Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая

— Ты кто? — спросил ставший без веской на то причины Ангелом Слава Савоев и, раздвинув своими временно золототканными руками возникший перед ним занавес огня, посмотрел на существо, напоминающее древнеегипетского фараона.

— Я фундаментальная ложь, — испуганно прижался к звенящей от напряжения пустоте фараон. — Мое имя Хефрен, я Престол Власти. Это по моему приказу был создан и установлен Сфинкс за 2500 лет до Твоего рождения.

— Я не Он. — Лаоэр Слава Савоев прислушался к шуму то и дело возникающих внутри Шамбалы астрально-кармических споров. — Я от Него. Сфинкса установили нефилимцы из шумерской Гибиру. Ты нефилимец?

— Никто не может с точностью сказать, кто он, если находится в Шамбале. — Престол Власти без всякой надежды, видимо, уже в тысячный раз, подергал рукой, пытаясь выдернуть ее из пустоты, и с насмешкой посмотрел на Славу. Но вновь испугавшись его золототканной сущности, робко добавил: — Агнозия вне Солнечной системы — это же залы Аменти, периферия Сириусной системы…

Слава Савоев, как всегда неожиданно, наполнился нежным вдохновением Ангельского понимания. Аоэлитный лаоэр, познавая суть Шамбалы, классифицировал ее, и Слава Савоев превратился в информационное наслаждение, он словно бы влился в зону неведения Абсолюта, аннулируя ее…

Сириусные жители погрузились в земные, тогда еще горячие, океаны пять с половиной миллионов лет назад и вышли из них человекообразными рыбами через миллион лет. Они носили в себе знание в то время еще логически и нравственно оправданного бессмертия. Когда пришли другие жители Сириуса, то ставшие рыбообразными граждане их планеты уже успели сформировать сферу сознания. Они слились с семенем жизни и создали великий, напоминающий яйцо, Овал, то есть сотворили новую геометрическую фигуру жизни, вокруг которой образовалось холодное, выглядевшее как огонь, пламя. Великий Овал был водворен в «Залы Аменти» — Шамбалу. Пришедшие за ними сириусияне возмутились духом, ибо логика оправданного бессмертия нарушала законы метропольного Сириуса, которые не позволяли накладывать несовершенное на идеальное. И тогда с Нибиру (Глории или Антиземли, десятой планеты Солнечной системы) были призваны шестнадцать нефилимцев, и на третьей планете Сириусной системы Сириус В образовалось шестнадцать пар из мужчин и отпочковавшихся от них женщин, которых отправили на Землю прямо в холодный огонь «Залов Аменти». И слились эти пары среди огня между собой, и длился этот сексуальный контакт две тысячи лет. С тех пор бессмертие стало защищенным от несовершенного Смертью, и с тех пор на Земле существует лишь одна, соединенная в одно, раса — смертные глориане и бессмертные сириусиняне, а все остальные разделения на племена, народы и языки — лишь основные признаки земного несовершенства…

— Да, — покачал головой Ангел Савоев, — плохо быть фундаментальной ложью. Я сочувствую тебе, Престол Власти, но такова участь космоиерархии: падший мир элохимов и люциферного демиургинианства обречен на искренность в служении добру, истинам и правдам, которые из-за отсутствия в них законообразующей бесконечности всегда становятся злом и ложью. Единственное, что я могу для тебя сделать, несчастный Престол, так это освободить твою руку.

— Ох! — радостно выдохнул агнозийно-шамбальный фараон земной власти, выдергивая из пустоты кисть своей руки с шестью пальцами женско-мужской акцентации и красными, словно мякоть спелой вишни, бордомино-грассуляровыми ногтями…

— Здесь, конечно, все запутано, — медленно проговорил Толик Лаперуза, «перелистывая» информационные странички автономных, без выхода в Интернет, компьютеров в различных кабинетах, лабораториях и спецархивах ФСБ, СВР и ГРУ. — А вот и досье на Углокамушкина! Ага, ну да, смотри, Мармик, читай, что написано…

— Читаю. — Ксюша Мармик уткнулась взглядом в монитор. — Проект «Дитя разведки»… Доктор Чебрак… Усиление пси-сексуализма посредством инплантационной экспансии на основные нервные магистрали тела… На этом обрывается. — Ксюша с недоумением посмотрела на Толика. — Почему?

— Все очень просто, — вздохнул Толик. — Они перестали вносить информацию в компьютер. Разведка знает, что делает. Человек и организация, не имеющие дело с электроникой, — это фактически не прослеживаемые и непредсказуемые индивидуумы, а вот человек, сидящий перед экраном телевизора, компьютера, подсоединенный к мобиле, доверяющий всей высокотехнологической иллюзии, — уже не дикий индивидуал, а полезный и удобный, раскрепощенный и современный, легко используемый и легко заменяемый на другого раба.

— Ты иногда такой умный, — возмутилась опечаленная Мармик, — как мой папа, когда ему кажется, что его не ценят на службе, и иногда такой зануда.

— Ага, — согласился Толик. — Кажется, я вновь вышел на инфу о Кирпиче… Что такое?!

— Ого! — воскликнула от неожиданности Ксюша Мармик. — Надеюсь, теперь ты обратишь внимание на то, что я не просто женщина, а юная, еще ничего как следует не испробовавшая женщина.

— Ничего себе, — продолжал игнорировать существование Мармик на Земле Лаперуза, глядя на вернувшуюся к нему из каких-то далеких скитаний свою обычную, заменившую властную, руку. — Надеюсь, теперь нас не будет сопровождать повсюду охрана.

— Ты прав. — с каким-то скрытым разочарованием в голосе согласилась с ним Ксюша. — Теперь мы никому не нужны. Теперь, как ты точно заметил, ты полезный, удобный и, самое главное, легко заменяемый на точно такого же, но свежего. Жаль, конечно, что Углокамушкин как был, так и остался диким, не подсоединенным к электронике, индивидуалом.

Полковник ФСБ Степанида Грунина, час назад приехавшая по вызову Алексея Васильевича Чебрака в спецлабораторию для того, чтобы ознакомиться с результатом проекта «Дитя разведки» и доложить об этом Тропареву и Сибирякову, улыбаясь сидела у ног Саши Углокамушкина, восседающего посередине большой комнаты для персонала в мягком кресле черного цвета, и прижималась к его колену щекой, всхлипывая от умиления. Вокруг них стоял на коленях весь орден Генетиков в полном составе, кроме тринадцатой, никому не известной сиреневой сущности, и весь, включая технический, персонал спецлаборатории. На их лица, сделав их похожими, легла печать раболепного наслаждения и готовность к самозабвенному подчинению.

— Милая моя Коринф, — запустил Саша пальцы в волосы полковника, — я для тебя брат, а не владыка. Просто я еще не открыл, а возможно, и не открою шлюзы твоей памяти. Сегодня я хочу увидеть нашу дорогую Манес еретикообразующую, пусть расскажет нам о своей тяге к Юпитеру. Никак не могу понять: я был на нем в этом диапазоне познания или в другом. Пора бы мне уже вернуться в лазоревую безмятежность Гавани, омыться в струях орлаксовых миров. Миллионнолетний уик-энд — божественный Саша Углокамушкин бесстрастно хохотнул, — не помешал бы и тебе, мой братосестринский Коринф. Кстати, — Саша с нежной холодностью взглянул на полковника Грунину, — я тебе повелеваю любить Клэр Гатсинг, нашу взбалмошную Манес-еретичку, и пока еще не знакомую тебе звездную ласточку Валентину Антиохийскую, Капу Щадскую. Ну, а теперь, — повысил голос Саша, — я говорю вам слова своего желания. Слушайте!

Замотанный в бархатную темно-малиновую портьеру, снятую с больших окон в конференц-зале ЦКБ, золотонежнокожий Саша Углокамушкин поднял руку и простер ее, вбирая в себя волю, память и судьбу коленопреклоненных перед ним, делая их на время ничем во всем, давая почувствовать разницу между их рабской преданностью и восторженно-влюбленным ангельским послушанием избранных…

— Я буду сейчас Он или Она?

— Я уже вошел в тебя, значит, ты уже не Она, ты Мы — тля вселенская. Когда Бесплотные нарушают Закон, их выбрасывают из Орлаксовых миров, смывающих Лазоревую Гавань Божественной Непредставимой Плоти, в наказание тлением, то есть в нас, и они умирают Смертью, хотя Оно, то есть Мы — тля, и не понимаем смысла этого наказания. Разве есть что-либо прекраснее тления? Наслаждение гниением… Гниль и перегнойное вдохновение сделало эту землю, этот океан прекрасными…

— А что такое Лазоревая Гавань? Вдавись в меня, пожалуйста, посильнее, я уже Он, всей своей слизистой глубиной! Ах, как прекрасно слизи облаченье! А что такое Бесплотные?

— Бесплотные нас не интересуют, там, где есть они, нет Нас.

— А там, где есть Мы?

— Я же говорю, они могут быть везде, и везде, где они, нас не бывает… До той поры, пока кто-то из Бесплотных не нарушит Закон и не начнет умирать Смертью.

— А пыль, откуда она? Это Мы или не Мы ее родили?

— Пыль — это часть нас, мой дорогой Он, это забвение. Скорее втянись и стань Она, я погружу в тебя свою гниющую нежность…

— Скажите, — спросил корреспондент российской газеты, — почему появление пыли связывают с появлением на орбите «Хазара»?

Клэр Гатсинг, космические чиновники НАСА и космочиновники России перед отъездом на родину американской делегации давали последнюю перед стартом МХК «Хазар» пресс-конференцию с участием самой космической женщины планеты. Через три дня, вплоть до назначенного на первые числа августа старта космического кочевника, начинался полный, включая психологический, карантин для экипажа, во время которого все контакты с прессой будут отсечены. Пресс-конференция проходила в предназначенном для этого зале московского Кремля.

— Не знаю, — ответила корреспонденту Клэр Гатсинг и заметила, как на лицах большинства аккредитованных в зале журналистов отразилось огорчение. Вопросы пыли, «Хазара» и его предстоящего старта были основными вопросами мировых СМИ. «Не знаю» Клэр Гатсинг разочаровало акул скандалов, сплетен и сенсаций. Но Клэр не интересовало огорчение журналистов, ее интересовало собственное состояние, а оно было благоговейно-тревожным. Ей почему-то казалось, что, вот-вот, и она увидит нечто такое, на что готова будет смотреть не отрываясь всю оставшуюся жизнь. Клэр уже испытывала нечто подобное. Первый раз так на нее подействовал Арчибальд Соукс, а второй раз это было связано с ее экспериментом в домашней лаборатории, но она точно не помнила, что именно, какое-то синее зеркало. В общем, не помнила, но это, как ни странно, ее не тревожило. Тревога вырастала из каких-то других причин, которым не было ни одного поддающегося пониманию объяснения.

— Какие надежды вы связываете с полетом на Юпитер? — не унимался корреспондент из России. — Что это даст нам, землянам?

Тревога возрастала в Клэр Гатсинг. Она повернула голову к сидящему рядом с ней Госсекретарю и, выдернув у него из уха микрофон, сказала:

— Прекратите пресс-конференцию и проводите меня в номер, я устала. — Затем она взглянула на журналиста, ожидающего ответа, и снова огорчила его: — Не знаю.

Капа Щадская и Аскольд Иванов вошли в холл московского «Президент-отеля» как раз в тот момент, когда там находились Клэр Гатсинг, посол Америки в России и Джон Карри, только что прошедшие туда через вход для общественных деятелей. Стоящая к ним спиной в ожидании лифта Клэр Гатсинг немедленно развернулась и пошла навстречу Капе. Со стороны это выглядело несколько демонстративно, словно действие происходило на сцене театра или в кинофильме. К центру большого и пустого холла, если не считать охраны Клэр возле лифта, Аскольда возле входа и администратора за стойкой, шли навстречу друг другу две высокие элегантные женщины в строгих деловых и дорогих костюмах, в шляпках класса «леди по вызову», и чувственно улыбались друг другу.

— Вы кто, милая? — спросила Клэр.

— Не знаю, — ответила ей Капа.

«Она со мной одной крови, то есть плазменная, но событие, которое меня тревожит, еще не произошло», — подумала Клэр, а вслух произнесла:

— Нас что-то ждет, сестренка. — Отвернувшись от Капы, она бросила на прощание одну лишь фразу: — Готовься к этому.

В напряженные предстартовые дни стали известны имена всех членов экипажа на МХК «Хазар». Благодаря внедренным в каждого астронавта чипам-психологам снимался вопрос психологической совместимости, биоэлектроника заставляла чипоносителей любить друг друга. Большинство астронавтов были американцами:

1. Даниэль Хильсон — командир. США.

2. Арчибальд Соукс — первый помощник командира. США.

3. Клэр Гатсинг — помощник командира. США.

4. Джон Карри — главный научный администратор. США.

5. Клайд Гот — астробиолог, полковник армии США.

6. Лют Ходаков — астробиолог, полковник армии США.

7. Валентин Александров — бортинженер класса «Гамма» (ФСБ). Россия.

8. Октавиан Салазар Тредис — врач. Аргентинец, получивший гражданство США.

9. Крис Вастурци — астрофизик. Швейцарец, получивший гражданство США.

10. Степанцов Александр Александрович — летчик-космонавт и разработчик разведмодуля «Инок». Россия.

11. Сандри Глимук — академик. Разработчик «Пульсар-нейтрино» на модуле «7А-Опал». США.

12. Гляделкин Игорь Петрович — академик РАН. Конструктор и разработчик системно-репродуктивной конструкции «Айсберг» на модуле «Аква» и легких накопителей жизнеобеспечения, установленных на «Пилигримах». Декоративный монах Свято-Лаврентьевского монастыря. Россия.

13. Ля О Син — академик. Разработчик модуля «СИ-8», легких «Хазара». Протежирован Клэр Гатсинг. Китай.

14. Голубев Кевин Иванович — академик, робототехник. Создатель модуля «Фрязино» и соединительных узлов «Ручеек». Россия.

15. Генри Олькоттом — прозванный во время дебатов в конгрессе «странным полковником с неясными полномочиями из ЦРУ» и «странным доктором медицины с неясным служебным прошлым в тайных Хьюстоновских лабораториях». США.

Это был хотя и утвержденный главами государств список астронавтов, но не окончательный. Допускалось как введение, вплоть до последнего момента, в экипаж новых астронавтов, так и замена одних на других. Некоторое время американской стороной всерьез обсуждался вопрос о равноприсутствии в экипаже мужчин и женщин. Но ученые, оснащающие астронавтов всем необходимым для космоса, сняли этот вопрос, заявив, что чип-психолог, вживленный в каждого астронавта, очень легко примиряет космических кочевников с отсутствием представителей противоположного пола.

— Все это чушь, — шутливо опровергла ученых Клэр Гатсинг. — Вряд ли мой супруг, да и вообще какой-либо мужчина, сможет смириться с моим отсутствием больше десяти минут.

Саша Углокамушкин явился в «Президент-отель», и удивительно не то, что он казался золотисто-светящимся и вокруг него струился запах цветущего вишнево-персикового сада, и не то, что на нем была тога флёрдоранжно-свадебных оттенков, и даже не то, что его сопровождали полковник Грунина и все двенадцать генетиков идиоритмических кеновитов, которых, в силу их особой и специфической значимости, сопровождала охрана высокого уровня, то есть ФСО, а то, что, где бы ни появлялся вторично новорожденный Саша Углокамушкин в окружении своей уже устоявшейся свиты, все воспринимали это как начало праздника и радости.

По правую руку Саши Углокамушкина стоял гордый от приобщения к счастью Алексей Васильевич Чебрак, по левую — впавшая в какое-то загадочное, созерцательно-экстазное состояние Степанида Грунина, а за его спиной с фанатично-влюбленными лицами дисциплинированным полукругом выстроились генетики и охранники. Сам Саша Углокамушкин стоял перед ошеломленным Госсекретарем США, только что покинувшим апартаменты Клэр Гатсинг в «Президент-отеле» и нос к носу столкнувшимся с тем, кто через несколько мгновений станет его главной заботой и объектом поклонения.

— Иди за мною, — сказал Саша Госсекретарю, мгновенно отодвинутому в сторону охраной. — Представишь меня моей братообразующей сестре, моей неугомонной и любимой Манес-еретичке.

— Да, конечно, — вежливо расшаркался Госсекретарь, — конечно.

Сладостное, похожее на детское, оцепенение при приближении Ангела тишины, раболепие овладело Госсекретарем, и он, не зная почему, но с удовольствием встал перед Сашей на колени и, поцеловав протянутую руку, веско заявил, почему-то разведя руки в стороны:

— Я ваш покорный слуга.

Перед официальной встречей с президентом России и другими высокопоставленными лицами в Кремле, Клэр Гатсинг принимала в своем апартамент-номере ванну. Чем ближе был день великого осуществления Америки — старт МХК «Хазар», тем чаще Клэр Гатсинг стали посещать пока еще ей самой не ясные желания. То ей хотелось поскорее покинуть Землю и никогда на нее не возвращаться, погибнув где-нибудь внутри юпитерианского хаоса, то, напротив, хотелось остаться на Земле, подобрать нового, попроще и погрубее, мужа, нарожать детей и мирно почить под белым обелиском Арлингтонского кладбища. Одним словом, на Клэр Гатсинг напала хандра. Она провела ладонью по животу и неожиданно для себя почувствовала, как в ней проклюнулись и стали быстро всходить первые ростки доселе ей не знакомой нежности. Словно наделенная грацией и скоростью змеи виноградная лоза, нежность, беря начало внизу живота, пускала все новые и новые усики юных побегов и, стремительно захватывая позиции на пути к сердцу и разуму, стала оплетать Клэр Гатсинг изнутри. Когда дверь в зал с джакузи открылась, и в нее ввалилась целая толпа изнемогающих от нежности мужчин и одна женщина, не сводившие влюбленных глаз с обмотанного в тюль лучеподобного мужчины, Клэр Гатсинг уже была готова для того, чтобы с криком: «Сестра моя, золототканая царица!» — вырваться из комфортабельных вод джакузи и, распластавшись на подогретом полу гостиничной ванной, поцеловать словно бы выточенные из белого жемчуга ногти на ногах Саши Углокамушкина.