XVII. Первая победа вулкана
XVII. Первая победа вулкана
Старинная, превосходно возделанная плантация доктора Герена занимала весь западный склон так называемой «красной высоты». Обработанные поля начинались с полугоры и поднимались вверх широкими уступами, образующими как бы террасы таким образом, что человек, стоящий на нижней, едва достигал бы руками до ног человека, стоявшего на следующей террасе. Таких длинных, но узких террас (шириной от 20 до 25 саженей) было несколько, причём на самой верхней располагалась вилла владельца и цветочный сад. Ферма, службы и фруктовый сад помещались «этажом» ниже, а жилища рабочих раскидывались по остальным террасам посреди возделанных полей сахарного тростника, хлопка, кофе и индиго.
Сама же фабрика, занимающая подножие «красной высоты» в предместье города, представляла из себя продолговатый четырёхугольник, омываемый с одной стороны рекой Белой, заключённой в красивую гранитную набережную, обсаженную, как и все набережные и улицы Сен-Пьера, великолепными деревьями. От этой набережной-бульвара каменные фабричные здания отделялись высокой железной решёткой, огибающей весь участок доктора Герена с трёх сторон. Четвёртая, параллельная набережной, не была ограждена, так как двор фабрики, продолжаясь вверх, доходил до обработанных земель плантации, первые террасы которой, засаженные сахарным тростником, находились приблизительно на высоте шестиэтажного дома над последними постройками фабрики, предназначенными для помещения заводских рабочих. Пространство между фабричным двором и первой террасой плантации оставалось невозделанным из-за своей крутизны.
Доктор Герен беспокоился в виду опасного положения своего участка на берегу реки, вытекающей из того самого озера, которое образовалось в 1853 году на «Лысой горе» во время первого извержения. Это озеро находилось приблизительно на половине высоты вулкана, немного ниже вершины «красного холма», от которого Лысая гора отделялась только неширокой плодородной долиной, полого спускающейся к морю. Эту-то долину во всю её длину прорезала река Белая, впадающая в море уже в черте города Сен-Пьера. Таким образом, эта река являлась как бы естественным путём для стока лавы в случае ожидаемого извержения. Это было тем вероятней, что посреди горного озера уже ясно виден был «новый кратер», почти постоянно окутанный облаками дыма.
Сын Герена не придавал особого значения вулкану, но доктор Ге-рен был опытней своего сына. Он сразу понял опасность положения.
Подходя к фабрике в сопровождении нескольких сот добровольцев, присоединившихся к нему, доктор Герен нашёл набережную уже запруженной народом, так же, как и все улицы, переулки, дворы и даже крыши домов, откуда можно было видеть хоть кусок реки Белой или Лысой горы. Полон народа был и высокий, лёгкий и красивый железный мост через реку Рокселану, текущую сначала параллельно Белой, но затем, постепенно отдаляясь, орошая центральную часть города, впадавшую в море на другом конце Сен-Пьера.
С этого моста, находящегося гораздо выше завода Герена, любопытные могли в спокойное время ясно видеть блестящую поверхность «горного озера». Но сегодня не только это озеро, но и вся верхняя часть вулкана исчезла в густых облаках дыма, скрывающих обнажённую вершину «Лысой». Только когда эти облака дыма случайно рассеивались порывом внезапно налетавшего ветра, на минуту появлялись покрытые лесами склоны «вулкана»: хорошо знакомые всем этим людям, но уже принявшие какой-то фантастический характер благодаря густому слою серовато-белого пепла, придающего однообразный цвет всем предметам. В громадной молчаливой и угнетённой толпе, среди которой то и дело поднимались руки, вооружённые биноклями, временами слышались возгласы страха, молитвенные призывы вперемежку с грубой руганью и злобными проклятиями.
А серый пепел продолжал падать лёгким слоем, незаметно и непрерывно распространяя свой мертвящий покров всё дальше и дальше, всё ниже и ниже — на зелень лесов, садов и полей, на крыши и стены домов. Вот уже деревья бульвара, только что сверкавшего весёлой зеленью великолепных магнолий, бледнеют, точно умирающий человек, под тонким слоем горячей пыли. Эта мягкая, почти неосязаемая пыль, непрерывно падая, ложится на людские головы, на мужские шляпы, на дамские платья, на яркие головные платки «мадрасы» мулаток и на курчавую чёрную шерсть негров, покрывая всё и всех однообразно белым покровом смерти…
И по мере того, как этот печальный налёт делается видимей и определённей, смолкают громкие голоса и грубые шутки. Вместо ругани и проклятий, вместо излюбленных толпой шутливых куплетов слышатся только робкие голоса. Страх обволакивает души жителей Сен-Пьера так же незаметно и неудержимо, как белый пепел — свежую зелень бульваров…
На фабричном дворе царит лихорадочное оживление. Сбежавшиеся со всех концов города рабочие доктора Герена понимают опасность, угрожающую зданиям, и прилагают все усилия, чтобы спасти всё, что только возможно. Длинный ряд подвод, набранных отовсюду поспешно разосланными людьми, заполняет двор. Они подъезжают по очереди к громадным амбарам, заполненным ящиками с выделанным сахаром и бочками с драгоценным тростниковым соком. Из соседних погребов вытаскивают громадные тюки с шерстью тонкорунных коз, которой славится Мартиника. Ещё дальше, из глубоких подвалов, выкатывают бочонки с ромом и выносят ящики с винами. Целые горы разнообразных жестянок с консервами наполняют огромные повозки, запряжённые крупными серыми быками, с маленьким горбом посредине спины, сильными выхоленными мулами, нетерпеливо прядущими своими длинными ушами, неуклюжими умными верблюдами, или маленькими, но сильными осликами…
Все животные видимо беспокоятся. Их с трудом сдерживают погонщики, и каждый раз, когда наполненная подвода получает приказание двигаться по дороге к плантациям, животные, впряжённые в эту подводу, ржут, кричат или мычат с очевидной радостью. Сегодня не надо подгонять даже самых ленивых. Все быстро и решительно бегут в гору, бегут с места крупной рысью, несмотря на тяжесть нагрузки. И эта поспешность животных пугает людей.
— Ох, не к добру это! — слышатся голоса во дворе. — Не к добру так торопятся мулы и верблюды… Да и собаки, слышите, как они воют… Целую ночь! Сторожа говорят, что ни на минуту уснуть не могли!.. Глядите, как вороные рвутся! Да и старый хозяйский верховой, — посмотрите, что делается…
Действительно, два конюха с трудом удерживали любимого коня доктора Герена в то время, как три негра под надзором кучера торопливо закладывали открытую коляску для его невестки, стоящей тут же во дворе, посреди целого роя причитающих женщин и плачущих ребятишек, которых она ободряла, и больше всего — своим спокойствием, весёлым лицом и шутливым голосом.
Быстро и умело распоряжалась молодая красивая женщина, в изящном белом платье, уже ставшем серым от падающего пепла. Последовательно отсылала она женщин и детей на верхнюю плантацию. Повинуясь молодой госпоже, кричащая толпа медленно расползлась по крутым пешеходным тропинкам, так как не слишком широкая экипажная дорога была занята непрерывным обозом тяжело нагруженных телег и повозок. Вслед за уходящими бежали собаки и кошки. Женщины вели на веревках коров и коз, дети гнали перед собой домашнюю птицу, матери тащили тяжёлые узлы с платьем или незатейливую посуду. Почти все уходящие громко плакали, вызывая сочувственные возгласы у свидетелей этого выселения, глазеющих с набережной и улиц, с моста через Рокселану, из окон домов, даже с крыш и деревьев.
Мужчины суетились в машинных отделениях, разбирая тяжёлые сложные паровики, чтобы увезти хотя бы самые дорогие части машин. Люди работали молча, быстро и сосредоточенно, не нуждаясь в понукании. Их подгонял глухой гул, почти непрерывно доносящийся откуда-то из-под земли…
И как бы в ответ на этот невидимый голос вулкана, с реки так же непрерывно доносился странный треск, точно от пересыпаемых камней. По руслу Белой быстро скользили потоки жидкой грязи, посреди которой сталкивались, стуча и разбиваясь, камни различной величины.
А над этой непередаваемой картиной смятения и страха точно нависла в душном горячем воздухе серая завеса пепла, становящегося все видней и ощутительней.
К полудню уличная мостовая была уже покрыта трёхвершковым слоем той блестящей металлическим блеском пыли, которая служит погребальным саваном для обречённых жертв вулканов.
Появление старика хозяина было встречено громкими криками радости. Работающие на фабрике, видимо, ободрились, завидя доктора Герена в виду опасности.
— Вместе жили, вместе умирать будем, если придётся, — ответил старик. — Но пока о смерти думать ещё не приходится, — прибавил старик весёлым голосом, окидывая испытующим взглядом оживлённую сумятицу во дворе. С Божьей помощью, сдаётся мне, что мы успеем спасти не только себя, но и всё, что подороже… Торопитесь, теперь каждая минута дорога…
Торопились и без понукания, понимая значение минут, отсчитываемых подземным гулом и грохотом мчавшихся мимо камней, число и величина которых быстро возрастала. Раза два застрявшая яхта вся вздрагивала под их напором и глухо стонала, точно живое существо.
— Нельзя ли вывести судно в море? — крикнул старик капитану, стоявшему на мостике с потухшей сигарой в бледных губах. — Ведь вы под парами, Морсье?..
— Давно уже, хозяин, — ответил молодой моряк. — Да что толку?.. В реке нет и аршина воды. Даже и жидкая грязь неглубока. Яхта крепко засела кормой в илистое дно… Надо ждать, пока вернётся вода…
— Но в таком случае чего же вы стоите на палубе?.. Поскорей сходите со всеми людьми и отправляйтесь на плантацию… Потерять яхту ещё не беда, но потерять экипаж…
Старик остановился, не договорив начатой фразы. Он увидел свою молодую невестку, подошедшую к нему с маленькой левреткой на руках. Прелестная собачка, тихо воя, прижималась к плечу своей хозяйки тонкой умной мордочкой с большими чёрными глазами, полными невыразимой тоски.
— Боже мой… Молли, ты здесь?.. Зачем Жорж? — обратился старик к сыну, появившемуся на пороге опорожненного склада — Жорж, зачем ты не отправил жену домой?.. Сегодня ей здесь не место…
— Уж и не говорите, отец, — с оттенком нетерпения ответил красивый молодой человек. — Сто раз уж умолял я Молли уехать на плантацию, но… разве можно справиться с этими милыми упрямицами… Молли ни за что не хотела отпустить меня одного, и теперь не хочет уезжать без меня…
— Вместе жили, вместе умирать будем, — улыбаясь, повторила молодая женщина фразу, только что сказанную отцом её мужа. Затем она нежно поцеловала руку старика. — Не сердитесь, батюшка… Я не только не помешала мужу моим присутствием, но даже отчасти помогла ему, успокаивая и ободряя женщин и детей, совершенно одуревших от страха. Теперь они, благодаря Бога, уже отправлены наверх… Вон там последняя партия поднимается в гору. Во всём районе завода нет ни одного живого существа, кроме нас и работающих мужчин, да вот ещё моей Джалли, которая хоть и плачет, дрожа от страха, но без своей хозяйки уйти не захотела… Так неужели же я окажусь менее верной моему мужу, чем эта маленькая тварь верна мне?..
Жорж Герен молча прижал к губам нежную ручку своей маленькой жены. Но отец его крикнул нетерпеливым голосом:
— Всё это прекрасно, дети мои… Но, ради Бога, довольно пустых слов… Кажется, всё вынесено, что подороже. Остальное — на волю Бо-жию. Уезжайте поскорей, Жорж, вместе с Молли. Коляска запряжена…
— Ступайте, дети мои… Давайте свисток к прекращению работ, — обратился фабрикант к старшему инженеру. — . Пусть люди скорее уходят на плантацию. Наверху безопасно.
— А вы сами, батюшка? — нерешительно спросил Жорж Герен, обнимая жену, нежно к нему прижавшуюся.
— Я поеду за вами верхом, благо моя лошадь осёдлана. Марш в коляску, Молли… Бросай работу, ребята… Довольно… Уходите скорей от греха подальше!
— Папа, папа… — раздался наверху звонкий детский голос.
На первом повороте экипажной дороги показались два всадника, — молодая девушка в синей амазонке, побелевшей от пепла, и мальчик лет тринадцати в белом костюме, — старшая дочь и младший сын доктора Герена.
Они остановились саженей на двадцать выше фабричного двора и усиленно махали платками, чтобы привлечь внимание отца, лишённые возможности спуститься ниже по дороге, запруженной спешащими людьми и подводами.
— Боже мой… Что случилось? — вскрикнул старик, вскакивая на подведённую лошадь с лёгкостью, удивительной для его лет. Видимо нервничая, лошадь рванулась в сторону, но всадник всё же усидел и, ловко пробираясь между повозками, подъехал к своим детям.
Здесь он остановился и, обернувшись вниз ещё раз, крикнул старшему сыну:
— Жорж, скорей в коляску. Молли, сюда ко мне, наверх.
На фабричном дворе толпа рабочих уже значительно поредела. Повинуясь сигнальным свисткам, люди выбегали из зданий, бросая работу. Следуя распоряжениям мастера и инженеров, они поспешно разбегались по крутым тропинкам вслед за своими жёнами и детьми, уже достигшими значительной высоты. Последние повозки также уже съехали со двора, минуя детей фабриканта, и подымались на третий поворот в ту минуту, когда подскакавший старик спрашивал с плохо скрытым беспокойством:
— Что случилось, Эмми? Зачем вы здесь? Здорова ли мама?
— Мама здорова. Только она беспокоится о тебе, отец, — заговорила молодая девушка, нетерпеливо смахивая перчаткой пепел с роскошных чёрных локонов, выбивающихся из-под её шляпки. — Она боится за фабрику и за всех вас.
— На «Лысой» неладно, — перебил мальчик, захлебываясь от волнения. — С нашей верхней террасы ясно видно, что там происходит что-то особенное. Высохшее чёрное озеро как-то бурлит и клокочет, а между тем вода не блестит, как прежде.
— Мама думает, что это жидкая грязь, — пояснила молодая девушка. — Она боится, как бы она не стала спускаться по руслу Белой, почему и просила тебя немедленно возвратиться на плантацию.
— Неужели мама не могла послать кого-либо другого? — с невольным упрёком вставил обеспокоенный отец.
— Да некого было, — простодушно ответил мальчик. — Наши люди все куда-то разбежались с тех пор, как начался подземный гром. Они все какие-то ошалелые, особенно женщины. Ни на что не годны. Только воют да причитают.
— А мама так страшно волновалась, — перебила Эмми брата, — что жаль смотреть было. Она хотела сама ехать за тобой и братом, да, слава Богу, кучеров не могла найти. Тогда мы с Эдди и вызвались поехать, чтобы просить тебя ни минуты не медлить с отъездом.
— Ладно, ладно. Сейчас едем. Ступайте вперёд. Я только крикну Жоржу, чтобы он торопился, — ответил старик, поворачиваясь на коне в сторону завода, пока его дети лёгкой рысью подымались вверх по тропе, уже освобождённой от повозок, подымающихся по извилистой дороге.
На фабричном дворе оставалось не более двадцати человек рабочих, два кучера, с трудом удерживающие запряжённых в коляску вороных коней, да Жорж Герен со старшим механиком и капитаном яхты, которым он предложил место в своём экипаже. Молодая жена Жоржа уже сидела в коляске со своей собачкой на руках и, наклонившись к стоявшему рядом мужу, просила его скорей садиться.
— Торопись, Жорж… — крикнул сверху отец, чувствуя, как внезапный смутный ужас сдавил ему горло.
Пронзительный жалобный вопль смертельного испуга живого существа ответил на хриплый возглас доктора Герена. Белая левретка Молли внезапно поднялась на задние лапки на руках у своей хозяйки и громко, жалобно выла, повернув голову к «Лысой горе».
Машинально все оставшиеся на дворе люди повернули головы туда же, и примеру их последовали бесчисленные зрители, заполнявшие улицы и крыши домов. Вдруг сразу из нескольких тысяч грудей вырвался страшный, мучительный крик ужаса и отчаяния.
Раздались дикие вопли:
— Смотрите! Гора… Гора… Гора сползает! Лысая идёт на нас!
Но вопли эти заглушил чудовищный грохот, рёв и треск, ни с чем не сравнимый, не поддающийся описанию…
Окаменев от ужаса, всадник, стоявший значительно выше фабричного двора, увидел, как на него надвигалось что-то невообразимое, смертоносное, роковое… С грохотом и рёвом неслась вниз всепоглощающая чудовищная лавина жидкой грязи, вышиной в пятиэтажный дом, шириной втрое больше, чем русло реки Белой… Чёрные волны этого гигантского потока стремительно летели, поглощая всё на своём пути. Они сталкивались, прыгали и ревели, увлекая за собой целые стволы вековых пальм, вывороченных с корнями, и громадные части, оторванные от гранитных скал. Всё это неслось, кружилось и сталкивалось с громоподобным шумом, уносимое никогда невиданным чудовищным наводнением жидкой грязи. А над этой страшной картиной разнузданного хаоса, ужасающего, смертельного и отвратительного, — точно повисла в воздухе густая завеса удушливого смрада, захватывающего дыхание серным зловонием… Едкий запах насыщал горячий белый пар, подымающийся от клокочущих чёрных волн, несущихся с непостижимой быстротой прямо на фабрику и на толпящихся возле неё людей…
Ужасная жидкая лавина промчалась в нескольких шагах от доктора Герена, обжигая его лицо своим жгучим дыханием. Ноги его коня почти коснулись кипящей волны, пронёсшейся в двух-трёх аршинах ниже шоссе, на котором он стоял, точно омертвев от ужаса.
— Сын!.. Невестка!..
Смертоносный поток грязи обрушился на фабрику… Раздался страшный вопль ужаса, повторившийся сразу во всех концах фабричного двора. Горячие чёрные волны всё затопили, унося с собой здания, коляску, лошадей и людей, — всё и всех…
Посреди чёрного клокотания мелькнуло что-то белое… Платье Молли?.. Или её левретка?.. Высокая заводская труба тихо закачалась и рухнула, осыпая градом кирпичей застывшую от страха толпу зрителей… Теперь только кинулись они врассыпную, поняв опасность, грозящую каждому каждую минуту… Вокруг рокового потока всё замерло и опустело.
Там же, где стояли обширные крепкие здания, где кипела деятельность, где всё было полно жизнью, плескались зловонные чёрные волны, ужасающие в своем адском однообразии… Только обломок кирпичной трубы говорил о погибших трудах человека, о мгновенно уничтоженных жизнях. Здесь было царство смерти для похороненных под отвердевающей грязью…
Но снизу всё ещё неслись крики ужаса и отчаяния… Проглотив фабрику, чёрная лавина докатилась до моря и могучими волнами жидкой грязи далеко отбросила прозрачные синие волны океана. На мгновение вулкан победил море, оттеснив его больше, чем на полтораста саженей от берега, вместе с сорванными с причалов лодками, судами, купальнями и пристанями.
Но старый океан не поддался врагу-вулкану. Прозрачно-синие воды освирепели под напором зловонной грязи, и, разъярённые, ринулись обратно на берег. Седые головы морских волн метались и ревели, обгоняя друг друга, как стая диких зверей, спущенная с цепи… Переливаясь через гранитную набережную, освирепевшее море принесло обратно на своей могучей спине унесённые грязью суда, пристани, лодки и тела человеческие, выбрасывая их на затопленные мостовые.
Яхта доктора Герена, унесенная чёрной лавиной грязи, вернулась на гребне прозрачной волны к месту своего причала, увы, больше не существующего. Выброшенная на берег, она беспомощно лежала на боку там, где когда-то день и ночь дымились высокие фабричные трубы, от которых остались только обломки.
А вокруг этих обломков жидкая грязь уже начинала твердеть, остывая и погребая в зловонной чёрной могиле 340 человек, очутившихся на пути смертоносной лавины. Остановившиеся волны её постепенно сравнивались, остывая, и только лёгкие белые струйки пара курились местами на пустынной поверхностью, напоминая о чудовищном наводнении.
От этого мёртвого пространства, от этого жидкого кладбища вверх по загроможденному повозками шоссе медленно поднимался разбитый горем старик, едва держась на коне, еле передвигающем ноги после пережитого ужаса.
По измученному лицу доктора Герена неудержимо струились слезы, жалкие, бессильные слезы человека, побеждённого природой. Не более пяти минут продолжалась борьба стихийных сил с творениями рук человеческих, но за эти пять минут несчастный фабрикант постарел на двадцать лет. Теперь он казался совсем дряхлым, слабым и разбитым. Бывают минуты, пережить которые тяжелей, чем вынести годы болезни. Бедному фабриканту, шестьдесят лет подряд стойко боровшемуся с жизнью и её невзгодами, пришлось в этом убедиться 5 мая 1902 года.
В этот день Лысая гора одержала свою первую победу.
Начиналась агония Сен-Пьера.