Тибет, 1741год

Тибет, 1741год

Мы сидели в комнате Учителя и пили чай, любезно принесенный старым Ламой. Я молча страдал, не замечая вкуса чая и периодически обжигаясь. Мой Учитель был погружен в свои мысли, взгляд его был отсутствующим. И вот, когда чай уже стал остывать до приемлемой температуры, взгляд Учителя переместился с точки на стене на мой лоб, и уши мои покраснели. Я вжал голову в плечи и постарался стать незаметным, слиться со стеною. Мне вдруг представилось, что моя черепная коробка раздвинулась и Учитель читает все те глупости, которые я надумал, пока ждал его. Мне стало стыдно. Я осознал в этот момент всю свою глупость, весь свой эгоизм и совершенно беспочвенные претензии на Его внимание – Его, Кого почитают в этом городе выше всех и Кто общается с Махатмами Химавата как с родными братьями. Поняв в тот момент свое истинное место на Земле, я виновато опустил голову и, не смея досаждать своему Учителю не то что вопросами, но даже мыслями, стал строить стратегические планы отступления в сторону двери.

Я так низко опустил голову, что моему Учителю была видна лишь моя макушка, но даже по ней он понял все мои «коварные» планы и заговорил, не давая мне возможности пуститься наутек:

- Мой преданный ученик, в чем, по-твоему, заключается преданность?

Его взгляд пронзил меня насквозь и пригвоздил к тому месту, где я сидел.

Вот те на…

Над такими сложными вопросами я и не размышлял ни разу.

А ведь и правда: что такое преданность? И что такое преданность в данном конкретном случае? Как этот всеобщий принцип преданности проявляется или должен проявляться в моем отношении к Учителю? Я предан Учителю так, как должен быть предан, или это преданность только в моих фантазиях, а на самом деле ее нет? Так в чем она должна быть? Вихрь этих мыслей пронесся в моей голове за короткие секунды. Ответ пришел сам собой: уж точно не в виде таких глупых вопросов, которые занимали мой ум час назад.

Не смея смотреть Учителю в глаза, я продолжал рассматривать чашку чая, которую держал в руках у самого пола. Макушка моя горела от его взгляда, а уши стали пунцовыми. Когда я понял и осознал всю свою мелочность и ничтожность, мне до одури стало жалко себя. Я заплакал. Учитель все понял без слов. Он подошел, положил руку мне на голову:

- Ты еще в самом начале пути, ошибаться и делать глупости не зазорно. Главное – вовремя осознать свои ошибки, а это, как я вижу, ты умеешь. Теперь утри слезы, и перейдем к делу.

Я с превеликим усердием вытер слезы (чтобы хоть что-то из Указов своего Учителя выполнить верно и в срок) и, посмев оторвать глаза от чашки, позволил себе впиться взглядом в его штанины. Это был безусловный прогресс, и Учитель его оценил.

- Начнем по порядку. Я, действительно, веду тебя по несколько иной программе, чем занимаются другие ученики. Этому есть причина. Сам ты узнаешь позже, а пока поверь мне на слово. В одной из прошлых жизней ты уже проходил подобное обучение, и тебе не надо начинать сначала. И только в этом заключается причина в некотором пренебрежении к внешним правилам в отношении тебя. Тебе надо не столько учиться, сколько вспоминать. А так как вспоминать проще, то эту легкую часть я оставлю на твое усмотрение. Можешь считать это моим доверием к твоим прежним заслугам, о которых ты пока ничего не знаешь, но которые так же реальны, как и пол, где ты сидишь.

Наверно, я слишком громко шмыгал носом (от удивления), так что мой Учитель замолчал. Протянув мне платок и подождав, пока я основательно высморкаюсь, он продолжил:

- Я отсутствовал и не мог заниматься тобой, но теперь у меня появилось время; и я спущу с тебя семь шкур, но к концу года ты уже станешь чем-то стоящим. Считай это моим благословением.

В последних его словах было столько искрящегося юмора и мальчишеского задора, что мой рот невольно растянулся до ушей, и в тон ему я произнес первые слова за вечер:

- Учитель, если потребуется спускать больше, чем семь шкур, спускай все.

При этом я так умоляюще смотрел в его глаза, что он весело рассмеялся, прижал мою голову к своей груди и сказал:

- Вот и договорились! С завтрашнего дня ты живешь здесь, в соседней комнате. Передай это родителям.

Он протянул мне заранее заготовленный свиток, и сердце мое заколотилось от радости: «Он хотел сделать меня своим Чела, а я, глупый…»

Домой я летел на крыльях счастья.