1. Подтверждения из окружающего мира

1. Подтверждения из окружающего мира

— Как я понимаю, вы очень много знаете о растениях, сэр, — сказал я старому индейцу, который стоял передо мной.

Мой друг просто свел нас и вышел, и мы представились друг другу сами. Старик сказал мне, что его зовут Хуан Матус.

— Твой друг сказал тебе это? — спросил он.

— Да, это он сказал.

— Я собираю растения, или, скорее, они позволяют мне собирать себя, — сказал он мягко.

Мы находились в зале ожидания автобусной станции в Аризоне. Я заговорил с ним по-испански, в очень официальной манере. Я сказал:

— Не позволит ли джентльмен (кабальеро) задать ему несколько вопросов?

«Кабальеро», производное от слова «кабальо» (лошадь), первоначально означало всадника или знатного человека на лошади. Он посмотрел на меня с любопытством.

— Я всадник без лошади, — сказал он с широкой улыбкой и добавил: — Я сказал тебе, что меня зовут Хуан Матус.

Мне понравилась его улыбка. Я подумал, что он явно не из тех людей, которым нравится прямота, и решил сразу обратиться к нему с просьбой.

Я сказал ему, что интересуюсь сбором и изучением лекарственных растений. Я сказал, что мой особый интерес связан с использованием галлюциногенного кактуса — пейота, который я долго изучал в университете в Лос-Анджелесе.

Я думал, что представился очень серьезно. Я держал себя сдержанно, и мои слова казались мне чрезвычайно весомыми.

Старик медленно покачал головой, и я, ободренный его молчанием, добавил, что, без сомнения, было бы полезным для нас обоих встретиться и поговорить о пейоте.

Именно в этот момент он поднял голову и взглянул мне в глаза. Это был ужасный взгляд. И, однако, он никоим образом не был ни угрожающим, ни устрашающим. Это был взгляд, который прошел сквозь меня. Я сразу же онемел и не мог больше говорить о себе. Это был конец нашей встречи. И, однако, он оставил крупицу надежды. Он сказал, что, может быть, я смогу когда-нибудь зайти к нему домой.

Будет трудно оценить воздействие взгляда дона Хуана, если не сопоставить мой предыдущий опыт с уникальностью этого события. Когда я начал изучать антропологию, я уже был экспертом в том, что называется «вертеться». Я покинул дом много лет назад, и это означало, по моей оценке, что я был способен позаботиться о себе. Когда меня отвергали, я обычно мог проложить себе путь лестью, тем, что шел на компромисс, спорил или сердился, а если ничего не помогало, я ныл или жаловался. Иными словами, я всегда знал, как действовать при данных обстоятельствах. И никогда в жизни ни один человек не останавливал моей инерции так легко и так однозначно, как дон Хуан в этот день. Дело было не только в том, что меня заставили молчать. Бывали времена, когда я не мог сказать ни слова своему оппоненту из-за какого-то врожденного уважения, которое я чувствовал к нему. Но в таких случаях моя злость или замешательство проявлялись в моих мыслях. Взгляд дона Хуана сделал меня немым до такой степени, что я перестал связно думать.

Я был глубоко заинтригован этим поразительным взглядом и решил искать встречи с доном Хуаном.

После этого случая я готовился шесть месяцев, читая об использовании пейота среди американских индейцев, особенно о культе пейота у равнинных индейцев. Я познакомился со всеми доступными работами и, почувствовав, что готов, вернулся назад в Аризону.

Суббота, 17 декабря 1960 года

Я нашел его дом после длинных и дорогостоящих расспросов среди местных индейцев. Была середина дня, когда я подъехал к дому и остановился перед ним. Я увидел дона Хуана, сидящего на деревянной молочной фляге. Он узнал меня и поздоровался, когда я вылезал из машины.

В течение некоторого времени мы обменивались пустыми стандартными фразами, а затем я прямо признался, что был очень неоткровенен с ним в первый раз. Я хвастался, что знаю очень много о пейоте, в то время как на самом деле я не знал ничего. Он поглядел на меня. Его глаза были очень добрыми.

Я сказал ему, что в течение шести месяцев я читал книги, чтобы подготовиться к нашей встрече, и сейчас знаю намного больше.

Он засмеялся. В моем заявлении явно было что-то смешное для него. Он смеялся надо мной, и я чувствовал себя немного смущенным и задетым.

Он, очевидно, заметил мое неудобство и заверил меня, что, хотя у меня были хорошие намерения, на самом деле не существовало никакого способа подготовиться к нашей встрече.

Я захотел спросить, имеет ли это заявление какой-либо скрытый смысл, но не решился. Однако он угадал мои чувства и стал объяснять, что он имел в виду. Он сказал, что мои усилия напомнили ему сказку о людях, которых когда-то обвинил и казнил некий король. Он сказал, что в сказке наказанные люди не отличались от тех, кто их наказывал, ничем, кроме того, что произносили слова особым образом, присущим только им. Этот недостаток, конечно, и выдавал их. Король поставил на дорогах заставы, где чиновники требовали от каждого прохожего произнести ключевое слово. Те, кто мог его произнести так, как король, оставались жить, остальных немедленно казнили. Основой сказки было то, что молодой человек решил подготовиться к испытанию на заставе, научившись произносить контрольное слово так, как нравилось королю.

Дон Хуан сказал с широкой улыбкой, что молодому человеку понадобилось «шесть месяцев», чтобы научиться правильному произношению. И затем пришел день великого испытания. Молодой человек пошел к заставе и стал ждать, когда чиновник потребует произнести слово.

В этом месте дон Хуан очень драматично остановился и посмотрел на меня. Его пауза была рассчитанной и показалась мне ловушкой, но я продолжал игру. Я уже слышал подобную историю раньше. Там речь шла о евреях в Германии и о способе, которым можно было узнать евреев по тому, как они произносили некоторые слова. Я знал также основную нить рассказа: молодой человек должен был быть схвачен из-за того, что чиновник забыл ключевое слово и попросил произнести другое, очень похожее, которое молодой человек не научился произносить правильно.

Дон Хуан, казалось, ждал, чтобы я спросил, что было дальше. Я так и сделал.

— Что с ним случилось? — спросил я, стараясь выглядеть наивным и заинтересованным сказкой.

— Молодой человек, который был действительно хитрым, сообразил, что чиновник забыл ключевое слово, и, прежде чем тот успел сказать что-либо еще, он признался, что готовился в течение шести месяцев.

Он сделал другую паузу и взглянул на меня с предательским блеском в глазах. На этот раз он подменил карты. Признание молодого человека было новым элементом, и я уже не знал, чем закончится история.

— Ну, и что случилось потом? — спросил я, действительно заинтересовавшись.

— Молодой человек был немедленно убит, конечно, — сказал он и расхохотался.

Мне очень понравился способ, которым он захватил мой интерес. Еще больше мне понравилось, как он связал сказку с моим случаем. Фактически он сочинил ее для меня и потешался надо мной очень тонко и артистически. Я засмеялся вместе с ним.

После этого я сказал ему, что, как бы глупо я ни выглядел, я действительно заинтересован в том, чтобы узнать что-нибудь о растениях.

— Я очень люблю гулять, — сказал он.

Я подумал, что он намеренно меняет тему разговора, чтобы не отвечать мне. Я не хотел настраивать его против себя своей настойчивостью.

Он спросил меня, не хочу ли я пойти с ним на короткую прогулку в пустыню. Я охотно согласился, сказав, что с удовольствием пройдусь по пустыне.

— Это не пикник, — сказал он тоном предупреждения.

Я ответил, что очень серьезно хочу работать с ним. Я сказал, что нуждаюсь в информации любого рода об использовании лекарственных растений и готов платить ему за время и труды.

— Сколько ты будешь платить? — спросил он.

Я уловил в его голосе нотку жадности.

— Сколько ты найдешь нужным, — сказал я.

— Плати мне за мое время своим временем.

Я подумал, что он любопытнейшая личность. Я сказал ему, что не понимаю, что он имеет в виду. Он ответил, что о растениях нечего сказать, поэтому взять деньги было бы для него немыслимо.

Он пронзительно поглядел на меня.

— Что ты делаешь у себя в кармане? — спросил он с гримасой. — Ты что, играешь со своей колотушкой?

Он имел в виду записи, которые я делал в миниатюрном блокноте, хранящемся в огромном кармане моей куртки.

Когда я объяснил, что я делаю, он сердечно рассмеялся. Я сказал, что не хотел его беспокоить, записывая прямо перед ним.

— Если ты хочешь записывать — записывай, ты не беспокоишь меня, — сказал он.

Мы гуляли в окрестной пустыне, пока не стало почти совсем темно. Он не показывал мне никаких растений и совсем не говорил о них. Мы на минутку остановились отдохнуть у больших кустов.

— Растения очень любопытные создания, — сказал он, не глядя на меня. — Они живые, и они чувствуют.

В тот самый момент, когда он сделал это заявление, сильный порыв ветра сотряс пустынный чапараль вокруг нас. Кусты издали гремящий звук.

— Ты слышишь это? — спросил он меня, приставляя руку к своему уху, словно прислушиваясь. — Листья и ветер соглашаются со мной.

Я засмеялся. Друг, который свел нас, уже предупреждал, чтобы я держался настороже, потому что старик бывает очень эксцентричен. Я подумал, что «соглашение с листьями» было одной из его эксцентричностей.

Мы гуляли еще некоторое время, но он все не показывал мне никаких растений и не сорвал ни одного из них. Он просто шел через кусты, слегка их касаясь. Затем он остановился, сел на камень и сказал мне, чтобы я отдохнул и осмотрелся.

Я хотел продолжить разговор. Я повторил, что очень хочу получить знания о растениях, особенно о пейоте. Я попросил его стать моим информатором в обмен на какое-нибудь вознаграждение.

— Тебе не нужно платить, — сказал он. — Ты можешь спрашивать все, что хочешь. Я буду рассказывать тебе то, что знаю, а потом расскажу, что с этим делать.

Он спросил меня, согласен ли я с его планом. Я был в восторге. Затем он добавил загадочную фразу: «Возможно, нет ничего такого, чему можно было бы научиться о растениях, потому что о них нечего сказать».

Я не понял ни того, что он сказал, ни того, что он имел в виду.

— Что ты сказал? — спросил я.

Он повторил это замечание трижды, а затем все вокруг содрогнулось от грохота реактивного военного самолета, летящего низко над землей.

— Вот! Мир только что согласился со мной, — сказал он, приставляя левую ладонь к уху.

— Ты из Аризоны, дон Хуан? — спросил я, пытаясь вести разговор вокруг того, чтобы он стал моим информатором.

Он взглянул на меня и утвердительно кивнул. Его глаза казались уставшими. Я мог видеть их белки под опущенными веками.

— Ты рожден в этой местности?

Он кивнул, опять не ответив мне. Это походило на утвердительный жест, но это походило также и на нервное покачивание головой задумавшегося человека.

— А откуда ты сам? — спросил он.

— Я приехал из Южной Америки.

— Это большое место. Ты приехал из нее всей?

Его глаза были пронзительными, когда он посмотрел на меня. Я начал объяснять ему обстоятельства своего рождения, но он прервал меня.

— В этом отношении мы похожи, — сказал он. — Сейчас я живу здесь, но на самом деле я яки из Соноры.

— Правда? А я сам из…

Он не дал мне закончить.

— Знаю, знаю, — сказал он. — Ты тот, кто ты есть, оттуда, откуда ты есть. Так же, как и я — яки из Соноры.

Его глаза были очень яркими, а смех странно беспокоящим. Он заставлял меня чувствовать себя так, как если бы он поймал меня на лжи. Я испытывал необычное ощущение вины. У меня было чувство, что он знает что-то, чего я не знаю или не хочу говорить.

Мое странное замешательство росло. Он, должно быть, заметил его, потому что встал и спросил, не хочу ли я поесть в городском ресторане.

Обратный путь к его дому и дорога в город улучшили мое самочувствие, но полностью я не расслабился. Я ощущал какую-то угрозу, хотя и не понимал, в чем дело.

Я хотел купить ему пива в ресторане. Он сказал, что никогда не пьет, даже пива. Я засмеялся про себя, не поверив. Друг, который свел нас, говорил, что старик большую часть времени не в себе. Мне действительно не было дела, врет он или нет. Он мне нравился. В нем было что-то очень успокаивающее.

Должно быть, у меня на лице отразилось сомнение, потому что он стал объяснять, что пил в молодости, но однажды попросту бросил это.

— Люди вряд ли даже понимают, что мы можем отсечь от нашей жизни все, что угодно, в любое время, просто вот так. — Он щелкнул пальцами.

— Ты думаешь, что можно бросить курить или пить так легко?

— Конечно! — сказал он с большим убеждением. — Курение и пьянство — ничто. Совсем ничто, если мы хотим это бросить.

В этот самый момент автоматическая кофеварка, в которой кипела вода, издала громкий звук.

— Слышишь это! — воскликнул дон Хуан с сиянием в глазах. — Кипяток согласен со мной.

После паузы он добавил:

— Человек может получать согласие от всего вокруг.

В эту напряженную секунду кофеварка издала поистине непристойный булькающий звук. Он взглянул на кофеварку и мягко сказал:

— Спасибо.

Кивнув, он расхохотался.

Я опешил. Его смех был немножко громок, но я получал от всего этого искреннее удовольствие.

На этом моя первая сессия с моим «информатором» закончилась. Я сказал ему, что мне нужно навестить некоторых друзей и что я был бы рад повидать его снова в конце следующей недели.

— Когда ты будешь дома? — спросил я. Он пристально рассматривал меня.

— Когда ты приедешь? — спросил он.

— Я не знаю точно, когда я смогу приехать.

— Тогда просто приезжай, не заботься.

— А вдруг тебя не будет дома?

— Я буду там, — сказал он с улыбкой и пошел прочь.

Я побежал за ним и спросил, не будет ли он возражать, если я возьму с собой фотоаппарат, чтобы сфотографировать его и его дом.

— Об этом не может быть речи, — сказал он, нахмурясь.

— А как насчет магнитофона? Будешь ты возражать против этого?

— Боюсь, что такой возможности тоже нет.

Я почувствовал себя раздраженным и стал горячиться. Я сказал, что не вижу никакой логической причины для его отказа.

Дон Хуан отрицательно покачал головой.

— Забудь это, — сказал он с силой. — И если ты еще хочешь видеть меня, никогда не говори мне об этом.

Я выставил последнее слабое возражение. Я сказал, что фотоснимки и магнитофонные записи необходимы для моей работы.

Он сказал, что есть только одна вещь, которая необходима для всего, что мы делаем. Он назвал ее «дух».

— Нельзя обойтись без духа, — сказал он. — А у тебя его нет. Беспокойся об этом, а не о фотоснимках.

— Что ты?..

Он прервал меня движением головы и вернулся на несколько шагов.

— Обязательно возвращайся, — сказал он тихо и помахал мне на прощание рукой.