«Во имя Господа, Сострадательного и Милосердного»[111]
«Во имя Господа, Сострадательного и Милосердного»[111]
Господствовавший на протяжении 5-го и 6-го веков н. э. дух средиземноморского христианства вызвал безжалостное преследование раскольников в рамках самой веры, а также тех язычников, которые отказывались от обращения. Чтобы избежать опасности и помех, греческие учителя вместе с предводителями и членами еретических христианских групп искали убежища за пределами мест, подпадавших под светскую юрисдикцию набиравшей силу и расширявшейся церкви. Многие из них, включая еврейских и сирийских мистиков, нашли арабскую среду благоприятной для учения и медитации. Их приняли с почетом и отнеслись к их доктринам благожелательно. Дух сдержанности относительно знаний способствовал тому, что в этих краях собралось блестящее созвездие ученых мужей, принесших громкую славу Багдаду, Александрии и другим мусульманским городам.
Однако сдержанная атмосфера арабской культуры привела к ужасной путанице. Фанатики всех мастей тоже нашли прибежище в городах и деревнях Аравийской пустыни. Большинство этих экстремистов пострадало в своих странах, и к их изначальному напряжению прибавилось психологическое давление и сильнейшая личная враждебность. Величественное течение жизни Ближнего Востока постепенно серьезно нарушалось.
Дерменгем подводит итог духовному замешательству среди арабов, несомненно вдохновившему Мухаммеда — искреннего и истинно религиозного человека — выдвинуть широкую программу теологической реформы. «Аравия была перекрестком ересей, haeresium ferax»[112], — говорил один из духовных отцов в пятом веке. Нелегко было разобраться, кто есть кто среди сабеян[113], докетов[114], отрицавших человеческое существование Христа (и считавших его тело фантомом), ариан[115], отрицавших его божественность, евтихиан[116], яковитов[117] и монофиситов[118], отрицавших его двоякое естество, несториан[119], видевших в нем две ипостаси, мариамитов[120] и коллиридийцев[121], поклонявшихся деве Марии, антидикомариамитов, отрицавших ее вечную непорочность, иудео-христианских назореев[122] и эбионитов[123], антиеврейски настроенных маркионитов[124], гностиков[125], валентинианцев[126], василидиан[127], карпократиан[128], ракузиан и прочих… Абиссинская пословица утверждает, что христиане ни в чем не согласны, кроме одного — рождества Христова[129].
Исламская вера никак не могла зародиться в стране с низким уровнем культуры или образованности. Этот народ принадлежал, по-видимому, к семитскому роду, а земля, как полагали, была выделена Симу, сыну Ноя. Ее жители в физическом отношении принадлежат к превосходному типу, отличающемуся добродетельными, простыми и умеренными обычаями; им почти неведомы болезни западной цивилизации. На это особо указывает Д.Ф.Вейрин, посетивший эти края во время конфликта между королем Хусейном и ваххабитами[130] под предводительством Ибн Сауда, султана Неджда (1916–1924 гг.). Еще раньше сэр Уильям Уиллкокс, инженер-консультант турецкого правительства в Месопотамии, счел нужным сообщить о счастливом положении дел, которым наслаждались коренные жители Аравии, следующее: «Желаю арабам еще долго придерживаться простого и естественного образа жизни в своих родных пустынях и сохранять мужчин и женщин того типа, который делает честь миру. Очень немногие люди могли бы сказать — а я это слышал своими ушами, — что они не знают никаких болезней кроме смерти»[131].
Хотя эти люди столь счастливы от природы, их все же не обходят стороной некоторые несчастья. Долгое время их образ жизни был сопряжен с тяжкими проблемами физического выживания. Будучи земледельцами и пастухами, из-за потребности в воде они были втянуты в драматический конфликт, ставший типичным благодаря трагедии Каина и Авеля. Мудрецы пустыни говорят, что если бы можно было обеспечить водой землю и овец, то в Хиджазе наступило бы всеобщее братство. Правительство тоже тяжко давило на этих арабов, пусть даже правление редко бывало тираническим или жестоким. Граждане просто устают от вождей, хороших или дурных, и большинство администраций оказывается недолговечным.
Благочестивый мусульманин считает, что столетия, предшествовавшие рождению Пророка, были временем отсталости и невежества. Однако, как уже отмечалось, это строго соответствует действительности только в том смысле, что отсутствовало сильное централизованное духовное руководство. Заметим, что в стародавние времена поощрялись такие [132] изящные искусства, как писательство и поэзия, особое восхищение вызывало ораторское искусство, проводились ежегодные собрания и состязания в поэтическом и ораторском мастерстве. Религия включала культ небесных тел и совершенно примитивное идолопоклонство. Во время появления на свет Пророка Аравия не была отсталой в культурном отношении страной, но, как ни странно, сгибалась под тяжестью философских спекуляций. Дерменгем живописует любопытную картину интеллектуальной среды, в которой зарождалась вера Мухаммеда.
«В городе на каждом углу, — писал отец церкви, — разворачивается дискуссия: на базарах, у прилавков с тканями, у менял и торговцев провизией. Вы хотите разменять золотой? Они пускаются в философские рассуждения о том, что из этого следует и что не следует. Вы хотите узнать, сколько стоит хлеб? Они отвечают: «Отец более велик, чем Сын». Вы спрашиваете, горячая ли вода в вашей ванне? Слуга сообщает вам: «Сын был сотворен из ничего»[133].
Очевидно, что Аравия вобрала в себя доктрины и верования многих народов. По крайней мере, несколько сект, процветавших, как известно, там, создавали тайные школы и общины, собирали учеников, посвящали достигших наибольших успехов учащихся и действительно претендовали на причастность к традиции Адептов. Это ясно не только из исторического курса, но подтверждается и более поздним возникновением у самих мусульман мистических догадок. Они ясно указывают на те же основные источники знания, что обогатили Грецию, Египет и долину Евфрата.
Введение Мухаммедом его веры вовсе не было направлено против демократичности настоящего образования. Несомненно, он глубоко прочувствовал необходимость простой и естественной религии, которая освободила бы верующих от тяжести раздирающих душу сомнений. То, как все обстояло на самом деле, можно понять из заявления, сделанного негусу[134] Эфиопии первым двоюродным братом Мухаммеда, Джафаром бен Аби Талибом. Он сообщил этому великому монарху, что жители Аравии пребывали во мраке какого-то странного невежества, поклоняясь идолам и ведя себя соответственно принципу выживания наиболее приспособленных. В этой критической ситуации Бог, сострадательный и милосердный, поставил среди них человека их же расы, который приказал им поклоняться единому Господу, отбросить суеверия, не предаваться пороку, быть добродетельными и искренними во всем, преданными, милосердными и скромными. Он заставил их также признать величие молитвы, добродетель делиться с нуждающимися и самодисциплину постов. И так как человек сей был добр и добродетелен, народ принял его и поверил в его миссию.