Глава двадцать первая (и последняя)

Глава двадцать первая (и последняя)

В день, который уже давно принято считать днем обратного отсчета семи суток до старта МХК «Хазар», совершенно неожиданно, не ко времени, хотя и к радости, по всему Подмосковью, а к вечеру и по всей России, исключая северные широты, расцвели вишневые, яблоневые и абрикосовые деревья, которые считались вымерзшими и вот-вот должны были быть уничтоженными. В августовский день семисуточного обратно-отсчетного времени до старта космического кочевника Россия благоухала цветущими плодовыми деревьями. В этот же день в Мертвом море была поймана первая рыба. Еврейский юноша из России, приехавший на историческую родину, решил проверить спиннинг, купленный в израильском супермаркете для рыбалки на Клязьминском водохранилище, забросил его в Мертвое море и вытащил из него живую рыбу. Это событие погрузило раввинов в глубокие, как сама история земли обетованной, раздумья. Они попытались найти объяснение этому событию в работах того, кто всегда давал ясные и четкие комментарии к неясным и двусмысленным явлениям, но комментатор Вавилонского Талмуда, французский рабби Шломо бен Ицхок, «промолчал». Тогда раввины обратились, прижимая в танце Тору к груди, к тому, к чему они должны обращаться круглосуточно, к «Закону Моисея», а затем, по подсказке Пророка, открыли Тору на нужной странице и прочли:

«…И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмой от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день и освятил его; ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал».

Именно в этот момент, отсчитывая семь суток до старта «Хазара», одновременно включились суперточные эталонные часы в космических центрах управления России и США, а также в кабинетах президентов обеих стран…

День седьмой

— Противоестественная для пространства заноза по имени Время, напоминающая глупую выходку безвременья, населяющего бесконечность, на самом деле ни к пространству, ни к противоестественности, ни тем более к безвременью не имеет никакого отношения. Время — это естественное состояние естества…

— Я вас понимаю, полковник. — Русский летчик-космонавт, Сан Саныч Гаркуша, доктор технических наук из НПО «Энергия», труженик и один из лучших космических инженеров Земли, заключил в пломбу мини-отсек с технической документацией и повернулся лицом к своему коллеге из США. — Мы свое дело сделали, каждый винтик и болтик «Хазара» соединились благодаря нам. Мы его, дружище Билли, довели до ума. Теперь пусть на нем полетают другие. По правде сказать, дружище, мне уже надоело болтаться на орбите, среди этой космической мусорки, хочу на Землю.

— Да уж, — засмеялся откомандированный на МКС «Мир-зет» для работы по сборке «Хазара» из заводских цехов подземного комплекса «Янки» полковник. — Теперь пришло время астронавтов. Пусть летят. Мы люди простые, работяги, нам на Земле жить надо.

— А хотелось бы на Юпитер? — поинтересовался Сан Саныч у Билла Вайнера. — Или ну его?

— Ну его, — проворчал американец. — Еще подхватишь какую-нибудь заразу по дороге, помрешь и будешь в тетрапаковом гробу где-нибудь в Солнечной системе болтаться. А у меня дочь в школе и сына через год надо в университет определять.

— Сколько вам заплатят за эту командировку? — перешел к животрепещущей теме русский. — По какому тарифу?

— Без тарифа, — с удивлением посмотрел на Сан Саныча американец. — Я по тарифу могу только послать ГАСА куда подальше. Два миллиона долларов заплатили сразу, и восемь по возвращении. Если что со мною случится на орбите, то восемь миллионов выплатят семье, плюс страховка двадцать миллионов.

— Да, — с тоской проговорил летчик-космонавт из России. — А нам по высшему, элитному тарифу платят. Сто пятьдесят тысяч долларов по возвращении, премия, плюс, — начал считать Сан Саныч, — оклад, накрутка, как за боевые, плюс квалификационные, — хорошее настроение стало возвращаться к русскому полковнику. — Итого 380 тысяч долларов. Ух! — потряс он в победно-восторженном жесте сжатой в кулак рукой. — У нас в гарнизоне все кореша обзавидуются.

День шестой

— Видит Бог, — печально вздохнул Кузьмич, один из самых богатых людей города, — я не хочу видеть главой города ни актеришку Фагодеева, ни психа Миронова, ни милицейского генерала Самсонова, но кого-то из них надо вывести в мэры, иначе город захватят пришлые. Москвич во главе Таганрога — это почти то же самое, что наш Яковлевич во главе Саудовской Аравии.

— Я прямо-таки знал, уважаемый, — поддержал беседу Яковлевич, тоже один из самых богатых людей города, — что вы обо мне вспомните. Ваши идеалы известны всему городу, так при чем тут, скажите, Саудовская Аравия?

— Рокотова кто-то застрелил, — сообщил городским олигархам, собравшимся на турбазе «У деда Щукаря» под пригородной Синявской Палыч, еще один из самых богатых людей города, — и все думают, что это сделал я.

— Брр, — Егорыч, просто богатый человек города, прихлопнул севшего ему на лоб комара. — Можно подумать, уважаемый Палыч, что это сделали не вы. Ваше долевое участие в разработке Ейско-Азовского шлейфа не известно, по-моему, только вам лично и следователям, ведущим дело по убийству мэра, который против воли всех здесь собравшихся отдал разработку шлейфа не тем, о ком его просили.

— Я вас умоляю, — Петрович, последний в компании самых богатых людей города, прижал руки к груди. — О чем мы тут сейчас говорим?

— О том, как наш Палыч, — флегматично ответил ему Яковлевич, — застрелил нашего мэра, а вообще-то, думаем, кого бы нам поставить на его место. — Он оглядел коллег своими печальными глазами и уточнил: — Я имею в виду мэра, а не нашего Палыча.

— Так давайте поставим Миронова, — предложил Палыч, очищая вяленого рыбца и с вожделением поглядывая на запотевшую от внутренней прохлады кружку пива перед собой. — Или нашу Любочку Кракол — без разницы. Сексуальная мулатка во главе Таганрога хотя бы сможет сосредотачивать на своих достоинствах мысли заинтересованных в этом мужчин, деловых партнеров нашего города.

— Не говорите при мне о Любочке Кракол. — Егорыч убил очередного, третьего по счету, комара на своем лбу. — Я бы эту Любочку… Смотрите! Смотрите! — Он взмахнул рукой куда-то в сторону моря.

Огромный «солнечный зайчик» запрыгал по крышам домов станицы Синявской. И хотя блик, упавший с неба, и был похож на «солнечного зайчика», он не дотягивал до него многими характеристиками: во-первых, в нем не было легкости, во-вторых, от него исходила какая-то угроза с философским подтекстом, а, в-третьих, он и не был «солнечным зайчиком».

— Хаза-ар, — уважительно протянул Кузьмич, провожая взглядом «огненную» тень МХК «Хазар», просиявшую над ними. — Скоро уже, через пять дней, я по телевизору слышал, полетят к Юпитеру, делать им, видимо, больше нечего на Земле.

— Ну вот тогда и поговорим, — неожиданно оживился Яковлевич. — Зачем говорить о том, что я претендую на нефть Саудовской Аравии, а наш Палыч на пост мэра города прежде, чем этот «Хазар» не ускачет от нас куда подальше?

Живописные, сочные и колоритные, как весь юг России, олигархи города Таганрога, держа в руках кружки с пивом, взглянули на небо, и по их лицам было видно, что слова Яковлевича нашли понимание в их сердцах.

День пятый

— Черт бы меня побрал, — заявил вызванный в кабинет генерала Самсонова Степа Басенок. — При чем тут предвыборная кампания?

— При чем тут черт, Степа? — мягко увещевал его генерал Самсонов. — В город с инспекционной проверкой едет Абрамкин. Это уже даже не смешно.

— Как приедет, так и уедет, — вмешался находящийся тут же Игорь Баркалов. — На ход выборов это не повлияет. В крайнем случае, Аллу Юрьевну Вострецову у вас в предбаннике посадим. Она ему расскажет все, что сочтет нужным — и про любовь, и про ненависть.

— Или я не генерал, или вы дураки, — возмутился Самсонов. — Вы что, не понимаете? Абрамкин — это одно из двух и даже из трех. — Самсонов в раздражении, он кормил рыбок, высыпал в аквариум весь килограммовый пакет с высушенными дафниями. — Или он едет, чтобы занять мое место, если я займу пост мэра города, или его вызвал Миронов, чтобы посадить на мое место, если мэром станет он, или, что хуже всего, он едет, чтобы под видом инспекции ознакомиться с положением дел в управлении ГУВД, принять их и занять мое место, независимо от того, кто будет мэром — я или Миронов. То есть он человек Фагодеева-Ступинского, этого политически-невменяемого интригана. — Самсонов сунул обе руки в карманы брюк, сплюнул в аквариум и мрачно изрек: — Город ждут потрясения. Выход один — раскрыть убийство Рокотова, достать заказчиков и исполнителей и всадить их в тюрьму так, чтобы даже у прессы никаких сомнений по этому поводу не возникло. В общем, будем брать Палыча, а если понадобится, то и Петровича, и Егоровича, я уже не говорю о Кузьмиче или даже о Яковлевиче, этих тоже будем брать.

Игорь и Степа, не сговариваясь и даже не переглянувшись между собой, почти синхронно достали ручки из внутренних карманов своих пиджаков и, придвинув листки бумаги, стали сосредоточенно и даже с какой-то поспешностью писать. Чудо спонтанной синхронности завершилось тем, что они одновременно расписались в конце написанного, одновременно вернули ручки в пиджаки и одновременно, взяв листы в руки, протянули их генералу.

— Ну вы даете, — восхищенно посмотрел на оперативников Самсонов. — Это что?

— Заявление об уходе! — одновременно отчеканили подчиненные.

День четвертый

После того, как Аскольд Иванов поведал своему другу, учителю и руководителю о встрече своей супруги с заезжей американской дамой с мировым именем в холле «Президент-отеля» и о предупреждении, брошенном американкой Капе Витальевне, на Гарольда Смитовича Гулько напало что-то наподобие неожиданного для него ступора. Он целые сутки пролежал в номере гостиницы «Националь», не отвечая на телефонные звонки и напряженно размышляя. После короткого и тревожного ночного сна принял ванну, побрился, переоделся и, заказав такси, вскоре уже открывал сложно-узорным ключом железную калитку в заборе дома двадцать один, уютно сохранившего свою тайную элитарность существования в самом центре взбесившейся от рыночной экономики, имперской униженности и самообольщения Москвы. Первое, что он увидел после того, как закрыл калитку и повернулся лицом к дому, это спешащую к нему Василису Сигуровну. Старая дама была в клетчатом, желтое с голубым, спортивном костюме, красном, по-татарски закрывающем лоб, платке на голове, красных сафьяновых высоких сапогах на ногах и белых перчатках на руках, которые она радостно протягивала навстречу Гарольду Смитовичу.

— Ох, Василиса, Василиса, — покачал головой Капитан, троекратно расцеловываясь с почтенного возраста дамой. — Ты так вырядилась, словно собираешься повеситься на новогодней елке в подарок внукам-наследникам.

— Я, конечно, хотела бы иметь таких внуков, — Сигуровна взяла Гарольда Смитовича под руку, и они направились к подъезду, — но у меня на детей аллергия еще с тех времен, когда я сама была внучкой-наследницей.

— И когда же это было, — осклабился в улыбке Капитан. — Не тогда ли, когда ты, старая перечница, обменяла свою комнату в одесской коммуналке на четырехкомнатную квартиру в Москве, и тебя за это хотели посадить в тюрьму, но не посадили только потому, что в тебя влюбился следователь, расследовавший дело об афере с обменом жилплощади? Топорная работа, должен тебе заметить, — шутливо поморщился Капитан. — Много воды с тех пор утекло.

— Да, — мечтательно подняла глаза к небу высокопоставленная вдова. — Ты тогда еще был прыщавый, дурной и худой, как глист на диете, мелкий базарный кидала.

— Я и говорю, что много воды утекло. — равнодушно согласился с Василисой Сигуровной Капитан и поинтересовался: — Как ты думаешь, что меня беспокоит, почему последнее время, вот уже вторую неделю, я не ощущаю интереса к самой, может быть, грандиозной в нашей жизни, афере? Вначале я думал, что это связано с выходом, то есть с входом в нашу Леонилу агента ФСБ. Но такие вещи меня, наоборот, вдохновляют на работу, афера без риска быть арестованным, уже не афера, а скучно-зевотная передача денег из одних честных рук в другие. Лучше пустые бутылки собирать, чем так деньги зарабатывать. Нет, — задумчиво покачал головой Гарольд Смитович, — что-то другое меня отвращает от действия. Я это понял тогда, когда Аскольд рассказал мне о странном разговоре Капы Щадской с американской астронавткой в холле «Президент-отеля». В чем дело, Сигуровна?

— В американской астронавтке, — уверенно ответила ему бабуля. — Точнее, не в ней самой, а в этой штуке, — Сигуровна, не поднимая головы, ткнула пальцем в небо, — в «Хазаре». Я тоже при мысли о нем перестаю ощущать перспективу и начинаю увлекаться сиюминутными мгновениями. Но я старуха, мне это свойственно…

И тут Гарольд Смитович Гулько, опытный мошенник и вдохновенный аферист, понял, что его апатия к любым формам жизни и действующим внутри нее авантюрам проистекает именно от светящейся звезды, кружащей на околоземной орбите. Именно МХК «Хазар» мешал думать о перспективах на завтрашний день.

— Ты знаешь, Гарольдик, — продолжала умничать Василиса Сигуровна, — на небо и на все манипуляции людей с космосом хотя бы иногда нужно посматривать с опаской, в конце концов мы с тобой не дети и должны понимать, что между причиной и следствием всегда присутствует чей-то помысел…

— Гарольд Смитович, — раздался баритональный голос сверху, — я здесь.

Капитан и демонстративная бабушка подняли лица к раскрытому на четвертом этаже окну. В окне, словно поясной портрет в раме, стоял Юрий Поликарпович и с благоговейной любовью смотрел на Гарольда Смитовича. Он был в красной фетровой шляпе, стального цвета пиджаке, желтой рубашке и черном, бюрократического стиля, галстуке.

— Ты подхалим, — сообщила Сигуровна Юрию Поликарпычу и объяснила Капитану: — Ниже подоконника он одет в трусы и тапочки. А ты, собственно говоря, зачем приехал чуть сеет к нам, Гарольдик, неужто лишь для того, чтобы об этой железке над головой поговорить? Если так, то ее скоро не будет, до старта «Хазара» дни остались, а до выбора мэра Москвы, то есть до избрания им вот этой канарейки в шляпе, — она кивнула на «портрет» в окне, — чуть больше месяца.

— Значит так, Сигуровна. — Лицо Гарольда Смитовича стало волевым и властным. — Все, повторяю, все дела приостанавливаются до осуществления старта экспедиции на Юпитер. Сдается мне, что после запуска этой занозы в околоземном пространстве многие дела, на которые мы тратим творческую энергию, потеряют свою актуальность.

— Дай-то Бог, дай-то Бог, — не уловил тревоги Капитана Юрий Поликарпыч и, сняв шляпу, стал ею обмахиваться. — А там, чем черт не шутит, глядишь, и выборы после полета на Юпитер отменятся. Ну куда мне, скажи, Сигуровна, куда мне в мэры Москвы с моим хроническим псориазом?

— Молчи, — отмахнулась от него Василиса Сигуровна и тут же нежно заулыбалась, глядя в сторону входной калитки. — А вот и мой племянничек, сын моей сестры. Ты ее знаешь, она живет на Пересыпи одесской, ты еще когда был мелкий кидала, дарил ей краденые кольца по субботам.

— Неужто сын Долечки? — умилился Капитан. — Какой импозантный мужик, надо же.

Мужчина закрыл калитку и повернулся к своей тетушке.

— У него и имя, и фамилия такие чудные, — прижала руки к груди Сигуровна. — Ладан Мушка…

День третий

Предстартовое время «Хазара» настолько увлекло СМИ, что все остальное, не менее чудесное и значительное, происходящее на Земле, как бы отошло на второй, а то даже и на третий план. Человечество впало в эйфорию первооткрывателей. Всех интересовало, что там, за пеленой жуткой юпитерианской атмосферы, есть ли там хотя бы контуры истинного Эльдорадо, есть ли там то, чего так не хватает на Земле — радостной перспективы на будущее. Юпитер стал символом Земли. Как будто бы древнее италийское и языческое завладело всеми народами и отдельными людьми. Впору было сравнивать Клэр Гатсинг с Юноной, супругой божественного Юпитера. Америка любовалась, жила, дышала своей любимицей. Из-за этого случалась масса курьезов. Полиция задержала неподалеку от главного офиса НАСА человека, который на глазах у прохожих достал из-под рубашки тонкие дамские трусики с вышитой надписью впереди «Клэр», а сзади «Гатсинг», и сообщил мгновенно собравшейся вокруг него толпе, что он ремонтировал в личном кабинете Клэр душ и похитил из него, как он выразился, «эту штуку». После чего он как-то слишком уж профессионально распустил трусики на нитки и мгновенно продал «эту штучку» за двадцать тысяч долларов, по двести долларов за нитку. Но главное было не это, а то, что за пять дней до старта по всем каналам американского телевидения продемонстрировали архивную, ранее не показываемую, запись возвращения Клэр Гатсинг из Москвы. Видимо, таким образом американскому народу хотели объяснить причины, по которым шестнадцатым членом экипажа стал не американец, а русский. В этой хронике Америка увидела, что вернувшаяся из Москвы Клэр Гатсинг сошла по трапу самолета не одна. То есть она так или иначе сходила не одна, вместе с ней, включая Госсекретаря, главу НАСА и мужа Клэр Джона Карри, была толпа народа. Но среди вышеназванных она всегда выделялась, а теперь рядом с ясной и любимой страной Клэр по трапу сошла лучеподобная русская неясность, сразу же влюбившая в себя Америку, по имени Саша Углокамушкин. Эту «неясность», по уверению прямо на трапе допрошенных журналистами Госсекретаря и главы НАСА, обязательно зачислят шестнадцатым членом экипажа МХК «Хазар». Америка, прильнув к телевизионным экранам, отчетливо видела, что лицо Клэр, находящейся рядом с «почти новым» русским астронавтом, это лицо невесты, безумно влюбленной в своего жениха, и Америка радовалась, одобряя эту влюбленность. Тусклый, хотя и гениальный, образ Джона Карри граждане США никогда не отождествляли со своей любимицей. Смущало только, что и у Джона Карри, стоящего рядом с «хорошим американским парнем из России», было лицо невесты, влюбленной в своего жениха. Это становилось понятным любому, кто видел выражение лица Главного научного администратора «Хазара», когда он смотрел на нового и в какой-то мере уже почти подчиненного ему члена экипажа. Впрочем, рядовая, трудовая, массовая, потребляющая телевизионную картинку Америка понимала Джона Карри. Она и сама, увидев этого «лучше всех американцев русского», почувствовала себя готовой к брачному пиру невестой. На этом фоне почтительно-деловое выражение лица сенатора Арчибальда Соукса, разговаривающего с почетным летчиком-космонавтом и, как выяснилось несколько позже, почетным полковником ФСБ Александром Углокамушкиным, несколько дисгармонировало с любовью окружающих. Но американцы, увидев эту дисгармонию, телевизионщики выпячивали ее во всех ракурсах и по всем каналам весь день, не осудили ее. Арчи свой, и неплохой парень, и было даже приятно, что он дружит с другим непохожим парнем из России чисто по-мужски, без особо чувственных, тоже одобряемых Америкой, моментов…

Именно в этот день, когда Америка смотрела архивную пленку о возвращении Клэр из Москвы, с двух космодромов США, секретного «Янки» и общеизвестного на мысе Канаверал, стартовали два мощных шаттла «Феникс», доставляя к МХК «Хазар» международный экипаж, в число которого входил и новый штурман-инструктор Саша Углокамушкин.

День второй

Три прямоугольника, подсоединенные ко всем компонентам хроногиперболизированного двигателя в модулях «Харон-А», «Харон-Б», «Харон-В» и «7А-Опал», были вмонтированы в пол командирской рубки модуля «Синяя птица» так, чтобы не мешать людям переходить от кресла к креслу и выходить из рубки.

— Средоточие жизни и движения, — похлопал Джон Карри по одному из прямоугольников. — Три сердца «Хазара».

Система соединений и расположений трех «Харонов» была такова, что «яйца» как бы «не хранились в одной корзине». Пока был целым хотя бы один из «Харонов», хронодвигатель мог действовать. В «Харонах» содержалось антимолекулярное лабораторное вещество трех спиралевидных полярностей.

— Завтра, — похлопал Джон Карри по второму прямоугольнику, — сюда поступит импульс от «Пульсар-Нейтрино» из «7А-Опал» и оплодотворит «Харонов». Затем, — он похлопал по третьему матово-серебристому прямоугольнику, — сработает системный накопитель, и как только отсчетное время замрет на команде «Старт», наш кочевник войдет в петлю времени, то есть энергия скорости 210 километров в секунду, достигаемая за счет бафометина, — объяснил он штурману, — на одну минуту нейтрализуется оплодотворенным «звездным сперматозоидом» антимолекулярным веществом из «Харонов», и «Хазар» в эту минуту, за которую он должен преодолеть двенадцать тысяч шестьсот километров, застынет на месте. Таким образом вокруг него и создастся петля, я бы даже сказал, «праща» времени, которая бросит нас на шестьсот двадцать девять миллионов километров вперед то есть вбросит прямо на орбиту Юпитера.

— Забавно, — лучезарно улыбнулся ему русский штурман и непонятно высказался: — МХК «Хазар» — это что-то наподобие велосипеда для коротких прогулок в окрестностях Солнечной системы?

— Скорее, дрезина, — вмешался в разговор Даниэль Хильсон, вплывая в пока еще пребывающий в невесомости центральный отсек. — Космическая дрезина на ручной тяге.

— Дрезины по имени «Пилигримы» приторочены к седлу нашего «Хазара». — Уже почти забывшая Землю и устремившаяся помыслами к Юпитеру Клэр Гатсинг вплыла вслед за Хильсоном. — Никакой наш «Хазар» не велосипед и тем более не дрезина. Он космический конь, друг кочевников. Он ведь живой, послушайте.

И все, поддавшись очарованию Клэр Гатсинг, замолчали, прислушиваясь, и услышали, как бортинженер Валентин Александров спрашивал у астробиолога Люта Ходакова:

— Лют, ты, случайно, не перепутал Юпитер с Лаосом, зачем тебе такая куча презервативов?

— Ходаков и Александров, — немедленно вмешался в разговор Даниэль Хильсон, используя командирский жезл-микрофон, дающий ему право и подслушивать, и вмешиваться. — Во-первых, отключите у себя в отсеке громкую связь, а во-вторых, я сейчас к вам зайду — презервативы не входят в перечень личных вещей, разрешенных для взятия с собою на орбиту.

День последний

59 минут

Старший оперуполномоченный МУРа Саша Стариков сидел на песке, по-турецки скрестив ноги, с одной стороны лежащей в купальнике пышнотелой дамы, а младший оперуполномоченный Ласточкин — с другой стороны. Они лениво играли в карты на ее животе.

— Вутетич, — Саша побил туза козырной шестеркой, — я люблю тебя, Лида Вутетич.

На песок набегали волны Черного моря. Саша Стариков и Ласточкин были в привилегированном летнем отпуске. Ласточкин второй раз за все время службы, а Саша третий. Перешедший в Министерство внутренних дел Градов, уже бывший начальник МУРа, изыскал для них такую возможность. Вскоре в Ялту к Саше, оставив мужа на съемках, примчалась московская бизнесвумен, красавица Лида Вутетич.

— А я не люблю тебя, Лида Вутетич. — звонко щелкнул червовым тузом по животу дамы Ласточкин. — Я тебя просто уважаю, как женщину, которую любит мой начальник.

— Мальчики, — томно промурлыкала из-под шляпы Вутетич, — честное слово, я не удивлюсь, если вы сейчас на моем животе разложите тарелки с шашлыком и расставите бутылки с вином.

— Молчи, Вутетич, — погладил Саша по животу красавицу. — На этом животе можно лишь играть в карты и обливать его шампанским и слезами восторга.

— Ох. Стариков, — промурлыкала Лида, — до чего же я люблю тебя, мент нерафинированный.

40 минут

— Тебе не кажется, — вздохнула Ксюша Мармик, — что это даже не один ребенок. — Она подняла сиреневого цвета маечку и погладила рукою округлившийся живот, — а два — твой и улетевшего к чертовой матери на Юпитер Углокамушкина?

— Во-первых, — ревниво вспыхнул два дня назад влюбившийся в Ксюшу Толик Лаперуза, — «Хазар» стартует через несколько минут, так что «Кирпич» вот он, — Толик кивнул на небо, — рядом. Во-вторых, это уже не Углокамушкин, а сын той матери, о которой ты только что вспомнила. А в-третьих, — Толик смущенно запнулся и тоже погладил живот Ксюши Мармик, — он ведь не спал с тобою, Ксюша.

— Ну и что, — серьезно и пытливо взглянула ему в глаза Ксюша, — ты ведь тоже этого не делал.

30 минут

Веточкин и Лапин сидели в ресторане «Гетъман» на Арбате.

— Ну, — поднял рюмку с водкой Тарас, — за встречу.

— Давай, — выдохнул приехавший в Москву Лапин, — за нее.

Они выпили, молча поставили рюмки на столик и с отвращением посмотрели на блюдо с варениками. Лапин вновь разлил по рюмкам «Первопрестольную».

— Ну, — поднял он рюмку, — за то, что живы.

— Давай, — оживился Тарас Веточкин. — По сведениям из нашего штаба космических сил, старт «Хазара» может нарушить нить пространства вокруг Земли и образовать вакуумный омут.

Они выпили по второй рюмке и вновь с молчаливым отвращением стали смотреть на появившиеся на столе горшочки со сметаной для вареников. Лапин, думая о чем-то своем и далеком от космоса, решительно разлил по третьей рюмке.

— Ну, — поднял он рюмку, — за Леньку Хромова.

— Давай, — согласился с ним Веточкин и тоже поднял рюмку. — Мне вчера вечером какая-то сволочь, жаль, что начальство не разрешило использовать оперативную технику для обнаружения, на стационарный пейджер от него сообщение прислала: «Тарас, я в глубоком мезозое, дальше, чем на Том свете. Хромов».

Они выпили по третьей и не раздумывая налили по четвертой, с вдохновенным блеском поглядывая и на сметану, и на примкнувшие к ней шкварки, и на сами вареники.

— Кстати, — держа перед собой рюмку и сквозь нее разглядывая Веточкина, спросил Лапин, — что такое вакуумный омут?

— Как бы тебе поточнее сказать. — Веточкин задумчиво посмотрел сквозь свою рюмку на Лапина. — Волхв говорит, что в этом случае Луна может сократить свое расстояние до Земли в два раза.

10 минут

За десять минут до старта МХК «Хазар», самого значительного события за всю историю, на Земле произошла самая жуткая и непредставимая по последствиям трагедия. Трагедия была такой вопиющей, что, сначала застыв от ужаса, а затем, отозвавшись распадом восьмисот семидесяти пятьютысячами галактик и семьюдесятью тысячами взрывов сверхновых звезд Вселенная, от созвездия Андромеды до созвездия Парус, умерла для созидания. На Земле был убит Черным Буддой — Антихристом аоэлитный лаоэр Сава Савоев. Шамбала, из лучших побуждений, во имя своих представлений о добре и во имя ложной любви к выпестованному ею человечеству, дала возможность представителю элохимо-демиургианской алогичной действительности — Антихристу убить на своей территории Ангела…

— Люди не виноваты, — неожиданно прошептал находившийся на ранчо президента США Стефан Искра. — Они не виноваты. — Он доброжелательно улыбнулся Пеги, Лили и Ричарду, детям и супруге президента, сидевшим с ним за обеденным столом.

— Я знаю, — ответил ему Арчибальд Соукс и стал закрывать крышку капсульного кресла, готовясь к старту.

— Что вы сказали, сенатор? — заинтересовался Даниэль Хильсон, стоя возле своей капсулы и наблюдая, как экипаж скрывается в своих антиперегрузочных коконах, готовясь облечься в эту защиту последним.

— На Земле убили еще одного Ангела, — спокойно сообщил ему сенатор-космонавт и уточнил: — Но люди, хотя я и не уверен, пока еще не виноваты в этом.

5 минут

— Вутетич, — Саша Стариков протянул женщине вареную молодую кукурузу, слегка посолив ее, — это едят.

— Да ты что? — удивилась женщина и вгрызлась в початок, не спуская глаз с оперуполномоченного. — А я-то думала…

2 минуты

— Холодно что-то, — поводил плечами старший оператор ЦУПа в подмосковном Королеве. — Как будто не август, а январь на улице.

— Наоборот. Караваев, — расстегнул воротник рубашки руководитель полетов Зябликов. — Слишком жарко.

10 секунд

— Рыба! — радостно гаркнул бригадир метростроевской бригады седьмого участка Васин, завершая доминошную партию костяшкой «пусто-пять», и, поднявшись из-за стола, коротко сообщил остальным членам бригады: — Все, обед закончен, всем по своим рабочим местам.

1 секунда

— Ну вот и все, — повернулся президент России к главе правительства и главе своей администрации. — Старт…