2006 год. Храмы, разоренные Сенатом

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2006 год. Храмы, разоренные Сенатом

2006

Encor seront les saincts temples pollus,

Et expillez par Senat Tholosain,

Saturne deux trois cicles revollus.

Dans Avril, May, gens de nouveau levain.

Центурия 9, катрен 72

Еще (снова) будут святые храмы осквернены (загрязнены),

И разорены Сенатом Тулузы (Тулузским),

Сатурн два-три круга обойдет (дважды-трижды обернется).

В Апреле, Мае, люди новые поднимутся (появятся).

В январе 2006 г. в Москве в одну из синагог ворвался молодой человек с ножом и поранил им несколько человек, прежде чем 18-летний сын раввина смог задержать его. Затем по миру был поднят шум из-за карикатуры на пророка Мухаммеда, опубликованной в одной из европейских газет. Судебный иск, поданный на газету, не заставил ее понести наказание – в Европе решили, что европейцы имеют право высмеивать мусульман. Потом были сумасшедшие муж и жена с петардами в храме другой страны, затем террористический взрыв в храме следующей страны. А после в другой части света 25-летний местный псих в ходе воскресной утренней церковной службы расстрелял четырех родственников жены, после чего вывел из церкви супругу и застрелил ее… Об этом ли первая строка этого катрена? Мне показалось, что первые две строки могут повествовать также и об экранизации «антихристианского бестселлера» Дэна Брауна «Код да Винчи» (в России демонстрировался с 18 мая 2006 г.). Слово «еще (снова)» может указывать на это. Однако повторение ливано-израильского конфликта заставляет связать его с предыдущим катреном, посвященным 2005 г.

Под давлением военного крыла гражданские в правительстве Израиля начали вторую ливано-израильскую войну. В катрене легко угадывается это противостояние иудеев и мусульман на Святой земле в связи с ситуацией вокруг Храмовой горы, ничуть не удаленное от всех ближневосточных проблем, включая англо-американское вторжение.

Для мирового обывателя столкновение завуалировано борьбой террористов из «Хезболлы» с Израилем, борьбой Израиля и Запада с мусульманским миром и т. д., но это как раз и есть та самая ситуация, когда «все ступени (градусы) достоинств Церковных… меняются на диалекты гражданские». Нам показывают не то, что происходит на деле. Напомню, первый раз иудейский храм на этой горе разрушил Александр Македонский, второй раз его снесли римские легионеры. Сейчас на этом месте стоит мусульманская мечеть Аль Акса, но около 98 % израильтян верят в пророчество, согласно которому будет восстановлен их Третий Храм на том же месте. Нет нужды пояснять, что мусульмане не хотели бы переносить свою мечеть с этого святого места. Сегодня по телевидению мало сообщается об этой ситуации вокруг планов израильтян восстановить святыню, между тем, ситуация крайне серьезная, и если кто думает, что политика в этой части света хоть немного расходится с переплетением религиозных разногласий, он сильно ошибается. Государство Израиль, носящее такое же название, как и ветхозаветное царство, пронизано глубочайшим мистицизмом, наполнено энергией, черпающей свою силу из колоссального религиозного источника. Для посвященных внутри государства все скреплено титаническим смыслом, идет непрерывная работа, которая не останавливается ни на день, ни на час и даже ни на секунду, – все нацелено на строительство Третьего Храма, который уже существует в проекте, восстановлены все процедуры служений и жертвоприношений, кои планируется в скором времени в нем осуществлять, специально обучаются сотни людей, а в Северной Америке (в американском штате Луизиана) уже вывели и пасут целые стада жертвенных красных коров со строго определенным (один из пяти десятков) оттенком шкуры. Пеплом этих сожженных коров будут очищать евреев от их прошлого состояния, перед тем как их впервые запустят в Храм. Пастухи этих стад – иудеи.

В сентябре 2000 г. до предела обострились палестино-израильские отношения – до самого серьезного кровопролития за последние 15 лет. Мировые агентства передали, что это произошло из-за статуса Иерусалима и разграничения с палестинскими территориями, но было не совсем так. СМИ вскользь упомянули, что поводом послужила провокационная выходка группы израильских правых во главе с Ариэлем Шароном. Потом, по мере развития конфликта, весь мир обсуждал проблему израильских поселений на палестинских землях и вопрос с разделом Иерусалима. Позже некоторые стали говорить: «Опять ни с того ни сего начали друг с другом сражаться из-за каких-то трех кварталов в Иерусалиме».

28 сентября 2000 г. группа израильтян во главе с Ариэлем Шароном поднялась на гору в Иерусалиме, где расположена мусульманская святыня – мечеть Аль Акса. Согласно преданию, именно с этого места пророк Мухаммед вознесся на небо. Возникает вопрос: зачем в крайне ответственный период израильтяне спровоцировали мусульман? Тут и вырисовывается главное: почему они туда ходили и почему так важны для Израиля эти кварталы (там находится и мечеть Аль Акса). Израиль сейчас слишком прямолинейно нацелен на мечту о восстановлении своего храма, где, согласно религиозным пророчествам, будет утвержден владыка, который будет править всем миром. Эта прямолинейность ведет к катастрофе, но военные в Израиле готовы рискнуть.

Несмотря на то, что современный Израиль со своими филиалами импортированной государственности по всему миру (в первую очередь это США и Англия, одинаково нуждающиеся как в причастности к мировому правлению, так и в ближневосточной нефти, самый короткий путь к которой проходит через политику Израиля) больше похож на средневековый орден тамплиеров, стремившийся построить Храм над всеми лучшими уголками доступной земли, я воздержусь от нравоучений и напомню лучше легенду, сложенную древними греками о царе Одиссее.

Дело было примерно так, если верить поэме Гомера «Одиссея» и многим мифам троянского цикла о походе греков на Трою, в кот ором у част вова л Одисс ей н ара вне с пол у богом А х и л лесом (А х и л-лом), благородным Диомедом, сильным Аяксом, мудрым старцем Нестором и желавшим вернуть похищенную жену Елену Менелаем. История Одиссея повествует о том, как герой искал свою родную Итаку после многих военных схваток и приключений, но одновременно это и история о том, что нет для человека более фундаментальной потребности, чем необходимость иметь связь со своими корнями, близкими по крови людьми – исторической родиной. Понять важность этой связи может только человек, многие годы не бывавший именно в родном месте, но, к счастью, древние оставили нам повествование, способное прояснить понятие родины даже для нелюбопытного аборигена, никогда не отходившего от своего поселения дальше, чем на полста километров.

Одиссей был царем Итаки. От своего отца, дедушки Автолика (известного разбойника) и прадедушки Гермеса он унаследовал ум, ловкость и хитрость. Будучи бывшим женихом похищенной т роян цами цариц ы Елены, Од иссей обязан бы л у част воват ь в по – ходе на Трою (Илион), но, желая избежать, говоря современно, «службы по призыву», притворился безумным. Однако Паламед разоблачил его, и Одиссей отправился под Трою с 12 своими кораблями. По описаниям греческих мифов, их боги разделились в греко-троянской войне, и часть из них стали помогать врагам. Аполлон и покровительница любви Афродита склонились на сторону Париса и Елены, любивших друг друга, Зевс, Артемида покровительствовали троянцам, а богиня справедливой войны Афина, бог морей Посейдон, Гермес, Гера и ряд других сильных богов помогали грекам восстановить справедливость и избежать вечного позора. Троянцы встречали флот греков на берегу огромным войском, и греки некоторое время не решались начать высадку. Среди них был и юный Протесилай, жаждавший подвигов и готовый первым соскочить на берег и начать бой с троянцами, который не решался сделать это лишь потому, что знал предсказание: погибнуть должен тот из греков, кто первым коснется ногой троянской земли. Знал это предсказание и Одиссей, но чтобы увлечь за собой войско, а самому при этом не погибнуть, царь Итаки бросил на берег свой щит и спрыгнул на него с корабля. Протесилай видел, что Одиссей соскочил на берег, но не заметил, что оказался Одиссей не на троянской земле, а на своем щите, и кинулся с корабля на берег с обнаженным мечом. Троянец Гектор сразил Протесилая своим тяжелым копьем, а греки дружно пошли в атаку.

Много боев провели греки с троянцами, каждый раз отступавшими за родные стены, но девять лет штурма Трои не принесли результата. Грекам снились родные земли и боевой дух постепенно ослабевал. Несмотря на усилия Одиссея, к десятому году войны в лагере осаждающих, растянувшемся видимой до горизонта цепью вытащенных на песок просмоленных галер, зазвучали голоса, требовавшие без промедления закончить осаду и плыть на родину. Видя, что больше нет желающих идти на стены, устраивать засады и участвовать в открытых сражениях, царь Агамемнон, старший вождь похода, велел возвестить об общем собрании возле своего корабля. На нем было принято решение попытаться последний раз одолеть троянцев – хитростью. Через три дня ахейцы ночью спустили корабли на воду и уплыли, и стражники Трои с рассветом обнаружили исчезновение многочисленного врага. Только что спавший город высыпал в долину – так каждый захотел сам убедиться в окончании осады и пересечь черту города впервые за десятилетие.

В брошенном лагере ненавистных греков радостные илионцы с удивлением увидели исполинского деревянного коня из сосновых бревен и досок, на боку которого виднелась какая-то надпись. Царь Трои Приам с поредевшей за годы войны свитой приблизился к коню. Знаток языков Антенор озвучил надпись: «Этот дар Афине Воительнице приносят уходящие данайцы». Радости троянцев не было предела. Возбужденные, они не заподозрили подвоха, а когда еще пастухи привели побитого греческого шпиона, безоружным пойманного среди растительности, который рассказал, что был изгнан из войска Одиссеем (историю придумал последний), и подтвердил, что конь – дар богине Афине, троянцы решили доставить коня в гордый Илион – в качестве военного трофея, символизирующего победу в войне. Так и поступили, установив его на площади перед гранитным храмом Афины и устроив вокруг спонтанные торжества. Празднование затянулось до ночи, и только после полуночи «шпион» смог незаметно подобраться к деревянному «подарку» данайцев и постучать по дереву. Одиссей и другие лучшие воины греков стали выбираться из чрева коня, разминая отекшие ноги и руки. Быстро добравшись в сопровождении исполнявшего роль шпиона воина по незнакомым улицам до городских ворот, они перебили спящую охрану, заняли вместо них каменные вышк и и да ли сигнал кому-то на равнине. Пока город спал, греки подходили к нему, придерживая руками оружие, чтобы оно не бряцало на ходу. В нужный момент Одиссей с товарищами распахнули ворота, и армия вошла в спящий Илион. Мужское население Трои было перебито, женщин и детей греки обратили в рабство, погрузили вместе с захваченными ценностями на суда и повезли в Грецию, а город разрушили настолько, насколько это было возможно после того, как огонь уничтожил все, что могло гореть. Менелай хотел убить Елену, но при виде ее красоты одумался и приказал следовать за ним в Грецию.

Война закончилась полной победой греков, а боги созерцали со своей высоты торжество одних людей и несчастья других. Но приключения Одиссея на этом не закончились. Первыми, не дожидаясь гекатомбы – жертвоприношения богам в размере ста с трудом набранных быков – и пира, в Грецию отправились дружины пилосцев и аргивян, вожди которых были благоразумный Нестор и решительный Диомед, что не стали медлить на чужом берегу. Бог Посейдон охранял их суда и они благополучно добрались до западных берегов Эгейского моря. Ахейцы же сожгли на жертвенных кострах долю богов (кости, жилы и рога с копытами) и нажарили мяса для себя, и итакийцы во главе с Одиссеем были среди них. Небо хмурилось, и море начало волноваться, но греки не обращали внимания на погоду – предстоял путь на желанную родину, поэтому по первому зову труб все стали заставлять пленных-рабов стаскивать корабли в воду. Никто из итакийцев, даже их мудрый вождь, не догадывались, что пройдет еще очень много лет, прежде чем лишь немногие из них ступят на родной берег…

Итак, греки одержали значительную победу. Богатства и рабы теперь были у них, но как только они это все получили, трофеи сразу отошли на второй план – мысли каждого воина и их вождей теперь были заняты только одним – родными краями. Скрывая друг от друга волнение, бывшие искусные мореходы вновь пытались приручить суда в неспокойном море, воздерживаясь от разбавленного водой вина. Плененная дочь царя Приама, убитого при взятии Трои разгоряченным сыном Ахиллеса прямо на ступенях алтаря Зевса (у греков это было недопустимым оскорблением главного бога), и доставшаяся Агамемнону, считалась пророчицей. Она заявила вождю греков, что его ждет скорая погибель – вместе с ней. Оттого Агамемнон и Одиссей вывели свои флотилии в море, находясь в большом напряжении. Погода на море ухудшалась по мере удаления от берега, и тут итакийцев постигла первая неудача – по своему желанию они разделились с ахейцами и стали ждать попутного ветра на юг. Ахейцы скрылись за высокими гребнями волн на западе, а Одиссей, потакая желанию своего зятя Эврилоха, которому показалось мало добычи, захваченной в Илионе, повел свои корабли по холодному северному ветру Борею на юг, вдоль берега Малой Азии. Вскоре показался Измар, город киконов, ревностных сторонников Трои, и поначалу удача сопутствовала воинам – горожане не ожидали нападения. Греки легко их рассеяли, ворвались внутрь стен и стали переносить добычу на галеры, однако вошли в разбойничий кураж и за весельем не заметили, что ки-коны перегруппировались и неожиданно приблизились в боевых порядках. Итакийцам, несущим потери, едва удалось отплыть от берега на веслах, однако преимущество врага оказалось велико, и они не смогли подобрать убитых товарищей. Команда корабля Одиссея потеряла шесть воинов, другие команды по столько же, а когда Одиссей объявил о потерях, к нему подступил возмущенный Эврилох: «И кто в этом виноват?! Ты, неугомонный Одиссей! Зачем ты привел нас сюда, разве ты не знал, как сильно племя киконов?» Одиссей сурово ответил: «Эврилох, ты больше других был недоволен своей долей добычи из Трои, и это ты требовал на обратном пути совершить набег на ее союзников!» Поставив Эврилоха на место, Одиссей призвал к Зевсу, дабы укротить усиливающийся ветер, и дал команду плыть дальше. Корабли же Агамемнона, ушедшие на запад, с трудом и потерями прошли сквозь бури и прибыли наконец к родным берегам. Там Агамемнон в Микенах встретил смерть в результате заговора своей неверной жены Клитемнестры.

Кратко разберем этот эпизод мифа и попробуем понять значение ошибки Одиссея в начале пути домой. Жадность Эврилоха не просто заставила дружину Одиссея свернуть с кратчайшего пути домой, а, в конечном итоге, не позволила некоторым его товарищам продолжить путь – они погибли. Вождь же получил первый урок, заключающийся в том, что не следует отвлекаться от главной цели на второстепенные, если они не сравнимы по важности и необходимости, а также в том, что, будучи лидером, нужно более решительно добиваться от подчиненных беспрекословного выполнения распоряжений.

После этой неудачи мореходы продолжили плавание, но зря понадеялись на Борея – только они ушли в открытое море, как разыгрался свирепый шторм, длившийся девять дней и изорвавший их паруса, расщепивший весла и сбивший их с пути. На десятый день злополучные победители Троянской войны увидели скалистый берег острова с приветливой бухтой, где волнение воды было небольшим, и осторожно завели туда корабли. Пока воины и относительно предоставленные себе рабы отдыхали, Одиссей успел изучить побережье и в ближайшей роще обнаружил довольно широкую протоптанную дорогу, указывающую на близость людного поселения. Царь обратился к своему глашатаю – Эврибату: «Мы должны узнать, что за люди живут на этой земле, чтобы установить свое местоположение. Я отправлю моего зятя с одним из воинов, но им необходим глашатай, согласно общему обычаю. Отправляйтесь, и помни, что я больше надеюсь на тебя, чем на несдержанного Эврилоха, пусть он даже царской крови». Через некоторое время Одиссей увидел возвращающихся итакийцев, отправленных на ознакомление с местными обитателями, причем двое – Эврибат и рослый воин – тащили Эврилоха, отчаянно сопротивляющегося и ругающегося на чем свет стоит. Эврибат при этом кричал Одиссею: «Скорее на корабль! Уходим отсюда! Быстрее!» Опытные бойцы были удивлены поведением товарищей, но, встревоженные, начали быстро закидывать вещи, разложенные на песке, на борт, и помогать рабам стаскивать корабли в воду. Эврилоха с трудом погрузили на судно и по команде Одиссея все взяли курс в центр бухты, удаляясь от острова. В это время между деревьями показались медленно идущие люди в белых одеждах, все безоружные. С полосатыми платками на головах, дружелюбно улыбающиеся, они представляли собой странное зрелище, столпившись на берегу. Пришельцы знаками зазывали путешественников обратно на землю, что-то объясняя на непонятном языке. Эврилох же злобно кричал: «Пусти меня на берег, жестокий Одиссей! Я остаюсь здесь, не желаю больше скитаться по миру!» Эврибат, пытаясь перекричать Эврилоха, явно пребывающего не в себе, отчаянно просил быстро уплывать как можно дальше и пояснил Одиссею: «В недобрые края нас буря привела! Я давно уже слышал про этот народ, это лотофаги – пожиратели лотоса. Нас встретили эти приветливые люди, и мы безбоязненно проследовали за ними. Один из них предложил нам горсть золотистых семян и своим примером предложил их отведать, однако я промедлил из осторожности, а твой несчастный зять съел свою долю, после чего с ним стало твориться неладное: глаза его помутнели, он стал постоянно улыбаться. А потом заявил, что никуда оттуда не уйдет, и всегда будет питаться этими чудо-семенами. И тут я понял, что это был лотос, а всякий, кто его попробует, забывает обо всем на свете – родных, друзей, откуда он родом – все! Есть ли на свете более жалкая участь? Мудрый Одиссей, давай же скорее уплывем отсюда!» Одиссей поднялся на нос корабля и обратился ко всем командам: «Гребите скорее в море, храбрые итакийцы! Видите, что стало с несчастным Эврилохом? Коварные лотофаги лишили его памяти и разума, околдовали своими семенами! Вы хотите отказаться от родного края, всех забыть, как мой злополучный родственник? Презренный тот смертный, кто позабыл свою отчизну! Вперед в море, через несколько дней мы должны быть дома, чтобы обнять близких!» Воины, подгоняя рабов, направили суда в неспокойное море.

Проанализируем. Свободолюбивые греки, как видим, нисколько не уважали таких же чувств у плененных противников, сделанных рабами (это «демократический нацизм»), но свою свободу и родину они не были готовы променять ни на что на свете – даже на райскую жизнь на прекрасной чужбине. Потому как от огня они стали бежать от участи Эврилоха. Одиссей же получает сразу несколько новых уроков: во-первых, нельзя доверять человеку, который до этого хоть раз не оправдал доверия и стал виновником гибели товарищей; во-вторых, излишне приветливый по отношению к незнакомым гостям хозяин – скорее тщательно маскирующийся враг, нежели откровенный друг; в-третьих, никакой – даже самый благодатный – край не способен заменить родину. Забыть родину – худшее, что может произойти с человеком.

Наконец шторм отступил и в отсутствие ветра итакийцы на веслах шли целый день на запад, туда, где согласно положению солнца в утренние часы, находилась конечная точка их плавания. Ближе к вечеру они увидели скалистый берег неизвестного острова, а уже в сумерках мореходы нашли в нем защищенную от ветров бухту. Выставив охрану, греки расположились ночевать на каменистом берегу, а утром с первыми лучами Гелиоса увидели, что попали на прекрасный остров с высокими берегами и горой посередине. Зеленые склоны этой горы были местами покрыты белыми пятнами, которые, оказалось, были ничем иным, как стадами диких овец. У подножия горы раскинулись обширные луга сочной, изумрудной травы, доходящей до пояса. Было удивительно, что такой благодатный край не был распахан землевладельцами, а на склонах никто не рассаживал виноградники. Это при том, что на соседнем острове чуть меньших размеров, покрытом крупными камнями и скалами, путники отчетливо разглядели дымы, столбом поднимающиеся в небо – определенно то был признак наличия человеческих жилищ. Воины заставили рабов вынести на берег те корабли, что требовали ремонта, а сами взяли охотничьи копья, боевые дротики, пращи, луки со стрелами, и отправились на склоны горы. Вскоре они принесли к кораблям много дичи и стали жарить ее на кострах. Пиршество затянулось до ночи, и только на следующее утро Одиссей обратился к своим спутникам: «Продолжайте ремонт кораблей, а я на своем судне отправлюсь к соседнему берегу и разузнаю, почему люди здесь не пашут землю, и вообще живут на скалистом острове меньших размеров». Оставив гребцов со своего корабля помогать остальным рабам чинить вытащенные на берег галеры, Одиссей взял курс к соседней земле, рассадив на весла воинов. Он не знал, как отреагируют местные жители на обычай использовать рабский труд, поэтому решил заведомо избежать расспросов относительно плененных троянцев. Судно Одиссея обогнуло остров с горой, и команда стала искать удобное место для причаливания к каменистой земле. Они нашли достаточно широкую полоску песка и осторожно, без шума, спустились на берег, где царь отобрал себе 12 самых сильных и смелых воинов и двинулся с ними в глубь острова, обнаружив на некотором удалении огромную пещеру среди скал. Пустую дворовую территорию перед ней почти условно обозначала гряда выложенных крупных камней выше человеческого роста, а из самой пещеры доносилось тонкое блеяние ягнят. Одиссей со спутниками направились в пещеру, не демонстрируя оружия, а первый из воинов нес на руках мех, полный лучшего вина из корабельных запасов. Зайдя в темную пещеру без привычных факелов у входа, воины после нескольких вопросов в пустоту убедились, что хозяин или хозяева отсутствуют, и внимательно стали осматривать необычное хозяйство, представшее их глазам. Огромный очаг, сложенный из крупных каменных глыб, высился посреди пещеры, вместо дров вокруг него лежали поломанные стволы деревьев. Очень большие деревянные чаши возвышались над головами итакийцев, где, судя по запаху, запустевал сыр. В одном из ведер значительно более мелких размеров они увидели молоко, в ряде других была жирная простокваша. В плетеной клетке у стены наперебой блеяли козлята, а в такой же клетке рядом путники разглядели ягнят, когда глаза привыкли к темноте. В углу лежала большая груда бараньих шкур, расстеленных наподобие ложа. Спутники Одиссея пришли к выводу, что хозяин или хозяева этого жилища ведут самый дикий образ жизни, и стали уговаривать царя скорее покинуть этот остров. Одиссей не согласился, поскольку желал увидеть хоть одного местного жителя, прежде чем вернуться назад. Пока итакийцы рассуждали, время было потеряно, и вот уже во дворе заблеяли овцы, задрожала земля и дневной свет заслонила великанская фигура, похожая на человеческую. Пришелец с грохотом бросил у очага охапку бревен, вернулся к входу и стал загонять в тень пещеры торопливых овец и коз. Испуганные греки укрылись в темном углу за большой деревянной чашей. Загнав скот, великан сдвинул огромный дискообразный обломок скалы, стоящий у входа, и заслонил им внешний мир, оставив лишь узкую щель под сводами пещеры. Пока растерянные путники украдкой следили за ним, хозяин развел в очаге высокий огонь и принялся доить коз и овец, наполняя малые ведра одно за другим. Странники рассматривали великана в свете костра. Ростом со среднее дерево, он был одет в короткую одежду из бараньих шкур, а когда он повернул голову в сторону незваных гостей, многие греки не удержались от удивления вслух – у гиганта был только единственный глаз посреди лба. Великан, услышав перешептывание, вытащил из огня одно бревно и осветил им дальний угол. Путники увидели свирепый взгляд большого приближающегося глаза. Тяжело ступив в их сторону, монстр, явно раздраженный, спросил: «Вы кто такие, бродяги? Как сюда попали? Может, вы из числа тех бездельников, которые шляются по морям в поисках легкой наживы?» – «Мы греки, – ответил Одиссей, – плывем из-под Трои и просим принять нас дружелюбно, как гостей. Ведь ты знаешь, как карает Зевс тех, кто обижает странников и не оказывает им гостеприимства». – «Видно, что ты пришел сюда издалека, чужеземец, – свирепо крикнул Одиссею циклоп, – коль думаешь, что боюсь я твоих богов. Мне нет дела до Зевса – не боюсь я его гнева! Мы, циклопы, сильнее ваших богов, и наш род древнее их рода. Я буду делать с вами, что захочу! Скажи, где твои корабли, где остальные ваши спутники – я желаю знать это». Одиссей сразу понял, зачем циклоп спрашивает его о корабле, и ответил: «Колебатель земли Посейдон разбил мой корабль о прибрежные утесы, лишь я со своими спутниками спасся…» Не слушая дальше, циклоп быстро схватил своими длинными руками двух спутников царя и убил их, ударив головами о камень. Странники пришли в неописуемый ужас и стали вслух просить Зевса о спасении. Затем циклоп сварил убитых итакийцев, разорвав их тела на части, и съел. А, окончив свой ужасный ужин, спокойно растянулся на земле и заснул. Одиссей сразу же хотел убить его, спящего, и уже обнажил меч, но, взглянув на громадную скалу, которой завален был вход, понял, что таким образом им не спастись из заточения, в котором они оказались. Судя по спокойно заснувшему циклопу, тот тоже отдавал себе отчет в том, что греки никак не посмеют на него напасть. Когда наступило утро, о чем свидетельствовал единственный луч света над камнем, перегородившим вход, циклоп снова неожиданно убил двух спутников Одиссея, легко отмахнувшись от выставленных навстречу мечей. Съев их, он выгнал стадо из пещеры, вышел сам, а вход задвинул скалой. Греки поняли, что всех их ждет одинаковая смерть – в желудке этого чудовища. Долго обдумывал Одиссей всевозможные средства спасения и наконец нашел доступное. У очага он нашел тонкое бревно, похожее на мачту – это был гладкий ствол дикой маслины. Одиссей отрубил мечом излишне длинный и тяжелый для человека нижний конец бревна, а верхний заострил и обжег в тлеющих углях, после чего сделанный кол спрятал. Вечером со стадом вернулся циклоп, вновь непринужденно убил двух спутников царя, и, закончив отвратительный ужин, хотел лечь спать. Но Одиссей подошел к нему и предложил неразбавленного вина. Поразмыслив, что в запертой пещере люди никак не могли отравить напиток, циклоп постепенно выпил его весь, потом, захмелев, сказал: «Скажи, как тебя зовут, я хочу почтить тебя подарком, который полагается гостю по обычаю». Одиссей ответил, что его зовут «Никто». «Ну, слушай же, Никто, тебя я съем последним, и это будет моим подарком тебе», – со смехом ответил циклоп, повалился на землю и заснул. Чуть выждав, Одиссей дал знак товарищам и они вместе разогрели на костре до тления заостренный конец заготовленного кола, затем дружно схватили его и выжгли им глаз циклопу. Тот заревел от страшной боли, вырвал из глаза дымящийся кол и в исступлении стал звать на помощь других циклопов (циклопы жили раздельно – каждый в своей пещере). Греки спрятались за утварью, услышав топот многих тяжелых гигантов, которые сбежались на вопли и стали спрашивать через загородивший вход камень: «Что случилось с тобой, Полифем, не похитили ли у тебя твои стада? Кто обидел тебя?» Со страшным ревом Полифем отвечал из пещеры: «Никто! Никто! Но я сам виноват, что допустил ошибку! Никто не мог бы навредить мне силой!» Рассердились циклопы на такой ответ и закричали Полифему: «Если никто, незачем так реветь! Если ты заболел, то это воля Зевса, а на помощь зови своего отца Посейдона». С этими словами удали лись цик лопы, а испугавшиеся итакийцы узнали, что только что напали на сына бога. Яростный Полифем несколько раз пытался на ощупь поймать греков, но из-за нестерпимой боли не мог сосредоточиться на легкой поступи голодавших несколько дней пленников, к тому же, мешали бараны. Настало утро, и с громкими стонами Полифем отодвинул от входа скалу и стал выпускать в поле овец и коз, ощупывая руками спину каждой животины. Тогда, чтобы спасти товарищей, Одиссей приступил к осуществлению своего плана побега: связал лыками из постели циклопа по три барана и под каждого среднего привязал по одному из своих товарищей. Сам же, вцепившись руками в густую шерсть громадного вожака, любимца Полифема, повис под ним. Все бараны с привязанными под ними воинами прошли мимо циклопа, смешавшись со стадом, а последним шел баран, под которым висел Одиссей. Остановил его Полифем: «Ты ли это, мой дорогой любимец? Почему выходишь последним? Ты никогда не был так ленив и всегда шел первым». Он стал ласкать его и жаловаться на свою беду, на то, что обидел его дерзкий Никто, а Одиссей в это время с ужасом думал о том, что будет, если циклоп захочет потрепать любимчика за грязную шерсть на брюхе. Но наконец пропустил гигант и этого барана – так спаслись оставшиеся в живых греки от верной гибели. Молча отобрав лучших коз и баранов, пока Полифем закрывал вход в пещеру, они понесли часть стада к своему кораблю, где их ждали товарищи. Одиссей приказал быстро грузиться с животными на корабль и отплыть от берега. Когда отплыли на расстояние, с которого еще слышен голос человека, Одиссей громко крикнул циклопу: «Слушай, циклоп! Своей жестокостью ты сам навлек на себя кару Зевса». Услыхал циклоп с моря знакомый голос Никто, понял, как его провели, и в ярости поднял утес, который бросил в море – дальше корабля. Громадная волна погнала корабль обратно и уткнула бы его в берег, но шестом Одиссей оттолкнул корабль от приблизившегося дна, дав команду гребцам одновременно налечь на весла, и снова поплыли они в море. Отплыв еще дальше, Одиссей крикнул Полифему: «Полифем, тебя ослепил Одиссей, сокрушитель городов, царь Итаки, сын героя Лаэрта!» Завыл циклоп от бессильной злости и воскликнул: «Сбылось давнее пророчество, данное мне великим прорицателем Теллем – рука Одиссея лишила меня зрения! Но я думал, что Одиссей – грозный божественный великан, а не такой ничтожный и коварный человечишка!». Стал звать Полифем отца своего Посейдона, чтобы покарал он Одиссея за то, что лишил его зрения. Греки оцепенели от ужаса, слушая, какие проклятия циклоп призывает на их голову. Но Полифем не унимался, схватил утес еще больше первого и опять бросил в море – он упал рядом с кормой корабля, а громадная волна чуть не перевернула судно, подхватила его и забросила далеко в море. Итакийцы достигли соседнего острова, где их ждали остальные корабли. Узнав о гибели шести товарищей, они решили, что боги разгневались на них, и принесли в жертву Зевсу самого крупного барана из стада Полифема. Проведя ночь на берегу, на следующий день греки отправились в дальнейший путь по безбрежному морю, скорбя о погибших товарищах и заставляя рабов активнее работать на веслах.

Разбор этого отрывка позволяет заметить, что дорога Одиссея домой – это и стезя руководителя, и путь воина, который совершенствуется в военном искусстве. Он совершил ошибку, позволив своему любопытству замедлить продвижение к дому, а ошибка руководителя всегда отражается на его подчиненных.

Не послушав совета подчиненных быстрее уйти из пещеры до возвращения неизвестного хозяина, царь оказался запертым вместе с ними в ловушке. Но сделавший ошибку лидер сам ее и должен исправить, иначе лидером изберут другого – более достойного на эту роль. Одиссей придумал способ вырваться из плена, а потому остался все тем же непререкаемым авторитетом для итакийцев, каким был до этого, несмотря даже на то, что это по его вине погибли некоторые братья по оружию. Примечательно: Одиссей потерял шесть воинов в пещере Полифема, а до этого по шесть воинов потерял каждый его корабль при отходе после разграбления города Измара. Любовь древних греков к цифрам 3, 6, 9 и 12 слишком очевидна, чтобы ее можно было проигнорировать. Нет сомнений, что это связано с их делением года на месяцы по 12 зодиакальным созвездиям и особым вниманием греков к цифрам, образующимся при делении числа 12. С собой на соседний остров Одиссей отобрал 12 воинов, став 13-м в команде, и тут можно вспомнить созвездие Змееносца. Следует обратить внимание и на мифологический статус циклопов, символизирующих старую божественную власть, с помощью которых Зевс боролся с титанами. Эти циклопы описываются мифами как сородичи трех великих циклопов, но ростом поменьше. Циклопы были древнее действующих при Одиссее богов, но правили миром не они, несмотря на старшинство. Потомки сыновей Урана, они оказались слабее олимпийцев, поскольку у них не был развит дух единства – на это указывает такая мелочь, как раздельное проживание циклопов, каждого в персональной пещере. Совсем не так жили боги на Олимпе, которые, к тому же, большую часть времени занимались контролем бытия людей, строго разделив свои «обязанности», и не тянулись к простому образу жизни, как циклопы. Циклопы – откровенные единоличники, коль Полифем, пленивший команду Одиссея, не рассказал об этом товарищам, рассчитывая съесть пленников тайно. Эта единоличность и не позволила Полифему отомстить врагам – вторгшимся в его пещеру людям, поскольку сбежавшиеся на его крики товарищи-циклопы даже не имели возможности догадаться, что «Никто» – это имя плененного Полифемом человека. Ряд уроков может извлечь изучающий этот эпизод, но главный урок Одиссея заключался в том, что он «не зная броду, полез в воду», и за это поплатился. Имею в виду вторжение в незнакомую обстановку – пещеру одноглазого чудовища Полифема, нанесение увечий этому сыну Посейдона с последующим хвастливым объявлением своего имени. Но позже буквальное «в воду» – начало очередного плавания в условиях, когда Посейдон, отождествляемый с римским Нептуном, совсем не настроен оставить итакийцев в живых – стало неизбежно, ведь только по морю можно добраться до Итаки. А ведь Посейдон был братом Зевса, как и Аид, и, учитывая то, что жил Посейдон не на Олимпе со всеми богами, а в порядке редкого исключения отдельно – во дворце на дне моря, он вполне мог показать мореплавателям свой строптивый нрав, не совещаясь с Зевсом, которому греки принесли жертву. Этим жертвоприношением перед отплытием Одиссей демонстрирует, что надеется на авторитет верховного божества, и, конечно, он прав – задобрить Посейдона баранами, украденными у его сына, лишенного единственного глаза, представляется невероятным.

Дальнейшее плавание как будто бы шло хорошо: попутный ветер надувал паруса, а рабы на веслах работали без устали после обильной пищи на козьем острове. Однако скоро они увидели остров, который странным образом сиял в лучах солнца, словно берега его были золотыми. Ветер стал встречным, и паруса пришлось свернуть. Еще одной странностью стало то, что за несколько часов движения к этому острову итакийцы никак не смогли достичь его – он несколько раз словно «уходил» в сторону от выбранного курса! Одиссей с верным глашатаем Эврибатом на носу царского корабля долго искали объяснение этому факту, наконец всезнающий Эврибат догадался, что же происходит: «Я понял, знаю, в чем дело! Это Эолия, плавучий остров божественного Эола, повелителя ветров! Отсюда он рассылает ветра». Весь остров Эола, плавающий по морю, был окружен нерушимой медной стеной, берега же его поднимались отвесными утесами из морских волн. Там, в доме за медной оградой жил Эол с женой, шестью сыновьями и шестью дочерьми. Безмятежно он проводил дни, весело пируя со своей семьей в богатых чертогах, будучи столь же переменчивым, что и руководимые им быстрые и легковейные ветра. Одиссей задумался над словами советника. «Мы должны побывать у повелителя ветров, поскольку он может помочь нам быстро добраться до Итаки», – сказал он. Самолично став у руля, Одиссей приказал гребцам выкладываться изо всех сил, а остальным кораблям следовать за ним. На предельной скорости они начали наконец сближаться с движущимся островом, и вскоре пристали к крутым берегам, привязавшись канатами к ограде дома Эола. Целый месяц чествовал их пирами Эол и слушал со своими детьми рассказы о подвигах героев под Троей. Наконец стал просить его Одиссей отпустить засидевшихся гостей на родину. Эол согласился и обещал попутный ветер в дорогу. На прощанье сыновья повелителя ветров передали Одиссею огромный мех, завязанный серебряной веревкой, прочность которой Эол, правнук Прометея, лично проверил. Мех погрузили на корабль царя, и все греки с любопытством его разглядывали, но поскольку Одиссей ничего не сказал про содержимое, довольствовались догадками. Зефир, западный ветер, наполнил паруса, и греки поплыли навстречу Итаке. Девять дней дул попутный ветер, посланный Эолом, и все это время Одиссей никому не передавал руля, так он хотел попасть на любимый берег. Море оставалось спокойным, и на десятый день голоса наблюдателей возвестили, что впереди показалась земля. Приблизившись к скалистому берегу, греки узнали его – это была родная Итака. Радости не было предела, а Одиссей впервые отошел от управления своим судном, позволив кормчему вернуться к своим обязанностям. Царь наказал дружине плыть в родную гавань, и присел у борта. Тут усталость, копившаяся бессонными днями и ночами, склонила его, и герой погрузился в глубокий сон, навеянный Гипносом. Пока рабы из последних сил гребли вдоль берега, праздные воины радостно делились мнениями по поводу того, как сбежится весь народ их встречать. Больше других разволновался Эврилох, который уже оклемался от дурман-семян, скормленных ему ло-тофагами, а теперь вслух мечтал о том, как будет выгружать из корабля свои богатства на зависть восхищенным согражданам. Когда ему на глаза попался большой мех, подаренный Эолом царю, он не удержался от следующего заявления: «Вечные боги! Везде так уважают Одиссея, где бы мы не бывали. Одна его троянская добыча чего стоит! Мы все сражались наравне с ним, но его добыча гораздо больше нашей – а ведь это несправедливо! Да и Эол только ему сделал богатый подарок. Может, посмотрим, что за ценности так плотно завязаны в этом мешке?». Греки стали обсуждать меж собой, сколь много золота и серебра дал Одиссею Эол, положив их в мех, раз царь не позволил развязывать его. Да и серебряная веревка много о чем говорила. В итоге итакийцы одобрительно выслушали Эврилоха, согласившись с его выводами о том, что вожди несправедливо делят военные трофеи, как боги несправедливо делят удачу и счастье между людьми. Уже все столпились вокруг меха, даже кормчий бросил руль, и никто не подгонял рабов на веслах. Несколькими парами рук таинственный мех был быстро развязан и путники с жадным любопытством в него заглянули, стукнувшись головами. Однако вместо сокровищ оттуда со свистом стал вырываться холодный воздух. Эврилох попытался исправить свою оплошность и обратно затянуть веревку, но – поздно – все вокруг переменилось, погода из солнечной превратилась в штормовую, поднялись волны с мачту высотой, и ветра начали швырять корабли, грозя непоправимыми столкновениями. Перепуганные насмерть итакийцы бросились будить Одиссея, который сразу понял, что произошло. Он в гневе закричал: «Глупцы, вы развязали мех! Туда Эол спрятал жестокие ветры, мешающие нашему плаванию!» Шторм понес корабли в неизвестном направлении. Через несколько дней и ночей дружина увидела, что их вновь принесло к сверкающему острову повелителя ветров. Одиссей вновь пошел в богатый дом Эола и стал молить его еще раз помочь вернуться на родину, но разозлился на него хозяин ветров. Прогнал Одиссея и сказал вслед, что никогда не будет помогать тому, кого преследуют боги.

Разберем и этот эпизод. Эол, чтобы помочь Одиссею попасть в Итаку, находящуюся на западе, заключил в мех подвластные ему ветры: северного Борея, южного Нота и восточного Эвра. Лишь один Зефир был оставлен на свободе, и он пригнал корабли греков к Итаке. Эол вручил связанные ветры Одиссею и запретил развязывать мех до тех пор, пока тот не окажется на родной земле. Боги вмешались в удачное для царя положение дел, и ветра были освобождены алчными воинами царской галеры раньше времени, из-за чего дружина вернулась туда, откуда и начала движение. И тут на первый взгляд непонятно, кто в этом виноват: Эврилох, в очередной раз предложивший неудачную идею, остальные воины, поддержавшие его, или же сам Одиссей, не предупредивший подчиненных, насколько опасно дотрагиваться до меха. Царь не обязан был отчитываться перед подчиненными о подарке, который он получил от владыки ветров; после девяти дней бодрствования Одиссей вполне закономерно уснул от усталости; жадность воинов, приблизившихся к родным поселениям, не чужда завоевателям – отсюда нездоровое любопытство к царскому подарку. Пока лидер спал, его подчиненные развели на корабле «демократию», показавшуюся законной и обоснованной всем без исключения, и совершили коллективную глупость – освободили враждебные ветра, удалившие их от родного берега, до которого оставалось рукой подать. В начале эпизода мы видим предопределение его финала: небольшой флот Одиссея никак не мог приблизиться к медному острову Эола, и лишь уверенное направление, обеспеченное ставшим на руль Одиссеем, позволило достичь цели. Для достижения более далекой цели – Итаки – потребовалось уже вмешательство более могущественного повелителя, хозяина ветров. Но счастливый финал сорвал «неразумный», в понятии древних греков, простой люд, посмевший вмешаться в тайную договоренность земных руководителей, что не сообразуется с задуманной богами системой народоуправления.