1905 год. Изгнанные, высланные на острова

1905 год. Изгнанные, высланные на острова

1905

Les exilez deportez dans les isles,

Au changement d’un plus cruel monarque

Seront meurtris, tous les deux scintillйs,

Qui de parler ne seront estez parques.

Центурия 1, катрен 59

Изгнанные, высланные на острова,

С приходом более жестокого монарха

Будут убиты и оба воспылают (вспыхнут, заискрятся),

Которые будут говорить, не будут иметь судьбы.

В 1905 г. власть в России была бесконечно слаба. Старый порядок, казалось, был при последнем издыхании. В декабре 1905 – январе 1906 г. вооруженные восстания вспыхивали во многих городах страны, в некоторых из них имел место фактический захват власти восставшими. В 1905 г. царь Николай Второй, понимая необходимость запоздалых перемен, обещал провести церковную и другие реформы, а также учредить «законосовещательный» орган – Государственную думу. Он подписал манифест, провозгласивший гражданские свободы. Позже восстания в провинциях были одно за другим подавлены. Введен был новый, более полный полицейский надзор, усилилась система доносов. Всходили и пожинались новые урожаи, народ возвращался на свои наделы. Снова люди продавали и покупали, снова в селах на посыпанных песком площадях шумели и гудели большие ярмарки. Но восстановленное спокойствие было относительным и только до 1917 г., а первая русская революция вошла в историю двумя острыми эпизодами.

9 января 1905 г. священник Георгий Гапон повел толпы людей к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию от имени русского народа. Неожиданно солдаты у дворца открыли огонь по толпе.

В ноябре 1905 г. в Севастополе вспыхнуло вооруженное восстание матросов Черноморского флота, среди которых был экипаж броненосца «Пантелеймон» (бывший «Князь Потемкин Таврический» – эскадренный броненосец русского Черноморского флота). На этом броненосце 14 (27) июня 1905 г. произошло восстание матросов (возникло стихийно, возглавил его большевик Вакуленчук). Восстание было поддержано бастовавшими рабочими Одессы. Отказались применить оружие матросы, брошенные на подавление бунта. К восставшим присоединились броненосец «Георгий Победоносец» и миноносец № 267. После нескольких переходов в Одессу, Констанцу, Феодосию в целях пополнить запасы угля и продовольствия «Пантелеймон» и миноносец № 267, не получив помощи, вынуждены были уйти в Румынию и 25 июня (8 июля) 1905 г. сдаться румынским властям. Возвращенный в Россию «Потемкин» был переименован в «Святой Пантелеймон». В апреле 1917 г. кораблю возвращено прежнее наименование, а уже в мае он назван «Борец за свободу»; в апреле 1919 г. подорван интервентами. Во избежание путаницы буду дальше называть это судно только «Потемкиным».

При разборе этой истории я прошу читателей учесть, что в советское время судьба «восставших» против царя и участвовавших в восстании кораблей была «слегка» переписана, поэтому истинная последовательность событий восстанавливается тяжело, в связи с чем возможны мелкие неточности. Но грубых ошибок после исправления «работы» советской идеологической машины читатель может уже не бояться. При разборе версии я буду опираться на многолетний труд исследователя Владимира Шигина и его книгу «Неизвестный лейтенант Шмидт».

В тот год революционно настроенные комитетчики мечтали о протекторате Южно-Русской республики. В предстоящих революционных событиях решающая роль по плану отводилась броненосцу «Потемкин». В назначенный день на нем должно было произойти восстание. Планировалось, что броненосец пойдет в Одессу. По тому же плану он должен был произвести артобстрел правительственных войск. Восстание в Одессе началось утром 13 июня 1905 г. В этот день во время столкновения полиции и забастовщиков около завода Гена на Пересыпи выстрелом неизвестного из толпы был убит рабочий. Весть об убийстве мгновенно разнеслась по городу. Тело убитого подняли на носилки и с пением «Варшавянки» носили по рабочим кварталам. На следующий день к полудню забастовка стала всеобщей. Владельцам магазинов, рынков и лавок велели закрываться. Тот, кто отказывался это сделать, «обрабатывался» отрядами молодых людей, которые обрезками труб и кирпичами крушили витрины и окна. Начались стычки с полицией, кое-где появлялись баррикады. В целом события стали напоминать Французскую революцию. Восставшие и полиция стояли друг против друга в готовности к схватке, но никто не решался начать первым, все ждали: полиция ждала подхода правительственных войск, восставшие – прихода броненосца «Потемкин». Первым, как и предсказал член Комитета Цукерберг, вечером 14 июня пришел «Потемкин».

Что касается истории восстания на этом броненосце, то в архиве ВМФ материалы о восстании на «Потемкине» отсутствуют. Когда и кто их оттуда изъял, нигде узнать не удалось. Теперь главный источник информации – воспоминания оставшихся в живых участников тех достопамятных событий, которые у нас начали свободно публиковать только после развала СССР. В версии восстания, воспроизведенной в известном советском фильме, настораживает тот факт, что оно началось сразу после прибытия миноносца из Одессы. Но ведь понятно, что несвежее мясо – это всего лишь повод, а никак не причина революции. Чей и какой приказ пришел на броненосец из Одессы, до сих пор неизвестно, однако одесский след в деле «Потемкина» обнаруживается. В этом я совершенно уверен и полностью разделяю выводы Шигина. Корабль пришел в Одессу за «свежим мясом», но не для еды.

Часть экипажа, матросы броненосца из числа социал-демократов, не желали восстания и делали все, чтобы его не допустить, но их фактически отстранили от влияния на развитие ситуации, и восстание произошло. Почему не хотели выступать социал-демократы? Почему они оказались в меньшинстве и были вынуждены в конце концов подчиниться обстоятельствам? Кто на них повлиял? Почему восставшие расправились со своими офицерами с такой зверской жестокостью, поубивав большую часть из них? Почему восставший «Потемкин» сразу же помчался именно в Одессу, а не в Севастополь, чтобы попытаться присоединить к себе остальной флот? С точки зрения здравого смысла поход в Одессу команде «Потемкина» ничего дать не мог, ибо броненосец по-прежнему оставался одинок перед лицом всего Черноморского флота. Необходимо учесть, что восстание на «Потемкине» началось внезапно для флотского командования; приход его в Севастополь мог сразу же присоединить к восстанию большую часть эскадры. Ответ может быть только один: Одесса-то «Потемкину» была, собственно, не нужна, зато кому-то в Одессе броненосец был очень нужен. А потому можно с большой долей уверенности предположить, что решение на поход к Одессе принималось не на палубе мятежного броненосца, там его только озвучили, а затем и исполнили. Однако даже прибытие «Потемкина» не спасло восстания в Одессе. Когда началась паника, об одиноком броненосце уже забыли. На «Потемкине» сразу упала дисциплина, начался разброд и шатание, в результате чего, поплавав по Черному морю, корабль поспешил сдаться румынским властям. Все это подтверждает факт, что все в восстании изначально ставилось на Одессу, а броненосец был лишь использованным в этом плане средством.

Владимир Шигин поведал о «легендарной личности» Шмидта. Какова была во всех этих событиях роль лейтенанта Шмидта (и какова его настоящая биография), многие интересующиеся историей узнали в 2005 г. из документального фильма, показанного на одном из центральных телеканалов. Его истинная биография принципиально важна для разбора катрена. Вот с какими странностями столкнулся В. Шигин в своих исследованиях.

Итак, «Потемкин» остановился на рейде. Когда утром 15 июня одесситы пришли в порт посмотреть на красивый броненосец, то там их ожидал страшный сюрприз: на конце Нового мола стояла палатка с телом убитого матроса. Как объяснялось, это был матрос Григорий Вакуленчук, застреленный старшим офицером броненосца «Потемкин» капитаном 2-го ранга Гилляровским в самом начале восстания. Но здесь не все так просто. Впоследствии выяснилось: настоящая фамилия матроса была не Вакуленчук, а Омельчук, что подтвердил в своем донесении о восстании на «Потемкине» командир Одесского порта генерал-майор Перелешин. И странность – не только в измененной зачем-то фамилии. В «Календаре русской революции» за 1917 г. петроградского издательства «Шиповник» относительно одесских событий написано, что во время первого столкновения с полицией был убит не один, а двое рабочих. «Один из трупов украла полиция, другой рабочие подняли на носилки и с пением „Варшавянки“ понесли по рабочим кварталам». А зачем полиции воровать труп рабочего? Что, у них других дел не было тогда? Рискнем предположить, что труп был припрятан самими организаторами восстания, и этот труп они положили в палатку на Новом молу, выдавая его за труп потемкинца. Похоже, именно поэтому и возникла весьма странная путаница с фамилией. Печать много писала о знаменитом совместном митинге матросов и рабочих у тела Вакуленчука, при этом о самих похоронах ничего толком не известно.

Остались воспоминания о них поэта А. Федорова. Во второй половине дня 15 июня, проходя по Гаванской улице, он столкнулся с весьма странной процессией, поднимавшейся из Карантинной гавани, о которой написал: «Запыленные матросы, всего человек 8-10, шли за гробом, поставленным на дроги. Некоторые матросы были одеты в матросские куртки, а один из них был в желтом замазанном дождевике. Позади этой странной процессии ехала карета, а в ней за стеклами виднелись какие-то совсем чужие этой компании физиономии и опять-таки – матросская куртка». Нетрудно догадаться, что «чужие физиономии» – это члены все того же загадочного Комитета, отвечавшие за похороны потемкин-ца. Вопрос о том, кого хоронили в тот день – рабочего или матроса, так навсегда и повис в воздухе.

Но Одессу похороны матроса уже не интересовали, поскольку в оставшемся без твердой власти городе начался грабеж. В порт и центр потянулся одесский люмпен, все ждали только ночи, чтобы начать мародерство с размахом. Потом началось массовое бегство людей из Одессы, деморализация быстро охватила людей, которые всего сутки назад ратовали на митингах за свободу. Обезумевшие от страха активисты и ораторы затаптывали слабых и стариков, сталкивали с подножек вагонов барышень и дам. Среди беженцев оказались и комитетчики, готовившие сепаратистское восстание в пользу Южно-Русской республики. Теперь, сидя в вагонах уходящих из Одессы поездов, они во все голоса сокрушались о погибших в городе ценностях и ругали правительство за то, что оно не смогло навести порядка в Одессе. Так безумное одесское отребье спасло страну, сорвав честолюбивые планы комитетчиков, мечтавших с помощью аккуратной и правильно освещенной в газетах революции создать на юге России еврейское государство.

Однако проиграно пока было еще не все дело, а лишь его первый акт. Одесский вариант не удался, но оставался еще севастопольский. Требовалось лишь сделать небольшую, в несколько месяцев передышку, чтобы осмотреться и перегруппировать силы. Учитывая менталитет Севастополя, там в качестве пружины революции был нужен непременно кадровый морской офицер, поэтому после «угнетенных рабочих Одессы» наступило время «красного лейтенанта» Шмидта.

В дни июньского восстания Шмидт мог находиться в Одессе, однако ничем проявить себя не сумел или не успел. После чего лейтенант Шмидт стремительно бросился в бега.

Как выяснилось, он похитил денежную кассу вверенного ему миноносного отряда, почти 2500 золотых рублей, и надеялся не понести за это никакой ответственности, если огонь революции охватит весь флот, как планировали его политические кураторы. Когда «революция» внезапно задохнулась, Шмидт испугался того, что после одесских событий его, как участника, могут арестовать, а за похищение кассы даже наказать серьезно. Беда была в том, что Шмидт в ходе «революции» уже успел поколесить по городам и весям от Керчи до Киева, промотав казенные деньги. Одна дама – Ида Ризберг, признает в своих воспоминаниях, что увидела «странного офицера» в Киеве и обратила на него внимание, так как он вел там себя весьма свободно. Но их романтично начавшиеся на конных скачках отношения внезапно прервались, потому что у Шмидта кончились деньги, и дама поспешила отделаться от него. В итоге для военнообязанного Шмидта тут уже пахло не психбольницей, которой он к тому времени, надо сказать, опасался, а каторгой. Лейтенанту ничего не оставалось, как сдаться властям с повинной. Версия, которую придумал Шмидт, была неубедительной: внезапно он получил письмо о семейных неурядицах своей сестры и помчался к ней поддержать в трудную минуту. Пытаясь оправдаться в отношении растраты казенных денег, Шмидт написал в своей объяснительной, что якобы «потерял казенные деньги, катаясь на велосипеде по Измаилу». (!) Ризберг в своих воспоминаниях говорит, что Шмидт выдвигал кроме этой версию о том, что его спящего обокрали в поезде, и сокрушался, что ему никто не верит. Несколько позднее, под давлением фактов, он все же сознался в дезертирстве и растрате. Шмидта снова, как много раз до этого, спас всесильный дядя. Он быстро погасил растраченную племянником сумму за счет своих личных средств. Чтобы избежать суда, Шмидта в течение нескольких дней уволили с флота, благо к этому моменту уже шли мирные переговоры с Японией.

А в Севастополе в это время обстановка накалялась. В те дни вице-адмирал Г. Чухнин докладывал императору в Петербург: «Если здесь не будет уничтожено революционное гнездо и выселены евреи, так как фактически верно, что подготовки морских команд к восстаниям производятся евреями, все противоправительственные сходки устраиваются ими, для каковой цели они имеют постоянный приезд из Одессы, то надо приготовиться к жалкому влачению существования ф ло т а».

Едва подписали приказ об увольнении, Шмидт начинает активно выступать на севастопольских митингах, обличая реакционную сущность царизма. Делает он это весьма экспансивно, не жалея себя. На митинге 25 октября со Шмидтом во время речи случается припадок, а следующий за ним оратор некто Орловский падает в обморок… После очередного митинга Шмидта арестовывают, и тут уже даже Чухнин ничего не может поделать, так как Шмидтом занялась жандармерия. Однако вскоре Шмидта выпускают из тюрьмы под обещание о его немедленном отъезде из Севастополя. Разумеется, он обещает, но спустя несколько дней вдруг объявляется на крейсере «Очаков» и встает во главе восстания. К моменту появления Шмидта на «Очакове» никто еще не знал, за кем пойдут экипажи Севастопольской эскадры и солдаты гарнизона. Шанс на успех восстания в теории был достаточно велик, поскольку к восставшему «Очакову» уже присоединилось несколько кораблей, да и на остальных команды волновались. В том, что так и не удалось переманить на свою сторону бoл2 ьшую часть флота, вина как раз назначенного для этой цели Шмидта. Интересно, каким было психическое состояние Шмидта в момент восстания. Вот свидетельство сына Шмидта Евгения: «…Папа вышел из кабинета с лицом безумным. Глаза были стеклянные, и у него вырывался негодующий смех. Он говорил, что все рушится и что надо непременно спасти казармы и „Очаков“». Матросам «Очакова» можно только посочувствовать. Хорош руководитель, у которого при первой же неудаче начинаются истерические припадки и который полностью теряет самообладание. Шмидт хотел спасать матросов и Россию, не умея даже спасать себя самого. Отсюда любой может сделать вывод: его кто-то привел на несвойственную ему роль. Странное восстание было в самом разгаре, а по «Очакову» еще не было сделано ни одного выстрела! По свидетельству даже лояльных к «красному лейтенанту» советских историков, он упустил не одну возможность воспользоваться колебаниями команд на кораблях эскадры в ночь с 14 на 15 ноября и захватить стоявшие на рейде броненосцы, в первую очередь флагманский «Ростислав». Эти меры были столь очевидны для всех, что матросы с «Очакова» буквально просили об этом «красного лейтенанта», но тот с присущей ему самонадеянностью вдруг заявил: «Когда завтра утром команда судна узнает, что я на „Очакове“, то она сама добровольно ко мне присоединится». Есть свидетельства, согласно которым Шмидт говорил о том, что достаточно будет одного его слова и эскадра присоединится к восстанию. (!) Но вот наступило утро обещанной Шмидтом победы, а ни один из броненосцев (за исключением разоруженного «Потемкина») к Шмидту так и не присоединился.

Наконец «красный лейтенант» понял, что его фантазии вновь разошлись с действительностью и надо хоть что-то предпринять. Он поднял на миноносце «Свирепый» весьма амбициозный сигнал: «Командую флотом. Шмидт» – и обошел корабли эскадры, агитируя матросов примкнуть к нему. Но и здесь он опять все испортил, а участники Севастопольского восстания в своих воспоминаниях буквально негодуют, что Шмидт более чем формально отнесся к склонению на свою сторону экипажей эскадры. Они пишут: ситуация была такова, что если бы за миноносцем Шмидта шел катер с вооруженным караулом, то он мог бы весьма спокойно захватывать корабли, команды которых еще не определились в своем выборе. Но, обойдя эскадру, «Свирепый» ни с чем вернулся к мятежному крейсеру. Когда стало ясно, что помощи от «Очакова» ожидать больше не приходится, революционный энтузиазм на эскадре резко угас. Возможность переломить ситуацию в свою сторону была упущена окончательно, а вице-адмирал Чухнин, быстро оценив ситуацию, тут же навел порядок своей железной рукой. У Шмидта же в это время случилась очередная истерика. «Очакову» теперь (после оглушительного провала Шмидта с агитацией матросов) предстоял артиллерийский бой, результат которого, учитывая соотношение сил, предсказать было совсем не сложно. Собрав команду «Очакова», Шмидт выступил перед ней, обзывая не примкнувших матросов «жалкими и темными рабами», а в конце речи вдруг заявил, что «не ожидал такого поражения».

Чухнин выдвинул ультиматум: чтобы «Очаков» сдался в течение часа. Шмидт поднял над «Очаковым» сигнал: «Имею много пленных офицеров». Срок ультиматума истек, и корабли эскадры сделали несколько выстрелов по «Очакову». Чтобы хоть как-то отсрочить поражение, миноносец «Свирепый» пытался атаковать торпедами верные правительству корабли. Одновременно Шмидт распорядился подвести к борту «Очакова» минный транспорт «Буг», который на тот момент был загружен 300 боевыми минами. С его помощью он надеялся шантажировать Чухнина и обезопасить себя от обстрела эскадрой, возможно, даже не понимая, что по существу, заложником «красного лейтенанта» должен был стать весь Севастополь. Попытка увода «Бyгa» к «Очакову» переполнила чашу терпения командиров черноморских кораблей, и они без всякой команды свыше стали расстреливать миноносец «Свирепый», осуществлявший эту диверсионную акцию. После нескольких выстрелов горящий и неуправляемый миноносец уткнулся в берег. Прошу читателей запомнить эту деталь.

Теперь очередь была за «Очаковым». Впоследствии в отечественной исторической литературе утвердилось мнение о жесточайшем расстреле «Очакова». Главным автором этой версии выступил, естественно, сам Петр Шмидт. По его словам, такого расстрела, которому подвергся «Очаков», не было во всей мировой истории. Как точно подметил В. Ши-гин, если бы «красный лейтенант» не сбежал в свое время с идущей к Цусиме эскадры, он бы узнал, что такое настоящий артиллерийский обстрел. Для ни разу не бывавшего в бою Шмидта весьма вялый обстрел крейсера вполне мог показаться небывалым, поскольку у страха глаза велики. Начавшийся к концу обстрела пожар был вызван детонацией боевых зарядов в кормовом погребе. Про пожар на «Очакове» прошу читателей также запомнить.

Реальный бой – не митинговая стихия, где верят словам. В бою верят поступкам. И Шмидт под обстрелом поступил точно так же, как он уже поступил раньше, сбежав с идущего в бой «Иртыша». Еще до начала обстрела, предвидя неблагоприятное развитие событий, Шмидт приказал приготовить себе с тылового борта «Очакова» миноносец № 270 с полным запасом угля и воды. Едва борт крейсера начал содрогаться от первых попаданий, Шмидт со своим 16-летним сыном, пользуясь всеобщей неразберихой, первым покинул обстреливаемый корабль, бросив на произвол судьбы сотни поверивших ему людей. Впоследствии он так оправдывал свой поступок: «Мне часто думается, что Россия не позволит меня предать смертной казни… Я пойду на смерть спокойно и радостно, как спокойно и радостно стоял на „Очакове“ под небывалым в истории войн градом артиллерийского огня. Я покинул „Очаков“ тогда, когда его охватил пожар и на нем нечего было уже делать, некого было удерживать от панического страха, некого было успокаивать. Странные люди! Как они все боятся смерти. Я много говорил им, что нам смерть не страшна, потому что с нами правда. Но они не чувствовали этого так глубоко, как я, а потому и дали овладеть собой животным страхом смерти». Вот такой герой революции был много лет у Страны Советов.

Миноносец на полном ходу попытался вырваться из Севастопольской бухты, держа курс в открытое море. По нему последовало несколько точных выстрелов, а остановлен поврежденный миноносец был брандвахтенным судном напротив Приморского бульвара. Брошенные на произвол судьбы «красным лейтенантом» и попавшие под обстрел люди на «Очакове» сразу же стали дисциплинированными и исполнительными, как только появилось нормальное командование. Едва над мачтой мятежного крейсера был поднят белый флаг, обстрел «Очакова» был прекращен.

Что касается Шмидта, то при первичном осмотре миноносца его не нашли, но затем он был извлечен из-под металлических палубных настилов, где самым постыдным образом прятался. На незадачливом командующем была уже матросская роба, и он пытался выдавать себя за ничего не понимающего кочегара. Однако, несмотря на эти ухищрения, он был сразу же опознан. Пленника немедленно доставили на Графскую пристань, а разместили на броненосце «Ростислав». Там матросы, взбешенные предательством по отношению к их собратьям, брошенным на «Очакове», захотели его расстрелять, от чего Шмидта спасло только вмешательство офицеров.

Лейтенант Шмидт несколько месяцев формально командовал миноносцем № 253. Затем был громкий судебный процесс и расстрел Шмидта на пустынном острове Березань. Судебный процесс вызвал много шума среди тогдашних демократов, пресса вовсю поносила за жестокость официальную власть, а Шмидта объявили совестью нации и буревестником грядущих потрясений. Под шумок эсеры вынесли смертный приговор вице-адмиралу Чухнину.

Вот такая версия. Теперь разбираю построчно предсказание и объясняю каждое слово.

1. «Изгнанные, высланные на острова». Самостоятельная революционная деятельность Ульянова (Ленина) в России была безуспешной, и он колесил по Европе в поисках спонсора нелегального революционного движения. Ленин и его соратники нашли понимание и финансовую поддержку в Германии, а прежде добивались всяческой поддержки в Британии. Для русских социалистов вполне подходит определение «изгнанные, высланные на острова», поскольку они были изгнаны из России, а приткнулись на Британских островах, упомянутых, кстати, в предыдущем катрене.

2. «С приходом более жестокого монарха». Царь Николай был настолько консервативным и слабовольным в условиях, когда страна катилась под откос, что даже его курс на укрепление государственности после беспорядков 1905 г. можно назвать «приходом более жестокого монарха». Подавление восстания в Одессе – не единственное проявление железной руки. После расстрела колонны верующих в начале 1905 г. он вообще получил прозвище «Кровавый». Конечно, никакого «жестокого монарха» в царе мы не наблюдаем, а видим лишь пропаганду в этом направлении. И к ней уже был причастен некий прославившийся затем на весь мир другой не совсем адекватный революционер и отчаянный оратор, на которого была сделана ставка после Шмидта…

3. «Будут убиты и оба воспылают (вспыхнут, заискрятся)». В эту строку в принципе умещается все: и расстрел мирной демонстрации в столице империи, и расстрел офицерской части команды «Очакова», и два сгоревших (но не затонувших после этого) корабля бунтовщиков. Возможно, в катрене идет речь о двух судах-погорельцах, но строка может говорить одновременно об «обоих», которые сначала были убиты, потом сожжены. Условно эта строка может означать подавление двух плохо организованных выступлений – в Одессе и в Севастополе. Ведь кроме горевшего «Очакова» в Севастополе в 1919 г. был взорван и переименованный очередной раз «Потемкин». А если команда «Потемкина» действительно расправилась с офицерами перед тем, как двинуться к Одессе, то судьбы у этих двух кораблей Черноморского флота удивительно похожи: оба участвовали в революции, оба горели и капитаны обоих были убиты. Обе «попытки» революции (одесская и севастопольская) провалились, но в историческом плане дали «искру» будущему революционному «пожару», а социалисты впоследствии сделали из обоих эпизодов героический эпос. При чтении этой строки катрена напрашивается также и более прозаическое объяснение: «оба» – это убитые на улицах Одессы рабочие, тело одного из которых выдали за матроса «Потемкина». Быть может, были «сожжены» трупы рабочего и якобы матроса? Не будем забывать, что первого застрелили из толпы (неизвестно кто), а второму поменяли имя и фамилию (чтобы выдать за матроса). Сжигают в таких случаях только трупы тех, чье опознание нежелательно.

4. «Которые будут говорить, не будут иметь судьбы». Как только не пытались перевести «parques». Парки – богини судьбы в римской мифологии. Их было три, и звали их Нона, Децима и Морта («смерть») – три разные судьбы. В общем, «не иметь парки (парок)» означает «не иметь судьбы (судеб)». Документы о бунте на «Потемкине», исчезнувшие из архива ВМФ, только юридически теперь не говорят, но на самом деле они очень здорово проясняют ситуацию. Архивы и личные дела – это бумажные «судьбы» людей.