Сравнение Ветхого и Нового Заветов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сравнение Ветхого и Нового Заветов

Неизвестность происхождения библейских книг вызвала, как только безусловность авторитета церкви была поколеблена, серьезные сомнения в их аутентичности. Особенно бурные дискуссии о подлинности многих книг Нового Завета велись на рубеже XX века. В этих дискуссиях был вскрыт удивительный параллелизм Ветхого и Нового Заветов; обнаружен тот факт, что очень многие новозаветные сюжеты и положения имеют своих прототипов в Ветхом Завете.

Например, в евангелии Луки есть рассказ о том, как будущие апостолы с Симоном и Петром во главе долго и безрезультатно ловили рыбу, но достигли успеха и вытащили много рыбы только тогда, когда сеть закинули «по слову Иисуса» (Лука, V, 2—7). Иоанн излагает этот миф в переработанном виде, относя не к началу деятельности Иисуса, а ко времени его воскресения из мертвых. Он уточняет, что было выловлено 153 больших рыбы (Иоанн, XXI, 11). Откуда взялась такое некруглое число? Как сообщает советский историк религии Румянцев, этот вопрос рассмотрел В. Смит, обративший внимание на то, что во II книге Паралипоменон говорится: «И исчислил Соломон всех пришельцев, бывших тогда в земле Израилевой… и нашлось их сто пятьдесят три тысячи шестьсот» (II Паралип, II, 17). В еврейском оригинале здесь употреблено слово «элеф» («алфим»), которое якобы означает не только «тысяча» («тысячи»), но и «племя» («племена») или «большой род» («рода»). Судя по этому месту, авторы Библии полагают, что число больших языческих племен равно 153. Эти племена, и есть «большие рыбы», уловленные во всезахватывающую сеть церкви, новой религии. Румянцев пишет: «Думается, сомневаться в правильности такого толкования не приходится. Совпадение между числами вряд ли может быть случайным, а предлагаемое объяснение совершенно просто, естественно и удовлетворительно» ([90], стр. 15).

Мы склонны относиться к этому объяснению более осторожно, поскольку перевод «элеф» — «племя» не признается специалистами по языку (см. [40], стр. 128), но вместе с тем не можем не отметить, что его логическим следствием является разрушение общепринятого представления о том, что апостолы были бедными необразованными рыбаками.

Значительно более выразителен тот неожиданный (для впервые приступающих к исследованию Библии) факт, что образ распятого спасителя проходит через многие книги Ветхого Завета. Подробно этот вопрос рассмотрен в [36]; мы здесь ограничимся лишь отдельными примерами.

Оказывается, что рождение Иисуса Христа было «предсказано» Исайей: «… Сам Господь даст вам знамение: Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил (что значит «С нами Бог»; см. [154], стр. 225. — Авт.). Он будет питаться молоком и медом, доколе не будет разуметь отвергать худое и избирать доброе» (Исайя, VII, 14—15).

Более того, вся пятьдесят третья глава книги пророка Исайи представляет собой «зародыш истории Иисуса, исходный пункт всего того, что о нем рассказывается, крепкое ядро, вокруг которого как бы скристаллизировалось все остальное.

Пророк говорит о «рабе божьем», который добровольно предает себя на страдания и тем способствует искуплению грехов народа: «Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от него лицо свое; он был презираем, и мы ни во что ставили его. Но он взял на себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что он был поражаем, наказуем и уничтожен богом. Но он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на нем и ранами его мы исцелились… и господь возложил на него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст своих… предал душу свою на смерть и к злодеям причтен был, тогда как он понес на себе грех многих и за преступников сделался ходатаем»

По обычному пониманию, здесь речь идет о страданиях Израиля во имя всего человечества. Но… несомненно, в этом представлении заранее намечены все существенные черты страдающего, приносящего себя в жертву за человечество и искупающего вину последнего Христа…

В Премудрости Соломона (2) нечестивые сговариваются друг с другом осудить на «бесчестную смерть» праведника. По словам Второзакония 21, 23, не существовало более бесчестной смерти, чем смерть на древе мучения (греч. ксилон, стаурос; лат. крукс, древо, столб, крест), почему последняя невольно представлялась настоящим родом смерти праведника. Из того же места Премудрости… выяснилась вместе с тем и более точная мотивировка смерти праведника. Он умер жертвой неправедных, нечестивых, которые говорят там: «Будем притеснять бедняка–праведника… Устроим кознь праведнику, ибо он в тягость нам и противится делам нашим, укоряет нас в грехах против закона и поносит нас за грехи нашего воспитания; объявляет себя имеющим познание о боге и называет себя сыном господа. Он пред вами — обличение помыслов наших… жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его; он считает нас мерзостью и удаляется от путей наших, как от нечистот; ублажает кончину праведных и тщеславно называет отцом своим бога. Увидим, истинны ли слова его, и испытаем, какой будет исход его, ибо, если этот праведник есть сын божий, то бог защитит его и избавит его от руки врагов. Испытаем его оскорблением и мучением, дабы узнать смирение его и видеть незлобие его, осудим его на бесчестную смерть, ибо, по словам его, о нем попечение будет. Так они умствовали, и ошиблись, ибо злоба их ослепила их, и они познали тайн божиих».

При этих словах должен был придти на память тот мученик в псалме 21, мучения которого также напоминают смерть на «древе». «Боже мой! Боже мой! для чего ты оставил меня?… Боже мой! я воплю днем, — и ты не внемлешь мне… Я… поношение у людей и презрение в народе. Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: «он уповал на господа; пусть избавит его, пусть спасет его, если он угоден ему… Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались… Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прилипнул к гортани моей. Ибо псы окружили меня; скопище злых обступило меня; льну подобны руки мои и ноги мои (у 70 — «пронзили руки мои и ноги мои»)… А они смотрят и делают из меня зрелище. Делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребии…»» ([36], стр. 154—155).

У Исайи имеется даже «помазанник» — Христос; см. напр. Исайя, IX, 1, где пророк говорит, что дух господен почиет на нем, ибо господь «помазал» его. ««Помазанник» же, по иудейскому представлению, не кто иной, как мессия, каковое слово само является только еврейским выражением для слова «Христос»» ([36], стр. 172).

Связь книги Исайи с Новым Заветом живо ощущалась и самими евангелистами, которые не уклонялись и от прямых ссылок на эту книгу (см. напр. Матфей, 1, 23),

Дальнейшие полные параллелизмы Ветхого Завета с евангелиями обнаруживаются в книге Иова.

«Каноническая книга Иова рисует перед нами праведника, который, совершенно аналогично «рабу божию» пророка (имеется в виду пророк Исайя. — Авт.), подвергается со стороны бога испытанию в своей борьбе с сатаной, переживает невыносимые страдания и самое крайнее уничижение, дабы затем бог снова вернул ему его прежнее положение и состояние. Кое–что в этой книге прямо напоминает Исайю, 53 гл., и псалом 21, напр., то обстоятельство, что Иов и «раб божий» обезображиваются болезнью, напоминающей проказу (Исайя, 52,14; 53,4)…

… Однако еще большее, чем с канонической книгой Иова, сходство образа евангельского Иисуса с иудейскими народными дополнениями к содержанию книги Иова. Одно из таких дополнений мы имеем в так называемом «Завещании Иова», которое впервые было опубликовано в 1883 г., в 1897 г. Монтегю Родсом и Колером было переиздано, а Спитта подверг тщательному исследованию его отношение к Новому Завету. Джемс первоначально считал это «Завещание Иова» чисто иудейским и дохристианским, однако впоследствии он пришел к мысли, что оно, должно быть, написано перешедшим в христианство иудеем, так как иначе он не мог себе объяснить поразительные совпадения с новым заветом, которые касаются не только вообще содержания, но отчасти даже буквального сходства в тексте. Колер видит в нем дохристианское произведение, а именно: ессейский мидраш (толкование) на книгу Иова, что, однако, отвергается Спиттой. Осторожный Буссе предполагает «легкую христианскую переработку» иудейского произведения, между тем как Спитта высказывается за чисто иудейский характер этого замечательного литературного памятника, «одной из иудейских предпосылок христианства, более точное знание которой имеет громадное значение для суждения: о самом христианстве и, не менее того, об образе Иисуса». «Здесь, как мне кажется, — пишет он, — можно было бы скорее, чем при чтении эпоса о Гильгамеше или «Дохристианского Иисуса» В. Смита, высказать взгляд, что образ Иисуса — дохристианского происхождения» (т.е., иными словами, образ Иисуса содержится в Ветхом Завете, комментариях на него и в «античных», «языческих» религиях.Авт.) и он отмечает следующие, особенно характерные пункты: «Иов и Иисус оба — царского происхождения; оба оказываются спасителями бедных и скорбящих (имеется ввиду принадлежность к потомкам царя Давида. — Авт.); оба борются с властью сатаны, и последний тщетно пытается отклонить их от бога; оба вследствие вражды дьявола подвергаются страданиям, презрению и даже смерти; оба избавляются от «netrotes» (состояния смерти), заслуживают уважение на земле и сидят на престоле одесную бога». Хотя Спирта не забывает привести также и различия между Иовом и Иисусом, но все же считает сходство столь большим, что, по его мнению, этого достаточно «для объяснения, как могло произойти, что образ Иисуса иудейскими писателями невольно (! — Авт.) был наделен такими чертами, которые принадлежали первоначально образу легенды об Иове»» ([36], стр. 161—163).

В Ветхом Завете можно найти даже Богородицу. В книге Иеремии, XII, V, 15—19 подробно рассказывается о некоем культе «богини неба». Однако в еврейском оригинале стоит «malkat hassamajin», что означает «царица небесная»!(см. [97], стр. 84). Впрочем, большинство историков религии полагают (без каких–либо особых оснований), что здесь речь идет не о Марии матери Христа, а о другой, восточной богородице, Астарте.

Как мы уже видели о «Деве» говорит и Исайя. Чтобы выпутаться из противоречий здесь историкам приходится создавать целый роман (см. [154], стр. 225).

Детали биографии Христа повторяются в биографии пророка Самуила (совершенно неожиданное сопоставление!). В гл. II евангелия Луки рассказывается, что когда родители принесли младенца Иисуса в храм, чтобы «представить пред Господа», то ко всеобщему удивлению окружающих его взял на руки старец Симеон, а пророчица Анна «говорила о Нем». (Этот эпизод известен как «Сретенье господне»). Когда же Иисусу исполнилось 12 лет, родители, отправившись с ним в Иерусалим на праздник Пасхи, потеряли его и только после трехдневных поисков нашли в окружении мудрецов «слушающего их и спрашивающего их; все слушавшие Его дивились разуму и ответам Его» (Лука, II, 46—47). Совершенно аналогично, когда чудесно зачатый и рожденный младенец Самуил подрос, то (см. 1 Царств,!, 24 и след. — Авт.) родители его отправились вместе с ним в храм, дабы «привести его пред лице Господа» (у Луки — «чтобы представить пред Господа») и принесли надлежащие жертвы. Придя туда, престарелая мать его Анна излила свою радость и благодарность богу в той песне, которая, как было показано (мы опустили за недостатком места этот анализ — Авт.) почти наполовину вошла… в хвалебный гимн Марии при ее встрече с Елизаветой… Правда, совпадение не полное… однако влияние этого места неоспоримо» ([97], стр. 180). «Далее, как отрок Иисус своими мудрыми советами в храме привел в удивление учителей–книжников, так и отрок Самуил в храме превзошел первосвященника Илию, удостаиваясь неоднократного откровения от бога (см. 1 Царств — Авт.). Больше того, по свидетельству иудейского предания, сохраненного у Иосифа Флавия (! — Авт.), первое пророческое выступление Самуила в храме произошло тогда, когда он, подобно Иисусу, имел 12 лет…» ([97], стр. 186).

В Ветхом Завете можно найти и самые «ударные» черты христианской идеологии. Например, знаменитая заповедь «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Марк. XXII, 39; Лука X, 27; Марк, XXII, 31) дословно заимствована из книги Левит (XIX, 18), что, кстати, простодушный Марк даже подчеркивает (и о чем последующие евангелисты предпочитают умалчивать).