XXIII. Показания обвиняемой

XXIII. Показания обвиняемой

Свидание состоялось в присутствии следователя и прокурора, на что заранее соглашалась как Ольга, так и директор Гроссе, со своей стороны тщетно добиваясь разрешения повидать ее.

Впервые увидали следственные власти слезы на прекрасных глазах заключенной, когда она бросилась на грудь белому как лунь старику, на благородном лице которого глубокое горе положило неизгладимые следы.

Проводя дрожащей рукой по золотистой головке Ольги, старик произнес:

— Надеюсь, дитя мое, ты не сомневалась в том, что не по своей вине я не видал тебя до сих пор.

— Знаю, отец мой, — ответила Ольга отирая слезы. — Так же твёрдо знаю как и то, что вы никогда не сомневались в вашей бедной Ольге.

— Ни минуты, дочь моя — торжественно произнёс старик, не выпуская из объятий молодую женщину. — Даже тогда, когда мне говорили, что ты созналась…

Синие глаза Ольги гневно сверкнули.

— Неужели подобные маневры разрешаются следственным властям вашими законами? В таком случае мне жаль Германию. Следователь поспешил сказать:

— Быть может, обвиняемая сообщит нам теперь сведения, оправдывающие её настолько, что…

Ольга поспешно обернулась к своему старому другу; который, по приглашению прокурора, занял одно из трёх кресел, находившихся в комнате.

— Скажите, отец мой, знали ли вы о тяжёлых предчувствиях вашего бедного сына?

Глубокий вздох поднял могучую грудь красивого старика.

— Знал, дитя мое…

— Скажите мне ещё одно, отец мой, получили ли вы от Рудольфа, — голос молодой женщины дрогнул, произнося это имя, — получили ли вы от вашего сына записку, написанную во вторник или понедельник?

— Я знаю, о какой записке ты говоришь, дитя мое. Я её получил и узнал из неё самое горячее желание моего сына, которое несомненно будет мною исполнено.

Нежный румянец медленно разлился по бледному лицу Ольги. Она подняла голову к небу и, машинально повернув её в передний угол, туда, где у нас, православных, висит святая икона, отсутствующая в протестантской Пруссии, торжественно перекрестилась.

— Значит рукопись, о которой беспокоился Рудольф, в ваших руках? — произнесла она таким тоном, что следственные власти поняли важность этого вопроса и насторожились.

Старик взглянул на Ольгу, напоминая этим взглядом об осторожности, и ответил спокойным тоном, сжимая своей дрожащей старческой рукой тоненькие прозрачные пальцы молодой женщины.

— Второй том «Истории тайных обществ» в моих руках. Всё нужное уже передано в типографию, согласно желанию Рудольфа. Повторяю, не беспокойся… Все его желания будут исполнены в точности.

Ольга вторично перекрестилась.

— Слава Богу, убийцы по крайней мере не достигнут своей цели.

— Убийцы?! — не выдержал следователь. — Значит вы знаете убийц?..

— Конечно знаю, хотя и не поимённо… Так же хорошо знаю, как и отец моего жениха.

— Как, сударь мой, вы, отец убитого, знали убийц вашего сына и молчали, скрывая виновных от правосудия?.. Это… это… возмутительно, господин Гроссе…

Старик гордо поднял голову.

— Я прошу вас выражаться осторожнее, господин прокурор, — со спокойным достоинством произнёс он. Мне 75 лет от роду, вы же ещё молодой человек и могли бы иметь уважение к моим сединам… Не говоря уже о моём горе…

— Но почему же вы молчали, если вы знаете, кто причинил вам горе? — значительно сбавив тон, допытывался представитель обвинительной власти.

— Я молчал потому, что это было необходимо, пока свидание не допущено. Практического значения отсрочка моего показания иметь не могла. Сейчас вы сами в этом убедитесь…

— Я же молчала потому, что не хотела каким-либо неосторожным словом помешать осуществлению великого плана моего бедного жениха… Теперь, когда я знаю, что уже печатается вторая часть сочинения Рудольфа, т. е. того дела, которому он отдал свою жизнь, теперь я могу сказать, что автора этого сочинения убили именно для того, чтобы не допустить опубликования известных ему фактов. Имя же этих убийц — масоны…

Старый директор молча утвердительно кивнул головой.

Следственные власти сидели совершенно ошеломлённые. Они ожидали всего, чего угодно, только не этого.

— Масоны? — растерянно повторил прокурор. — Что вы хотите этим сказать, сударыня?

— Именно то, что я сказала, — спокойно ответила Ольга. — Спросите отца моего жениха, он подтвердит вам, что масоны убили автора «Истории тайных обществ», в которой заключаются не совсем лестные сведения для ордена «свободных каменщиков». Это я предполагаю, так как, не читав рукописи, не имею права судить о её содержании.

— Мой сын был сам масоном в юности, — прибавил директор Гроссе печально, — почему его сочинения и могли почесться масонами изменой. Этого давно уже опасался мой бедный Рудольф. И этот-то страх и заставил его написать своё завещание, в котором предчувствие близкой кончины так же ясно высказано, как и причина ненависти к нему масонов.

— Масонов? — повторил прокурор пожимая плечами. — И вы повторяете сказку, господин директор? Да кто же может ей поверить! Простите меня, но я совершенно не понимаю вас, господин Гроссе. Желание обвиняемой сбить с толку судебную власть, превращая простое уголовное дело в сложный политический процесс, ещё можно объяснить, и, пожалуй, даже извинить. Но, признаюсь, от вас, господин Гроссе, я не ожидал ничего подобного. Повторяю, кто же поверит вашим словам? Союз масонов, в сущности, даже не может быть причислен к разряду тайных обществ, ибо о нём известно административным властям. У нас в Берлине масонская ложа открыта с дозволения начальства, и в числе её членов находятся люди лучшего общества, до членов императорской фамилии включительно.

Старый директор снисходительно улыбнулся.

— Если бы вы прочли то сочинение, о котором идёт речь, то вы бы поняли, что ни Ольга, ни я не можем сомневаться в полном неведении «учеников» и «подмастерий», то есть членов первых посвящений. Уж, конечно, короли и принцы, вступающие в число вольных каменщиков, обманутые вывеской философской добродетели, так искусно носимой масонами, ничего не подозревают о настоящем назначении этого ужасного союза, ибо не стали бы они своими руками расшатывать устои своих престолов. Не мало честных людей были обмануты масонами.

Следователь прервал его речь, обращаясь к Ольге:

— Говорите, сударыня… — решительно произнёс он, обменявшись многозначительным взглядом с прокурором.