Люцида де Домазан

Люцида де Домазан

Я сидел под кипарисом и размышлял о смерти: об этом важном вопросе никогда не мешает задуматься.

И тут передо мной на вороном коне с белой гривой проехала девушка, одетая в белое.

— Куда вы едете, мадемуазель, по этой дороге, бегущей средь Пиренейских отрогов, в час, когда лениво журчат потоки, а ветер медленно спускается вдоль склонов в долины?

— Я, мой путешественник с тяжелым посохом, тоже могла бы спросить, чем заняты вы, сидя в одиночестве под кипарисом, что растет на лугу, где цветут бессмертники. Но я не люблю вопросов. Впрочем, раз вы хотите, я отвечу: я еду в замок Брамвак в долине Ларбуст, уходящей высоко в горы, вершины которых окутаны холодными облаками, а озера покрыты льдом.

— Вот странное совпадение! — не удержавшись, воскликнул я. И уставился на сидящую верхом девушку…

Красота ее наполняла душу восхищением. Я не говорю об изяществе форм ее юного тела, волновавшегося под влиянием внутреннего огня. Я говорю о сиянии, которое источали благородные черты ее лица, свидетельствовавшие о недюжинном уме. И только очень внимательный и проницательный взор мог заметить, что ее серые стальные глаза восхитительно пусты.

— Известны ли вам эти развалины? Если да, то не могли бы вы мне сказать: долина Ларбуст — не та ли это долина, что остается от нас по левую руку, когда мы проезжаем через деревню Казариль, уцепившуюся за склоны горы, словно пучок самшита за стену?

— Когда вы проедете Казариль, а потом и церковь Сент-Авантен, долина Ларбуст будет от вас по левую руку. Но на этих дорогах можно встретить множество дурных людей.

— Мой грозный конь никого не боится, он укусит любого, кто посмеет на меня напасть. Когда не боишься, ничего не случается.

— Но замок Брамвак — это всего лишь развалины посреди елового леса.

Я чуть было не признался, что являюсь владельцем Брамвака, и прикинулся паломником, исполняющим обет послушания. Притворяться перед женщиной очень трудно, но еще труднее — и не знаю почему — притворяться перед женщиной, сидящей на лошади. Быть сеньором заброшенного замка не зазорно, но с большим удовольствием я бы небрежно добавил, что у меня есть прекрасный дом в Тулузе, где я лечу больных. В результате я не сказал ничего.

Лицо девушки озарилось, словно к нему поднесли лампу. Легонько стегнув коня, она произнесла:

— Говорят, владелец этого замка окончательно свихнулся: ищет то, чего не знает сам, и ему мнится, что он это найдет, если окажется среди своих руин.

Подобно слугам, которых вызвали преждевременно, мои слова сами вернулись ко мне, а девушка прощально взмахнула хлыстом и неспешно удалилась: она решила, что прохожему, присевшему поразмышлять под кипарисом, больше нечего ей сообщить. Я видел, как на повороте дороги она обернулась и еще раз махнула мне рукой. И хотя я отказался от женщин и победил желание, тем не менее против воли своей с превеликим тщанием заношу на хранящиеся в душе моей темные таблички описания чарующих жестов и пленительных взглядов, кои довелось мне уловить. Таблички эти совершенно бесполезны. И все же они существуют. Как существуют астрономы, отмечающие движения звезд в космографических книгах, которые никогда никому не пригодятся.

Торнебю, улегшийся поспать за одной из низеньких каменных стен, встал и сказал:

— Мне показалось, что по дороге проехал ангел.

— Ангелы не ездят на лошадях, Торнебю!

— Зато они одеты в белое и исчезают, когда хочешь их рассмотреть.

— Откуда ты почерпнул свои знания об ангелах?

— Тот, кто работает с деревом, обладает даром видеть ангелов леса. Они небольшого роста, не выше сапога взрослого мужчины, веселы как дети и любят помечтать. Их можно увидеть вечером, но только тем, кто долгое время не совершал ничего плохого.

И вдруг я вспомнил. Лицо той, которую я видел всего один раз, проступило на поверхности омута моей памяти. Так по некоторым глубоководным рекам утопленники плывут под водой, а на поверхности стелются их волосы; иногда они всплывают, но только для того, чтобы вновь исчезнуть и выплыть уже в другом месте. Воспоминание подобно реке, несущей на своих волнах ушедшие образы.

Девушку на лошади звали Люцида де Домазан.

— Это не ангел и не женщина, — ответил я Торнебю, взглянув на дорогу и вьющиеся вдалеке клубы пыли.

— А кто же она такая?

— Не знаю.