Глава 31 СЕАНС СПИРИТИЗМА

Глава 31 СЕАНС СПИРИТИЗМА

Ниц блефовал, как выяснилось. Двое суток суматошных поисков, в ходе которых на острове Гиперборея была осмотрена каждая расщелина, перевернут каждый булыжник, не дали ровным счетом ничего.

Лишь у одной лодки, причаленной на краю пристани, было неуклюже проковырено дно — ножом или большим гвоздем, отчего она на треть заполнилась водой (но не потонула). И ничего больше.

На Майера страшно было смотреть и еще страшнее заговаривать с ним. Но и интересно: он осунулся, из округлого толстяка превратился в гончую. Даже мягкий бесформенный нос удлинился и заострился, а карие глаза посветлели, став почти желтыми, колючими и беспощадными.

Профессор распорядился зарыть обуглившиеся останки Ница в лесу, в овраге. Вместо креста или камня в землю воткнули палку (хорошо еще, не осиновый кол), на которой фломастером было выведено число 35 — порядковый номер в личном деле пациента. Ни имени, ни даже прозвища — такова была мелкая месть хозяина Гипербореи.

Герою Лаггу, как и обещали, установили надгробный памятник на вершине сопки, той самой, с которой вещал и затем облил себя бензином Анти-Герострат. На камне — мрачно-багровой глыбе гранита, выбили торжественно - лаконичную надпись: «Скорбим и помним тебя, герой Джонатан Лагг». Над надписью красовался барельеф. Но лучше бы обошлись без портрета: скульптор-самоучка сотворил карикатуру — профиль с чересчур длинным носом, срезанным подбородком и дико выпученным глазом без зрачка.

На следующее после пожара утро меня позвал к себе Роу. Теперь он принимал пациентов, поскольку все кабинеты и залы ушли пеплом, у себя в домике, в чистенькой гостиной с печкой. Психоаналитика еще больше, чем Майера, встряхнула катастрофа. Правда, в другой модальности: бросило не в ярость и мстительность, но в паническое отчаянье. Выглядел он ужасно: потухшие глаза, тик, прерывистая речь. Тонкие трепетные пальцы не просто вибрировали — тряслись. Доктор сломался. Паучок с ужасом осознал, что его уютную паутину порвал злодей-великан.

Я выразил ему свое сочувствие. Подумав, добавил слово «соболезнование».

Роу испугался еще больше и постарался сделать непроницаемый вид. Вытащил из кармана мокрый носовой платок и протер ладони: видимо, разовые салфетки, как и многое другое, унес пожар. Прежде чем положить платок обратно, посмотрел на него с ужасом — тот был далеко не стерилен.

Вспомнилось, как не так давно мы говорили с Джекобом об этой навязчивой привычке доктора. «У нашего поэта Маяковского была такая же фобия: постоянно мыл руки. В истоке ее, как и всех прочих фобий — дикая, оголтелая боязнь смерти. Матушка-природа крепко впаяла инстинкт самосохрениния в мозги своим неразумным детишками — чтоб не сбежали из школы раньше последнего звонка». «Но ведь Роу не атеист». «Еще какой атеист! Вы думаете, на Гиперборее не может быть атеистов? Он уговорил Майера взять его сюда: надеялся, экспериментируя с бессмертной душой, подержать эту самую душу в руках, убедиться, что она существует. Но ни один опыт его не убедил, даже реинкарнационные трипы. Изучил астрологию — и тут промашка. Веры нет, знания не убеждают — тупик. Бедолага. Впрочем, и Майер такой же, хоть и не протирает ежесекундно ручки. Два бедолаги».

Не сразу, но Роу удалось кое-как натянуть маску уверенности и спокойствия.

— Благодарю вас, Норди, но, право, вы преувеличиваете масштабы трагедии. Ничего поистине катастрофического не произошло. Хотя исследования, как вы понимаете сами, сворачиваются на неопределенный срок. Потому вы должны прямо сейчас принять определенное решение. Если вы остались верны своему первоначальному намерению, в ближайшие пару дней оно осуществится. Правда, — тут он взглянул на меня печально и значительно, не переставая трясти пальцами, — осуществление, в силу изменившихся обстоятельств, будет проводиться другими методами, не столь комфортными, как принято здесь обычно.

— Пуля в затылок? Цианид в подливке к бифштексу? — Я сопроводил свои слова улыбкой, показывая, что отношусь к этому достаточно легко.

Но доктор улыбки не принял и насупился.

— Простите, Норди, но шутить с вами в данный момент я совершенно не расположен. Вы должны знать, что методы клиники не обсуждаются с пациентами, это одно из принятых здесь правил. Итак, вариант номер один мы назвали. Альтернативой к нему является переход в штат сотрудников Гипербореи. Первое время придется нелегко: разбор пожарища, строительство нового здания, установка новой аппаратуры — все это ляжет на плечи как рядового обслуживающего персонала, так и ученых. Зато потом возобновится увлекательная и чистая работа исследователя. Что вы выбираете, Норди? Ответ нужно дать прямо сейчас.

И я струсил. Перспектива захлебнуться утренним кофе и рухнуть на пол в судорогах отвращала. Нет, я не отказался от первоначальной идеи, но перенес ее в будущее. Всегда ведь можно передумать обратно. А в будущем, когда заново отстроят главный корпус и с большой земли привезут оборудование и медикаменты, непременно вернутся и гуманные методы отправки в иные миры.

Я подписал требуемый документ и сходу отправился на работу, тяжкую и грязную — куда там пилораме, о которой вспоминал теперь с ностальгическим вздохом: разгребать обугленные камни, тачками вывозить осколки стекла, расплавленные детали приборов и центнеры шелестящего, словно крылья крохотных мушек, пепла.

На третий день на большую землю отправился лайнер. Отчего-то погрузка совершалась ночью, а отправление — ранним утром, часа за два до завтрака. Остров обезлюдел на две трети. Правда, судить о масштабах опустения я мог лишь косвенно: готовить ланч и обед и разносить в кастрюльках по домикам отныне было некому, едой запасались сами, приходя на склад и получая энное количество банок тушенки, пачек макарон и пакетиков с чаем — и количество алчущих было небольшим.

К моему великому облегчению Юдит находилась в числе оставшихся. В первый день я видел ее на пожарище: вместе со всеми таскала тачки с обуглившейся рухлядью. К счастью, на следующее утро на грязную и тяжкую работу девушка уже не пришла: видно, начальство сообразило, что для хрупкого существа это не лучшее место применения сил. Куда уместнее выдавать или пересчитывать те же банки с тушенкой на складе.

Из старых знакомых заметил еще Дину и, разумеется, Джекоба. Все остальные, как видно, уплыли на лайнере в усыпленном или замороженном состоянии, дабы послужить материальным фундаментом восстановления клиники.

С Джекобом мы почти не общались. Как, впрочем, и ни с кем другим. Только раз, разгребая совковой лопатой кромешные завалы в трех шагах от меня, русский приостановился, выпрямился и буркнул:

— Старый безмозглый пень! По его милости извольте теперь возиться с вонючей сажей и грязью.

Я хотел напомнить его же собственные слова о знаменательном дне и величайшем взлете духа, но сдержался.

— А вам не терпится поскорее приступить к опытам над душами?

— Представьте себе, не терпится! — Он скривился язвительно. — Ради этого я отказался от намерения покинуть сей отвратительный мир и согласился выносить бытие дальше. Но бытие, в котором есть только пепел, сажа и тачки, я выносить не намерен!

— Вам ничто не мешало сообщить об этом Майеру. И вы бы благополучно присоединились к тихому сонму уплывших на лайнере.

Джекоб злобно покосился на меня и промолчал. Он навалился всей грудью на рукоять тачки и, по-мужицки крякнув, покатил к мусорной куче невдалеке от берега. Вывалив содержимое тачки, вернулся на другое место, подальше от меня.

В этот же день пару часов спустя, получая на складе свои пищевые банки и будучи настроенным более лирически, русский фриган заметил, обращаясь в пространство:

— Конечно, никакой он не Ницше, но гениальный немец, если смотрел это шоу, привлеченный выкриками своего имени, не мог не восхититься, уверен! Он одобрительно прищелкивал языком, он присвистывал и хохотал — безумный веселый философ, он подвывал и поскуливал от удовольствия. Не сомневаюсь, он удостоит славного старикана беседой, лишь только тот, обугленный, но ликующий, явится в место неспешных разговоров мудрецов, среди лилий и асмоделей.

Немногочисленные присутствующие при этом спиче промолчали. Только Дина, стоявшая впереди меня, смерила Джекоба неприязненным взором.

Когда подошла ее очередь, женщина принялась долго и истерично втолковывать усталой девушке-раздатчице, что она вегетарианка и банок с тушенкой брать не будет. Как и рыбных консервов. Как и ветчины и прочих «животных трупов». В конце концов поладили на консервированных баклажанах и увесистой голове сыра.

— Вы не передумали? — спросила она меня, прижимая к груди и придерживая длинным подбородком еду.

— Что именно?

— Превращаться в запчасти. Мне будет не хватать, если честно, ваших умных реплик, вашего креативного настроя. Тем более, на фоне нынешней разрухи.

— Благодарю. Только вчера подписал документ о согласии перейти в штат исследователей.

— Браво!

— Какое там. Элементарная трусость.

— И тем не менее, я вас поздравляю!

Она сочла нужным крепко пожать мне руку, прежде чем удалиться в обнимку с сыром и баклажанами. Рискуя выронить и то и другое на землю.

Я догнал Джекоба, удалявшегося от склада широким шагом. Он размахивал набитым полиэтиленовым пакетом, словно легкой сумочкой.

— Постойте!

Он приостановился и обернулся.

— Захотелось поболтать, Норди?

— Да, о Нице. Он ведь намекал о своих намерениях, приставал ко всем со своим Иеговой, и все отмахивались. Старого чудака никто не воспринимал всерьез. И тогда он решил действовать в одиночку. Стать светлым разрушителем, Анти-Геростратом.

— Праведным террористом-смертником, — кивнул русский. — И что?

— Ничего. Просто мне понравилось, что вы сказали о Ницше, который одобрительно наблюдал за гибельным шоу. Думаю, это вполне вероятно.

— Отрадно, что хоть в чем-то наши мнения совпадают. Старик как вещал, так и жил, а это редко бывает. Как там у его кумира? «Если твоя жизнь не удалась тебе, то позаботься о том, чтобы удалась смерть». За точность не ручаюсь, но смысл такой. Он позаботился: удалась.

— Вы, оказывается, тоже могли бы с легкостью засыпать всех цитатами!

— А то! — На миг хмурое лицо осветила знакомая самодовольная ухмылка. — А это из кого, угадайте: «Разница между мной и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший. Я — безумец поневоле. Неправда, что мое поведение ненормально. Оно — анти-нормально».

— Не знаю. Но впечатляет!

— А это: «Небо. Это его я искал, изо дня в день раздирая крепкую, призрачную, сатанинскую плоть моей жизни. И когда тыкал костылем в изъеденного червями, загнившего ежа, я искал — небо. И когда клонился над черной бездной. Тогда и всегда»?

— Круто! — мое восхищение было искренним. — Кто же этот мудрец?

— Погодите. А вот: «В наше время, когда повсеместно торжествует посредственность, всё значительное, всё настоящее должно плыть или в стороне, или против течения».

— Не томите, Джекоб! А то я стану думать, что эти изречения ваши.

— Нет. Сальвадор Дали.

— Ого! Он, оказывается, не только рисовал, но и мыслил.

— А то. Что касается Ница, он сейчас очень нуждается в нашей поддержке. Мертвых ведь нужно поддерживать не меньше, чем живых. А то и больше. Разговаривайте со стариком, прошу вас, говорите, как вы восхищены его красивым поступком, как вам недостает его на острове. Это ведь правда, Норди?

— Да. И восхищает, и недостает.

— Ну вот. Не жалейте комплиментов, он их заслужил.

— А давайте вместо палки с номером поставим на его могиле большой камень? — осенило меня.

— С именем и профилем? — скептически сморщился русский.

— Без профиля, конечно. Но с подходящей цитатой из Ницше. Старику будет приятно.

— Давайте. Правда, это всё суета сует, но вдруг и в самом деле порадуется? Только один нюанс: так наломаешься за день с этими проклятыми тачками, что сил катить камень, уподобляясь Сизифу, уже не останется.

За разговором мы подошли к его домику. Я предложил:

— Забросьте продукты, а потом я заброшу свои, и пойдем куда-нибудь прогуляемся. На косу или в Сад Камней, как? Давненько мы с вами не болтали обстоятельно и задушевно, как когда-то. Заодно сообща поддержим Ница и прикинем насчет памятника.

Но Джекоб, к моему огорчению, отрицательно повел головой.

— Простите великодушно, Норди. Как-то я нынче не расположен болтать и гулять. А с Ницем я и так разговариваю… почти непрерывно.

Через пять дней интенсивной уборки, когда на месте главного здания оказалась проплешина, засыпанная светлым песком с побережья (отчего пустошь приобрела вполне уютный и чистенький вид), Майер объявил по громкой связи, что перечисленные сотрудники приглашаются на групповую медитацию под открытым небом. Время — полночь, место — бывшее пожарище.

Я оказался в числе избранных.

Песчаную проплешину уставили по окружности толстыми свечами, чье пламя трепетал, грозя затушить, морской бриз. В центре на коврике для медитаций восседала Дина, облаченная в теплую куртку с капюшоном. У ног ее горела свеча высотой в локоть.

Роу выстроил семерых участников действа по кругу в одном ему ведомом порядке, велев сесть на песок и взяться за руки. Отчего-то не пришла Юдит, хотя имя ее звучало в числе приглашенных. (Не отошла от гибели Ница?) Кое-кто предусмотрительно прихватил коврики, другим пришлось усаживаться на плащи и куртки.

Майер хмуро наблюдал за действиями помощника, сидя в стороне в своем любимом переносном плетеном кресле.

Психоаналитик выглядел бодрее, чем в первые дни после пожара. Видимо, медитации и аутотренинг не прошли даром. Пальцы почти не тряслись, голос обрел былую силу.

— Мы собрали вас на не совсем обычную медитацию, — объявил он, когда все послушно расселись по отведенным местам. — Мы проведем сеанс спиритизма. Дина выступит в качестве медиума. Просьба не разговаривать, не шевелиться и не разнимать рук.

— И чей дух мы будем вызывать? — поинтересовался оживившийся Джекоб.

Происходящее явно нравилось ему больше, чем возня с тачками.

— Терпение! Вы всё увидите и услышите сами.

— Могли бы и догадаться! — буркнул Майер. — В течение девяти дней после смерти душа бродит вблизи места своего упокоения. Это и ребенку известно!

— Значит, героя Лагга? И какой вопрос мы ему зададим? Где он сейчас находится и как себя чувствует?

— Лагга никто не собирается беспокоить, — сухо бросил ему Роу.

— Значит, Ниц? Но разве его похоронили на этом месте? — удивился русский.

— Ница похоронили в лесу, в двух шагах отсюда. И вам это отлично известно, — с раздражением ответил Майер Он повернулся к Дине и важно спросил: — Дина, вы готовы?

Та столь же важно кивнула.

— Приступайте.

Дина закрыла невыразительные глаза, подняла к небу голову и заговорила. Тон был замогильным, но звучным:

— Ниц! Если ты где-то неподалеку, откликнись! Дай знать, что ты готов беседовать с нами и отвечать на наши вопросы.

Джекоб, сидевший от меня через одного человека, шумно фыркнул. Встретившись со мной глазами, скорчил выразительную мину и громко прошептал:

— Нашли, кого вызывать! Черта с два вздорный старикан захочет с ними разговаривать.

Майер строго шикнул на нарушителя дисциплины, а Роу погрозил тонким пальцем.

Дина резко качнулась вправо, так что редкие прямые волосы метелкой провели по песку.

— Да… — выдохнула она. Голос был столь же звучным и замогильным, но на два тона ниже.

— Ты пришел? Ты будешь говорить с нами посредством Дины? — громко спросил Роу, выходя в круг и становясь напротив медиума.

— Да…

— Где ты, Ниц? Что тебя окружает? Хорошо ли тебе? Светло ли тебе?

— Тепло ли тебе, девица? — непонятно пробормотал неугомонный русский.

Майер, подскочив со своего кресла, яростно ущипнул его сзади за шею. Джекоб взвыл.

— Молчать! — грозно прошипел профессор.

— Тепло ли тебе? А может, жарко? — продолжал вопрошать Роу.

— Мне… странно. Пока… Непривычно… но не жарко. Я осваиваюсь, привыкаю, осматриваюсь…

— Ниц! Бесплотные души не лгут. Ответь нам: это правда, что ты замаскировал на острове смертельную опасность для его обитателей? Либо ты обманывал нас, пытаясь запугать? Ответь честно, Ниц!

— Называйте меня… моим истинным именем: Фридрих.

— Хорошо, — покладисто кивнул Роу. — Повторяю вопрос: ты обманул нас, Фридрих, или и вправду обитателям острова грозит опасность?

— Да… — Интонации были глубоки и полны достоинства. — Я ввел вас в заблуждение. Кроме лодки с испорченным днищем, других повреждений и опасностей нет.

— Отлично, Ниц! — перехвативший инициативу Майер, пересек кружок взявшихся за руки и потеснил плечом доктора, встав строго напротив Дины. — Ты просто блефовал, дружище, это так понятно! Но где ты сейчас пребываешь? Нельзя ли поподробнее? Крайне интересно узнать!

— И не болят ли твои обугленные косточки? — вставил невыносимый Джекоб, презрев гнев начальства.

— Не болят, — ответил Ниц на последний вопрос. — Повторяю: меня зовут Фридрих.

— Прости, дружище Фридрих! — Майер добродушно хохотнул. — Прости великодушно и утоли наше любопытство.

— Я уже сказал. Я пребываю в новом месте, в котором еще не освоился. Сейчас вижу нечто вроде розоватой воронки… или жерла. Из нее донесся зов, который направлен ко мне. Не имя и не звук. Что-то вроде запаха. Я прилетел на запах, как летит самец бабочки. И вот я говорю с вами. Я вас не вижу, но чувствую. Особенно Джекоба — это что-то яркое, сильное и резкое, даже заломило виски… И Майер… он тоже силен, но по-другому. Джекоб — вопль, Майер — визг бензопилы. Как-то так… Но я устал. Мне тяжело с вами. Позвольте отлететь…

— Нет-нет, погоди! — Майер чуть не прыгал от возбуждения. — Ты видишь будущее? Хотя бы на несколько дней или месяцев вперед? Что случится с клиникой Гиперборея? Как быстро мы сумеем восстановиться после твоего геростратова поступка? Достигнем ли мы успеха в наших дерзновенных исследованиях?

— Я устал. Устал. Я не хочу смотреть в будущее. Будь проклята ваша Гиперборея. Я уготовил бы острову самое страшное будущее, если бы мог. Я погрузил бы его в пучины океана. Если бы… Но не могу. Нет, смогу! Я смогу, если хорошо постараюсь!!!

Ниц захохотал. Дина дергалась, извергая из себя хриплые безумные звуки. Волосы ее растрепались, как ведьмино помело, из зажмуренных глаз струились слезы.

Майер, не владея собой, кинулся к ней и затряс за плечи.

— Заткнись, сволочь! Ты пожалеешь о своих словах!!!

Дина распахнула глаза и пронзительно закричала.

— Что вы делаете! — Роу пытался оторвать профессора от несчастной женщины. — Медиум не отвечает за его слова! Оставьте!.. Вы ее покалечите!

Майер опомнился. Разжав пальцы, отступил от растрепанной Дины. Та тут же рухнула на песок, закатив глаза под лоб. Роу принялся хлопать ее по щекам и расстегивать ворот куртки, а затем блузки.

— Господи, профессор, — бормотал он укоризненно. — Вы же могли ее убить… свести с ума… Как так можно с медиумом, с бесценным каналом связи…

Канал связи, наконец, очнулся. Приподнявшись с песка с помощью Роу, Дина трясущейся рукой застегнула блузку.

— Прошу простить, — не глядя на нее, буркнул Майер. — Негодяй вывел меня из себя. Его злобные слова вылетали из вашего горла, и вот… так глупо всё получилось.

— Не стоит извинений, — прохрипела мужественная женщина. Она поправила волосы и выпрямила спину. — Я готова продолжить сеанс, я отлично себя чувствую.

— Что вы! Какой сеанс! — махнул рукой Майер. — Отдыхайте. Всем спасибо! Главное мы выяснили, так что все затраченные усилия были не зря.

Участники сеанса медленно зашевелились, поднимаясь с песка.

— Если нужно еще с кем-нибудь поговорить — в любой день, в любой час я к вашим услугам, — голос полностью оправившегося медиума был тверд и бодр.