семена, тогда только ты сможешь по-настоящему заняться приручением растения.
— Как я буду приручать его?
— Трава дьявола приручается через корень. Шаг за шагом ты должен изучить секреты каждой порции корня. Ты должен принимать их так, чтобы изучить секреты и завоевать силу.
— Другие порции приготовляются так же, как ты готовил первую?
— Нет, каждая порция по-своему.
— А какие особенные действия у каждой порции?
— Я уже сказал, каждая учит разным видам силы. То, что ты принял позапрошлой ночью, — пока еще пустяки. Каждый может это сделать. Но только брухо может принимать более серьезные порции. Я не могу сказать тебе, что они делают, так как я пока не знаю, подходишь ли ты ей. Мы должны подождать.
— Когда же ты расскажешь мне?
— Как только твое растение вырастет и принесет семена.
— Если первую порцию могут принимать все, то для чего она используется?
— В разведенном виде она хороша для всего мужского. Для стариков, которые потеряли жизненную силу, или для юношей, которые ищут приключений, или даже для женщин, которые хотят страсти.
— Ты сказал, что корень используется только для обретения силы, но я вижу, что его употребляют и для других целей, помимо силы. Правильно?
Он очень долго смотрел на меня пристально, чем всерьез смутил. Я почувствовал, что вопрос его рассердил, но не мог понять почему.
— Трава дьявола используется только для силы, — сказал он наконец жестко. — Тот, кто хочет вернуть свою энергию, юноши, которые ищут средства от голода и усталости, человек, который хочет убить другого человека, женщина, которая хочет разгореться страстью, — все они желают силы. И трава дьявола дает им ее! Чувствуешь, как она тебе нравится? — спросил он после паузы.
— У меня странный подъем сил, — сказал я, и это было правдой. Я отметил свою энергичность еще при пробуждении, и потом она сохранилась. Это было ярко выраженное ощущение неудобства, интенсивной неудовлетворенности, все мое тело двигалось и вытягивалось с необычной легкостью и мощью. Руки и ноги зудели, плечи как будто раздались, мышцы спины и шеи словно побуждали меня потереться о деревья или потолкать их. Я чувствовал, что могу разрушить стену, если бодну ее.
Больше мы не разговаривали. Некоторое время просто сидели на веранде. Я заметил, что дон Хуан засыпает. Он несколько раз «клюнул носом», затем просто вытянул ноги, лег на пол, положил руки за голову и заснул. Я поднялся и пошел за дом, где употребил избыток сил на очистку двора. Мне запомнилось, как он говорил однажды, что был бы рад, если я помогу ему убрать мусор.
Позднее, когда он проснулся и вышел за дом, я был более расслаблен.
Мы сели за стол, и во время еды он трижды спрашивал, как я себя чувствую. Поскольку такого между нами не водилось, я наконец спросил:
— Почему тебя заботит мое самочувствие, дон Хуан? Уж не ждешь ли ты, что у меня будет плохой стул оттого, что я попил соку?
Он засмеялся. Казалось, он ведет себя как проказливый мальчишка, который подстроил какую-то каверзу и время от времени проверяет, нет ли уже результатов. Все еще смеясь, он сказал:
— Ты не выглядишь больным. А недавно ты даже грубил мне.
— Я этого не делал, — запротестовал я. — Не могу даже припомнить, когда так с тобой разговаривал. — Я был очень серьезен на этот счет, потому что вообще не помнил, чтобы когда-нибудь раздражался на него.
— Ты вступился за нее, — сказал он.
— За кого?
— Ты защищал траву дьявола. Ты говорил уже как влюбленный в нее.
Я было принялся еще энергичнее протестовать, но сдержал себя.
— Я по правде не припоминаю, что защищал ее.
— Конечно. Ты даже не помнишь, что говорил, так?
— Нет, не помню. Признаю это.
— Вот видишь, трава дьявола такая. Она подбирается к тебе как женщина, ты даже не замечаешь этого. Все, чему ты уделяешь внимание, — что она дает хорошее самочувствие и силу: мышцы надуваются жизненной силой, кулаки чешутся, ноги горят от желания загнать кого-нибудь. Когда человек узнает ее, он действительно переполняется неистовыми желаниями. Мой бенефактор обычно говорил, что трава дьявола держит людей, которые хотят силы, и избавляется от тех, кто не умеет ею владеть. Но тогда сила больше была в ходу. Ее искали более жадно. Бенефактор был могучим человеком, и, по его словам, его собственный бенефактор был еще более увлечен поисками силы. Но в те дни имелись все основания, чтобы быть сильным.
— Ты думаешь, в наши дни сила ни к чему?
— Тебе сейчас сила по вкусу. Ты молод. Ты не индеец. Возможно, трава дьявола будет хороша в твоих руках. Она тебе как будто понравилась. Заставила чувствовать себя сильным. Я все это ощущал и сам. И все же я ее не полюбил.
— Можешь сказать почему, дон Хуан?
— Мне не нравится ее сила! Для нее больше нет применения. В другие времена, вроде тех, о которых рассказывал мой бенефактор, был смысл искать силу. Люди совершали удивительные дела — их почитали за силу, их боялись и уважали за знание. Бенефактор рассказывал мне о действительно небывалых делах, которые совершались давным-давно. Но теперь мы, индейцы, больше не ищем этой силы. Сейчас индейцы используют траву, чтобы натираться. Берут листья и цветы для других дел. Они даже говорят, что трава лечит их нарывы. Но они не ищут больше ее силы, которая действует как магнит, — силы, все более мощной и все более опасной в обращении, чем глубже корень уходит в землю. Когда доберешься до глубины четырех ярдов (3, 7 м), — говорят, что некоторые люди это делают, — находишь источник постоянной силы, силы без конца. Очень редкие люди делали это в прошлом, и никто не сделал этого сейчас. Уверяю тебя, сила травы дьявола больше не нужна нам, индейцам. Мало-помалу мы, я думаю, потеряли интерес к ней, и теперь сила уже не имеет значения. Сам я не ищу ее, и все же когда-то, в твоем возрасте, я тоже ощущал, как она разбухает внутри. Я чувствовал себя как ты сегодня, но только в пятьсот раз сильнее. Я убил человека ударом кулака. Мог бросать валуны, огромные валуны, которые даже двадцати человекам были не под силу. Раз я подпрыгнул так высоко, что сорвал листья с верхушек самых высоких деревьев. Но все это было ни к чему! Все, что я делал, это пугал индейцев, и только индейцев. Остальные, те, кто ничего не знал, в это не верили. Они видели или сумасшедшего индейца, или что-то неясное, движущееся у вершин деревьев.
Мы долгое время молчали. Мне нужно было хоть что-нибудь сказать.
— Было совсем иначе, — продолжал он, — когда жили такие люди, которые знали, что человек может стать горным львом или птицей или что человек может просто летать. Так что я больше не пользуюсь травой дьявола. Для чего? Чтобы пугать индейцев? (Para que? Para asustar a los Indios?)
Я видел его печальным, и глубокое сочувствие наполнило меня. Я хотел что-нибудь ему сказать, даже если это будет банальностью.
— Дон Хуан, может быть, это судьба всех людей, которые хотят знать?
— Может быть, — ответил он спокойно.
Четверг, 23 ноября 1961 года
Я не увидел дона Хуана на веранде, когда подъехал к его дому. И подумал, что это странно. Я громко позвал, и навстречу вышла его невестка.
— Он в доме, — сказала она.
Оказалось, что несколько недель назад он вывихнул щиколотку. Сам наложил себе шину, смочив полосы материи в кашице из кактусов и толченой кости. Материя, туго обернутая вокруг щиколотки, высохла в легкий и гладкий панцирь. Повязка имела твердость гипсовой, но не была такой громоздкой.
— Как это случилось? — спросил я.
Ответила его невестка, мексиканка из Юкатана, которая за ним ухаживала.
— Это был несчастный случай! Он упал и чуть не сломал ногу!
Дон Хуан засмеялся и, подождав, пока мы не остались наедине, сказал:
— Несчастный случай — как бы не так! У меня есть враг тут поблизости. Женщина. Ла Каталина! Она толкнула меня в момент слабости, и я упал.
— Зачем она это сделала?
— Она хотела убить меня, вот зачем.
— Она была здесь, с тобой? — Да.
— А зачем ты позволил ей войти?
— Я не позволял. Она влетела.
— Извини, я не понял.
— Она — черный дрозд (chanate). И очень ловка в этом. Я был застигнут врасплох. Она пытается покончить со мной уже давно. И на этот раз действительно чуть не добилась своего.
— Ты сказал, что она — черный дрозд? То есть она что — птица?
— Ну вот, опять ты со своими вопросами! Она — черный дрозд! Точно так же, как я — ворона. Кто я, человек или птица? Я человек, который знает, как становиться птицей. Что касается Ла Каталины, то она — ведьма. Ее намерение меня убить столь сильно, что я еле-еле от нее отбился. Черный дрозд ворвался прямо в мой дом, и я не мог остановить его.
— Ты можешь стать птицей, дон Хуан?
— Да! Но это нечто такое, в чем мы с тобой разберемся позднее.
— Почему она хочет убить тебя?
— О, это у нас с ней старая загвоздка. Я упустил контроль над ситуацией, и теперь дело обстоит так, что мне следует покончить с ней прежде, чем она доберется до меня.
— Ты собираешься воспользоваться колдовством? — спросил я с большими надеждами.
— Не будь дураком. Никакое колдовство на нее не подействует. У меня другие планы. Как-нибудь я тебе о них расскажу.
— Твой союзник может защитить тебя от нее?
— Нет, дымок только говорит мне, что делать. А защищать себя я должен сам.
— Как насчет Мескалито? Может он защитить тебя?
— Нет! Мескалито — учитель, а не сила, которую можно было бы использовать в личных интересах.
— А трава дьявола?
— Я уже сказал, что должен защищаться сам, следуя указаниям своего союзника-дымка. И насколько я знаю, дымок может делать все. Если ты хочешь узнать что бы то ни было по какому-то делу, дымок тебе скажет. И он даст тебе не только знание, но и средства для его применения. Это самый чудесный союзник, какого только может пожелать человек.
— Что, дымок — самый лучший союзник для каждого?
— Он для каждого разный. Многие его боятся и не будут его трогать, даже не приблизятся к нему. Дымок, как и все остальное, создан не для всякого.
— Что же это за дымок, дон Хуан?
— Дымок предсказателей.
В его голосе явно звучало преклонение — то, чего я до сих пор ни разу в нем не замечал.
— Начну с того, что сказал мой бенефактор, когда начал учить меня об этом. Хотя в то время я, как и ты сейчас, пожалуй, не мог этого понять. «Трава дьявола для тех, кто просит о силе. Дымок для тех, кто хочет наблюдать и видеть». И, по моему мнению, дымок не имеет равных. Как только человек вступает в его владения, любая другая сила в его власти. Это изумительно! Конечно, на это уйдет вся жизнь. Потребуются годы только на знакомство с двумя его существенными частями: трубкой и курительной смесью. Трубку мне дал мой бенефактор, и вот уже много лет я так ласково с ней обращаюсь, что она стала моей. Она вросла в мои руки. Передать ее в твои руки, например, действительно серьезная задача для меня и большое достижение для тебя — если мы добьемся успеха! Трубка будет испытывать напряжение, если ее возьмет кто-то другой; и если один из нас ошибется, ничем уже не поможешь, когда трубка вдруг сама по себе расколется или выскользнет своей силой из рук и разобьется, даже упав на кучу соломы. Если это когда-нибудь случится, то будет концом для нас обоих. В особенности для меня. Невообразимым образом дымок обратится против меня.
— Как он может обратиться против тебя, он ведь твой союзник?
Мой вопрос, по-видимому, прервал поток его мыслей. Долгое время он ничего не отвечал.
— Сложность составных частей, — внезапно заговорил он, — делает курительную смесь одним из самых опасных веществ, какие я знаю. Никто не сможет приготовить ее без серьезной выучки. Она смертельно ядовита для всякого, кроме тех, кого опекает дымок! Трубка и смесь требуют самой нежной заботы. И человек, пытающийся учиться, должен следовать аккуратному, спокойному образу жизни. Действия дымка столь потрясающи, что только очень сильный человек сможет выдержать даже небольшую затяжку. Все пугает и запутывает сначала, но каждая следующая затяжка проясняет вещи. И внезапно мир открывается заново! Невообразимо! Когда это случится, дымок становится союзником этого человека и открывает любые секреты, позволяет ему входить в непостижимые миры. Это величайшее качество дымка, его величайший дар. И он делает свое дело, не причиняя ни малейшего вреда. Я называю дымок истинным союзником!
Как обычно, мы сидели перед его домом, где земляной пол всегда чист и хорошо утоптан; внезапно он поднялся и вошел в дом. Через несколько секунд он вернулся с узким свертком и сел снова.
— Это моя трубка, — сказал он.
Он наклонился ко мне и показал трубку, которую вытащил из чехла, сделанного из зеленой парусины. Она была, пожалуй, девяти-десяти дюймов длиной. Чубук из красноватого дерева, гладкий, без украшений. Чашечка трубки тоже казалась деревянной, но была довольно громоздкой по сравнению с тонким чубуком. Она была отполирована до блеска, темно-серого цвета, почти как каменный уголь.
Он подержал трубку перед моим лицом. Я думал, он подает ее мне. Протянул руку, чтобы взять, но он быстро убрал ее.
— Эта трубка была дана мне моим бенефактором, — сказал он. — В свою очередь я передам ее тебе. Но сначала ты должен ее узнать. Каждый раз, когда приедешь сюда, я буду давать ее тебе. Начни с прикосновения. Держи ее поначалу очень недолго, пока вы с трубкой не привыкнете друг к другу. Затем положи ее в карман или, скажем, за пазуху и, наконец, поднеси ко рту. Все это надо делать мало-помалу, медленно и осторожно. Когда связь установится (la amistad esta hecha), ты будешь курить из нее. Если последуешь моему совету и не будешь спешить, дымок станет и твоим любимым союзником.
Он подал мне трубку, но не выпустил ее из рук. Я протянул правую руку.
— Обеими руками, — сказал он.
Я коснулся трубки на мгновение обеими руками. Он не отдал ее совсем, так что я мог лишь коснуться ее, а не взять. Затем он спрятал ее обратно.
— Первый шаг в том, чтобы полюбить трубку. Это требует времени.
— А может трубка невзлюбить меня?
— Нет. Трубка не может невзлюбить тебя, но ты должен научиться любить ее, чтобы к тому времени, когда будешь курить, трубка помогла бы тебе не бояться.
— Что ты куришь, дон Хуан?
— Вот что.
Он расстегнул воротник и показал скрытый под рубашкой небольшой мешочек, висевший на шее наподобие медальона. Он вынул его, развязал и очень осторожно отсыпал на ладонь немного содержимого.
Насколько я мог судить, смесь выглядела как тонко истертые чайные листья, разнящиеся по цвету от темно-коричневого до светло-зеленого с несколькими пятнышками ярко-желтого.
Он ссыпал смесь обратно в мешочек, закрыл его, завязал ремешком и опять спрятал под рубашку.
— Что это за смесь?
— Там масса вещей. Добыча всех составных частей — очень трудное дело. Нужно далеко путешествовать. Грибки (los honguitos), необходимые для приготовления смеси, растут только в определенное время года и только в определенных местах.
— Смеси у тебя разные для разных видов помощи, в которой ты можешь нуждаться?
— Нет. Есть только один дымок, и нет другого, подобного ему.
Он показал на мешочек, висевший на груди, и поднял трубку, которая была зажата у него между ног.
— Это и это — одно! Без одного не может быть другого. Эта трубка и секрет этой смеси принадлежали моему бенефактору. Их передали ему точно так же, как он передал их мне. Хотя эту смесь трудно приготовить, она восполнима. Ее секрет — в составных частях, в способе их сбора и обработки. Трубка же — предмет на всю жизнь. За ней надо следить с бесконечной заботой. Она прочна и крепка, но ее нельзя ни обо что ударять. Ее надо держать сухими руками. Никогда не браться за нее, если руки потные, и пользоваться ею лишь в одиночестве. И никогда, вообще никто никогда не должен видеть ее, разве что человек, которому ты намерен ее передать. Вот чему мой бенефактор научил меня, и именно так я обращаюсь с трубкой всю мою жизнь.
— Что случится, если ты потеряешь или сломаешь трубку?
Он очень медленно покачал головой и взглянул на меня.
— Я умру.
— Все трубки магов такие, как твоя?
— Не у всех есть трубки, подобные моей, но я знаю некоторых, у кого они есть.
— Можешь ты сам сделать такую трубку, как эта, дон Хуан? — настаивал я. — Предположим, у тебя ее не было бы. Как бы ты передал мне трубку, если бы хотел это сделать?
— Если бы у меня не было своей трубки, я не смог бы, да и не захотел бы передавать ее тебе. Я дал бы тебе взамен что-нибудь другое.
Казалось, он почему-то мной недоволен. Очень осторожно он положил трубку в чехол, в котором, наверное, был вкладыш из мягкого материала, потому что, едва войдя в чехол, она скользнула внутрь очень легко. Он ушел в дом отнести трубку.
— Ты не сердишься на меня, дон Хуан? — спросил я, когда он вернулся. Его, по-видимому, удивил мой вопрос.
— Нет, я никогда ни на кого не сержусь. Никому из людей не удастся сделать что-то, достаточно для этого важное. На людей сердишься, когда веришь, что их поступки важны. Ничему подобному я больше не верю.
Вторник, 26 декабря 1961 года
Специального времени для пересадки «саженца», как дон Хуан называл корень, выбрано не было, хотя и предполагалось, что именно эта операция будет следующим шагом в приручении силы растения.
Я приехал к дону Хуану в субботу, 23 декабря, сразу после обеда. Как обычно, мы некоторое время просидели в молчании. День был теплый и облачный. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он дал мне первую порцию.
— Время вернуть траву земле, — сказал он внезапно, — но сначала я собираюсь устроить защиту для тебя. Ты будешь держать и беречь ее, и никто, кроме тебя, не должен эту защиту видеть. Раз устанавливать буду я, то тоже ее увижу. Это нехорошо, ведь как ты помнишь, я не поклонник травы дьявола — тут мы с тобою непохожи. Но моя память долго не проживет, я слишком стар. Ты должен охранять ее от чужих глаз, потому что на то время, пока длится их память об увиденном, сила защиты подпорчена.
Он пошел в свою комнату и вытащил три узла из-под старой соломенной циновки. Вернулся с ними на веранду и сел.
После долгого молчания он открыл один узел. Это было женское растение дурмана, которое он приготовил вместе со мной. Все листья, цветы и семенные коробочки, уложенные им раньше, были уже сухими. Он взял длинный кусок корня в форме буквы Y и снова завязал узел.
Корень высох и сморщился, складки коры широко отставали и топорщились. Он положил корень себе на колени, открыл свою кожаную сумку и вынул нож. Подержал сухой корень передо мной.
— Эта часть для головы, — сказал он и сделал первый надрез на хвосте «игрека», который в перевернутом виде напоминал человека с расставленными ногами.
— Эта — для сердца. — И он надрезал вблизи развилки. Затем он обрезал концы корня, оставив примерно по три дюйма на каждом отростке. Потом медленно и терпеливо вырезал фигурку человека.
Корень был сухим и волокнистым. Для того чтобы вырезать из него, дон Хуан сделал два надреза, разворошил и уложил волокна между ними как раз на глубину надреза. А когда перешел к деталям, придал деревяшке форму рук и ладоней. В результате получилась вытянутая фигурка человека со сложенными на груди руками и кистями, сплетенными в замок.
Дон Хуан поднялся и подошел к голубой агаве, что росла перед домом рядом с верандой. Он взялся за твердый шип одного из центральных мясистых листьев, нагнул его и повернул три или четыре раза. Круговое движение почти отделило шип от листа, он повис. Дон Хуан схватил его зубами и выдернул. Шип вышел из мякоти листа и потянул за собой сросшийся с деревом хвост из длинных белых нитевидных волокон длиной около двух футов. Все еще держа шип зубами, дон Хуан скрутил волокна между ладонями и сделал шнур, которым стянул ноги фигурки. Он обматывал нижнюю часть фигурки, пока весь шнур не кончился. Затем очень ловко вкрутил шип, как шило, в переднюю часть фигурки, под сложенными руками, так что острый конец выступил из сцепленных ладоней. Он опять воспользовался зубами и, осторожно потянув, вытащил почти весь шип. Теперь тот выглядел как длинное копье, выступающее из груди фигурки. Не глядя на нее больше, дон Хуан положил фигурку в кожаную сумку. Казалось, работа утомила его. Он растянулся на веранде и заснул.
Было уже темно, когда он проснулся. Мы поели из тех припасов, что я привез ему, и еще немного посидели на веранде. Затем дон Хуан пошел за дом, взяв с собою три узла. Он нарубил веток и сухих сучьев и развел костер. Мы удобно уселись перед огнем, и он открыл все три узла. Вдобавок к тому, в котором были сухие части женского растения, открыл другой, содержащий все, что осталось от мужского растения, и третий, толстый узел с зелеными свежесрезанными частями дурмана.
Дон Хуан пошел к кормушке для свиней и вернулся с каменной ступкой, очень глубокой, похожей скорее на горшок с мягко закругленным дном. Сделал небольшое углубление в земле и твердо установил ступку. Подбросил сучьев в костер, затем взял два узла с сухими частями мужского и женского растений и все сразу высыпал в ступку. Встряхнул материю, чтобы убедиться, что все кусочки растения упали в ступку. Из третьего узла он извлек два свежих куска корня дурмана.
— Я намерен приготовить их специально для тебя.
— Что это за приготовления, дон Хуан?
— Одна из этих частей — от женского растения, другая — от мужского. Это единственный случай, когда два растения нужно положить вместе. Части корня — с глубины одного ярда.
Он растер их в ступке равномерными ударами пестика. При этом пел тихим голосом, звучавшим как монотонный гул без всякого ритма. Слов я разобрать не смог. Он был полностью погружен в работу.
Когда корни были окончательно раздроблены, он вынул из свертка немного листьев дурмана, свежесрезанных и очищенных, без единого повреждения. Он бросал их в ступку по одному. Взял горсть цветов дурмана и тоже побросал в ступку по одному. Я насчитал 14 листьев и 14 цветков. Затем он достал связку свежих семенных коробочек, еще не раскрывшихся и со всеми своими шипами. Я не смог их сосчитать, так как он бросил в ступку все сразу, — но думаю, что их тоже было 14. Он добавил три стебля дурмана без листьев. Темно-красные и чистые, они, по-видимому, принадлежали большим растениям, судя по их многочисленным отросткам.
После того как все эти кусочки попали в ступку, он равномерными ударами растер их в кашу. Через какое-то время наклонил ступку и рукой переложил всю смесь в старый горшок. Протянул руку, и я решил, что он просит ее вытереть. Вместо этого он схватил мою левую руку и резким движением раздвинул средний и безымянный пальцы на максимальную ширину. Затем концом своего ножа уколол как раз между пальцами и прорезал кожу вниз по безымянному пальцу. Он действовал с такой ловкостью и быстротой, что, когда я отдернул руку, она уже была глубоко порезана, из нее обильно лилась кровь. Он опять схватил мою руку, поднял ее над горшком и сжал, чтобы выпустить побольше крови.
Рука моя онемела. Я был в состоянии шока — странным образом похолодел и напрягся, грудь мою сдавило и заложило в ушах. Я почувствовал, что соскальзываю со своего сиденья. Сознание покидало меня! Он отпустил мою руку и перемешал содержимое горшка. Очнувшись от шока, я по-настоящему на него рассердился. И чтобы полностью прийти в себя, мне понадобилось довольно много времени.
Он положил вокруг костра три камня и поместил на них горшок. К смеси он добавил что-то, что я принял за большой кусок столярного клея, и большой ковш воды, а затем оставил все это кипеть. Растения дурмана сами по себе пахнут весьма специфично. Вместе с «клеем», от которого пошла сильная вонь, когда смесь закипела, они распространяли столь зловонные испарения, что я с трудом удерживал рвоту.
Смесь кипела долго, а мы сидели неподвижно перед очагом. Временами, когда ветер гнал испарения в мою сторону, вонь обволакивала меня, и я задерживал дыхание, всеми силами пытаясь ее избежать.
Дон Хуан открыл свою кожаную сумку и вытащил фигурку. Осторожно передал ее мне и велел положить в горшок, но не обжечь пальцев. Я дал ей мягко соскользнуть в кипящую кашу. Он вынул нож, и на какую-то секунду я подумал, что он опять собирается меня резать; но вместо этого он концом ножа подтолкнул фигурку и утопил ее. Еще некоторое время он наблюдал, как кипит каша, а затем начал чистить ступку. Я помогал ему. Когда мы закончили, он прислонил ступку и пестик к ограде. Мы вошли в дом, а горшок остался на камнях на всю ночь.
На следующее утро, на рассвете, дон Хуан велел мне вытащить фигурку из клея и подвесить ее к крыше, лицом к востоку, чтобы она высохла на солнце. К полудню она стала твердой, как проволока. Жара высушила клей, он окрасился зеленым цветом листьев. Фигурка приобрела жутковатый стеклянный блеск.
Дон Хуан попросил меня ее снять. Потом вручил мне кожаную сумку, которую, кстати, сделал из старой кожаной куртки, которую я как-то привез. Сумка выглядела точно так же, как и его собственная. Единственное различие было в том, что его сумка была из мягкой желтой кожи.
— Положи свое «изображение» в сумку и закрой ее, — сказал он.
Он не смотрел на меня и нарочно отвернулся. Когда я убрал фигурку в сумку, он дал мне сетку и велел положить в нее глиняный горшок.
Потом подошел к моей машине, взял сетку у меня из рук и укрепил ее в машине в висячем положении.
— Пойдем со мной, — сказал он.
Я последовал за ним. Он обошел дом, сделав полный круг по часовой стрелке. Остановился у веранды, еще раз обошел дом, на этот раз в обратную сторону, против часовой стрелки, и снова вернулся на веранду. Некоторое время стоял неподвижно, а затем сел. Я уже привык верить, что все, что он делает, имеет значение. И теперь гадал о том, какой смысл кружить вокруг дома, когда он сказал:
— Эй! Я забыл, куда я его дел.
Я спросил его, что пропало. Он ответил, что забыл, куда положил саженец, который я должен пересадить. Мы еще раз обошли вокруг дома, прежде чем он вспомнил.
Он показал мне маленькую стеклянную кружку на дощечке, прибитой под крышей. В кружке была другая половина первой порции корня дурмана. Саженец пустил отростки листьев на верхнем своем конце. В кружке было немного воды, но совсем не было земли.
— Почему там нет земли? — спросил я.
— Не все почвы одинаковы, а трава дьявола должна знать только ту землю, на которой она будет расти. А сейчас время вернуть ее земле, прежде чем ее успеют испортить гусеницы.
— Может, посадим ее здесь, перед домом? — спросил я.
— Нет! Нет! Только не здесь. Ее нужно вернуть на место твоего предпочтения.
— Но где я найду место Своего предпочтения?
— Не знаю. Можешь посадить ее всюду, где захочешь. Но за ней надо смотреть и ухаживать — она должна выжить, чтобы у тебя была та сила, в которой ты нуждаешься. Если она погибнет, это будет значить, что она тебя не хочет, — и ты не должен ее больше беспокоить. Это значит, что ты не получишь власти над ней. Поэтому надо ухаживать и присматривать за ней, чтобы она росла. Однако не стоит и надоедать ей.
— Почему?
— Если она не захочет расти, делать с ней что-либо бесполезно. Но, с другой стороны, ты должен доказать, что заботишься о ней. Снимай гусениц и поливай, когда ее навешаешь. Это следует делать регулярно, пока не появятся семена. После того как первые семена опадут, мы будем уверены, что она хочет тебя.
— Но, дон Хуан, это же невозможно для меня — смотреть за корнем так, как ты хочешь.
— Если хочешь ее силы, тебе придется это делать. Другого способа нет.
— Можешь ли ты посмотреть за ней в мое отсутствие?
— Нет! Нет! Мне нельзя этого делать! Каждый должен сам взращивать свой росток. У меня есть свой. Теперь и ты должен иметь свой. И не раньше, чем она даст семена, можешь ты считать себя готовым к учению.
— Как ты думаешь, где я могу пересадить ее?
— Это уж тебе самому решать. И никто не должен знать этого места, даже я. Только так следует делать пересадку. Никто, совсем никто, не должен знать, где ты его посадишь. Если незнакомец пойдет за тобой и увидит тебя, бери росток и беги в другое место. Он причинил бы тебе невообразимый вред, манипулируя ростком. Он может искалечить или убить тебя. Вот почему даже я не должен знать, где находится твое растение. — Он вручил мне кружку с ростком. — Теперь бери.
Я взял кружку, и он почти силой потащил меня к машине.
— Теперь тебе надо уехать. Поезжай и выбери место, где посадишь росток. Выкопай глубокую яму в мягкой почве, неподалеку от воды. Помни, что ему нужно быть рядом с водой, чтобы расти. Копай яму только руками, пусть хоть до крови их раздерешь. Помести росток в центр ямы и сделай вокруг него пирамидку. Затем полей его водой. Когда вода впитается, засыпь яму мягкой землей. После этого выбери место в двух шагах от ростка в юго-восточном направлении.
Выкопай там вторую глубокую яму — тоже своими руками — и вылей в нее все, что есть в горшке. Затем разбей горшок и глубоко зарой его в другом месте, далеко от своего ростка. Когда похоронишь горшок, возвращайся к ростку и еще раз полей его. Затем достань свое изображение. Держи его между пальцами — там, где у тебя свежая рана, — и, стоя на том месте, где похоронил клей, слегка тронь росток острием фигурки. Четыре раза обойди его кругом, каждый раз останавливаясь на том же самом месте, чтобы коснуться растения.
— Надо ли мне держаться какого-то определенного направления, когда я буду обходить вокруг корня?
— Любое направление годится, но ты должен запомнить, в каком направлении закопал клей и в каком направлении пошел вокруг ростка. Касайся ростка острием слегка каждый раз, кроме последнего, когда уколешь его глубоко. Но делай это осторожно. Встань на колени, чтоб рука не дрогнула, потому что нельзя сломать острие и оставить его в ростке. Если сломаешь острие — с тобой покончено. И даже корень тебе не пригодится.
— Надо ли говорить какие-нибудь слова, когда я буду ходить вокруг ростка?
— Нет. Я сделаю это за тебя.
Суббота, 27 января 1962 года
Как только я вошел тем утром в дом дона Хуана, он сказал, что собирается показать мне, как готовить курительную смесь.
Мы пошли с ним в холмы и далеко углубились в один из каньонов. Он остановился у высокого тонкого куста, цвет которого заметно отличался от окружающей растительности. Чапараль вокруг куста был желтоватым, а сам куст — ярко-зеленым.