Бодхидхарма, патриарх секты дзэн

Бодхидхарма, патриарх секты дзэн

Несмотря на то что школа дхианы зародилась в Индии и процветала в Китае, представляется разумным рассмотреть ее наряду с буддийскими сектами Японии. Сделать это побуждает тот факт, что в течение веков японцы оставались выдающимися выразителями этой странной и непонятной доктрины. По причинам, которые станут более понятными позднее, этот ритуал созерцания, привнесенный в Японию в 1168 году (а может быть, и ранее), обладал особой привлекательностью для класса военных. Сердце солдата, отягощенное неизвестностью и бесчисленными страхами, и опасная профессия побуждают его искать ту форму духовного утешения, которая дает надежду на победу над болью и смертью.

Двадцать восьмой патриарх буддизма Бодхидхарма, известный в Японии как Дарума, был посвящен в мистерии великим мастером Паньятарой. После посвящения Бодхидхарма, индус по происхождению, совершил путешествие в Китай. Согласно одним рассказам, он проделал весь путь пешком, но в других его называли «брахманом-мореходом», подразумевая, что он прибыл на корабле. Он обосновался в монастыре Шаолинь, где девять лет просидел в медитации, поддерживая себя в бодрствующем состоянии тем, что выпивал огромное количество чая. Он провел в Китае остальные годы жизни, охватившей большую часть 5-го столетия.

Портрет Бодхидхармы, 28-го патриарха дзэн, выполненный художником-жрецом секты

Внешне Бодхидхарма, несомненно, выглядел как экстраординарная личность. Его огромная фигура, косматые брови и пронзительные синие глаза вдохновляли художников секты на создание многочисленных свирепых изображений этого человека. В напяленной кое-как красной робе он делался похожим на горящего медведя, бормочущего и жалующегося на все вообще и ни на что в частности. Но, согласно всем компетентным источникам, он был одним из величайших архатов буддизма и, подобно Сократу, пережил всяческие недостатки личного обаяния благодаря величию ума.

Когда доктрина дхианы достигла Японии, слово «дхиана», означающее «медитация», было переведено на японский язык словом «дзэн»[61]. Перемена места действия привела к изменениям самих учений, но созерцательность по-прежнему сохраняет главенствующее положение. Суровость концепций дзэн кажется на первый взгляд холодной и отталкивающей, но эта кажущаяся атмосфера скептицизма и цинизма скрывает чрезвычайно привлекательную и по-настоящему вдохновляющую философию жизни. Дзэн не критикует реалии, но решительно противостоит всяческому притворству и обману. В ее концепции вещей нет места для мирских стремлений глупых смертных или для самодовольной уверенности тех, кто мудр на словах и духовно невежествен. Жестом глубокого презрения отметает она как величие великих, так и ничтожность малых. Она высмеивает императоров так же охотно, как осуждает негодяя самого низкого происхождения. Она достигает совершенства в нанесении обид и доставлении удовольствия, приводя в замешательство тех, кто считает себя выдающимися гражданами. Если уж она не может смахнуть весь мир своей метелкой из конского волоса, то, по крайней мере, предпринимает героическую попытку сделать это. Но дзэн искореняет следы ложной учености или респектабельности вовсе не для того, чтобы просто ублажить несколько неутоленный инстинкт собственного превосходства. Ее истинным мотивом служит открытие простой красоты честного человеческого лица, скрывающегося за маской. Она стремится возвеличить реальность, напоминая людям, что простые методы — самые лучшие и что всяческое притворство неизбежно кончается скорбью и страданием.

В 1938 году количество членов трех отделений дзэн-сю в Японии достигало примерно девяти с половиной миллионов человек. Крупнейшей сектой дзэн является сото, перенесенная из Китая вскоре после 1223 года жрецом Догэном, или Дзёё Дайси. Суть убеждений сото можно понять из формулировки доктрины, предложенной Догэном: «Рождение и смерть суть собственно жизнь Будды. Избежать их — значит уклониться от жизни Будды».

Учения царственного патриарха Бодхидхармы в то время, когда в 520 году он пытался одарить ими китайского императора, оказали огромное влияние на большинство сфер японского образа жизни. Метод дзэн называют дзадзэн[62], или неподвижным сидением.

Это настроение пронизывало искусство, литературу и культуру всей страны. Доктор М.Анэсаки, бывший профессор японской литературы и общественной жизни Гарвардского университета, так описывает духовный мир дзэн-буддиста: «Его разум, находящий ничем не нарушенный покой глубоко в сердце природы, воспринимает движение и изменения в вещах как мимолетные выражения, возможно, возмущающие абсолютную безмятежность лица природы. В мире многие рождаются и многие умирают; проходят годы, времена года сменяют друг друга; из почек появляются зеленые листья и засыхают, цветы распускаются и осыпаются. Пусть приходят и уходят как могут; дзэн-буддист наблюдает все это с невозмутимым спокойствием, хотя и не с тупым безразличием. Если его что-то и интересует, так это тихо струящийся аспект этого беспрестанного изменения или, вернее, вечное спокойствие, различимое сквозь изменения и за ними. С его точки зрения красота и великолепие водопада заключаются в его движении как единого целого, а не в перемещении отдельных капель и пузырьков; и именно этим движением дзэн-буддист наслаждается как символом всеобщего постоянного течения природы. Мир, который он видит, — подобно пейзажам, написанным Сэссю, — лишен слепящей яркости и живого движения. Все феномены втягиваются через его разум в недвижную пучину духовного океана, где нет ни волн, ни водоворотов и где личность сливается с бескрайним простором природы и с неизменной целостностью вселенной. Короче говоря, дзэн — это натурализм, который не поддается соблазну человеческой деятельности и впитывает природу и жизнь во всеобъемлющее спокойствие разума, отождествленного с космосом»[63].

Один из главных принципов дзэн состоит в том, что «знание можно передавать от сердца к сердцу без вмешательства слов». Высшая истина в целом слишком утонченна, чтобы ее можно было доверить ограниченной символике языка. Будда открыл дхьяну[64] в безмолвии; в безмолвии Паньятара удостоил им Бодхидхарму, и в безмолвии этот великий Адепт передал это наследие патриархам дзэн. Он влил учение в сосуды сердец своих учеников как в новый кувшин, обеспечив таким образом безмолвное увековечение тайн Закона.

Когда для Бодхидхармы настало время покинуть этот мир, он собрал вокруг себя монахов и монахинь ордена и приступил к ним с вопросами относительно понимания того, что они приобрели. Разрешив все трудные вопросы, престарелый архат ушел в сознание Доктрины. Спустя три года после сообщения о его смерти начал распространяться странный слух. В холмистой местности несколько крестьян видели бодрого старого философа, упорно идущего своим путем по западным горам Китая, решительно направляясь к Индии. Он шел босиком, но по какой-то непонятной причине нес один башмак в руке.

Слухи стали столь многочисленными, что император Китая, желая разрешить этот вопрос, приказал вскрыть гробницу Бодхидхармы. К всеобщему изумлению, могила оказалась пустой, в ней не было ничего, кроме одного башмака, парного тому, что унес Бодхидхарма. На основании этого рассказа было заявлено, что великий монах дхьяны в действительности никогда не умирал, а, закончив свои труды в Китае, воспользовался трюком со смертью как подходящим методом исчезновения. Философские смерти такого рода часто встречаются в рассказах об Адептах.