Глава 10 ВИЗИТ ДАМЫ

Глава 10 ВИЗИТ ДАМЫ

Сегодня вечером после групповой медитации испытал шок. Не простой, а с эротической окраской. Вот уж чего совсем не ожидал от жизни на Гиперборее!

Я принимал душ у себя в домике, когда без стука или голосового предупреждения в ванную комнату зашла дама. (Ни домики, ни помещения в них не запираются — черт бы побрал местные порядки, схожие с порядками психиатрических клиник!)

Увидев ее, застыл по-дурацки. Полотенце было неблизко — рукой не достать. Меня прикрывали лишь теплые струи. Облачение незваной гостьи было немногим серьезнее: лиловый полупрозрачный пеньюар. (Верхнюю одежду, как видно, сбросила при входе.) Копна черных волос, ярко накрашенные губы. Узнал тут же: незнакомка, что гарцевала на вороном жеребце в компании с Юдит.

Гостья рассмеялась, негромко и гортанно (представляю, какое уморительное зрелище являл я собой: голый, мокрый и ошарашенный), и шагнула ко мне под душ. Вода облепила одеяние вокруг тела, обнаружив в подробностях большую грудь, тяжелые низкие бедра. От ужаса я потерял дар речи, а, обретя его, стал заикаться:

— П-попрошу вас в-выйти!..

Дама усмехнулась плотоядно и провела кончиками пальцев по моей намыленной спине.

— Ух-ходите н-немедленно!!!

Она ласкающе коснулась моей ключицы. Намокший шелк пеньюара приобрел оттенок перламутра. Моллюск. Большая влажная устрица — пришла и влезла в мою душевую, в мое крохотное интимное пространство.

Я выключил воду, шагнул в сторону и, дотянувшись до полотенца, обернул им бедра. Женские пальцы вспорхнули, но тут же опустились на шею, проползли к ямке за ухом. Влажные иудейские очи не просили — требовали. Горячие и хмельные, как свежий глинтвейн, непроглядные, как ночь новолуния. Властная женщина. Привыкла добиваться своего.

— Не удивляйтесь, — заговорила она. Наконец-то! Голос был низким, обволакивающим, но с жесткой осью, словно бархатная ткань, прошитая тонкой проволокой. Классический инструмент соблазна. — Ваше имя Норди, я не ошиблась? Я слышала ваши беседы с Роу и выступления на группе. Мне понравился ваш мозг: живой, несдержанный, в меру циничный. Именно то, что нужно.

— Что?! — Я не верил своим ушам.

Горячие пальцы пробежались вдоль позвоночника, нажимая на позвонки, как на кнопки аккордеона. Какую музыку она надеялась выдавить? Понятно, какую. Но не на того нарвалась, бедная несытая самочка…

Резким движением я смахнул ее руку. Натянул на влажное тело рубашку.

— Вы не могли бы выйти? Хотелось бы одеться в одиночестве.

— Одетый вы нравитесь мне меньше. Люблю обнаженность во всем: в мыслях, в чувствах, в телесности. Да и чего вам стесняться? Отлично сложены для ваших лет. Мускулы вяловаты, да, но вы ведь не мачо, а интеллектуал. Мачо мне скучны, если честно: не люблю порывистые куски мяса, застывшие на уровне эфирных тел.

Грубо оттолкнув с дороги навязчивую визитершу, я выскочил из душевой, прихватив брюки. Она вышла следом и бесцеремонно уселась на диван. Вальяжная лиловая устрица. Склизкий перламутровый моллюск с властными иудейскими очами. (Где-то я читал, или кто-то мне рассказывал, что самые эротичные животные на земле — моллюски. Их соития тянутся часами, а то и стуками.)

— Что вам нужно?!

Глупейший вопрос: свою цель дама выказала предельно ясно. Эротическая гостья укоризненно усмехнулась и пошевелила пальцами левой ноги с ярким серебряным педикюром.

Я принялся неуклюже натягивать брюки, скача на одной ноге. Она заполнила своим телом почти все пространство крохотной гостиной, и пару раз пришлось задеть ее пяткой. От моих прикосновений устрица сыто жмурилась.

Одевшись, почувствовал себя увереннее. Уселся в кресло и принялся рассматривать бесцеремонную гостью. Немного за сорок. Бесстыжие яркие глаза, окруженные сухими коричневыми веками. Крупный иудейский нос (кажется, сами евреи называют его румпелем) с низкой горбинкой, жадные сочные губы, подчеркнутые блестящей помадой оттенка венозной крови. Тяжелый подбородок, нарушающий соразмерность черт, подвижные ноздри в форме продолговатых зерен. Очень подвижные — как у иных встречаются пребывающие в постоянном движении пальцы или уголки губ. Буйные волосы, едва сдерживаемые парой черепаховых заколок, при близком рассмотрении оказались двуцветными: иссиня-черные по всей длине, но с рыжими кончиками, будто опаленные.

Еще от незнакомки исходил сильный аромат горьковато-пряных духов, отсылающих к Индии или Персии.

Вдоволь насладившись моим замешательством, она соизволила подать голос:

— Я пришла поговорить о вашей будущей работе в группе, о некоторых идеях, над которыми хотела бы предложить вам подумать.

— Сейчас?.. Здесь?!

— Здесь и сейчас. Но вижу, вы смущены и речь ваша бессвязна. Боюсь, как и мышление. Видимо, стоит перенести разговор на другое время, когда вы придете во вменяемое состояние.

Она поднялась и неторопливо вышла, задев меня по ногам мокрой полой пеньюара и прихватив с вешалки свой плащ. На диване осталась влажная вмятина, на которую я таращился, как ушибленный, секунд тридцать.

Ну и порядочки здесь… Понятно, что секс в любом виде приветствуется на райском острове, но все же настолько свободных нравов я не ожидал. Кто бы это мог быть? Распутная докторша? Кто-то из персонала высшего звена? Скучающий суккуб? Вряд ли неработающая богатенькая пациентка, судя по фразе о моих беседах с Роу. Передумавшая? Исследовательница из «приматов»? Неужто им не возбраняется заходить в чужие обиталища и чувствовать себя там, как дома? Нет, не похоже. Слишком властно себя ведет. Эти жадные глаза, горящие, как у хищника, низкий насмешливый голос, трепещущие ноздри… Дама явно не привыкла, чтобы ей хоть в чем-то отказывали.

Пряный аромат витал в комнате еще долго. И я вдыхал его не без удовольствия, говоря по правде.

Любопытство удалось удовлетворить очень скоро. Зная, что Джекоб не прочь подышать воздухом перед сном, отыскал его на лавочке вблизи пристани — там, где мы когда-то разговорились впервые. Русский курил сигару и потягивал баночное пиво.

— А, познакомились? — расхохотался он, выслушав мой возмущенный рассказ. — Что ж, раз она решила выйти для вас из подполья, не буду больше скрывать. Это жена Майера. Пчеломатка.

— Кто-кто?

— Генератор идей. Ее холят, как пчеломатку или муравьиную царицу. Пожилой вакханке и нимфоманке позволено всё. Она же Кали.

— Кали?

— Прозвище, данное ей себе самой. Воображает, что вылитая восьмирукая богиня, глава индуистского пантеона. Великая Мать, так ее растак. Такая, знаете, плясунья с синим языком и черепами на шее.

— Кто такая Кали, я в курсе.

— Ну вот, значит объяснять не надо. А вообще ее зовут Мара. Полное имя Дагмара, но так ее никто не прозывает. Мара и Майер — звучит, правда? «М» и «М», дружно взявшиеся за руки. Самая мрачно-мистическая буква, кстати.

— Она нимфоманка, говорите?

— Не без того. Но не это, братец мой, в ней самое интересное.

— А что же? Кроме гипертрофированного либидо разглядеть в этой даме что-то еще непросто.

— Скоро поймете, — русский фамильярно потрепал меня по плечу. Я поморщился, но промолчал: добрые отношения со столь ценным источником информации важнее аристократических привычек. — Не буду портить вам сюрприз. Он случится скоро, а покуда помедитируйте-ка над прозвищем Пчеломатка. Надеюсь, вы догадываетесь, что так называют ее за глаза, но никак не при ней и, особенно, не при ее супруге?

— Спасибо, буду знать.

— На здоровье. Кстати, советую не уклоняться от ее жарких объятий.

— Вы в своем уме?! — Я отшатнулся в возмущении. — Даме за сорок, и она совершенно не в моем вкусе. Да будь и в моем, не для плотских радостей я приехал сюда, если вы забыли!

— Даме за пятьдесят — она следит за собой.

— Тем более! Вы искренне удивляете меня, Джекоб.

— Предупреждаю: если не ответите на ее приставания, заработаете себе врага. Да еще какого! У вас еще две-три попытки, не глупите.

— Не смешите меня, Джекоб, — я махнул рукой с натужной улыбкой. — Что она может мне сделать, эта пожилая нимфоманочка? Наябедничать Майеру, чтобы он уготовил мне не райскую кончину, а что-то попроще?

— Зачем ей ябедничать? — усмехнулся русский. — Майер — пешка по сравнению с ней. Достаточно повеления или даже намека, отданного вскользь. Нет, она скорее всего накажет сама и как-нибудь экзотично. Фантазия Пчеломатки не знает пределов.

Я невольно поежился: угрозы всезнающего собеседника возымели действие.

— И это… никак нельзя исправить?

— Да говорю же вам, что можно! — Он добродушно хохотнул. — Ответьте на ее вожделение, да и дело с концом. Вы не ее тип, она любит погрубее и погорячее, поэтому долго мучить не будет. Два-три свидания, и найдет себе другую жертву.

Да уж, вожделение… Я представил горящие иудейские очи и трепещущие ноздри. Вожделение, жадное и ярое, исходит от этой дамы тугой волной, как жар от печки с распахнутой дверцей.

— Вряд ли я это осилю. Хотя подумаю.

— Не трусьте! — подбодрил меня русский. — Самому мне не удалось попробовать, врать не стану: моей неуклюжей оболочкой Мара не соблазнилась, увы! Но те, кому посчастливилось, говорят, что на ложе страсти она раскована и вдохновенна. Талант, знаете ли, везде прорвется. В любые щели.

Слово «щели» звучало двусмысленно, и я поморщился.

— И все-таки, зная себя, вряд ли я это осилю.

— Ну и дурень! — добродушно выругал меня Джекоб. — Вы даже не представляете, против кого решили бороться. Этот остров — ее идея, как и многое другое. Майер выполняет все ее капризы. Она — душа, мозг, энергетический центр всего, — Джекоб повел рукой вокруг. — Одно слово: Пчеломатка.

— А Майер, Роу и иже с ними — трутни? — усмехнулся я.

— Трутни. А мы с вами — рабочие пчелки. Прилежно жужжим и вырабатываем медок. Я рад, говоря откровенно, что мои мозги пришлись по душе Пчеломатке! — Он самодовольно ухмыльнулся и пощипал бороду. — Долго уговаривать меня не потребовалось. Заболтала, убедила, что слинять на тот свет всегда успею, а вот хорошо поработать мозгами — истинный кайф, а не каторга. Рожать идеи не мучительно, а приятно. Скажете, нет?

Он воззрился на меня, ожидая ответа.

Я пожал плечами. Мои идеи практически все черного цвета, и рожать их — как и лелеять, и нянчить — большого удовольствия не доставляет.

— Мара отбирает себе «приматов» согласно коэффициенту ай-кю? — решил я сменить тему.

Джекоб шумно фыркнул.

— Господь с вами! Я даже не знаю, какой он у меня, этот самый коэффициент — как-то не удосужился. Это на Западе принято, в России пока еще не свихнулись до такой степени. Не путайте, Норди: человек умный и человек мыслящий не есть синонимы. Второе — динамика, желание разобраться, понять. Знаю человечка, чей ай-кю где-то на границе с олигофренией, но при этом он мыслит, активно и напряженно, об абстрактных вещах, и выражает свои мысли в творчестве: пишет неплохие хокку. Обратная ситуация встречается чаще, поскольку умных, окультуренных, но не движущихся внутренне, догматичных, зависящих от чужого мнения — на порядок больше. А уж если говорить о хомо креативикус, о генерировании идей, то это и подавно не имеет отношения к пресловутому коэффициенту. Не глупите, Норди, не майтесь дурью: ведь это так интересно!

— Что именно?

— Всё. И генерировать идеи, и участвовать в безумных экспериментах. И кувыркаться со страстной и умелой дамой. Берите всё от последних мгновений бытия. Уходите, как здесь принято, в хорошем и бодром настроении.

— А вы, как видно, уходить передумали?

— Отчего же? Вовсе нет. Уйду, когда стану рассыпаться. Не физически: артриты, инсульты и прочая хрень, а возрастные изменения в мозгу. Склероз, провалы логики, замедление скорости мышления. Прозвенит самый первый звоночек, и тут же подмигну Майеру: «Я неплохо на вас поработал, верно? Поработайте-ка теперь вы на меня. Тем более что работа разовая и не потребует чрезмерных усилий».

— Рад за вас, Джекоб: бытие для вас увлекательно и любопытно. Отчего тогда возникло намерение покончить с собой?

— Хроническая депрессия, — ответил он коротко.

— И всё?

— Этого мало?! — Он сверкнул глазами в гневном удивлении.

— Но ведь существует уйма всяких антидепрессантов. И все время появляются новые…

— А вы пробовали эти таблетки?

— Да. Мне они не помогли, но причины моей душевной боли другие, более глубокие.

— А мои, выходит, мелкие? Ладно, молчите о том, в чем вы ни черта не понимаете.

— Мне всегда казалось, что депрессия — если она не отягощена жизненными трагедиями, излечима.

— Мне тоже так казалось. Первые пять-десять лет. С психоаналитиками наобщался, будь здоров. С болтунами-психотерапевтами всех видов.

— Неужели никто не помог?

— Ни одна сволочь. Но и не мог помочь. К счастью, осознал это не слишком поздно — всего-то через десяток лет, и жадные болтуны не успели выкачать всё до последнего цента — хватило на билет до Гипербореи. Запомните на будущее, Норди… ах, впрочем, какое у вас здесь будущее?! Просто запомните, уясните — так, для общего развития: психотерапевт может помочь только в том случае, если масштаб его личности не меньше — Слышите? Не меньше! — личности его пациента. И ни в каком ином. В противном случае будет просто беканье и меканье и апеллирование к дутым авторитетом вроде австрийского шарлатана.

— Но можно ведь было обратиться к разным врачам и найти, в конце концов, — заметил я, не слишком, впрочем, уверенно.

— Найти кого?

— Психиатра равного масштаба. Который впору.

Джекоб взглянул на меня сочувственно и почмокал губами. Шумно, как кит, выдохнул.

— А я-то, дурак, думал, что общаюсь с адекватным собеседником. Очередной облом. Что ж, разрешите откланяться: пора баиньки!

И неуклюжий русский уковылял от меня быстрыми шагами, загребая подошвами мерзлый песок.

А я остался в некоторой оглушенности. Скорее, впрочем, приятной: люблю экстраординарных людей. Этакий простой славянский мужичок-медвежонок с виду. Который на самом деле совсем не прост. Слишком шумен и пассионарен, от долгого общения с ним начинает гудеть голова. Но оно того стоит.

Новенький шедевр моей галереи? Почему бы и нет.