Глава 4 ДЖЕКОБ

Глава 4 ДЖЕКОБ

Он заговорил со мной первым.

— Привет! Ух, и ветрище! Знал бы, прихватил сюда дельтаплан, да пару ветряных мельниц.

Бодрый хрипловатый голос вывел меня из задумчивости.

Пристроившись на узкой некрашеной лавочке у берега, откуда открывался просторный вид на извивы волн и ровное постоянство горизонта, я размышлял о вчерашнем таинственном тексте. На что больше смахивает его потеря: на вырванный у голодного из губ кусок хот-дога или на обидное бегство соблазнительной женщины сразу после начала любовной прелюдии?

Он бросил крупное тело рядом, не спрашивая разрешения. Хлипкая лавочка хрустнула.

— Яков. Или Джекоб — если так привычнее для вашего уха. Я русский.

Ниже среднего роста, кряжистый, мужиковатый. Кажется, про таких говорят «дубок». Растрепанная рыжеватая борода веником, лицо кирпичного цвета — то ли от полнокровия, то ли своеобразный загар. На вид сорок с хвостиком. Акцент еле заметен: видимо, покинул родные просторы в давние времена.

— Норди.

— Это имя? — уточнил он.

— Фамилия. Но мне привычнее, когда меня зовут так.

— Океюшки, — Джекоб широко улыбнулся и почесал переносицу.

— Что вы сказали?

— Очень приятно. Рад встретить здесь умного собеседника.

Интересно, с чего он сделал такой вывод? Прочел по лицу коэффициент моего ай-кю? Ах да, гороскопы.

— Видимо, вас направил ко мне доктор Роу после предварительного согласования наших натальных карт?

— Что-что?.. — Джекоб непонимающе наморщил лоб, а затем несдержанно расхохотался.

Смех был громким и хриплым и выдавал заядлого курильщика. Надо признать, хронического суицидника мой новый знакомый напоминал весьма отдаленно.

— Ах, вот вы о чем! Неужели вы думаете, что я стану прислушиваться к их дурацким рекомендациям? Был грех, послушался один разок — вскоре после прибытия в сей райский уголок. Роу посоветовал пообщаться с некой миссис: ее солнце в соитии с моей луной и прочее в том же духе. Беспробудно скис уже на третьей минуте разговора. «Ах, вы только подумайте, — пропищал он, передразнивая собеседницу, — оказывается, корни моей многолетней депрессии в том, что в прошлой жизни я была деспотичным отцом семейства и не попросила у детей, племянников и внуков прощения на смертном одре. А в чем ваша кармическая завязка, позвольте полюбопытствовать?»…

Он энергично и далеко сплюнул.

— По-моему, более чем естественная для здешних мест тема, — заметил я сухо.

Длить общение не хотелось: никогда не нравились панибратство и нарочитая мужиковатость. (Русский — значит, обязательно самовар, валенки и повадки бурого мишки на поводочке?) Но хорошо бы, он догадался об этом сам, без моих намеков.

В маленьких карих глазках промелькнуло раздражение. Но тут же затерянные в бороде губы раздвинула добродушная усмешка.

— Совсем не учел, что вы здесь без году неделя. Еще не освоились, не принюхались, не прощупали что к чему. Вы ведь прибыли последним этапом? Ох, простите — последним лайнером?

Я кивнул.

— А вы здесь давно, по всей видимости?

— О да. Я здесь с самых истоков. Девятый месяц пошел!

— Девятый? — Я не поверил. — Шутите? Как такое может быть? Разве не три месяца — предельный срок нахождения на Гиперборее?

— Узнаю старину Трейфула! — Джекоб хлопнул ладонями по ляжкам, обтянутым брезентовой тканью рабочих штанов. Звук получился звонким, как гонг. — Он и вам наплел, что в клинике держат минимум полтора, а максимум — три месяца? Ох, и жук… Он и мне болтал что-то в этом роде. Неужели вы так доверчивы? Неужели с первых же минут общения со слащавым вербовщиком не унюхали, что все здесь построено на лжи и ложью пропитано и пропахло?

— Признаться, нет.

— Я смекнул, что дело нечисто, знаете, когда? Когда Трейфул заголосил о благотворном воздействии заполярной природы на психику. Мол, дюны, белые ночи, курлыкающие стаи крачек. А как вам черные ночи длиной в пять месяцев? А переполненные психушки и клиники неврозов где-нибудь в Норильске или Хатанге?.. Нашел лопуха!

Я почувствовал острый стыд. Названия «Норильск» и «Хатанга» ни о чем не сказали, но все прочее звучало убедительно.

— Действительно, нашел. Вы правы. Мне ведь и в голову не пришло усомниться в его словах. Еще, признаться, впечатлили глянцевые буклеты. Но они ведь не обманули? — Я повел рукой в сторону вереска и разноцветья мхов.

— Буклеты не обманули, — согласился Джекоб. Прищурившись, он последовал глазами за моей ладонью, словно обозревая остров впервые. — Здесь и впрямь дикая, не испоганенная человеком глушь. Когда соблазняли меня, буклетов еще не было. Мощная рекламная компания — дело последних дней. Да, природа — единственно подлинное, что здесь есть. Но вот все остальное…

— Выходит, здесь живут больше трех месяцев? Признаться, не вижу целесообразности в столь долгом сроке: кормить, обхаживать, развлекать, беседовать, и все это с гарантированными смертниками?

— Кто-то живет неограниченное число месяцев, а кто-то считанные дни. Зависит от категории, в которую тебя определят местные спецы: «запчасти», «мушки» или «мартышки». — Усмехнувшись моему недоумению, русский снисходительно пояснил: — Термины мои, самопальные, но суть передают точно. «Запчасти» идут прямиком в операционные залы. Вон туда, — он кивнул в сторону одноэтажного строения вблизи вертолетной площадки, чистенького и белоснежного, обнесенного чугунной решеткой. — Клиника с новейшим оборудованием, где богатенькие пациенты могут заменить износившийся орган: сердце, печень, селезенку, костный мозг.

— О боже! — вырвалось у меня. — То-то со вчерашнего утра не вижу своего напарника и соседа. Думал, переселили в другой домик, а получается — разобрали на «запчасти»?

— Может, и переселили. Но скорее второе. Был ли ваш парень интеллектуалом, чудаком или каким-нибудь художником в рваных джинсах?

— Вроде нет. Он все время молчал, а выглядел как шахтер или лесоруб. Мы вместе работали на пилораме, пока я не повредил руку.

— «Запчасти», на все сто, — уверенно заключил мой собеседник.

Бодрость его голоса покоробила.

Я промолчал.

— Горюете?

— Как вам сказать… Вообще-то, я догадался почти сразу, что органы уходящих на тот свет клиентов идут на запчасти. Потому здесь практически нет стариков и физически больных. И это естественно — не пропадать же добру. Гуманисту Майеру и иже с ним нужно же что-то кушать и где-то отдыхать.

— Гуманисту Майеру!.. — русский презрительно фыркнул.

— Факт утилизации органов меня не задевает никоим образом, разве что в первый момент, чуть-чуть. Но неужели они обманули в главном? Слова о райском состоянии духа, достигаемом с помощью всевозможных техник и медитаций, ничего не стоят? Пациента могут отправить на тот свет уже через пару дней?

— Смотря какого. С теми, кто хорошо заплатил, они возятся какое-то время — недели две-три. Медитации, музыка, терапия творчеством и прочая хрень. Некоторым счастливчикам даже устраивают «сопровождение отлетевшей души».

— Сопровождение души? Что это?

— Это не их ноу-хау — такая штука практикуется в некоторых буддийских странах, например, в Таиланде. Добровольцы-волонтеры, не получающие, заметьте! — ни копейки, занимается весьма странным, на взгляд белого человека, делом: помогает полиции и врачам собирать и увозить с места происшествия тела людей, разбившихся в автокатастрофах. Каждый день в одной столице таких несколько. Руки заняты неприглядной кровавой работой, а сознание в медитации беседует с душой погибшего. Успокаивает, советует, направляет в нужную сторону: ведь неожиданная смерть — это шок. Душа испугана и растеряна, и крайне нуждается в дружеской поддержке.

— Здорово! — я искренне восхитился. — Молодцы таиландцы. Как я понимаю, эта практика — производная от буддийского обряда, когда умирающему и только что умершему читают «Книгу мертвых». Такая, знаете, своеобразная инструкция, чтобы душа не растерялась, покинув тело, не заблудилась, не поддалась страхам и не канула в темные миры.

Я тактично умолчал, что почерпнул данные сведения от Трейфула. Пусть собеседник сразу поймет, что имеет дело с разносторонне образованной личностью.

— Еще бы мне не знать! — Джекоб кивнул. И горделиво добавил: — Мой креатив, между прочим, это самое «сопровождение». Скромный вклад в регламент клиники. С детства неровно дышу к буддизму.

— В самом деле?

— Вот те крест! — Он комически перекрестился. — И не только внедрил, даже сопроводил парочку. Но мне это занятие быстро надоело: муторно. Плюс ответственность: а вдруг болтнешь что-нибудь не то, и бедная душа отправится в неправильную сторону, к каким-нибудь голодным демонам. И ничего не исправить! Нет уж, пусть этим занимаются святые или фанатики своего дела. Так вот, возвращаясь к нашим овечкам: еще дольше, до нескольких месяцев, здесь возятся с заинтересовавшими их экземплярами — материалом для статеек в психологические издания и сайты.

— А я? Сколько будут возиться со мной?

— Вы не «запчасти», нет. — Джекоб оглядел меня, прищурившись. — Это сразу видно. Так что можете не переживать и выкинуть с души булыжник сомнений. Одно из двух: «мушка» или «мартышка». «Мушки» живут от месяца до трех — пока из них не выжмут всё, что сумеют, в экспериментах. Я дал этой категории такое название в честь многострадальных мушек-дрозофилл, любимиц живодеров-натуралистов. Проходили, наверное, в школе, на биологии? Сколько ученых влетели в историю на разноцветных крылышках этих козявочек… «Мартышка» умна и образована, с ней наиболее интересно проводить опыты и обсуждать результаты. Некоторые генерируют идеи, предлагают что-то свое. Поэтому срок жизни четко не установлен. Нередко его назначает сама «мартышка», устав от научных игрищ и попросившись на покой, обещанный в контракте.

— Вы, разумеется, «мартышка».

— Ошибаетесь. Я «примат», или «человекообразное», — он кивнул с самодовольной улыбкой, словно представляясь.

— Черт! Есть еще и такие?

— Их можно пересчитать по пальцам. Пчеломатке понравились мои мозги, знаете ли! Она их весьма ценит.

— Пчеломатке?..

— Забыл, что вы свежачок. Ничего, если я промолчу? Узнаете в ближайшее время, пусть это будет сюрпризом. Сейчас же вам лучше переключить внимание на собственную особу.

— Признаюсь: моя особа в полном недоумении.

— Это естественно, — русский с фамильярным сочувствием потрепал мне плечо. Лапища была квадратная и шершавая, что чувствовалось даже сквозь ткань куртки.

Я отстранился. Терпеть не могу телесных контактов с незнакомцами. Обратил внимание на пальцы бесцеремонного собеседника: короткие, расплющенные на подушечках. Руки мастерового или плотника, речь интеллектуала — забавное сочетание.

— Ну-ну, не стройте из себя тонкокожую неженку, Норди! Будьте проще, берите пример с этих вот скал и деревьев. Кто вы, согласно моей классификации, определить пока не берусь: слишком мало знакомы. Надеюсь, это выяснится в самое ближайшее время.

Он помолчал, щурясь на солнце и почесывая переносицу. Растрепанная борода, нос картошкой, добродушная мина — вылитый гном из диснеевских мультиков.

Значит, мой молчаливый сосед-ирландец уже переправлен на ту сторону. Без инсуффляций, без групповых игрищ, без бхогу. Разобрали на запчасти, просто и без затей, и распихали по животам и грудным клеткам богатеньких пациентов, прикативших с материка за исцелением. А мне повезло: выпала честь быть «мушкой», с которой вволю поиграют, поизучают со всех сторон, а потом уже превратят в холодную, но бесценную тушку на операционном столе. А вдруг — о удача, о благосклонность судьбы! — я «мартышка»?

— Зачем же вы в таком случае… — От нахлынувшего некстати волнения запершило в горле. Сглотнув, я продолжил: — Зачем вы подписали этот чертов договор у Трейфула? Если вы такой умный и сразу поняли, что он врет и здесь не всё чисто?

— Помилуйте, здесь всё чисто. — Джекоб поглядел на меня со странной улыбкой, прохладной и удивленной. — Сюда приезжают жаждущие выхода и получают этот самый выход. Знаете русский анекдот с бородой о попугае? Эмигранту, бегущему из России на Запад с любимым попкой, объясняют на таможне, что редкую птицу можно вывезти из страны только в виде чучела или тушки. Пока бедняга колеблется, попугай наклоняется к его уху и громко, на весь аэропорт, кричит: «Что тут думать?! Хоть чучелом, хоть тушкой — валить надо!»

Я улыбнулся: иноземный анекдот с бородой для меня оказался свежим. Бедные славяне: видно, совсем загибаются, раз сочиняют такие анекдоты.

— Смешно? Представьте, и я когда-то валил таким же образом. Не с попугаем, правда, со старым котом.

— И кот убеждал вас: хоть чучелом?..

— Коту повезло: хватило бумажек от ветеринара. Мой Мурзень стоически молчал, предчувствуя скорую кончину в чужой земле: не вынес разлуки с родной тульщиной. Впрочем, ему было почти двадцать — патриарх по кошачьим меркам. Но я не о том. Валить, валить! — но не в чужую страну, а гораздо дальше. Я был дураком, юным тупицей, надеясь, что, сбежав в сытенькую и аккуратненькую Данию, выберусь из тьмы на свет, из хаоса в логос. Свою тьму мы носим с собой. Хоть чучелом, хоть тушкой, хоть «запчастями» на пятый день приезда — но валить, валить!..

Мужиковатое лицо побагровело еще больше, низкий голос набрал силу, заглушив шум прибоя. Подумалось: русский бедняга мог бы стать неплохим проповедником. При такой-то харизме и умело подвешенном языке.

— А каков все же критерий? Разницу между «запчастями» и «мушками» я уловил, а вот в чем специфика «мартышек», помимо образованности?

Джекоб смерил меня взглядом с головы до ног, бегло и бесцеремонно.

— Так я вроде уже сказал. Как минимум, «мартышки» с увлечением и бурной отдачей принимают участие в экспериментах.

— А как максимум?

— Генерируют идеи, предлагают своё. Неплохо также владеть устной и письменной речью, быть книгочеем и эрудитом. И ни от чего не отказываться, даже если предложенное противоречит вашим моральным нормам.

— О! — издал я горестный возглас. — А я-то уже дважды успел отказаться от групповых медитаций…

— Это было ошибкой. Откажетесь еще пару раз, и — милости просим на запчасти!

— Да я и не прочь, собственно. Я уже сказал, что про запчасти догадался на второй день: не такой уж тупица, как вам бы хотелось меня представлять.

— С чего вы взяли? Стал бы я тут сидеть и травить байки с тупицей?.. — Он подмигнул. — Мое время — золото. Во всяком случае, столь лестное мнение успела мне внушить Пчеломатка. А что вас натолкнуло на инсайт об органах, если не секрет?

— Не секрет. Моментом истины явилось лицезрение одной девушки: совсем юной и свежей, с крепкой спортивной фигуркой.

— Думаю, вы говорите о Юдит из Бельгии.

— Очень может быть, вам виднее. Подобные ей здесь редки. Но и у мужичков под сорок, вроде меня, тоже могут оказаться вполне приличные шестеренки и винтики.

— О да, — он покивал, соглашаясь.

— Скажите, вы считаете, что «мушки» и «мартышки» уходят на тот свет в гораздо более светлом состоянии духа, чем рядовые пациенты, и потому надо стремиться изо всех сил попасть в их ряды?

— Вовсе не обязательно. И «мушек», и «мартышек» могут замучить исследованиями так, что жизнь до острова покажется им раем, — Джекоб усмехнулся и потер ладони, шурша задубелой кожей. — Но для меня, к примеру, суть не в этом. Мне самому безумно интересны их опыты. Майер и Пчеломатка почти вылечили меня от депрессии, а это не кот чихнул! Тут у них интересно, не заскучаешь. Заставляют котелок кипеть, а мозги дымиться. Отличные задачи ставят эти ребятки передо мной!..

— Вот как. И какие именно?

— Это что-то вроде экспериментальной теологии, понимаете? То, чем занимаются здешние спецы, начиная с гуманиста Майера и кончая желторотым лаборантом. Экспериментальная теология. Эксперименты на живых душах, дошедших до ручки и оттого согласных на всё. И клиника, как я смекаю, построена именно для этого. Наличие бесплатного изобилия биологических запчастей — всего лишь побочный коммерческий эффект. Но никак не цель.

— Гуманист, рождающийся раз в тысячелетие, — пробормотал я с усмешкой. — Собрат Швейцера.

— Дерзновенный ум, рождающийся раз в сотни лет! Острейший интеллект, метафизическая отвага, абсолютная целеустремленность и безжалостность.

— Вы о Майере? — удивился я. — Не слишком ли много пафоса?

— Не слишком. И не о Майере — а о том, кто совершает все открытия под этим именем. Впрочем, я и без того слишком нагрузил вас сегодня. Не стоит вываливать все тайны острова Гиперборея в один день, да еще на столь неподготовленную голову и столь тонкокожую психику. Потерпите, скоро все узнаете. И не валяйте дурака! — говорю как человек, искренне к вам расположенный. Соглашайтесь на все их эксперименты. Такого вы не встретите больше нигде — ни на земле, ни в потусторонних кущах. Локти будете кусать, если откажетесь, можете мне поверить. Не упрямьтесь, иначе через пару дней будете лежать на операционном столе, с которого разбежитесь по десятку богатеньких и безмозглых организмов, так и не поняв ни черта о сути нашего дурацкого бытия и законах мироздания.

— А вы, «примат» с многомесячным опытом, видимо, разобрались в них досконально?

Джекоб покосился на меня, открыв рот для язвительного ответа, но промолчал и медленно захлопнул губы. Поднялся — отчего хлипкая лавочка опять скрипнула и содрогнулась, и шумно отряхнул брезентовые штаны на заднице.

— Советую вам для начала «внушаемый трип» — сочетание гипноза с психоделиками, эксклюзивное изобретение здешних умов. Весьма познавательная штучка! Не пожалеете. Еще — регрессивная терапия. Здесь она проводится остро, шоково, но результат того стоит. Бхогу не советую: преподносит неприятные сюрпризы, упражнение не для изнеженных людей.

— А «болевая нирвана»?

— Это вы про подвешивание на крюках? Не знаю, не пробовал. И вряд ли возникнет такое желание. Хотя это модно в наше время: шрамирование, клеймение, вздергивание на крюки и прочие членовредительства. Скажу честно, у меня нет однозначного мнения по этому поводу. Преодоление боли и страха воспитывает силу духа. Само подвешивание, вживание в образ свиной туши в мясной лавке, по словам его переживших, вызывает исключительно хорошие эмоции — от медитативного расслабления до эйфории и даже оргазма. Так что, рискните! Потом поделитесь впечатлениями.

— Не уверен, что это мой путь.

— Резонно. Впрочем, вы сами очень скоро во всем разберетесь, не мальчик. Полезный штрих: когда здешние вершители судеб решают перевести кого-то в разряд «мартышек», освобождают от работы, насовсем. Так что в день, когда не погонят с утра махать веником или визжать пилой, сможете себя поздравить. Всех благ! Приятно было поболтать.

Он развернулся и пошел прочь широким энергичным шагом, взметая ступнями в огромных резиновых сапогах песок и мерзлые камушки.

Размышляя о новом знакомом и вываленной им ошеломительной информации, поймал себя на мысли: ни разу за все время беседы не подумал о ней. Ни разу!

Добрый знак.